Иллюстратор Анастасия Баталова
© Анастасия Баталова, 2018
© Анастасия Баталова, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4490-9488-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Есть ли жизнь после смерти
Буддийская притча
Очень часто у Мастера спрашивали, что будет после смерти. Мастер никогда не отвечал на такие вопросы. Однажды ученики спросили, почему он всё время уклоняется от ответа.
– Вы замечали, что загробной жизнью интересуются именно те, кто не знает, что делать с этой? Им нужна ещё одна жизнь, которая длилась бы вечно, – ответил Мастер.
– И всё-таки, есть ли жизнь после смерти или нет? – не унимался один из учеников.
– Есть ли жизнь до смерти – вот в чём вопрос, – ответил мастер.
Глава 1
Листва ржавела пятнами, будто разъедаемая изнутри неизвестной кислотой. Роберт возвращался из школы. Не торопился. Поднимал глаза, ища в небе птиц. Ребята говорили, что теперь, когда их истребили для предотвращения эпидемии, увидеть хоть одну – к счастью.
Попавшая под ноги поздняя слива неуклюже отпрыгнула и грузно покатилась по асфальту. Ее сестры лежали поодаль, за оградой, стыдливо прятали в прелой траве свои перезрелые мягкие бока. Желтое солнце, как простывший блин, нехотя отдавало земле остатки тепла, но этого было довольно, чтобы снять куртку и идти в пиджаке.
Путь Роберта лежал вдоль кислородной зоны – огороженного технического парка площадью около гектара, где деревья росли близко, образовывая практически непроходимую чащу, сплетаясь ветвями в исполинский купол. Сливе повезло расти с краю. Её рука, протянутая над тротуаром, собирала детей из близлежащих дворов.
Технические парки – легкие мегаполиса – служили для обогащения воздуха кислородом; в целях экономии пространства их делали очень плотными. С вертолета – идеально квадратные зеленые острова на шипованной антеннами каменной шкуре земли – глаза измученной природы, затянутой железобетонной паутиной цивилизации.
В технических парках жили белки. Самые любопытные и обнаглевшие вылезали за ограду и шныряли по асфальту. Роберт иногда кормил их с рук орешками или семечками, приобретенными в школьном буфете.
Из зеленого облака кислородной зоны поднималась, утыкаясь в небо, находящаяся за нею восьмисотметровая «мервецкая башня», как называли её мальчишки, – гигантская передающая станция Смертинета. Она транслировала виртуальное жилое пространство для граждан, вынужденных после гибели их биологических тел продолжать существование в цифровом формате.
Смертинет – единая динамическая информационная сеть для всех умерших, загрузив сознание в которую, человек продолжает испытывать те же ощущения, что и при жизни. Вкус любимой пищи, зрительные образы, ветер на коже, купание, экстремальные аттракционы, плотская любовь и даже алкогольное опьянение – все возможные переживания индивида фиксируются на электронной мозговой карте и после загрузки личности в систему продолжают радовать своего обладателя…
Смертинет позволяет не прекращать общение с родственниками и друзьями: умерший может являться им в виде привлекательной голограммы.
За все время его существования виртуальное население Смертинета превысило миллиард человек.
Разумеется, пребывание в этом своеобразном цифровом раю полагалось оплачивать. Роберт знал это, потому что мама регулярно отправляла электронные платежи «за бабушку с дедушкой», которые уже почти пять лет обитали в эконом-сегменте Смертинета. Те, кто не желал отягощать собою родных, начинали копить заблаговременно.
Серо-золотой осенний день располагал к тому, чтобы неспешно бродить по улицам. Роберт, будучи школьником, у которого кончились уроки, мог позволить себе подобную роскошь.
Время – самый ценный ресурс современного человека. Внутри смертинета каждая секунда земной жизни, потраченная с удовольствием, превращается в захватывающее приключение. Сеть бережно сохраняет положительный чувственный опыт индивида, чтобы сгенерировать для него вечную жизнь, полную радости…
Сухой лист с тихим скрипом полз по тротуару – маленькая золотистая черепаха. Роберт подобрал его и положил на ладонь. Шершавый, хрупкий, с загнутыми краями. Роберт
сможет собирать листья даже когда умрет. Рецепторы его кожи запомнят, а смертинет в точности воспроизведет это ощущение – лист на ладони – когда-нибудь много лет спустя.
Роберту только шестнадцать. Ему рано было бы думать о смерти, если бы не необходимость готовиться к вечной жизни. Каждый день после школы он ходил собирать впечатления. Наполнять ими свой мозг как корзину, чтобы однажды забрать их все с собой. В смертинет.
– Опять будешь мой товар обнюхивать? – дежурно проворчала продавщица киоска «Букеты»; она уже свыклась со странностью Роберта и не гоняла его.
– Я хочу знать, как пахнут все цветы на свете, чтобы прогуливаться в прекрасном саду, когда буду мертвым, – серьезно ответил парень.
Он подолгу рассматривал розы, похожие на поцелуи, белые, нежно-кремовые, персиковые, розовые, алые; Роберту нравилось, что хозяйка расставляла их в витрине по цветам – от светлых к более ярким; он любовался изящными чашами лилий и гладиолусов, заглядывал в заплаканные глаза хризантем и в разверстые клювики орхидей. Роберт торопился впитать в себя побольше красоты: никто ведь не знает, когда ему суждено покинуть этот дивный мир, а чтобы сделать своё пребывание в смертинете увлекательным нужно иметь большой банк данных.
После цветочного киоска Роберт отправлялся в торговый центр «Новый Свет». Двадцать этажей торговых площадей, каждый – примерно гектар. Изобилие!
Под липкими взглядами одинаковых голографических охранников в пиджаках, Роберт проскальзывал от витрины к витрине, населяя свое сознание образами дорогих вещей. Кое-что удавалось даже потрогать – украсть бесценное тактильное ощущение – бросить монетку в свою информационную копилку. Охранники плавали над полом; носы их ботинок, конечно, всегда зеркально сверкали; они могли передвигаться бесшумно и практически с любой скоростью: это была одна из немногих профессий, доступных умершим; трудоустроенные граждане в смертинете пользовались особым почетом и, главное, они самостоятельно оплачивали своё содержание в системе.
Профессии телефонного оператора, онлайн консультанта, уличного рекламного агента, консьержа и прочие, не требующие большого количества физических контактов с материальным миром, давно уже были отданы на откуп бестелесным.
На скоростном лифте Роберт поднимался на самый последний ярус торгового комплекса – крытую стеклом веранду, где находился фудкорт. Здесь ему приходилось тратить некоторую часть карманных денег – он пробовал каждый день что-нибудь новенькое… Родителям, разумеется, об этом не сообщалось – пусть думают, что сын покупает стандартный школьный обед – не обязательно им знать, с каким прилежанием он готовится к своей смерти; это может их огорчить, в шестнадцать логичнее строить планы на грядущую жизнь… Роберт ни с кем не обсуждал своих традиционных прогулок «за впечатлениями», и по тому не знал, один ли он такой, или есть в городе ещё странные мальчики и девочки, ни на секунду не забывающие о том, что рано или поздно они окажутся в смертинете…
Рядом с фудкортом находилась платная лужайка для солнечных ванн. Заглотнув купленный в киоске жетон, дверь выпускала изнуренного асфальтом горожанина на траву. Часть крыши была засажена газоном. Здесь, обнявшись, сидели парочки, чинно прогуливались пожилые люди, вихрями носились ребятишки.
Ни дождь, ни порывы резкого холодного ветра не стали бы отдыхающим помехой – прозрачная крыша надежно защищала их от внезапных истерик со слезами, которые нередко закатывала городу капризная осень.
Ветер на лужайке круглый год был ласковый, летний. Мощные вентиляторы нагнетали сюда теплый очищенный воздух. Люди издавна предпочитали отгораживаться от природы, чтобы она своей непредсказуемостью не встревала в их планы.
Роберт увидел эту девушку через стекло. В бежевом облегающем платье с коричневым поясом шла она, не сминая травы и не отбрасывая тени. Пышные каштановые локоны девушки не слушались ветра. Голограмма – понял Роберт. Временное цифровое тело, которое давно умершая женщина надела, как наряд, чтобы пройтись по этой искусственной лужайке.
Когда она повернулась, Роберт заметил слева на лифе платья логотип известной компании, выпускающей кофе. Промоутер. Она на работе. Свободная и независимая обитательница смертинета…
Девушка как будто услышала его мысли. Легко преодолев стеклянную преграду – просто проплыв насквозь, она обратилась к Роберту.
– Добрый день! Желаете попробовать самый лучший кофе со всего света? На пятнадцатом ярусе для вас работают дегустационный зал и кафе, сегодня при покупке одной чашки вторую вы получаете в подарок!
У Роберта оставалось немного денег, и он решил, что экзотический кофе не будет лишним в его бессмертной коллекции вкусов, да и девушка-промоутер очень ему понравилась. От неё исходил пленительный пьянящий аромат тайны: ведь она была причастна к тому, что сильно занимало Роберта – к смертинету. И, надо признать, этому факту она пока была обязана большей долей своего очарования в глазах юноши. Он никогда не расспрашивал о том, каково «там» ни бабушку, ни дедушку – стеснялся. Они при разговорах чаще всего предавались воспоминаниям, не особо интересуясь делами живых. Один раз бабушка только сказала матери Роберта, что существование в смертинете похоже на сны. Мать тему развивать не стала. Она же не Роберт – ей о жизни думать важнее. Чужого человека, полагал парень, не так стыдно будет спросить. Девушка-промоутер лихо прокладывала маршрут в минотавровом лабиринте торговых павильонов, и он шёл за нею, точно теленок за морковкой, каждую секунду боясь потерять её из вида.
Невольно Роберт разглядывал свою голографическую провожатую. Орнамент на поясе и на шейном платке – множество мелких тонко вышитых эмблем фирмы-производителя кофе. Коричневая лента в волосах. Туфли – бежевые, на высоких шпильках. Чуть тронутая солнцем кожа, колготки телесного цвета. Ловко пойманная гармония почти неразличимых оттенков. Всё продумано. Кофейная девушка. Ходячий брэнд.
– В зависимости от температуры, при которой происходит обработка кофейных зерен, различают около десяти степеней обжарки, от мягкой – когда зерна только-только успевают потерять зеленый цвет и становятся древесно-золотистыми, до максимальной, когда зерна практически обугливаются; из таких зерен, черных, блестящих, гладких, как отшлифованные камушки, готовят настоящий эспрессо – крепкий бодрящий кофе с насыщенным горьким вкусом. Из слабо обжаренных и средне обжаренных зерен получаются легкие десертные кисло-сладкие напитки.
Пока бариста варила кофе, девушка-промоутер продолжала просвещать Роберта.
– Вы сами любите кофе? – спросил он в конце её концентрированной тирады.
– Да, – ответила она, ничуть не растерявшись, – я очень любила кофе.
Бариста поставила на стойку две прозрачные чашки латте, накрытые плотными белыми дисками молочной пены, похожими на сухие губки.
– Обе мне?
– А вы как думали? Акция же! – удивленно улыбнулась бариста, – платите за одну, наливаем – две.
– Ясно… – растерянно согласился Роберт. Он взял чашки и бережно переставил их на столик. Блюдца коснулись глянцевой поверхности – приятный глухой и нежный звук. Человеческий мозг бессознательно воспринимает абсолютно всю информацию, посредством которой реальность соприкасается с ним. Случайные голоса. Нечто, увиденное мельком. Камушек на асфальте. Отражение чужого зонта в луже. Лицо попутчика в переполненном утреннем метро. Память – сундук, в который на протяжении всей жизни беспорядочно сваливаются самые разные индивидуальные ощущения. Ученые пытаются понять, как работает мозг. Программисты смертинета создают электронные копии личных Вселенных умирающих людей. Может быть, это – продолжение жизни. Может быть – иллюзия продолжения.
Над столиком повисло неосязаемое облако кофейного аромата. Роберт не знал, нужно ли ему две чашки латте, десять минут назад он и об одной-то чашке не думал, он шёл сюда за девушкой, которая, судя по всему, с чувством выполненного долга собралась в прямом смысле ускользнуть. Ей и двери не требовались.
– Постойте, – окликнул кофейную фею Роберт, – куда же вы? Заманили меня, а теперь уходите?
Девушка оказалась с юмором.
– Составить вам компанию?
Она вполоборота присела за столик напротив Роберта. Закинула ногу на ногу. То были не настоящие женские ноги, слишком уж идеальные – компьютерное моделирование, сверхплотная объемная голограмма. Роберт понимал, но взглядом всё же споткнулся…
– Только кофе я не буду, прошу меня извинить, – она сделала движение рукой, как будто собиралась взять чашку и насладиться напитком. Рука прошла насквозь. Роберт вытаращился на нее. Она рассмеялась.
Ему не оставалось ничего другого: он попробовал свой кофе.
– Ну как вам?
– Ничего… Пойдет.
Сладковатая пена таяла на языке. Фоном звучала ненавязчивая музыка. Реальность Роберта сегодня баловала. Он впервые в жизни сидел за столиком дорогого «взрослого» кафе с девушкой. Пусть она не вполне настоящая, эта девушка, но каким-то образом он может видеть её, разговаривать с нею. И она красивая. Ну, или умеет таковой казаться. Разве не это в девушке главное?
– Что вы чувствуете, находясь там, в смертинете?
Сердце полыхнуло: он спросил, он отважился!
Девушка как будто не удивилась. Возможно, её даже часто спрашивали об этом. Работа с людьми, всё такое. Постоянные контакты с живыми.
– Вы видите меня?
– У меня нет глаз, поэтому «видеть» я не могу, но мне через систему поступает информация о том, где я нахожусь. На электронную карту моего мозга загружен план этого здания, размеры всех помещений, предметов, находящихся внутри. Я знаю, где пол и где потолок. Я могу перемещать голограмму, имитируя движение живого человека. Как в компьютерной игре вроде GTA. Понимаете?
– Меня вы как-то чувствуете? – Роберту было настолько интересно, что он старательно сужал свою полосу восприятия, пытаясь «отключить» всё, кроме слуха.
– Давай на ты. Ты видишь меня, то есть голограмму, ты делаешь несколько шагов в мою сторону, смотришь на меня пристально, обращаешься ко мне, словом, проявляешь признаки интереса – запускается система обратной связи – антенна смертинета передает твои координаты на вход моей электронной карты – я понимаю, что ты увидел меня. Это самое простое объяснение, что называется, на пальцах. Число знаков в коде смертинета приближается к гуглу. С каждым днем появляются новые возможности контактировать с материальным миром. Мы совершенствуемся… Я не вижу тебя, но система сообщает мне координаты твоего тела в пространстве. Здесь повсюду – специальные усилители сигналов. Биотоки твоей кожи, твоих тканей, нервов позволяют смертинету нарисовать для меня твой силуэт. Остальное дополняет моя память, полученная при жизни. Молодой мужчина. Парень. Что же это такое? Срабатывает ассоциативный ряд, как во сне. Бессознательное, находящееся на «плавающей» карте памяти, выбирает образ. И мне кажется, что я по-прежнему вижу мир. Вижу тебя.
– Если бы я на вас… на тебя… не посмотрел первый, то ты бы меня не заметила? – спросил Роберт.
– Система сообщила бы мне тогда координаты движущегося биологического объекта. Нам нельзя ходить сквозь людей, это считается невежливым. Но мне не пришло бы в голову общаться с тобой. Чтобы начать разговор с живым, нам нужен сигнал. Собственно, поэтому рекламными агентами и работают мертвые. Чтобы те, кого раздражает реклама, и те, кто предпочитает её не замечать, от неё не страдали.
– Откуда ты столько знаешь о смертинете?
– При жизни я была в команде разработчиков. Я программист. Сейчас помогаю по мере сил… На мне тестируют новые функции.
Роберт смотрел так, точно перед ним стоял пророк, насытивший толпу страждущих пятью хлебами.
– Как ты… попала туда?
– На свою работу? Или в систему? – она рассмеялась.
В университете меня отличали преподаватели, я успешно справлялась с программой, побеждала в студенческих олимпиадах, и однажды мне прислали письмо. Они приглашают всегда сами, не берут с улицы. Я проработала в компании пять лет, а потом… умерла от рака. Мне было двадцать семь. И вся история.
Роберт не решался спросить, каково это – умирать. Но ему было так интересно, что чесались ладони.
Девушка «оттуда» как будто услышала его мысли.
– Я умирала долго. У меня было время подготовиться. После того, как мне сообщили диагноз, я прожила ещё целый год. Не самый лучший, признаюсь, год, у меня вылезли все волосы, и передвигаться я могла исключительно в пределах палаты хосписа. Но я благодарна, что мне отвели хоть какой-то срок на то, чтобы, как говорится, «собрать чемоданы». За тот год я успела написать несколько скриптов, которые теперь делают моё пребывание в смертинете более комфортным.
Тебе, наверное, интересно как происходит подключение? Электронная карта мозга представляет собой микросхему, которая полностью копирует его нейронную сеть. Каждому нейрону соответствует миниатюрная схема, в которой ток появляется именно тогда, когда соответствующий нейрон возбуждается. Электронные карты пишут месяцами: закрепляют на голове особые датчики, и заставляют человека испытывать всю присущую ему гамму эмоций, смешат, рассказывают печальное, страшное, читают стихи, ставят музыку, показывают эротику, видеоряды со сценами насилия и даже с извращениями. Электронная карта будет тем точнее, чем больше компьютеры зарегистрируют у человека реакций. После записи карты осуществляют перенос памяти…
– Но ведь сам человек всё-таки умирает, а то, что остается, это ведь только его электронный двойник, искусственный интеллект, который полностью копирует поведение живого ума? Ты по-прежнему, скажи, воспринимаешь своё «я»? Или ты уже не помнишь, как это было? У тебя есть свобода воли?
– Ты задаешь необычные вопросы. Ты уверен, что готов получить ответы на них?
– Да, – не колеблясь заявил Роберт, – я хочу максимально правдивых ответов.
– Что ты понимаешь под свободой воли?
– Машинный интеллект может делать выбор только если ситуация детерминирована. Вот, например, есть две дороги: направо и налево, на одной из них лежит камень. Роботу необходимо пояснение, что с камнем делать: идти ли ему другой дорогой, где камня нет, то есть – «избегать препятствий» или убрать камень, то есть «устранить препятствие» или обойти его, то есть «проигнорировать препятствие». Человек на камень может не обратить внимания. Обладая свободой воли, он решит задачу о камне в уме играючи. Вряд ли он захочет его убирать, человеку станет лень, он выберет другую дорогу или обойдет камень. Равновероятно. Это и есть свобода воли. В точке бифуркации, где машине обязательно требуется программа, человек принимает решение. И это решение идёт изнутри, а не извне. Все решения машины заложены в неё заблаговременно. Ты говорила, что не обратила бы на меня внимание, если бы я не посмотрел на тебя первый, так? Это значит, что ты не можешь выбирать, с кем тебе заговорить…
– Мне нужно работать, – Девушка поднялась. Кожаное сидение осталось прохладным и нисколько не деформировалось. Пенный диск на нетронутом простывшем кофе осел, истончился. Роберт умом понимал, что так оно и должно быть, когда общаешься с цифровым привидением, но привыкнуть не мог.
– Я обидел тебя? – Роберт почувствовал перемену во всей атмосфере его общения с девушкой: как будто в теплое помещение внезапно залетел морозный сквозняк.
– Нет. Просто я не могу удовлетворить твоего любопытства, а, значит, пользы тебе от меня немного. Ты умный, читай книги, и однажды поймёшь то, что хочешь понять. Мозг обладает способностью находить решения, которых прежде никогда не существовало – мозгу доступно творчество.
– Я хочу понять, что такое смерть. Пожалуйста, не уходи.
– Если ты просишь меня, то я останусь.
Девушка-голограмма снова присела за столик.
– Как тебя зовут?
– Евдокия.
– Роберт. Очень приятно.
Он чувствовал, что после вопроса про свободу воли стал говорить с девушкой более пристрастно – точно пошел по болоту – начал нащупывать словами опасные места, где могла бы проявиться «искусственность» её мышления, – без подсказки она наверняка однажды не справится – зациклился программа, и будет Евдокия молчать и хлопать ресницами – Роберт клал на дорогу камни, и она должна была обходить их.
– Ты выбрала себе это платье?
– Нет. Это разработка дизайнеров рекламного агентства. В связи со своей работой я часто меняю голограммы. Я представляю разные товары. Сегодня – кофе, завтра – шампуни, послезавтра – лекарства от простуды.
– Это твоё лицо?
– Да, – 3-D голограммы смертинета моделируют обычно на основе прижизненных фотографий. Такой подход помогает избегать штампов и различных банальных накладок. Согласись, многие девушки хотели бы выглядеть как Одри Хэпберн или Мерилин Монро…
– Каково это – умирать? Что ты чувствовала при этом?
– Полная синхронизация электронной карты и мозга происходит, пока человек ещё жив. В период записи карта – её максимальная мощность всего несколько ватт – питается от сети. После остановки сердца и дыхания у мозга есть, в среднем, еще пятнадцать минут, в течение которых он продолжает генерировать сознание. И вот тут происходит самое интересное: электронную карту отключают от всех источников, переводят в сверхпроводящее состояние, охлаждая жидким гелием и присоединяют к мозгу напрямую – мозг становится и её частью, и элементом питания – в карте появляется ток; это мы и называем душой: сигналы, сообщенные карте умирающим мозгом, активируют её, порождая в ней незатухающие токи, и она начинает функционировать автономно. Грубо говоря, так происходит «запись души».
– Но ведь сверхпроводящая карта может быть активирована любым электрическим импульсом?
– Ты прав. Но мы верим, что именно благодаря последним биотокам живой материи электронные карты становятся нами, обретают личность.
– Как технически осуществляется подключение?
– С помощью нейрохирургической сверхпроводящей иглы. Через нос.
Возникшая в воображении картина заставила Роберта поежиться.
– Звучит неприятно, я понимаю. Но ты этого не почувствуешь. Мозг лишен болевых рецепторов, а тело твоё на тот момент уже перестанет реагировать на раздражители.
– Ты много думала о смерти в свой последний год?
Евдокия улыбнулась.
– Гораздо меньше, чем ты сейчас. Скажу честно, я не думала о ней вообще до того момента, пока врач не объявил, сколько мне осталось. Я была совсем живая, знаешь… Нацеленная на жизнь… Жизнеустремленная.
– В хосписе, наверное, тяжело тебе приходилось?
Евдокия помотала головой.
– Если ты думаешь, что хоспис – крайне мрачное место, то это не совсем так; побывав там, я поняла одну вещь: никто так виртуозно и отчаянно не умеет воровать у жизни счастье, как приговоренные к смерти. Люди, планирующие жить долго, обычно бездарно тратят свою жизнь на суету, уныние и склоки… А когда знаешь, что жизни-то у тебя осталось всего ничего – бережешь её, экономишь, смакуя каждое мгновение, мудро радуешься простым вещам.
У нас была женщина на этаже, к ней каждый день муж приводил дочь. Девочке – года три-четыре. Пташка-щебетунья. Такая весёлая и любопытная. Бегала по всем палатам. Смеялась колокольчиком. Знаешь, Роберт, я никогда не видела более нежной и счастливой мамы! Та женщина никогда не кричала на дочку, не одергивала её, не стесняла; она разделяла все её детские интересы, читала ей книжки, рисовала вместе с нею в альбоме толстыми фломастерами с таким неподдельным воодушевлением! Обычно дети докучают взрослым. Но эта мама знала, что не так уж много времени отпущено ей и её девчурке…
Чашка Роберта давно опустела, но он так и не решился придвинуть к себе вторую – Евдокии, очевидно, латте был ни к чему, но стоящая напротив неё чашка отчего-то казалась Роберту необходимой, она как будто добавляла телесности его голографической собеседнице.
– Надеюсь, тебе понравился кофе и ты придёшь снова.
– Ты хочешь, чтобы я пришёл?
Евдокия рассмеялась.
– Так всегда говорят клиентам, это общая формула, я уже добавляю её при прощании даже не задумываясь…
«А можешь ли ты задумываться, вот в чём вопрос?..» – подумал, но не произнес Роберт.
Девушка в последний раз взглянула на него через плечо и сквозь стеклянную дверь выплыла из кофейни.
Чашка с холодным латте одиноко и виновато продолжала стоять на столе. Роберт взял её в руки и сделал небольшой глоток. Мать говорила, что выбрасывать еду – большой грех. Потому что продукты – ресурсы планеты. Численность её населения неуклонно увеличивается, ей с каждым днём всё труднее кормить ненасытный растущий людской муравейник. Каждый должен думать о том, чтобы сделать свое пребывание на планете не слишком обременительным для нее. «А ты уменьшил свой экологический след?» – вопрошают гигантские плакаты социальной рекламы, строго взирая на бурлящие живой массой улицы со стен небоскребов. Роберт сделал еще один глоток, хотя ему совсем не хотелось. Чтобы приготовить для Роберта этот латте, где-то пасли коров; коровы вытаптывали пастбища – гектары сочных полей превращались в жёсткую дубленую шкуру тощей изможденной земли…
«Надо будет прийти сюда, когда отменят эту дурацкую акцию.»
О том, чтобы рассказать кому-нибудь из своих школьных приятелей о кофе и о разговоре с Евдокией, Роберт и помыслить не мог. Для него это было бы то же самое, как если бы, найдя сундук с древними сокровищами пиратов, он вздумал поделиться ими…
Мелкие рваные облака плавали в кипятке неба как хлопья свернувшегося молока.
Ветер просеивался сквозь металлическое кружево виадуков и вантовых мостов. Бесшумно скользили по трассам крылатые машины на солнечных батареях. Роберт всегда выходил на смотровую площадку, чтобы послушать дыхание города. Она находилась на высоте около двухсот метров, и с неё даль просматривалась почти до самого океана. Ограждение стеклянное – пока не подходишь близко, кажется, что его нет вовсе – будто стоишь не на открытой террасе высотного торгового центра, а на краю скалы…
Дедушка Роберта бывал в горах. Он рассказывал, жаль только, что из смертинета, про облака, лежащие прямо на траве, про порожистые реки, в которых вода белая, как взбитое молоко, про каменные рты пещер, откуда веет кислой сыростью точно похмельным дыханием, про камни, одетые в нежный зеленый бархат мха как дорогая мебель, про неприступные кручи… Роберт мечтал увидеть горы. Ему казалось, что страшно умирать, если никогда не видел гор, потому что даже в смертинете, где сбываются любые желания, невозможно будет на них посмотреть. Интересно, а Евдокия видела горы? До самого горизонта из земли поднимались тощие пеньки небоскребов. Свет заходящего солнца ежедневно на полчаса делал их обитателей несметно богатыми, превращая стеклянные панели, которыми были облицованы стены, в листочки сусального золота. «Если бы кто-нибудь увидел это город в первый и в последний раз в жизни, всего на минуту, вот так, на закате, он наверняка до самой смерти… и даже потом… думал бы, что они все счастливцы, живущие в золотых домах. Иллюзии так просто приобретаются, и при этом могут существовать вечно.»
Солнце упало в океан – в гигантскую копилку скупца. Ещё один день, чтобы им насладиться. Ещё один день, чтобы его запомнить. Сколько их будет в жизни Роберта, таких дней? В последний раз окинув взором вид со смотровой площадки, юноша зашел в лифт. Через мгновение стальная кабина с ним и ещё с несколькими пассажирами, сомкнув челюсти дверей, нырнула в шахту.
– Где ты был? Небось опять шатался в Новом Свете?
Роберт ничего не отвечал, он не мог лгать матери, но и правды говорить не хотел. Многие подростки избирают тактику деликатного умалчивания при общении с родителями.
Мама на разговорах не настаивала. Она налила Роберту положенную миску густого супа, поставила на стол тарелку с ноздреватым пахучим хлебом, сыр, нарезанный кубиками, кувшин с синтетическим молоком и удалилась. Роберт услышал её голос в глубине квартиры: она громко отчитывала за что-то Галочку, его пятилетнюю сестру. Голода он не чувствовал. Для маминого спокойствия проглотил три ложки супа, разжевал упругий пластилиновый сырный кубик, налил себе полстакана белой жидкости из кувшина. Роберт терпеть не мог синтетическое молоко – настоящего, от животных, ему не случалось пить часто – оно стоило дорого. Мать покупала его только когда болела Галочка – подкрепить её здоровье.
Сыр тоже был искусственный – он жевался трудно и почти не имел вкуса – как школьный ластик – Роберт в начальных классах грыз их от скуки.
После обеда он отправился в свою комнату – каморку три на два – в которой, благодаря экономичной организации пространства, не только помещалось всё необходимое ученику средней школы, но и хватало места для небольшого «художественного беспорядка».
Роберт любил рисовать. Его работы казались и друзьям, и педагогам странными: на них не значилось ни неба, ни земли, ни краев, ни дна – будто то были видения из других измерений – мягкие, расплывчатые очертания; предметы, плавно переходящие один в другой; пастельные тона, в дымке которых чуткий созерцатель мог различить нечто, находящееся дальше, глубже в картине. Когда Роберта спрашивали, что именно он изображает, он пожимал плечами. Преподаватель живописи и графики в студии называл его талантливым. Кирилл, который ходил вместе с ним дважды в неделю после уроков в студию и считался его товарищем, смертельно ему завидовал. Кирилл мечтал стать художником, он был готов ради этого хоть землю есть, а Роберту было наплевать на творческое будущее. Но рисовал при этом Роберт легче и лучше, чем Кирилл.
– Скажи, где ты их берешь, свои сюжеты? Откуда всё это у тебя в голове?
Роберт не знал. Он и рад был бы помочь товарищу – да только как? Сознание не жесткий диск, его содержимым не поделишься…
Роберт достал чистый лист. Покатились по столу гладкие цветные бревнышки пастели. Остановив один из мелков у края, юноша принялся за дело.
Золотой город-фантасмогория воронкой втягивал взор наблюдателя в центр композиции, где в нежном персиковом тумане розовыми и бледно-красными вихрями проступали черты развернутого в три четверти загадочного женского лица.
Роберт попытался вложить в рисунок все переживания прошедшего дня. Город, с его небоскребами, виадуками, мед заката, стекающий в океан, горы, которых он никогда не видел, удвоенный латте, девушку, которая давно умерла, но при этом показалась ему гораздо более настоящей, чем многие живые люди вокруг.
В студии ребята обступили расстеленный на столе лист формата А2. Роберту приходилось складывать рисунки вчетверо, чтобы они помещались в рюкзак. Кирилл завистливо-нежными движениями разглаживал заломы на плотной бумаге.
– Что ты нарисовал? Если на прошлых твоих работах хоть как-то прослеживалась логика, то здесь царит полный хаос. И цветы, и заходящее солнце, и краски – точно на лист просто пролили стакан персикового сока, – сказала Маргарита.
– Смешанного с томатным, – добавила Марина.
– Фу, гадость!
Девочки засмеялись. Маргарита – очень симпатичная девчонка: у неё ресницы густые и мягкие, точно беличьи кисточки для акварели. Роберту нравились эти ресницы. И цвет лица, тёплый белый, как согретое молоко. Он иногда смотрел на Маргариту, пока она не смотрела на него. Она собирала длинные прямые волосы в пучок, его кончик доставал ей до талии; когда Маргарита вертела головой, отдельные волосинки электризовались и наклеивались на её синтетическую блузку. Почему-то Роберту нравилось и это тоже.
Маргарита ходила в художественную студию не потому, что любила рисовать. И не потому, что имела способности. Родители хотели, чтобы дочь была занята после уроков и «не болталась по улицам». Маргарита привыкла к студии, даже делала определенные успехи. Работала она аккуратно, старательно, терпеливо прорисовывала мелкие элементы. Руководитель студии хвалил ее, но никогда не говорил, что она талантлива; видимо, похвалы заслуживало исключительно её трудолюбие. Однако, как-то раз работу Маргариты поставили в пример другим, и некоторое время вышеозначенная работа висела на стене в мастерской. Маргарита изобразила кирпичную стену, увитую плющом. Каждый кирпичик, равно как и каждый листик плюща, был добросовестно отрисован и идеально раскрашен. На листиках видны были карандашные прожилки.
Но гораздо больше, чем творить самой, Маргарите нравилось критиковать чужое творчество. Она делала это вдохновенно, пламенно, запоем; с присущей ей тщательностью отличницы она искала недостатки в чужих работах и всегда находила.
– Это похоже на водоворот, который образуется, когда из раковины уходит вода, – продолжила Маргарита осаждать рисунок Роберта. – Причём в воде плавает разный мусор. Ты рисуешь очень красиво, с этим не поспоришь, но твоим картинам не достаёт концептуальности…
– Ты достала умничать, Рит! – за Роберта низким уже почти совсем взрослым мужским голосом вступился Марк, высокий и широкий в плечах парень, который ходил в художественную студию только потому, что ему нравилась Марина. Рисовал он кое-как; большую часть времени на занятиях он бродил между мольбертами своих товарищей, заглядывая в них, давал шуточные или не очень советы, как надо рисовать, слушал музыку в наушниках и жевал жвачку.
– Лично мне было бы обидно выслушивать такое. У критика должны быть исключительно развиты чувство меры и чувство такта, – сказала Роза, девочка, похожая и лицом и телом на еврейского мальчика-недокормыша, – он должен уметь нащупать ту грань для каждого автора, которую ни в коем случае нельзя переходить. Критика необходима для развития таланта, это аксиома, но её строго нужно дозировать; большим количеством критики можно отравить даже сильный талант – человек банально отчаится и перестанет делать попытки. …Хотя из него, вероятно, что-нибудь бы вышло, если бы неразумная критика не отбила у него напрочь охоту к творчеству.
– Я с тобой не согласна, – сказала Маргарита, недовольно наморщив носик, – если человек может бросить, значит, ему не особо и нужно это творчество. Слава богу, что на свете есть критики, которые регулярно пропалывают плодородные поля всевозможных «творцов». Не то слишком много развелось бы у нас гениев.
– И ты, значит, из этих доблестных героев, грудью стоящих на страже у врат в мир чистого искусства и зорко следящих, чтобы никакая случайная ушлая бездарь туда на кривой козе не въехала…
– Не ругайтесь, девочки, – тихо сказал Роберт.
Ажиотаж вокруг его рисунка постепенно утихал, как унимается огонь в костре, куда бросили бумагу, по мере её сгорания. Через несколько минут кроме Кирилла у стола никого не осталось. Кирилл стоял над рисунком, и, как всегда, молча страдал: ядовитая плесень зависти отвоевала сегодня очередную пядь его духовной земли.
– Что же ты все-таки изобразил? – спросил он.
– Смертинет, – честно ответил Роберт.