Глава 7
ПРОВАЛ
Военные машины оккупировали шоссе. К полудню их стало больше. Солдаты повзводно углублялись все дальше в лес. Намного больше стало и сотрудников милиции. Кинологи с собаками шли по берегу реки. Лай овчарок слышался и со стороны Горелого оврага. Крутые обрывистые склоны оврага прочесывали осторожно, но чрезвычайно тщательно – здесь все надо было осмотреть до наступления темноты.
Возле группы сотрудников милиции, только что закончивших осмотр заливных лугов, фермы и старого элеватора, остановилась бело-синяя «Волга» с мигалкой. За рулем сидел подполковник Поливанов – начальник местного Двуреченского отдела милиции.
– Ну, как тут у вас дела? – спросил он хмуро.
Выслушал доклад: участки отработаны, позитива нет.
– Где Шапкин со своей группой?
– Он в Юбилейном, решил осмотреть все там сам.
Поливанов все так же хмуро кивнул. Четверть часа назад он созванивался по телефону с военными. Прочесывали территорию они добросовестно, но у них пока не было ничего обнадеживающего. В самом Двуреченске результатов тоже не было. Там с утра начали с вокзала, с пригородных поездов, участковые инспектора и оперативники обходили дом за домом, улицу за улицей. Проверялись дворы, подвалы, старые гаражи, чердаки. На поиски был брошен почти весь личный состав. Но количество так и не перешло в качество.
«Завтра придется вызывать водолазов и с катером надо будет что-то решать, изыскивать, – размышлял подполковник Поливанов, направляясь к Юбилейному. – И, конечно же, школа. Еще раз нужно переговорить с учителями и с учащимися. Информация-то у нас крайне скудная. Но может, сейчас там, в Юбилейном, что-то обнаружится?»
Район Юбилейный был прибрежным, речным. Здесь недавно построили платный понтонный мост, чтобы разгрузить пробки на мосту Центральном, соединяющем обе части города – старую, собственно «город», и частный сектор. Тут до сих пор еще вдоль набережной сохранились дебаркадеры – дощатые двухэтажные бараки, называемые в Двуреченске «поплавками». В «поплавках» размещались общежития и коммуналки. Дебаркадеры давно обветшали, но сносить, очищать от них реку в Двуреченске как-то не спешили. Не очень рвались приводить в порядок и соседнее Подгорное. Шли слухи, что городская администрация выставляет этот участок на аукцион. Место было неплохое – в черте города, с видом на реку. Только вот горожане его недолюбливали. В разные годы городская власть пыталась что-то сделать с этим местом. В середине шестидесятых здесь на пустыре разбили футбольное поле, поставили ворота, планировали организовать стадион. Но после того, как в роще рядом с полем в окопах, оставшихся с войны, досужие мальчишки нашли неразорвавшуюся мину и притащили ее с собой, бросив под трибуну, и она ахнула (никого не убив по счастливой случайности), с физкультурой и спортом в этом месте совсем не заладилось.
Окопы и полуразрушенные блиндажи проверяли саперы, и каждый раз что-то находили – патроны, осколки снарядов. Подполковник Поливанов сам родом не из Двуреченска, но военную историю Юбилейного-Подгорного знал, как и все местные, хорошо. Во время войны вся эта территория – берег реки, роща, Грачиная пустошь, – все было опутано колючей проволокой. По слухам, абвер здесь строил свою диверсионную школу, но развернуться так и не успел. Отступая, немцы взорвали постройки. От взрыва уцелел лишь «провал» – так впоследствии в Двуреченске называли бетонный бункер, о назначении которого жители впоследствии терялись в догадках. Странное было сооружение – что-то похожее на штольню, уходившую почти отвесно под Зяблинский холм. Вроде бы бомбоубежище, и вместе с тем не совсем бомбоубежище. Поговаривали, что это часть задуманной немцами ставки-бункера для высшего командования рейха в ходе наступления на Москву.
А уже после войны, в сорок восьмом году, «провал» стал центром весьма мрачной и загадочной истории, о которой до сих пор в Двуреченске помнили, но болтать о ней чужим не любили, остерегались. Отголоски этой истории доходили и до подполковника Поливанова. Проезжая дебаркадеры, он вспомнил заседание совета мэрии, на котором обсуждали предложение засыпать «провал», навсегда прекратив туда доступ. Предложение было внесено председательницей комиссии по делам несовершеннолетних, но, увы, завязло в комментариях и предложениях. Стали мусолить вопрос со всех сторон: почему только «провал», а как быть со старыми окопами и блиндажами, их что, так и оставить зиять? А со свалкой что делать? Кем будет профинансирован вывоз мусора? И самое главное, куда его вывозить, не за реку же на территорию заказника? Попытались провести все в комплексе по смете, но быстро поняли, что в бюджете города на это средств нет. И вопрос заглох сам собой.
И вот он, возможно, аукнулся так, как в Двуреченске и не ждали.
«Если, не дай бог, ОН сунулся в провал, сорвался и разбился, то прокуратура этого так не оставит, будет искать виноватого, – думал Поливанов. – Дорого нам обойдется то заседание, на котором мы так ничего и не решили».
Бело-синяя «Волга» свернула с шоссе в рощу, тронутую первыми красками осени. Подполковник Поливанов вышел. Под ногами было сыро, пружинила палая листва, глушила шаги. Тут и там из земли торчали ржавые жестянки, битое стекло, в кустах громоздились рваные полиэтиленовые мешки с мусором. Слева начинался овраг – вот во что превратились с годами размытые дождями окопы. Тут было не проехать на машине. А ведь место это было всего в двухстах метрах от Юбилейной набережной, от «поплавков», от булочной и винного магазина! Все здесь выглядело запущенным, заросло кустами, лебедой да бурьяном.
Возле глинистого склона Зяблинского холма, возвышающегося над рекой, подполковник Поливанов увидел милицейский «газик» и оперативников. Двое держали в руках крепкую веревку. Конец ее уходил куда-то вниз. Только приглядевшись, можно было рассмотреть среди пожухлой травы, кустарника и вороха палых листьев что-то похожее на бетонный бордюр, на окантовку старого заброшенного колодца. Когда-то под землю вела крутая бетонная лестница с железными перилами, но от взрыва она разрушилась, и спуститься в бункер-«провал», не рискуя поломать себе ноги, можно было теперь только с помощью веревки.
– Ну что? – спросил Поливанов, подходя. – Как тут у вас?
– Видимых следов присутствия не обнаружено. Вещей тоже никаких, – ответил тот из оперативников, чьи руки не были заняты веревкой.
– Шапкин?
– Он там, – оперативник показал себе под ноги.
– Один?
– Мы одного-то его еле спустили. Как бы грунт не обвалился.
– Значит, лично решил проверить, слазить туда? – Поливанов приблизился к провалу, присел.
Снизу дохнуло сыростью и плесенью, прелью и какой-то затхлой вонью, точно из разрытой могилы.
Поливанов оглянулся на коллег. Лица их были угрюмы. Что ж, торчать тут радости мало. Все они местные, двуреченские, а значит, еще пацанами слышали все, что болтают досужие языки об этом месте. А то, что мы слышим в детстве, крепко, ой как крепко западает в память. Порой даже против нашего желания.
– Роман! – крикнул Поливанов, приложив руку ко рту.
Тишина. Только шум желтеющей листвы над головой. Только треск милицейской рации.
– Шапкин! Что-нибудь есть? Нашел? – Подполковник Поливанов уперся в осклизлый от сырости бетон, нагнулся еще ниже. У самых его глаз из глины выпросталась какая-то членистоногая шустрая дрянь – то ли червяк, то ли сороконожка. Заскользила извиваясь, явно нацеливаясь на рукав форменного кителя. Поливанов сморщился от отвращения. Ну, точно похоже на могилу, и вот даже черви наружу прут.
– Рома! Вылезай оттуда! – крикнул он громко, тревожно.
Снизу откликнулось глухое эхо. Веревка в руках оперативников натянулась. Послышался шорох осыпающейся глины. Оперативники начали тянуть веревку на себя, помогая тому, кто внизу начал свой долгий подъем по разрушенной лестнице. Поливанов поднялся и отошел, чтобы не мешать им, дать простор маневра.
– Взяли, ну-ка на себя, тащи! Помоги ему!
– Ничего, я сам, – послышался из-под земли голос.
Из провала с усилием вылез измазанный с ног до головы глиной человек. Мокрый и грязный, он тяжело дышал. Он был выше Поливанова и шире его в плечах. Увидев начальство, попытался стереть с лица грязь, но только хуже размазал.
– Ну? Рома? – напряженно спросил Поливанов.
– Там его нет. Слушайте, дайте закурить, а? – Человек из «провала» никак не мог отдышаться.
Один из оперативников зажег сигарету и вставил ему в рот.
– Баклагу с водой принеси, она там, в багажнике. – Человек из «провала» затянулся с наслаждением. – Я хоть руки ополосну.
– Значит, все проверено и никого и ничего не найдено. – Поливанов покачал головой. – Ну, слава богу. В этой яме проклятой…
– Его там нет. Но кое-что я там нашел. – Куривший по фамилии Шапкин полез в нагрудный карман мокрой и грязной куртки. Вытащил какой-то предмет – тоже весь в глине.
– Что это? – спросил Поливанов подозрительно.
Притащили пластиковую пятилитровую баклагу с водой. Шапкин подставил руки под струю. Грязь смылась, и что-то блеснуло в лучах сентябрьского солнца.
– Это еще что такое? – повторил Поливанов.
– Это было там, внизу, – ответил Шапкин.
На его ладони лежал осколок зеркала – острый, удлиненный, похожий на лезвие. Зеркальная гладь помутнела от времени, но все еще отражала мир. Поливанов увидел в осколке зеркала порыжелую листву, погон, нашивки, форменные пуговицы, а потом и свое лицо. Всегда родное, привычное, сейчас сплющенное, замутненное, искаженное отражением, оно походило на какую-то уродливую харю.