Праправнучки Шамиля
Живых праправнучек Шамиля (если с ними за последние 20–30 лет ничего не случилось) оставалось три: Нейра, Инаниен и Мария. Все они проживали в столице Абиссинии Аддис-Абебе. Их прадедом являлся сын Шамиля Кази-Магомед. А отцом и матерью девушек были лакцы из Кази-Кумуха Ханапи и Написат.
Будет справедливо, если я вначале расскажу, как лакцы очутились в столь далекой от Дагестана стране и как сложилась их судьба.
…Однажды, а было это в 1897 году, Магомед Гаджиев, ювелир из Кумуха, отправился в дальние страны. С ним попытать счастья ушли и его два сына – Гаджи и Ханапи. Вышли рано утром, затемно, чтобы кто-нибудь не сглазил. Сладости и печенье в форме сердца были уложены в дорожные сумки: по древнему обычаю, кушая их, путешественники должны вспоминать родину.
Дагестанцы посетили Стамбул, Каир, Марокко и даже Индию. В 1901 году по дороге в Абиссинию скончался отец, Магомед Гаджиев. Сыновья предали его чужой земле. Прибыв в столицу Абиссинии Аддис-Абебу, Гаджи и Ханапи первым делом сделали подарки императору Менелику II: оружие, кольца, браслеты, чернильный набор, а главное – великолепную шашку, ножны которой украшал изящный орнамент по серебру и золоту. Император был восхищен работой дагестанцев и пригласил их остаться во дворце, попросив организовать монетный двор.
Все шло хорошо. Но вскоре затосковали братья по своим горам и попросили разрешения съездить за семьями. Не поверил им Менелик. В Дагестан отпускал братьев по очереди. Те возвращались и продолжали работу.
Мне удалось встретиться с дочерью Гаджи – Шахун Гаджиевой-Темирбековой. В пятилетнем возрасте ей пришлось участвовать в поездке на Африканский континент. Дорога шла через Урму, на следующий день прибыли в Темир-Хан-Шуру. В Петровск их доставили фаэтоны Алмаксуда. Оттуда на поезде до Одессы. Бабушка Бахвум удивлялась: «Какая это лошадь тянет десять домов?» Ей отвечали: «Пар». – «И самовар пускает пар, а почему не двигается?» Ее вопросам не было конца. На пароходе добрались до французского Сомали. Оттуда с караваном верблюдов и лошадей в сопровождении 15 вооруженных аскеров в Xapa. В дороге нередко встречались лесные звери. На привалах разжигали костры, детей прятали в шалаше, а аскеры стреляли из ружей. Дорога отняла двадцать дней.
В столице Абиссинии Гаджи с семьей жил в двухэтажном доме: наверху четыре комнаты, кухня, внизу – мастерская. Мастер изготавливал сабли, шашки, украшения, сбрую, выполнял заказы императорского двора. Жили безбедно. Ханапи облачался в мундир с вышитым золотом воротником, орденами и медалями. А Гаджи так же, как и в Дагестане, носил черкеску, папаху и мягкие сапоги, отказался он и от рабов, которых предложил ему император. Только няня-эфиопка помогала по дому. Дружил с французами. По воскресеньям ездили за город, на базар. Когда они ставили самовар, многие сбегались посмотреть на «тульское чудо».
Так прошло пять лет. Гаджи заболел, ничего его не интересовало. Врачи, не найдя другой болезни, поставили диагноз – ностальгия.
Гаджи решил вернуться домой. Получив разрешение, в 1910 году он покинул Абиссинию. Подъезжая к Дагестану, он почувствовал себя лучше. На холме Кацаллабаку, у родника, зарезали барана. Целительный воздух Кумуха продлил его жизнь еще на десять лет.
Что же касается Ханапи, то Герой Социалистического Труда Гаджи Хинчалов рассказывал мне, что в 1915 году встречался с ним в Кумухе. Приехал он с малолетними детьми, четырьмя мальчиками и двумя девочками. Плотный, среднего роста, с усами. Его жена Написат хотела забрать с собой свою мать Шахсалай в Аддис-Абебу, но та воспротивилась, не желая умирать на чужбине.
Ханапи с семьей вернулся в Абиссинию, где его авторитет и влияние росли с каждым годом. Он сделался важной персоной и, в конце концов, был назначен министром финансов. Его жена, «мадам Написат», как называли ее знакомые иностранцы, еще в Кумухе слыла модницей. Когда она с мужем уезжала из Дагестана, то уже за Цудахаром сбросила чохту, а в Абиссинии вела себя, как парижанка, одевалась по самой последней моде. Трудно поверить, что всего за несколько лет до этого Написат была простой горянкой из Кази-Кумуха. Что только ни делает женщина, желая быть красивее и привлекательнее!
Нейра
Она и муж ее умерли, как рассказывают, в 20-х годах: Ханапи в возрасте шестидесяти лет, Написат, пережившая его, – сорока лет. После смерти мужа многие безуспешно сватались к ней. Рассказывают также, что Написат выступала за улучшение отношений с Советским Союзом. По-разному сложились судьбы детей Ханапи и Написат. Когда в 1935 году Абиссиния вела смертельную борьбу с фашистской Италией, всеми партизанскими силами страны командовал генерал Насибу. Попав в окружение, он до последнего дрался с врагами и погиб смертью героя, оставив последний патрон для себя. Генерал Насибу был сыном дагестанца Ханапи.
Сестры Насибу – Нейра, Инаниен и Мария жили в Аддис-Абебе. Первая из них была замужем за итальянцем, вторая – за французом, служила в одном из столичных магазинов, а третья – Мария, жена русского эмигранта, работала гидом в столичном музее и славилась как хорошая охотница.
Дагестан сестры представляли себе только по рассказам родителей. С возрастом, с потерей отца и матери первоначальное любопытство сменилось у сестер тоской и жаждой увидеть родину. В Дагестане нашлись родственники.
Инаниен
Четыре десятилетия назад Нейра написала письмо своей двоюродной сестре Мадине Гаджиевне: «Моя дорогая кузина! Пользуюсь случаем, чтобы написать тебе. Я дочь твоего дяди. Мне удалось получить ваши письма, чему я очень рада. Надеюсь в скором времени говорить с тобой. Я обращалась в Советское посольство, так как хотела вернуться на родину в декабре 1959 года. Мне очень больно слышать, что я иностранка. Я как бы человек, не имеющий национальности, а на самом деле – дочь кавказских гор. Если бы твой дядя, a мой отец был жив, я бы потребовала у него объяснения. Но его, к сожалению, нет в живых, равно как и твоей тети, а моей матери.
Мария на охоте
Нас три сестры. У старшей – эфиопский паспорт, у меня – итальянский, а у Марии – французский. Наберись терпения. Я постараюсь быть краткой. История моя такова: я вышла замуж за итальянца. Дети мои, Лилиана и Антонио, учатся в Риме. Я родилась в Аддис-Абебе 16 сентября 1916 года. Родные мои умерли, не попытавшись вернуться на родину. Я же хоть в свои последние годы хочу вернуться. Очень трудно писать своей кузине на чужом языке, но я не говорю по-русски, однако несколько слов на родном языке я знаю.
Дети у меня уже взрослые. Лилиане 22 года. По окончании университета она может выбрать национальность отца или матери.
Прошу тебя ответить мне. Пиши на удобном тебе языке. Мое итальянское имя Джемма.
Надеюсь не только читать в скором времени твое письмо, но и иметь возможность тебя обнять. Я и сестра Инаниен целуем тебя».
В постскриптуме добавила: «Не хотела бы, чтобы мое письмо прочиталось как жалоба».
«Разрежь арбуз – и там найдешь лакца», – гласит дагестанская поговорка. Не от хорошей жизни разбрелись они по свету. Оставшиеся на чужбине лакцы, где бы они ни находились, стремятся вернуться на родину. Времена-то другие.
В свое время я записал рассказ Магомед-Расула Омарова из Кегера, работавшего в ту пору заместителем начальника цеха завода точной механики в г. Каспийске. В 1970–1971 гг. во время путешествия он посетил столицу Египта – Каир. Здесь он встретился с одним чохцем-эмигрантом. Разговорились. Оказалось, что в Каире живет Зубейда – правнучка Кази-Магомеда, сына Шамиля. М.-Р. Омарову захотелось увидеть ее, но был десятый час вечера, а кегерец должен был назавтра отплывать. Как быть? Решили нарушить этикет и позвонили. Ответил женский голос. Да, она Зубейда, родственница Шамиля. Хотя уже поздно, учитывая уважительную причину, готова принять дагестанцев. Назвала свой адрес.
Зубейда жила в центре города на четвертом этаже одного из небоскребов, построенных после прихода к власти президента Гамаля Абдель Насера. Поднялись на лифте. Хозяйка сама принимала гостей, так как прислуга обычно уходит после 8 вечера. Мужа она не стала будить.
Ей было лет 45–47, роста среднего, плотная, светлое симпатичное лицо. Зубейда владела арабским, турецким, английским, немного русским языком. Говорили на аварском. Видно было, что она деловой и рассудительный человек. Гостям была искренне рада, кроме прочего, хотя бы потому, что была занята изданием книги о Шамиле. Жадно расспрашивала о Дагестане, о переменах в нем и о своем огромном желании посетить родину предков.
Она показала большую стопку исписанных арабской вязью страниц будущей книги. Показала и фотографии, которыми собиралась иллюстрировать свою работу, исключая фотографию Магомеда-Шеффи. На вопрос «Почему?» ответ был предельно краток: «Я не люблю его».
Одна из четырех комнат ее квартиры представляла собой настоящий музей Шамиля и его близких: их оружие, личные вещи, вплоть до хурджунов, фотографии, книги.
В свою очередь кегерец рассказал, что в Дагестане есть много памятных мест, связанных с Шамилем, в религиозные дни происходит настоящее паломничество на гору Ахульго и в Гимры, что дагестанцы чтут память о Шамиле. Зубейда радовалась, как ребенок, и еще раз повторила, что непременно посетит родину.
Гости, глубоко поклонившись, покинули радушный дом праправнучки Шамиля. И, когда, сев в такси, поехали в гостиницу, вспомнили, что не попросили фотографию самой Зубейды. Нарушать второй раз этикет не решились ни кегерец, ни чохец.