Глава 2
«ЕСТЬ УБИЙСТВО И УБИЙСТВО»
Сентябрь 200… г.
В мире нет ничего более суетного, реального и приземленного, чем железная дорога. И вместе с тем в мире нет ничего более причудливого, фантасмагоричного и иррационального, чем железная дорога. Вокзал, перрон, поезд, купе. Гудок тепловоза. Относительность движения. Что движется, а что стоит? Кто отправляется в путь, а кто остается на месте? Поезд трогается, уплывает перрон, тает в тумане вокзал, распадается на атомы толпа провожающих, а вы сидите себе, смотрите в окно. Вы никуда не едете, и поезд ваш стоит на месте, это все остальные, весь окружающий мир, вся вселенная сдвигаются с насиженного места, отправляясь в путь навстречу неизвестному.
– …Нет, ну согласитесь, все-таки на железной дороге в последние годы стало гораздо больше порядка.
– Особенно после того, как пустили под откос «Невский экспресс».
– И комфорта, и комфорта стало больше. И дизайн современный. Билеты по Интернету можно заказать.
– А этих подрывников экспресса, кажется, так до сих пор и не нашли. Или уже арестовали?
Подавали реплики от соседнего столика вагона-ресторана. Катя Петровская, по мужу Кравченко, особенно-то и не прислушивалась. Но «Невский экспресс» под откосом» задел-таки ее за живое. Каково, а? И зачем про такие вещи вспоминать, когда вы сами в дороге, когда вы не что иное, как просто беззащитные пассажиры, отданные коварному железнодорожному Молоху на съедение.
Поезд был новехоньким серебристым «Северо-Западным экспрессом». И мчалась в нем Катя дождливой сентябрьской ночью мимо лесов, деревень и городов не совсем даже и по своей воле и желанию, а вынужденная к такому путешествию стечением обстоятельств, главным из которых был нежданный-негаданный звонок от ее закадычной подруги Анфисы Берг.
– Катя, все кончено. Он уехал. Бросил меня. Я, наверное, умру.
Попробуйте услышьте такое тишайшим вечером в вашей собственной спальне при свете ночника, подняв трубку телефона в полной уверенности, что это какой-то недотепа перепил и просто ошибся номером. А на том конце голос вашей подруги Анфисы, плачущей навзрыд.
Муж Кати Вадим Андреевич Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне «Драгоценным В.А.», нахмурился: «Это кто там еще? Какого, понимаете, хрена надо ночью?»
– Это Анфиса, – шепнула Катя.
– Так она ж отдыхает с этим своим, как там его…
Правильно. Все дело и было в том, что сияющая Анфиса всего неделю назад уехала отдыхать со своим мужем Константином Лесоповаловым. «Мой муж», «мы с мужем» – это она так называла его всегда и везде, видимо, искренне считая его таковым. Увы, в реальности все обстояло по-другому. Константин Лесоповалов официально был мужем чужим и вроде бы подавать на развод не собирался. Катя знала его по работе. Ей, криминальному обозревателю Пресс-центра Московского областного ГУВД, не раз приходилось общаться с начальником отдела милиции капитаном Лесоповаловым. Парень он был бравый, геройский, здоровенный, как шкаф. Спортсмен и штангист, ревностно подражавший великому Арнольду Шварценеггеру. Анфиса втюрилась в него, как признавалась сама, с первого взгляда и любила его без памяти. А он…
Нет, Катя была свидетелем, что Лесоповалов к Анфисе относился очень хорошо. И тоже, кажется, любил, но… У него была и весьма крепкая официальная семья – жена, дочка, старики родители. Влюбленной Анфисе он внушал, что не может бросить семью из-за дочери. В основном из-за дочери, которая еще мала. А старики родители слабы здоровьем, и развод может их убить. А жена его… Ну, они давно уже друг другу посторонние… В общем, год за годом он вешал Анфисе на уши эту всеобщую мужскую лапшу, а она верила. Терпела и прощала. Ждала.
Лесоповалов был для нее светом в окошке. Анфиса страшно комплексовала из-за своего избыточного веса. Она и правда была толстой. Ужасно милой, доброй, отзывчивой, преданной и верной. Но, по современным стандартам, некрасивой – толстой. Когда такой молодец, как капитан Лесоповалов, внезапно стал оказывать ей знаки внимания, а потом и настойчиво ухаживать, она сначала не поверила, растерялась, а затем влюбилась в него так, что Кате даже стало боязно за ее дальнейшую судьбу.
Анфиса была весьма успешным и модным столичным фотографом. Трудилась для глянцевых журналов, выставлялась в продвинутых галереях, продавала свои работы за рубеж. Зарабатывала она в три раза больше, чем начальник отдела милиции. Лесоповалов приезжал к ней, оставался ночевать, иногда даже зависал на несколько дней. Как уж он там объяснялся со своей официальной половиной, Катя только дивилась. Но, видно, умел изыскивать увертки, потому как такое половинчатое двоеженство с его стороны длилось не один год.
Нет, если уж быть до конца откровенной, то Анфиса ему действительно нравилась. В том числе и фигурой своей богатой. Атлет Лесоповалов предпочитал толстушек. Анфиса же его обожала. Они постоянно планировали, что вот как-нибудь утрясут все дела и проблемы и махнут вместе на отдых. Анфиса накопила денег. Она готова была отправиться со своим Костей куда угодно – в средиземноморский круиз, в Таиланд, на Канары. Но Лесоповалов, человек небогатый, однако гордый, от таких подарков с ее стороны наотрез отказался. Выбрали обоюдно более скромный вариант – Валдай. Анфиса перед отъездом звонила Кате – безмерно счастливая. Они уезжали в частный пансионат. Катя даже адрес записала на всякий случай: городок Двуреченск, «Валдайские дали».
Раньше чем через три недели Катя ее и не ждала в Москву. И вот этот Анфисин звонок.
– Да что стряслось-то у вас? – спросила она, включая «громкую связь», чтобы и «Драгоценный» был в курсе.
– Он меня бросил. Вернулся к жене. К семье. Собрался и уехал, – Анфиса продолжала рыдать.
– Вы что, поссорились?
– Нет. Просто он не выдержал со мной. Это все, Катя. Это конец всему.
– Ты возвращаешься? Анфиса, ты едешь в Москву?
– Зачем? Катя, мне нечем и незачем больше жить. Я, наверное, умру.
– Анфиса!
– Я хочу умереть!
«Ту-ту-ту» – отбой. Катя бросилась звонить ей на мобильный. Он был отключен.
– Мрак какой-то. – Катя села на постель. Они с «Драгоценным» спать собирались, у «Драгоценного» вид был до звонка такой томный, многозначительный. Он даже побрился на ночь. А тут нате вам – такой ночной концерт.
– Вадик, что делать-то?
– Ты меня спрашиваешь?
– А кого же мне еще спрашивать? Ты у нас всему голова.
– По-моему, дело житейское. Поссорились, помирятся. – Кравченко улыбался.
– Он бросил ее там, ты же слышал.
– Где там?
– Ну, в этом пансионате или гостинице. В «Валдайских далях». Сбежал.
– Может, еще и не сбежал.
– Слушай, я боюсь за нее. Анфиска же нормальная во всем, но что касается этого дурака… Вбила себе в голову, что она уродина, а он весь такой из себя принц прекрасный. Знаешь, она вполне может это самое…
– Чего?
– Ну, из-за него что-то сделать с собой. Натворит беды.
– Где эти «Валдайские дали»?
– Где-то на Валдае. У меня адрес записан. Вот, какой-то Двуреченск.
– Кинь ноутбук. – Кравченко поудобнее уселся в подушках. – Щас глянем. Двуреченск – есть такой. Четыреста километров от столицы. Ехать через Тверь, Торжок. Ну-ка, какие туда поезда бегают?
– Поезда? – насторожилась Катя.
– Анфиса там совсем одна? – спросил Кравченко.
– Она говорила, что этот пансионат держит какая-то ее знакомая, она ей с рекламой помогла, ну и теперь они дружат.
– Это деловые отношения. Компании, значит, там у нее подходящей нет.
– Конечно, нет. А ты слышал, какой у нее голос был? Я боюсь, что…
– Слышал. Вот поезд есть, – Кравченко погрузился с головой в Интернет, – завтра. «Северо-Западный экспресс», ничего, подходящий. Отправление в 0.30, ночь в пути, к семи утра уже там.
– Ты предлагаешь мне ехать?
– Я предлагаю? – Кравченко изумился. – Анфиса чья подруга, моя или твоя?
– Она вполне может натворить с собой беды из-за этого идиота. А ты что, не будешь против, если я рвану к ней?
Кравченко вперился в потолок. Обычно он закатывал скандал, даже если Катя робко заикалась о том, что едет по служебным делам в подмосковный Дмитров. А тут… надо же… Разгадка была проста. Кравченко уважал и ценил Анфису. И дорожил их с Катей дружбой.
Он заказал Кате по Интернету билет, проводил ее на вокзал и посадил в поезд.
– Ты оттуда не рвись, – сказал он. – Все равно у тебя дни от отпуска остались. Если Анфиса захочет в Москву, бери ее в охапку и вези, а не захочет – побудь там с ней. Глядишь, и выправится ситуация помаленьку, потихоньку. Все ж таки красотища – природа, реки, озера. Ей отдых нужен сейчас, а не здешняя нервотрепка и выяснение отношений с этим ее охламоном.
– И ты совсем-совсем не будешь злиться, психовать, если я там с ней задержусь?
– Я вас обеих порву на куски, – пообещал Кравченко. – Потом. Не волнуйся, зайчик, за мной не заржавеет.
И все же провести целую ночь без сна, пусть и в комфортабельном «Северо-Западном экспрессе», счастье было невеликое. Катя сначала изучила от корки до корки журнал мод, потом пялилась в захваченный с собой в дорогу DVD-плеер, зарядив фильмы Хичкока. Однако ночь брала свое. Глаза слипались, и она решила пойти в вагон-ресторан выпить кофе.
Ресторан был полна коробочка. Многие пассажиры коротали время до своей остановки именно здесь. Пили, естественно, не только кофе, но и кое-что покрепче. Оживленный треп за столиками касался самых разных тем. Например, того же злосчастного «Невского экспресса».
Чур, чур меня, не к ночи он будь помянут!
– …Поймите вы, Москва ваша живет как заповедник. Не может столица жить так, а вся страна, огромная страна, совсем иначе. Вот она, страна, за окном, неужели не видите разницы?
– При чем тут Москва? Важна инициатива на местах. Развитие, инновации…
С этими за угловым столиком все понятно.
– …Алло! Алло! Алик? Это Гриша. Поздно? Ничего не поздно, я с поезда звоню. С по-е-зда! Деньги на счет должны прийти в понедельник, максимум во вторник. Платежка у меня на руках.
С этим, охрипшим, сросшимся со своим мобильником, тоже все ясно.
– …Вер, смотрела «Иронию судьбы – 2»?
– Ну?
– Правда, Хабенский там лапочка?
– А который там Хабенский?
И с этими тоже все понятно. Вот скукотища-то!
– …Понимаешь, есть убийство и убийство. Разница большая. Там же из самого дела, которое я в архиве смотрел, из самих протоколов осмотра уже масса вопросов вытекает. Одно то уже, что само дело в том же сорок восьмом году забрали из Двуреченска. И потом все эти годы хранилось оно в архиве на Лубянке.
Двуреченск был той самой станцией, где Катя должна сойти с поезда. Естественно, она заинтересовалась. Разговаривали за столиком позади нее. Она обернулась украдкой – молодые парни. Один с модной бородкой, как у диджея, другой с косыми височками, в очочках. Ну-ка, включаем интуицию, кто они могут быть по профессии?
– И ты надеешься из всего этого старья наскрести на сюжет?
– На полноценный репортаж. Твое дело снимать, мое дело разговаривать с людьми.
– Шестьдесят лет прошло. Сдурел? Кто что может помнить?
– Найдем тех, кто помнит, – старух каких-нибудь, ветеранов. Там долго слухи про это дело не затихали, так что не волнуйся, материала нам на месте хватит.
Так, ясненько, господа журналисты. Катя вздохнула. Эту публику можно узнать и с закрытыми глазами. А о чем они толкуют? Про какое еще убийство в этом самом Двуреченске, где сейчас Анфиса одна-одинешенька?
Тут она отвлеклась, обратившись мыслями к Анфисе. Как она там? Вон сколько времени уже с ее звонка прошло. Телефон ее сотовый по-прежнему недоступен. Но это ничего не значит. Она просто не желает общаться с внешним миром. А вот не стряслось ли там с ней что-то похуже? Может быть, она от отчаяния уже таблеток снотворных наглоталась? Катю бросило в жар от этой мысли. Вообще вряд ли Анфиса брала с собой снотворное, она ведь никогда прежде им не пользовалась. А если не снотворное, то что еще может представлять угрозу? Там река, озера. Вот черт, полно там воды, на этом Валдае. А что, если Анфиска решила с горя утопиться? Мамочка моя…
Но тут Катя, к великому своему облегчению, вспомнила, как они с Анфисой ездили на Красное море в Эйлат. Как толстушка Анфиса ложилась в воде на спину и качалась на волнах, как поплавок. «Жир потонуть мне не даст, – вздыхала она. – Знаешь, почему пингвины не тонут? Потому что они, как я».
Катя в душе благословила и пингвинов, и лишний жир. От сердца у нее отлегло.
– …Там уже в самом протоколе осмотра ерунда какая-то наружу выплывает, – репортер с бородкой облокотился на скатерть. – Дверь входная взломана. Так и записано. Но взломана снизу.
– Как это снизу?
– Ну, пролом сделан от пола до уровня замочной скважины. Дыра в двери зияет под дверной ручкой – доски вывернуты, расщеплены, дерматин, которым дверь была обита снаружи, вспорот, вата клоками.
– А чем взламывали – топором или ломом?
– Следствие тогда так и не установило. Там рапорт сохранился участкового, корявый такой, малограмотный. Так он написал, что «в двери прогрыз».
– Что за бред? – Собеседник репортера с бородкой закурил. – Какой еще прогрыз?
– Он, видно, так воспринял эти повреждения. Дыра от пола до дверной ручки вот на таком уровне, – репортер с бородкой показал жестом. – И тот, кто проник в дом через это отверстие, забраться мог только ползком, на четвереньках. Ну как какое-то животное.
– Но там же, ты сам говорил, рапорт сохранился о задержании какого-то типа. Он признался в убийстве Валенти и его сожительницы?
Катя слушала вполуха, пила кофе. Любопытно, конечно, какое-то старое убийство господа журналисты раскопали для телепередачи. Но ничего, увы, не понятно. А спроси она их, так они ей и выложили. Это ж их хлеб с маслом репортерский. Так что лучше и не спрашивать. Надо допить кофе и вернуться к себе, смотреть фильм Хичкока. Однако странно, они говорят про взломанную дверь. Зачем же ее именно так взламывать, ведь проникать действительно неудобно – ползком, на четвереньках…
– Задержали какого-то пьянчугу. И он во всем сознался. Я думаю, его чекисты так обработали, что он убийство мамаши родной взял бы на себя, не то что этого гипнотизера Валенти с его ассистенткой, – репортер с бородкой усмехнулся.
– А почему чекисты?
– Я же сказал тебе: дело уже летом 1948 года было затребовано в Москву в МГБ. И не только потому, что Симон Валенти был известный на всю страну цирковой артист. Их тогда трое цирковых было, чьи имена после войны гремели по стране – Бугримова, клоун Карандаш и он – Валенти, фокусник и гипнотизер.
– Я думал, Кио-отец…
– При чем тут Кио? Валенти еще до него был бешено популярен. Все тридцатые, сороковые. Его способностями гипнотизера НКВД перед войной весьма интересовалось, и скорей всего его завербовали.
– Постой, это твои догадки или же…
– Слушай, он дружил с Абакумовым. И к Берии его возили несколько раз. И в Кремль. А с Абакумовым он был вообще очень близок. Я думаю, что тогда, в сорок восьмом году, в Москве что-то произошло. Эти поспешные гастроли Валенти в провинцию, в глубинку были похожи… ну не знаю, на ссылку или на бегство. А возможно, была еще какая-то для этого причина. Короче, он уехал из Москвы вместе с этой своей Мордашовой, ассистенткой, и двумя ее детьми от первого брака. Они гастролировали с цирком и приехали в Двуреченск. 1 мая 1948 года Валенти и его ассистентка были зверски убиты в доме, который снимали. Протокол осмотра тел читать тошно – кровавая неразбериха, кошмарные детали.
Катя не выдержала и оглянулась на своих словоохотливых соседей. Боже мой, неужели в ночном поезде за чашкой кофе, за рюмкой коньяка нет других более веселых, жизнерадостных тем?
Кровавая неразбериха… Имя артиста цирка Валенти ей ничего не говорило. Скорее всего, это звучный псевдоним. В то время модно было брать разные там иностранные фамилии для манежа. Но история, кажется, довольно интересная, жаль, что только в обрывках. Ну, сделают репортаж, фильм в стиле ретро, типа «Следствие вели», покажут по телику, вот и узнаем подробности.
– А ты детей этой его ассистентки упоминал. Они что, тоже были убиты? – спросил репортера с бородкой его собеседник, как поняла Катя, видимо, нанятый в поездку оператор.
– Дети бесследно исчезли за четыре месяца до убийства – в декабре. Их искали всем городом. Но тогда зимой и весной сорок восьмого так и не нашли.
Раздался резкий гудок электровоза. За окном вагона-ресторана замелькали огни встречного поезда. На дне Катиной чашки темнел толстый слой кофейной гущи.