Вы здесь

Дорога на Сталинград. Воспоминания немецкого пехотинца. 1941-1943. Глава 2 (Бенно Цизер)

Глава 2

Пилле так сильно стучал зубами, что Шейх сказал, чтобы он был осторожнее, иначе сломает себе челюсть. Мы все мелко тряслись. Чтобы как-то оживить наши обледенелые конечности, мы топали ногами по полу грузовика, пока совсем не выдохлись. Дизельный мотор нашего грузового «мерседеса» продолжал урчать. Мы завидовали сидевшему впереди водителю, которого защищала от холода кабина грузовика. Мы выпускали пар изо рта, извергая проклятия по поводу чудовищного холода.

Так было с нами в марте. Уже должна бы быть весна, но вместо этого снова началась зима; безжалостная, жестокая зима, такая холодная, что все превращалось в хрупкий лед. Синевато-белый снег хрустел, как стекло, под ногами. Закутанные с ног до головы, мы ехали в открытых грузовиках. Чтобы согреться, мы принялись мутузить друг друга, устроив свалку. Но все без толку. Мы дрожали все так же и едва могли говорить, потому что губы задубели от мороза. Мы не отрывали руки в перчатках от носов, которые болели при каждом вдохе.

В тот вечер в первый раз мы услышали громыхание фронта, и сразу же от страха перед этим диким монстром у нас мурашки пошли по коже и натянулись все нервы. Теперь мороз был у нас не только снаружи, но и внутри. Унылое свинцовое небо в сплошной облачности было холодным, однообразным, совершенно безжалостным. Куда ни глянешь, повсюду один только снег – бесконечное снежное пространство.

Мы достигли участка лесистой местности и миновали сожженную бревенчатую избу. Рядом с развалинами стояло голое, черное, обуглившееся дерево, а с дерева – как не по сезону выросшие гигантские фрукты – свешивались три тела, совершенно голых, замерзших до твердости камня. Подбородки прижаты к неестественно длинным шеям. Тела болтались на веревках, покачиваясь от ветра. Одно из них принадлежало женщине. Ледяной ветер играл ее льняного цвета волосами, которые доставали до бедер и закрывали груди. Она болталась, привязанная за крепкий сук, нависший над дорогой. Ужаснувшись, мы глядели на посиневшие ноги, и у нас сжималось горло. Мне пришлось наклонить голову, чтобы не задеть эти ноги.

К вечеру мы вышли к частично разрушенной небольшой деревушке, но в ней нашлось несколько неповрежденных домов, в которых вполне можно было стать на постой. Повсюду были багажные вагоны и сани, и несколько наших солдат в меховых шинелях выполняли обязанности караульных.

Мы попрыгали вниз, одеревеневшие и неуклюжие. Подошел лейтенант, и наш непосредственный начальник, жилистый, маленький сержант, отдал рапорт. Лейтенант бросил на нас мимолетный взгляд.

– Значит, вы – новенькие. Идите туда, к той группе домов. Доложите унтер-офицеру. Он разместит вас где-нибудь вместе с другими. И не теряя времени ложитесь спать! Мы выходим на позиции на рассвете.

Предназначенная нам изба была заполнена, и в ней пахло потом и чаем из мяты. Спертый воздух был таким тяжелым, хоть режь ножом, но, по крайней мере, было тепло, даже до тошноты тепло. Не было и следа бывших владельцев: либо они сбежали, либо были убиты.

Мы нашли себе место в числе последних и сгрудились на полу; негде было вытянуться. Другие едва обратили на нас внимание. На ужин была пара толстых бутербродов с сосисками, которые остались от нашего походного пайка, и кружка горячего чая. Чай имел вкус мяты и бог знает чего еще.

На улице была кромешная тьма, но за линией фронта все время виднелись всполохи света, как во время грандиозного фейерверка. Грохот не прекращался, оконные стекла все время подрагивали, а пламя наших коптящих свечей тревожно мерцало.

Я начал страстно желать наступления утра, с дьявольской заварухой впереди, а также с моей собственной смертельной усталостью. Прижав лоб к поджатым ногам, я изо всех сил старался задремать, но бесполезно: мне нужно было вытянуться. Даже старина Францл был неспокоен. Очевидно, Пилле прекратил попытки заснуть, как бесполезное занятие; он был поглощен разговором с Вилли, который они вели шепотом. Большинство остальных ребят крепко спали, некоторые в самых неудобных позах. Было видно, что эти фронтовики-ветераны бывали и в худших условиях. Но теперь мы присоединились к ним, мы были среди тех, которых по возвращении домой назовут «наши герои».

Поэтому мы собирались стать героями. Притягательное слово, даже чарующее. Мы берем штурмом город, а через несколько часов весь мир узнает обо всем этом, а по возвращении домой мои родные и близкие будут говорить: «Наш Бенно был там, он был в этом снегу». А если я получу награду, все будут благоговейно перешептываться: «Видишь того парня там? Вот это настоящий мужчина». А если мне доведется умереть, это будет славная смерть: смерть героя на поле брани.

Кроме того, человек не может жить вечно, и ни один настоящий мужчина не умирает в постели. Взять некролог – с честью почил… Ну и пусть, мои родители смогут с полным правом говорить: «пожертвовали сыном» во имя Отечества.

Я знал, что во всем этом не было и слова правды. Мои родители будут убиты горем, а вовсе не горды мной. А как же с этой смертью героя и так далее? Я вспомнил сержанта Вюрма и того повара из Гамбурга, лежащих на дороге, и ту жуткую груду тел в укрытии всего несколько часов назад: их пришлось по кускам собирать лопатой для того, чтобы похоронить. И что по поводу тех трех повешенных? То, как они раскачивались на своих веревках, светлые волосы девушки над ее обнаженным телом и эти синеватые ноги… Боже Всемогущий, почему мы все должны стать героями? Но тут у нас нет выбора. Большинство из нас были уверены, что их убьют. Но кого из нас? Может быть, того темноволосого солдата регулярной армии, который во сне чешет свой нос, или того хрюкающего парня с вытянутой, как пуля, головой, с четырехдневной щетиной на лице, или того лопоухого сержанта? Может быть, им окажется рыжеволосый Вилли? Или даже я сам? Но кто, кто, кто?

Хватит, сказал я себе, хватит этих мучительных раздумий. Как там говорит в такие минуты Шейх? «Если воняет, приятель, зажми свой чертов нос!»

Вот он сидит на корточках, негодник, и, несмотря ни на что, сладко спит. Его шапка сползла на нос, а пальцы сплетены на манер пряжки на его внушительном животе. Один из соседей повернулся и толкнул его. Шейх что-то сердито проворчал и ткнул парня, но старослужащий продолжал себе храпеть, хотя и сменил позу. Затем Шейх сел прямо, как болт, моргая, и зевнул до слез в глазах. Кивнув в направлении линии фронта, он посмотрел на меня многозначительно и сказал:

– Что за адский грохот!

Только теперь я заметил, что шуметь там стало гораздо сильнее. Грохот теперь стал непрерывным. От взрывов более тяжелых снарядов наши свечи подрагивали, как будто они тоже боялись.

– Ночная атака, – сказал человек с забинтованной головой, бинты на которой уже стали грязными.

Шейх наклонился вперед.

– Как это далеко отсюда? – спросил он шепотом.

– Ну, я думаю, километра два с половиной, – ответил тот, растягивая слова. – Но если эти ребята прорвались, мы с таким же успехом можем занять позиции прямо здесь.

Пилле обернулся.

– А что это вообще за подразделение? – поинтересовался он.

Тот человек устроился поудобнее. Он не спеша достал короткую трубку с порядком искусанным мундштуком.

– Что за подразделение? Веришь ли: это база моторизованного полка. Мы из третьего батальона. – Он сделал паузу. – Полагаю, у тебя возникнет вопрос: а где же чертовы грузовики? Так вот, их уже нет. Русские все их уничтожили. У нас теперь только сани с лошадьми. Вообще-то нам они и нравятся больше.

У него была такая же медленная манера говорить, как у Ковака.

Пилле указал большим пальцем на окно:

– А как там вообще на самом деле? Всегда вот так?

Человек с повязкой отрывисто хохотнул и оглядел нас одного за другим:

– Вы, парни, никогда раньше не были на фронте? Ну, все, что я могу сказать: вы чертовски хорошо проведете время. – Он задумчиво уставился на свою маленькую трубку и продолжал: – Нет, совсем не нужно поддаваться панике. Вы скоро к этому привыкнете. И совсем не так все ужасно, как нам кажется отсюда.

Худой, с глазами навыкате фельдфебель, обросший бородой, приподнялся и наклонился, опираясь на свои длинные, костлявые руки.

– Что ты несешь, дурак? Не так плохо? Никогда не знал, что ты дурень. Послушайте его – не так плохо! Что ж ты ему не скажешь, почему у тебя эта тряпка на черепе? – И когда его оппонент ничего не ответил, он продолжал: – Очень хорошо, тогда давай я скажу. Это было прямое попадание. Кортен там отделался царапиной, но пятерых человек из нашей роты как не бывало. Олке был в их числе, ветеран. Всегда говорил, что в него никогда не попадут. Имел право так говорить – у него осталась старая мать, за которой некому ухаживать.

– Ты закончил, Зандер? – проворчал человек с повязкой.

Но лупоглазый продолжал говорить:

– Прошлым летом мы громили русских в пух и прах, почти играючи. Потом пришли холода и снег, где они в своей стихии. Теперь уже они атакуют, а мы барахтаемся тут в сугробах целый день и стонем от жестокого холода. Мы маемся так уже месяцами. Мы несем потери за потерями. Слышите этот шум? Ночные атаки – в этом русские спецы. Но говорю вам, это как бой с тенью, и, прежде чем ты это осознаешь, нож уже будет у тебя между ребер. А потом, их танки…

Кортен хотел сказать, но Зандер негодующе покачал головой и повысил голос:

– Вы когда-нибудь видели танк с советской звездой в движении? Если нет, то вам будет на что посмотреть! А когда услышите лязг их гусениц и броситесь в снег, то вспомните меня. И вспомните также этого сопляка тут, который говорит, что на фронте не так уж плохо. Вы не сможете отделаться от мысли, что этот монстр движется прямо на вас. Он ползет вперед очень медленно, проходя всего какой-нибудь метр в секунду, но идет прямо на вас, и с этим ничего не поделаешь. Ваша винтовка бесполезна – вы можете с таким же успехом плюнуть на свою ладонь. Кроме того, и в голову не приходит стрелять. Вы просто замираете, как мышь, хотя чувствуете себя так, будто кричите от ужаса. Боитесь и пальцем пошевелить, чтобы не разозлить зверя. Вы себе говорите, может быть, вам повезет, может быть, он вас не заметит, может быть, его внимание отвлечено на что-нибудь еще. Но затем возникает новая мысль, что вдруг удача отвернулась от вас и он ползет прямо на ваш окоп, и вы уже ни живы ни мертвы. Вот когда вам нужны нервы, такие крепкие, как стальные тросы. Я видел, как Хансман из девятой роты попал под гусеницы Т-34. Он вырыл себе недостаточно глубокий окоп – смертельно устал, чтобы копать. Танк слегка отвернул от своего курса, ровно настолько, чтобы снять слой земли, и утюжил его вдоль и поперек. В следующую минуту человека сровняло с землей.

Окно слегка вздрогнуло. В неожиданно воцарившейся тишине Кортен, парень с перевязанной головой, попыхивал трубкой. Затем он спросил:

– Вы, ребята, откуда?

– База снабжения, арьергард.

– Вас перевели?

Пилле в замешательстве глотнул воздух.

– Мы попросили, чтобы нас перевели, – сказал он наконец.

Эта реплика заставила Зандера оживиться:

– Что я слышу? Вы попросились сюда? Господи Иисусе, я умру от смеха! – Он грубо и цинично хрипло захохотал, нервно поглаживая свою поросль на лице. – Значит, вы из этих ярых идеалистов? Хотите умереть за Отечество, в этом ваша идея? Или же вы хотите снискать себе лавры? Может быть, играете в героев? Как будет смотреться Железный крест 2-го класса? Милая маленькая орденская лента! Или, может быть, вам хочется Железный крест 1-го класса? Разве вашим папашам не будет приятно! Будьте спокойны, вы его получите… Я это гарантирую…

Зандер наклонился вперед, от чего отвернулась левая половина его кителя, и только теперь мы увидели несколько наград над левым нагрудным карманом, Железный крест 1-го класса посредине. Зандер снял орден и, презрительно скривив губы, бросил Пилле на колени.

– А вот и крест, – сказал он. – Ты можешь поносить его в свой черед.

В замешательстве мы взглянули сначала на Зандера, а затем на Пилле. Пилле сидел как истукан, изумленно глядя на орден, как будто он был чем-то потусторонним. Боже Всемогущий, что же за человек этот Зандер? Затем Ковак взял крест и бросил его обратно Зандеру.

– Будь осторожней, ты, лупоглазый святой, – проворчал он своим утробным голосом. – Отстань от этих ребят. Они самые лучшие, поверь мне. Смотри не обожгись на этом…

Но Зандер только усмехнулся и лег на место.

Тут в разговор вмешался лопоухий сержант из другого конца комнаты:

– Самое время вам, тупые ублюдки, заткнуться! Ваше брюзжание действует людям на нервы. Какого черта вы все не ложитесь спать?

Мы снова повалились на пол. Шейх громко рыгнул. Францл вытянулся и захрапел. Гром тяжелых орудий не был далеким. Я чувствовал, как дрожит пол. На мгновение Зандер опять сел и окинул нас внимательным хмурым взглядом. Затем кто-то задул последнюю свечу.


Вдруг я почувствовал, что что-то не так: стало тише. Отдаленный грохот стих, оконные стекла больше не дрожали. Раздавались только отдельные взрывы. Я посмотрел на часы. Было три часа. Я должен бы был крепко спать.

Кто-то открыл дверь. Ворвался свежий воздух, пронизывающий, как нож. Появилась закутанная с ног до головы фигура человека с автоматом, который крикнул:

– Всем немедленно построиться!

Это не прозвучало как грубое «Подъем!» из уст старшины в казармах; это прозвучало скорее как приглашение служанки, сообщавшей, что обедать подано. Все равно все сразу вскочили, надевая шинели и обмундирование. Полные патронные сумки тянули вниз, как куски свинца…

Ледяной ветер сдул весь сон с наших глаз. Мы построились в колонны по трое. Прозвучали резкие команды:

– Направо! Вольно, быстрым шагом марш!

Ночь была хоть глаз выколи. Пронизывающий ветер проникал до самых костей. Мы подняли воротники. Никто не произносил ни слова. Единственными звуками были хруст снега и металлический звук от штыков, задевающих за саперные лопатки. Затем по колонне шепотом передали весть: «Они прорвались!» В воздухе висела ощутимая угроза.

Впереди в небо постоянно взмывали белые вспышки, они мерцали, как горящие звезды над головой. Пулемет застучал короткой очередью. Раздавались отдельные винтовочные выстрелы.

Мы шагали до самых этих вспышек, затем повернули и растянулись вереницей вдоль края леса. По колонне пронеслась команда: «Окапывайся!»

Один из бывалых солдат показал нам, какой глубины должен быть окоп.

– Снег накидывайте так, чтобы образовался вал, – сказал он.

Невозможно было окопаться как следует: промерзшая земля была слишком твердой. Я копал поочередно с Францлом: один копает, другой – на страже, винтовка на изготовку. Вскоре с фронта нас защищала невысокая стена из твердого снега. Не было никаких признаков хотя бы одного русского, но мы вовсе и не горели желанием получить боевое крещение.

Отдельные выстрелы прекратились, но вспышки продолжали появляться без остановки. Ракеты пускали из короткоствольных сигнальных пистолетов. Глухой ноющий звук, и ослепительный огонь с шипением взмывает в небо, замирает на мгновение на максимальной высоте и опять, медленно угасая, опускается на землю. Все пространство перед нами было засыпано светом. Блуждающие тени напоминали загробный мир. Снова и снова мне казалось, что вижу какое-то движение, отмечаю какие-то смутные очертания, но всегда это оказывалось пнем или кустом. Все очертания были так нереальны, будто из причудливого, пугающего сна.

Прошло несколько часов. На востоке начинало светать. Утомленные длительным вглядыванием в темноту, мы обнаружили, что наше внимание постепенно ослабевает. Поэтому я не на шутку испугался, когда кто-то стал приближаться к нам сбоку.

– Хальт! – крикнул я и моментально вскинул винтовку. – Кто идет?

– Эй! – крикнул кто-то высокий. – Не стреляй!

Это был унтер-офицер, настоящий гигант, с огромными густыми бровями и аккуратно подстриженными усами.

– Ты из новобранцев, которые прибыли прошлой ночью?

– Так точно! – Мой ответ прозвучал излишне по– военному отрывисто в данной ситуации – мы уже не были на учебном плацу.

Гигант усмехнулся:

– Успокойся! Пойдем, у меня есть для тебя работа на командном наблюдательном пункте.

Мы прихватили с собой Ковака, Вилли, Пилле и Шейха. Нас уже поджидала группа солдат регулярной армии. Среди них я узнал Зандера. Подошел офицер и сказал, что сержант Фогт покажет нам дорогу. Нам велели двигаться с предельной осторожностью: никто не знал точного расположения русских позиций.

Мы пробирались с осторожностью индейцев с гигантом Фогтом впереди. Фронт вновь оживился. Вражеская артиллерия открыла шквальный огонь по местности. Заговорила пара пулеметов. День обещал быть солнечным и ясным.

– Летная погода, – сказал кто-то с отвращением.

Нам пришлось пройти мимо батареи гаубиц, которую обслуживали артиллеристы-хорваты. Они радостно помахали нам руками и неожиданно устроили салют над нашей головой. От грохота орудий нас охватил благоговейный страх; мы закрыли кулаками уши и открыли рты. Потом мы ругали этих хорватов на чем свет стоит, а они корчились от смеха.

Спустя несколько секунд на нас неожиданно с воем полетело что-то тяжелое. Мы молнией бросились в снег. Снаряд упал за нами, и его целью явно были эти пушкари. Мы, новички, единственные попытались укрыться. Все прочие, как видно, бывалые фронтовики, остались невозмутимыми. Зандер был полон презрения.

Конец ознакомительного фрагмента.