Глава 2
Мэши. Кого избирает Настоящая Мать
– Я – твоя невеста? Прямо так и сказать? – Мэй откинулась назад, уставилась на Люка и уточнила: – Ты с ума сошел, да?
– Почему с ума сошел? Я же сказал, что все это не по-настоящему. Вылупится дракон, и ты с отцом будешь свободна и уйдешь.
– Мне шестнадцать Буймишей, я не могу быть ничьей невестой! У нас так не принято!
– А у нас принято. Что в этом непонятного? Это же не значит, что я прямо завтра женюсь на тебе. Должно пройти хотя бы одно Время Прилива, и только после этого у нас принято играть свадьбы. А то и два Времени Прилива. А ты в это время уже будешь далеко, ты и твой отец.
– А что ты скажешь отцам клана, когда мы уйдем? Куда делась невеста?
– Скажу, что твой отец передумал и забрал тебя. Так бывает, за девушек всегда решают их отцы и братья. Главное – второй дракон останется у нас.
– Чтобы твои младшие братья летали на нем? Мой отец никогда на такое не согласится.
– Дракону нужно время, чтобы подрасти. Года два или три. И если ты такая упертая, я могу дать торжественное обещание перед лицом Настоящей Матери, что младшие братья начнут летать только тогда, когда их голоса поменяются и начнут звучать по-мужски. Не раньше. Клятва, данная перед Настоящей Матерью, считается нерушимой.
Мэй ничего не отвечала. Смотрела прямо в чернущие глаза Люка, хмурилась и с трудом сдерживалась, чтобы не наговорить этому «умному» Всаднику грубостей.
– Мэй, – Люк заговорил чуть тише и не отвел взор, – я ведь помог тебе, когда это надо было. Теперь прошу, чтобы ты помогла мне. У тебя получится, Енси тебя слушает. Это невероятно, чужим драконом сложно управлять, почти невозможно. А у тебя получается. Не зря же машина тебя признала, поверь. От тебя ничего особенно не требуется, просто показать, как ты умеешь летать на Енси, и подтвердить, что ты – моя невеста.
Ну, конечно, он ей помог. Это верно. Сначала подстрелил отца, а после спас от зимонааков и помог достать лекарства. И сейчас кормит и поит, предоставляет кров. А еще делится своим драконом. А от нее просит совсем малость – назваться невестой.
– А мне не придется приносить клятву перед Настоящей Матерью? – уточнила Мэй.
– Нет, такого вообще никто от девушек не требует. Да и мне не придется. Это наше с тобой дело. Хотим – поженимся. Не хотим – не поженимся. У нас только принято собирать подарки семье невесты. Чем богаче семья, тем больше должны быть подарки. Но ты не волнуйся, мы соберем тебе с отцом и одежду, и ткань, и шерсть. И мьёковы шкуры, если хотите.
– Подарков нам точно не надо. Отец не возьмет ничего, наоборот, как только поправится, попробует вам помочь чем-нибудь. Он просто такой всегда, он помогает, если может.
Мэй задумалась всего на секунду, вздохнула. Злость уже улетучилась, и теперь внутри тихо, но настойчиво шептала совесть, напоминая, что Люк действительно ей помог. И спас от червей. И кормит сейчас, и поит. И потому надо его выручить. Подумаешь – обмануть парочку стариков. Это даже интересно будет. Невеста Всадника – такого еще ни с кем из Городских не бывало.
– Ладно. Если мы точно уберемся с отцом отсюда – а мы уберемся! – и если не надо давать никакой клятвы, то я согласна. И еще вот что. – Мэй сощурилась и выдала: – Целовать тебя я тоже не буду ни перед кем!
Люк хохотнул и заверил, что этого и не понадобится.
– Тогда сегодня после обеда будет совет отцов. Полетим вместе, договорились? – уточнил Люк, все так же серьезно и пытливо всматриваясь в Мэй.
– Да. Считай, что договорились.
– Тогда пошли обедать. У ма все готово.
Действительно, уже вовсю пахло жареным мясом. Мать семейства с утра возилась у плиты, поворачиваясь то к столу, то к печке, то к бочкам с водой. Мэй еще подумала, что когда каждая семья живет сама по себе и готовит сама на себя – это очень неудобно. Каждый день кто-то должен торчать у котелков.
В Городах готовили на весь уровень. То есть на каждом уровне была одна большая кухня, переходящая в столовую, и там работали повара, которым платили. Или, если уровень был небольшой и там жило мало людей, готовили по очереди. Назначали дежурство. Это экономило массу времени.
А в пустыне были совсем другие порядки. И Мэй который день наблюдала, как мать возится у печи.
Усаживаясь за стол, Мэй придвинулась к отцу и вздохнула, прогоняя неловкость. С утра ее преследуют разные чувства и мысли. Ей кажется, что она заблудилась. Потерялась во времени. Совершила какую-то глупую и досадную ошибку, и теперь линия ее жизни искривилась, изогнулась и вывела совсем в другую сторону. Вовсе не туда, куда направлялись поначалу. Только вот невозможно никак понять, в какой момент была допущена ошибка. Где Мэй заблудилась, на каком повороте пошла не туда?
Может, не надо было отцу преследовать мальчишек-Всадников? Может, не надо было вообще соваться к подбитому дракону? Тогда они двигались бы в направлении Плавающих домов, и все было бы точно по плану. По отцовскому плану.
И тогда бы Мэй не познакомилась ни с Люком, ни с Енси. Не научилась летать на драконе, не поднялась бы до самых облаков, не видела бы потрясающе прекрасную землю с высоты полета. И загадочного кулона у нее сейчас не было бы.
Мэй не могла понять, чего она хочет на самом деле. Разум говорил, что это безумие – жить вместе с Всадниками и летать на их машинах. Безумие и предательство.
Но чувства говорили обратное. И, разглядывая глиняные миски, что осторожно ставила на стол малышка Гимья, которой, как объяснил Люк, недавно пошел пятый Буймиш, Мэй понимала, что ей нравится тут сидеть.
В Камлюках ей стало нравиться все. И широкие палатки, дающие тень и убежище, и горячий песок под ногами, и смешные черноглазые сестренки Люка, и даже загадочные медлительные мьёки, на чьих шкурах ей доводилось проводить ночи. Ей нравился дракон, и ей хотелось на нем летать. Прямо вот сегодня вечером хотелось забраться в седло, хлопнуть ладонью по шее и подняться в воздух. Увидеть далеко внизу спокойную сине-черную воду, верхушки островов, почувствовать ветер и соль на губах. Наблюдать, как медленно опускается за воду светило.
И чтобы обязательно за спиной сидел Люк. Говорил что-то хриплым голосом, и его рука лежала бы на талии, придерживая Мэй.
Все это было связано между собой: Люк, дракон и сумасшедшие полеты. Все было единым целым. Одной историей, одним приключением. Одной большой картинкой, в которой Мэй занимала свое место.
И, сидя рядом с отцом за каменным столом в пустыне, Мэй с ужасом вдруг подумала, что именно этого и хотела бы для себя. Глупость! Самая большая глупость, которая даже в голове не умещается!
Но так оно и было на самом деле. Потому вечером Мэй предстанет перед глазами отцов клана и с самым невинным видом заверит, что является невестой Всадника Люка.
Это было и глупо, и здорово. Опасно и потрясающе. Она хотела этого, но в то же время опасалась. Теперь Мэй по самые уши увязнет тут, у Всадников. И неясно, когда выберется. И захочет ли выбраться вообще?
Отец был спокоен и весел. Расстраивать его не хотелось. Сегодня он наконец почувствовал себя лучше и, видимо, наслаждался хорошим самочувствием. Улыбался и болтал с Ником (Жак отправился помогать старшей девочке с мьёками). Играл обтесанными камушками, строя башенки для самой младшей девочки. Другими словами, вел себя так, будто был не в гостях у заклятых врагов, а заглянул на огонек к лучшим друзьям, с которыми был давным-давно знаком и которые были ему очень рады.
Что он думает по поводу всего этого? Мэй так и не успела поговорить с ним с глазу на глаз, не рассказала ни о таинственном подземелье в развалинах у Первого Города, ни о ключе, висящем теперь на шее. А когда-то у нее не было секретов от отца, когда-то она рассказывала ему о всех событиях в своей жизни.
Надо рассказать и сейчас. Спросить совета и, как всегда, почувствовать, что отец уверен и знает, что надо делать. И Мэй расскажет ему все, обязательно расскажет. Только не сейчас, а после совета отцов и после полета на острова. Ночью, когда будут отдыхать в палатке, только вдвоем. Вот тогда она и поделится с отцом, и спросит его совета.
Мэй вздохнула, улыбнулась матери Люка и приняла из ее рук мисочку, доверху наполненную печеным мясом.
В этот раз блюдо было приготовлено по-другому. Мясо не жарили на прутиках на открытом огне, а завернули в длинные листья какого-то растения и запекли на углях. А еще к нему были большие круглые лепешки из тимайю, видимо, той самой, которую в прошлую вылазку украл Люк. Все это так вкусно пахло, что Мэй потянулась было к миске и схватилась за обточенные заостренные палочки, которыми тут накалывали мясо. Но вовремя замерла, заметив, что никто за столом не принимается за еду.
И младшие девочки, и Ник, и серьезная Нгака, в ушах которой висели длинные, тонкие цепочки из красного металла, украшенные крошечными красненькими камушками, – все сидели и чего-то ждали. Мэй вопросительно глянула на Люка, и тот сложил ладони и показал, что надо сначала помолиться.
Вот же, а она и забыла об этих дурацких религиозных правилах Всадников. Ладно, что там надо сделать?
Тут появилась мать Люка, поставила на стол два больших пузатых кувшина и коротко сказала:
– Начнем трапезу. Пусть главный мужчина клана призовет милость Настоящей Матери.
И тогда Люк помолился. Как обычно – сложил ладони перед лицом, наклонил голову и просто сказал:
– Благодарим тебя, Настоящая Мать, за жизнь и пищу.
После этого дети набросились на еду. Шумно принялся жевать Ник, захлюпал кинель в чашке Нгаки, завозилась самая маленькая девочка, выхватывая из миски куски побольше. Отец тут же спросил, почему мама Люка не садится за еду. Та объяснила, что старшая женщина сначала кормит всю семью, а уж после ест.
– Такие правила? – уточнил отец. – От них нельзя отступить? У нас в Городах вся семья садится за стол, и женщины тоже. У нас так принято.
– Женщина прислуживает за столом, только когда гости. Садись, ма, поешь с нами. А то мне скоро уезжать, и мы так и не успеем поговорить друг с другом, – тут же спохватился Люк.
– Садись, Еника, иначе тут ничего не останется, – снова попросил отец.
Значит, мать Люка зовут Еника. И Люк совсем не похож на нее. Глаза у матери круглые, большие, брови чуть широковаты и опускаются вниз. Даже нос немного другой формы – более крупный и более круглый. Из всех мальчиков на нее больше всего походил Ник: такой же нос, глаза и подбородок. А Люк, видимо, весь удался в отца.
Совместная еда прошла спокойно и даже весело. Неловкость, которую Мэй чувствовала поначалу, быстро улетучилась, сразу после того, как Нгака принялась рассказывать, как ловко Люк и Мэй помогли загнать маток мьёсов в загоны.
– Я когда приехала, уже все было сделано, – сообщала она, вытирая ладонью рот, – теперь осталось только дождаться малышей. И одного я точно выберу себе. Хочу двоих верховых мьёков для себя.
– Кто тебе даст? – лениво возразил Люк. – Животные нужны для шерсти. Как можно больше шерсти. А для езды у нас и так хватает. Шерсть мы можем продать клану, который живет около Храма. Они заплатят красной посудой и красными ножами. И браслетами для вас, и сережками – все как вы любите.
– Одного малыша мне, я сказала! – не унималась Нгака. – Иначе кто вам будет прясть вашу шерсть? Никто!
– Ты будешь, вместе с матерью. Прясть, делать нитки, делать ткань. Все как всегда.
Тишины за столом не было. Ник что-то пытался рассказать отцу Мэй, младшие девочки пихали друг друга и то и дело пролезали под столом, шастали к бочкам с водой и поливали друг другу на руки. Нгака препиралась с Люком. И только Мэй ела молча, наблюдая за всем этим.
Да, тут было шумно и беспокойно, но тут была жизнь. И она слишком уж отличалась от того порядка, спокойствия и неподвижности, что царили в доме Мэй в Третьем Городе. Когда за полдня всех звуков – это только шлепанье ящерицы по полу и легкое гудение убирающего леки, когда ждешь возвращения отца с работы, считая минуты, и бежишь встречать у порога. Когда сбегаешь от странного беззвучия к подруге отца в клинику и сидишь, сидишь часами, наблюдая за циферблатом на больших электронных часах. Когда с сожалением провожаешь одноклассниц до дома, понимая, что еще чуть-чуть – и они скроются за дверьми, в семьях, и одиночество снова навалится холодной молчаливой глыбой.
А здесь все гудело, шумело, булькало и выкипало. Двигалось, ругалось, улыбалось. Пихалось и говорило.
Молчаливой в этом семействе была только мать Еника. Молчаливой, спокойной, расслабленной. Уверенной и добродушной. Она знала, как управлять всем этим большим сообществом. И ее слушались. Достаточно было только поднять одну бровь и кивнуть Нгаке, как та тут же принялась собирать остатки еды со стола и кидать в печь. А две младшие взялись относить опустевшие миски. Да, вываляли их в песке, но ведь все равно мыть…
Вот Жак ринулся помогать сестрам. Вот поднялся легкий ветер, и Люк опустил натянутую между деревянными столбами ткань, закрывающую стол от песка. Все двигалось, несмотря на хаос и многоголосицу. Каждый знал свое дело и умел его делать.
И Мэй видела, как это впечатляло отца.
Она улыбнулась ему и хотела спросить, понравилось ли мьёково мясо, как на плечо легла рука Люка.
– Нам пора. Тут и без нас управятся, – коротко сказал он.
Енси опустился у неровной, бугристой стены, один край которой поднимался выше другого и торчал угрюмым каменным осколком. Почерневшая, осевшая стена казалась такой же старой и древней, как и вся пустыня Камлюки.
Яростный костер полыхал у ее основания, а чуть дальше, на огромной площадке, там, где песка было немного и проступала оголенная скала, стояли драконы. Так много драконов, что Мэй и не могла сосчитать. И они уже не казались милыми и дружелюбными, как Енси. Их сложенные крылья, прикрытые глаза и торчащие в разные стороны рога пугали, угрожали, наводили ужас.
Каждый дракон был особенным – это Мэй сумела разглядеть с высоты, пока подлетали. У кого-то на носу и по всей голове выступали острые шипы, у кого-то на крыльях торчали рога. Голова одного казалась большой, а выступающая челюсть придавала выражение свирепости.
Драконы стояли неподвижно, лишь некоторые лениво и медленно выпускали дым из ноздрей, отчего драконья площадка временами покрывалась дымной завесой.
Спустившись с Енси, Мэй оглянулась на множество мужчин, устроившихся у костра, и почувствовала, как ее одолевает робость. Даже не робость, а нервная дрожь. Перед ней были воины, закаленные в битвах. Свирепые, серьезные, строгие. Длинные волосы большинства из них были убраны в хвосты и украшены кожаными рыжими и зелеными лентами. Многие стояли с обнаженной грудью, и можно было видеть темно-синие татуировки – разверзнутые пасти драконов с горящими глазами. Ни один из воинов не улыбался, никто не был настроен дружелюбно.
Мэй тут не ждали. Ей не были рады, к ней относились с опаской. Она была врагом для всех этих свирепых мужчин, вооруженных арбалетами и лучевыми мечами. Ее могут убить одним движением, едва она навлечет на себя гнев или даже просто неудовольствие.
Другими словами, если Мэй не понравится отцам клана, с ней, видимо, не станут церемониться…
И зачем только Люк задумал всю эту авантюру?
Но Люк не смущался и не тревожился. Он стал спокойным, и его глаза заблестели так же презрительно и дико, как и у остальных Всадников. Он был в своей стихии, он знал правила, он ловил настроение.
Потому тихо приказал Мэй держаться рядом, но чуть за спиной. Шагнул вперед, медленно и с огромным достоинством. Вышел к костру, встал перед воинами. Мэй, потея от страха, двинулась следом. Люк слегка поклонился, и Мэй сделала то же. Люк не отводил глаз от отцов клана, и Мэй старалась держать голову ровно.
Раз такое дело, надо хотя бы показать, что Городские девушки вовсе не трусихи и умеют общаться с врагом. Или Всадники сейчас не враги? Если бы еще разобраться и определиться во всем этом…
– Мое имя Гайен-Сей-Сай-Люк, я сын Гайена-Ким-Лагена-Дюка. Мой отец – храбрый воин, сын храброго воина. Он сражался за клан, он побеждал во многих битвах. Он дал жизнь многим детям, из которых четверо – мальчики. Но он погиб, сражаясь за клан, и после него остался дракон. В семье есть мужчины, способные владеть машиной, но в их жизни Буймиш поднимался в самый зенит только семь раз. Мои братья – воины, но еще слишком маленькие воины. Им не удалось управлять отцовским драконом, и Хмус моего отца погиб. И теперь я пришел к отцам клана с просьбой оставить плату отцовского дракона в семье и позволить на Праздник Посвящения опустить плату в священный источник Живого металла и дать жизнь новому дракону.
Закончив, Люк поклонился еще раз, и Мэй поклонилась вслед за ним.
На какое-то время воцарилась тишина. Никто не возражал, не говорил – никто вообще не делал ничего. Суровые воины молчали, рассматривая Люка.
Мэй растерялась. Почему они молчат? Решили отказать? Им не понравилась учтивая речь?
Молчание длилось минут пять, наверное, но Мэй эти минуты показались вечностью. Она стала ощущать, как медленно и лениво дует едва заметный ветер, как шевелится песок под ногами, сдуваемый этими легкими порывами. Как еле заметно выдыхают дым драконы где-то за спиной.
Наконец один из отцов клана заговорил. Сложив ладони перед лицом, он поклонился, и голос его зазвучал низко и тихо. Был он наполнен каким-то напряжением, силой, что готова была вот-вот вырваться наружу. И Мэй при его звуках еле сдержала дрожь в ногах.
– Пусть Настоящая Мать даст нам всем мудрости. Мы охраняем священный источник, что доверила нам Мать, и нас должно быть много. Мы должны сохранить наши правила и наши традиции. Сохранить наши семьи и наших воинов. Мы принимаем верное решение, и да поможет нам всем Настоящая Мать.
Остальные тихо выдохнули звук, похожий на «Га!», только более мягко.
Тогда воин заговорил снова. Он опустил руки, и кожаные браслеты на запястьях тоже опустились.
– Кто будет владеть драконом, пока твои братья подрастают? Машина не может стоять просто так, а братья твои еще слишком малы. Только один вопрос.
Мэй вдруг поняла, что наступил главный момент. Что сейчас все и решится. И Люк напряжен, но тверд. Он знает, что будет говорить, и надеется выйти из затруднения с честью.
– Настоящая Мать благоволит к своему народу, – начал Люк, – и всегда заботится о нем. Если только ее народ, племя Инимайтов, с честью выполняет свой долг, свои обязательства. Семья моего отца Гайена-Ким-Лагена-Дюка всегда была верна Настоящей Матери, и никто не упрекал мужчин этой семьи в трусости. И братья мои не струсили, но принесли плату дракона в целости и сохранности, хотя по их следам шли коварные Вурноги, вооруженные до зубов. Но меч Вурногов не достиг моих братьев, хотя те и надеялись, что мертвые мальчики не расскажут ничего и никому. Настоящая Мать послала защитника братьям, который разделил с ними трапезу. Это был Городской. Через правило трапезы он стал нашим другом. Правила, что оставил нам посланник Настоящей Матери Ким-Киган, священны. Разве не так?
Воины согласно закивали.
– Правила священны, и я подчинился им. Потому Городской стал нашим другом. Я привез его и дал приют, а когда Городской заболел, его дочь сказала, что не оставит отца в беде. И попросила полететь на моем драконе и раздобыть лекарств. Она сказала, что знает, где хранятся лекарства. И дракон мой ей подчинился. Он стал послушным ее рукам, он признал в ней Всадника. И я подумал, отцы, что души Городских были душами Всадников и потому они решили покинуть свои Города, ибо Городских я встретил на ничьей земле, в лесах. Мой дракон подчинился Мэй, и она добыла лекарства. И если у кого-то близкие страдают лихорадкой, мы можем помочь. Лекарства подняли ее отца за одну ночь. И теперь, отцы клана, я хочу взять в жены Мэй, у которой душа Всадника. Мы выведем дракона на Празднике Посвящения, и Мэй станет им владеть.
Люк еще раз поклонился.
Взоры отцов клана обратились к Мэй. Они рассматривали ее пристально, сурово, подозрительно. Поначалу никто ничего не говорил, и тишина нарушалась лишь треском пылающего костра. Но чуть позже один из отцов сказал:
– Дракон ей подчиняется, так?
Люк повернулся к Мэй и попросил:
– Подойди к Енси и положи ладонь ему между глаз.
Мэй уже проделывала такое сегодня утром, когда отец осматривал Енси. Ей показалось, что это успокоит машину, потому она поглаживала его морду и почесывала лоб. Просьба не показалась странной или непонятной. Она направилась к машине, и отцы двинулись за ней.
Это пугало – то, что суровые, строгие, свирепые мужчины следуют по стопам лохматой девчонки, уставшей от жары, беспокоящейся о будущем и абсолютно бестолковой во всем, что касалось войны и боя.
Мэй приблизилась к Енси, тот открыл глаза и приветливо хрюкнул. Мэй поднялась на цыпочки и погладила черную морду, после провела рукой между глаз, и дракон покорно прикрыл веки.
– Га! – громко и энергично выдали отцы клана.
После они повернулись и удалились к костру и стене.
Люк последовал за ними, и Мэй направилась туда же. Ну что? Они поверили?
Отцы клана молчали какое-то время, словно обдумывали увиденное, после один из них уточнил:
– Ты женишься на Мэй с душой Всадника?
– Я беру ее в жены. Она моя невеста. Разве я не старший мужчина своей семьи? И разве не пришла пора мне позаботиться о будущих детях?
– Га! – тут же отозвались остальные.
– Что же, братья и отцы, – произнес тот самый воин, что начал говорить первым и на груди которого скалился в злобной усмешке темно-синий дракон, – мы видели небывалое. Но разве Настоящая Мать не вправе творить небывалое? Люк – сильный мужчина, и он ни разу не подводил нас. Коварные Вурноги пытались завладеть его платой, но мальчики семьи сумели ее отстоять, двое против нескольких. Разве это не говорит о том, что мать Люка производит на свет храбрых мужчин? И разве мы должны потерять семью Гайенов? Если мы не дозволим Люку оставить у себя плату и взять жену, кто будет участвовать в будущих охотах? Кто оставит после себя потомство?
Остальные воины молчали, наклонив головы в знак почтения говорившему.
– Я вижу храброго воина и храбрую воительницу. Это делает честь и Люку, и его семье, – продолжал воин с драконом на груди.
– Но женщины не летают на драконах, – вдруг подал голос другой воин, и его хриплый низкий голос был полон звенящей ярости.
– Ты прав, отец Зик, женщины не летают на драконах. Женщины Всадников не летают. Но женщины Городских более сильные и более храбрые. Они не боятся высоты. И вы сами это знаете.
– Но сумеет ли женщина-воин произвести потомство? Оставит ли она после себя детей?
– Мы дадим им шанс. Будет ребенок – Люк останется с девушкой из Городских. Не будет ребенка – возьмет новую жену.
– Но плата останется у них! – сердито рявкнул тот, кого называли Зик.
– Плата останется в семье. Разве дед Люка не был моим наставником? Разве не добыл он плату в честном бою с Вурногами? Разве он не был храбрым и сильным воином? Плата останется в семье, и в день Посвящения Люк выведет дракона. У него есть Всадник, которого выбрала Настоящая Мать, которому подчиняются все драконы. Разве вы не поняли?
И вдруг воин с драконом на груди резко направился к Мэй, схватил за руку и потянул за собой. Он шагал быстро, и приходилось приноравливаться к его шагам. Приблизившись к еще одному громадному, черному дракону, чья чешуя вспыхивала фиолетовыми отсветами, он велел:
– Протяни руку к его голове.
И Мэй протянула. Фиолетовым вспыхнули глаза чужого дракона, большая машина вздрогнула, раскрыла пасть и приготовилась издать резкий рык. Мэй отпрянула, но тут же с удивлением увидела, что дракон успокоился, наклонил голову и потянулся к руке. С огромным удивлением и странным спокойствием Мэй поняла, что машина подчиняется ей. Положив ладонь между фиолетовых глаз дракона, Мэй посмотрела на отцов клана.
Те стояли, замерев, и сильнейшие воины взирали на Мэй, как на великое чудо.
– Она избрана Настоящей Матерью, – тихо сказал воин с татуировкой, – и мы принимаем ее.