Этап «Предварительного» обучения
Наша жизнь в качестве полноценных курсантов Лётной школы ВВС началась с обыденного: каптёрки, обустройства в палаточном лагере – на этот раз серьёзно, со шкафчиками для личных вещей, и портного. Одним из внешних «опознавательных признаков» курсантов Лётной школы была белая сантиметровая полоска вокруг каймы обычного синего берета ВВС рядового и сержантского состава. Вторым знаком были погоны – у нас, курсантов «Предварительного этапа», были простые синие погоны; с продвижением курсанта с одного этапа на другой на погоны добавлялась полоска. Через день мы все уже щеголяли в погонах и беретах с белой полоской – все могли видеть, что мы не простые «солдатики», а курсанты Лётной школы…
В первый же день нас собрали на инструктаж со старшиной Лётной школы. Его настоящее имя Шай Янив, но все звали его Шикель. Поговаривали, что в пятидесятых Шикель уже служил в Лётной школе сержантом и «гонял» нашего сегодняшнего командира школы, когда тот ещё был курсантом. Так это или нет, мы ещё не знали, но точно знали, что все лётчики – и лейтенанты, и полковники – относились к нему с очень большим уважением и прислушивались к каждому его слову и «совету». Мы же точно знали: его слово – закон, и прислушивались к его «наставлениям» для новых курсантов, особенно, когда он учил нас писаному и неписаному уставу поведения курсанта Лётной школы ВВС Израиля. Особое внимание он уделял процессу отдания чести – все курсанты должны были «взять под козырёк» в качестве приветствия старших по званию при встрече с любым офицером, а тем паче с ним. И Шикель долго и упорно объяснял и показывал нам, как надо держать ладонь при «козырянии». А чтобы быстрей понимали сказанное, в ближайшие несколько дней он продемонстрировал нам, что относится очень серьёзно к каждому своему слову, и несколько наших ребят поплатились внеочередной неделей работ на кухне за невыполнение его наказов. Это, а также предупреждения курсантов старших курсов, имело свой эффект, и проблемы с дисциплиной были редким явлением.
Моя первая фотография в Лётной школе. Август 1974 года. Фото из личного архива
Я отнёсся к наказам Шикеля очень серьёзно – даже немного чересчур серьёзно, и это привело меня к неловкой ситуации… Однажды я зашёл по малой нужде в солдатский туалет вблизи нашей столовой. Спокойно сделав своё дело, я уже был в процессе застёгивания, когда в помещение стремительным шагом вошёл Шикель. На секунду я растерялся и не знал, что делать – «козыряние» в такой ситуации в таком месте Шикель в своём инструктаже не описывал… Но зная, что он очень строго относится к приветствию старших по званию, я как был, так и развернулся к нему, вытянулся в струнку, вскинул руку к виску и отдал честь, держа локоть точно под тем углом, который Шикель так любил… Шикель резко затормозил своё стремительное движение к одной из кабинок и взглянул на меня с нескрываемым удивлением. Затем мягким голосом сказал: «В туалете никому не надо отдавать честь. Особенно с расстёгнутой ширинкой» – и поспешил закрыться в выбранной им кабинке.
После этого инцидента каждый раз, когда я встречал Шикеля и, вытянувшись по стойке смирно, отдавал ему честь, я был уверен, что замечал лёгкую улыбку, игравшую на его лице.
Наш курс – курс №79 – был собран на основе летнего призыва, и большинством в нём были городские ребята, выпускники средних школ, которые только что закончили сдавать свои выпускные экзамены, – религиозные и атеисты, богатые и бедные, выходцы с арабского Востока и из «культурной» Европы – практически все оттенки израильского общества тех дней.
Среди городских выделялись ребята, закончившие 13 классов, – это были ученики системы профессионального образования (обычно ОРТа), и у большинства были дипломы техников по электронике или другой востребованной профессии. Среди них была большая группа выходцев из «ОРТ Сингаловский» Рамат-Гана, одного из пригородов Тель-Авива. Они держались вместе и задавали тон, называя всех остальных «занудами» и «клещами» по всякому поводу и без него… Иерусалимцев было тоже достаточно – в том числе представителей моей гимназии. Оказалось, что среди иерусалимцев моего курса были и ребята, которых я знал по субботним молодёжным вечеринкам в городе, хотя мы не учились вместе. Среди курсантов я даже встретил знакомого парня, которого я знал ещё по школе в Хайфе, где проучился всего два месяца в 72-м году. Можете себе представить его удивление увидеть меня в Лётной школе… Изначальный разброс по городам был среднестатистическим – чем больше город, тем больше было ребят оттуда.
Среди нас были и ребята из сельхозпоселений – мошавники и кибуцники, но их было сравнительно мало. Обычно им давали закончить сезон полевых работ, и основной призыв для них был осенью. Было очень характерно то, что их уровень по математике и физике был ниже городских, но зато они легче воспринимали условия солдатской жизни – как видно, они были менее избалованы благами цивилизации. Городских они презирали – всех без исключения, и держались обособленно. О них заботились организованно разные общественные и политические движения, и это выливалось в посылки и «подкормки», на которые мы – выходцы из обычных небогатых семей – смотрели с некоторой завистью…
В то время наша семья только-только начала выходить из бедственного положения – зарплаты родителей шли на оплату долгов, займов, покупок в рассрочку и огромной ипотеки, которую они взвалили на себя, чтобы выкупить у «Амидара» нашу трёхкомнатную квартиру, поэтому рассчитывать на какую-то помощь в моей «подкормке» я не мог…
Однако со временем вся «домашняя» спесь начала улетучиваться – из Лётной школы вылетали вне зависимости от того, где живут твои родители, чем они занимаются и где ты учился…
Первое, что выпало нашей роте из программы «Предварительного» этапа, было «наземное» обучение. Нам выдали тетрадки и карандаши, и мы уселись за парты… Вначале программа обучения в классах не очень-то отличалась от программы по математике и физике последних классов средней школы, которую большинство из нас оставило лишь несколько недель назад… Однако мы все пришли из разных школ, и уровень знания этих предметов существенно разнился. Цель программы обучения в первую очередь была подтянуть уровень знаний отстающих ребят. Обучение было интенсивным, программы сжатыми, экзамены серьёзными. Всем было ясно, что дурака валять нельзя, – провал на экзаменах приводил к «вылету» из Лётной школы, а этого никто из нас не хотел. Через несколько недель «чистую» математику и физику заменили другие предметы – ближе к самолётам: аэродинамика, метеорология, устройство самолёта «Пайпер» и прочие.
Мне этот этап давался легко, если не считать, что моё всё ещё ограниченное знание языка и проблемы в скорости чтения и написания ответов на экзаменах давали о себе знать. А тут, в Лётной школе, никто ничего не писал и не обучал на «упрощённом» иврите «с точками».
Параллельно с учёбой нам выпало немало работ по благоустройству территории учебной части Лётной школы и её офисов, а также работ на кухне. Так как мы ещё не проходили школу молодого бойца («тиронут» на иврите) и официально стрелять ещё не умели17, то от заданий по охране авиабазы мы были освобождены, что компенсировалось двойными нарядами кухонных работ.
Пока наша рота занималась учёбой и кухней, остальные роты нашего курса уже летали и «несли потери» … Целью полётов на самолётах «Пайпер» было отсеивание непригодных к лётному делу, и роты нашего курса (как, впрочем, и других курсов до и после нас) редели наполовину по завершении своих положенных трех недель полётов в эскадрилье «Пайперов». Очередь полётов нашей роты была в октябре, и мы с волнением и трепетом ожидали её – очень хотелось полетать, но было боязно оказаться среди тех, кто провалился в полётах и «вылетел» из школы из-за этого… А пока мы изучали наизусть «Бадах18» для «Пайпера» – перечень действий в различных ситуациях, и использовали любую возможность, чтобы добраться до самолётов и посидеть в кабине пилота, чтобы изучить местоположение рычагов, топливных кранов, тумблеров и потренироваться в действиях «Бадаха». Мы уже знали, что без отличного знания наизусть всех действий пилота в полёте – от предполётной проверки и подготовки к запуску двигателя и до выключения всех тумблеров и выключателей после остановки пропеллера – нас просто не допустят к полётам.
Однако когда пришло наше время летать, начальство Лётной школы устроило нам сюрприз… Как результат первого призыва на базе новых критериев, задействованных после Войны Судного дня, нас в наших ротах курса №79 было существенно больше, чем эскадрилья «Пайперов» Лётной школы могла «обработать» в положенное время, соблюдая обычную программу в 10 полётов. Поэтому были приняты два принципиальных решения – снизить среднее количество полётов до принятия решения «остаётся или нет» по каждому курсанту и «усилить» курс №78 курсантами первой роты (призыв мая 74 года) и роты «ветеранов», которые успешно пройдут полёты на «Пайпере». По теме снижения количества «отсеивающих» полётов было решено, что все получат 5 полётов. Те, кто завершат их с хорошими оценками, перейдут на следующий этап. Те, кто их провалит, оставят Лётную школу. Курсанты с посредственными результатами первых пяти полётов получат шанс показать себя в ещё пяти полётах – выполнив обычную программу.
Но мы этого ещё не знали… Мы были заняты – зубрили «Бадах», бегали к «Пайперам», расспрашивали друзей, которые уже завершили свои полёты, как было? что надо делать, а что нет?… Мы бормотали «Бадах» на ходу, каждую свободную минуту использовали для заучивания движений рулей и рукояток управления, шагали несколько километров туда, а потом обратно, чтобы добраться до самолётов после полётов, чтобы посидеть полчаса в их кабинах.
Первые полёты
И вот пришёл долгожданный день, когда этап «наземного» обучения закончился и наша рота перешла в распоряжение эскадрильи «Пайперов»… Пришло время первого реального экзамена в воздухе…
Для начала – поход к каптенармусам для получения лётных комбинезонов, перчаток и другого инвентаря, который нам будет нужен для полётов. Потом строем в расположение эскадрильи… Шагать приходится несколько километров – эскадрильи удалены от «центра жизни» Лётной школы и авиабазы «Хацерим» на несколько километров…
Наша рота под руководством Мени шагает в эскадрилью. Фото ВВС Израиля
Ведёт нас Мени – курсант, назначенный «старостой» на эти 3 недели. Мени – мошавник, у его родителей молочная ферма и персиковая плантация в одном из мошавов неподалёку от Кирьят Малахи, на полдороге между Тель-Авивом и Беэр-Шевой. В отличие от нас, больше похожих в нашей неподогнанной форме на огородных чучел, Мени щеголяет в ушитых по его небольшой фигуре штанах и гимнастёрке. Большинство из нас, зная об огромном отсеве практически на всех этапах обучения в Лётной школе ВВС, не удосуживалось позаботиться об ушивании нашей формы – мы чувствовали себя здесь временными гостями, которым могут в любой момент заявить об их несоответствии требуемому от лётчиков и послать обратно в Тель Ашомер. А так как подавляющее большинство ребят после вылёта из Лётной школы оставаться в ВВС не хотело, а стремилось к боевой службе в сухопутных частях, то пришлось бы менять светлое обмундирование ВВС на зелёное… Так зачем суетиться сейчас и ушивать эту, как видно, временную форму?… Однако мама Мени так не думала, и в первые же выходные, когда её сын приволок домой свой китбэг, она уселась за швейную машинку и подогнала длинные и широкие светло-серо-бежевые штаны и рубашку, которыми Мени «наградили» в день призыва. За неимением армейского опыта и не зная современных веяний и мод в ЦАХАЛе, мама Мени взяла за образец солдат «зелёной» воинской части, расположенной неподалёку от Кирьят Малахи. Это создало Мени немало проблем – ушитые в талии гимнастёрки и подшитые по размеру штаны считались в «боевом» ЦАХАЛе уделом «тыловых крыс» и уважения не вызывали… Однако были и некоторые преимущества – в каптёрке и в очереди в «Шекем» его принимали за своего и обслуживали вне очереди, а начальство, приятно впечатлённое его внешним видом, назначило его «старостой»… В любом случае, Мени своим бравым видом привлекал внимание, в том числе и фотографа журнала ВВС, который и запечатлел его в одном из наших походов строем в эскадрилью…
Первые дни при эскадрилье были заняты учением и зубрёжкой – на этот раз карты местности, правила и процедуры проведения полётов и, конечно же, «Бадах»… Первая неделя завершилась экзаменами по новому материалу, результатов которых мы ждали с нетерпением – провал, а проходной балл был очень высок, означал недопущение до полётов, со всеми вытекающими последствиями….
В воскресенье – первый рабочий день недели в Израиле – нам сообщили результаты экзаменов, и тех, кто их прошёл успешно, разделили на группки в 2—3 человека. Каждой группке выделили лётного инструктора. Нам – мне и моим двум «попутчикам» – достался «старый19» лётчик-резервист, КВС20 авиакомпании Эл-Ал в своей обычной жизни, который, как видно, уже годами «облётывал» таких птенцов, как мы.
После предполётного инструктажа, на котором наш лётный инструктор немного «погонял» нас по знанию «Бадаха» и правил поведения в полётах, он объяснил, что будем делать в воздухе, и вышел вместе с первым учеником к самолёту.
Я был вторым и должен был подождать самолёт с инструктором у ВПП – взлётно-посадочной полосы. С замирающим сердцем провожая каждый «Пайпер», который взлетал или садился перед нами, я и мои однокурсники дожидались своей очереди полететь – реально, в настоящей кабине лётчика, пусть маленького, лёгкого, видавшего виды самолётика с полотняными крыльями и фюзеляжем…
Самолёты «Пайпер Каб», на которых нам предстояло летать, «родились» в конце Второй мировой и служили в ВВС Израиля практически с первых его дней… Когда-то, в пятидесятых и шестидесятых, они служили связными, вывозили раненых, перевозили высокопоставленных штабных и вот уже много лет применялись в Лётной школе ВВС для первичного отсеивания курсантов, которым вскоре предстояло летать на самых современных и сложных истребителях-бомбардировщиках в мире. «Пайперы» были очень простыми и неприхотливыми, летали медленно и невысоко, могли держаться в воздухе 4 часа, и вот уже много лет их больше не производили…
Все «Пайперы» в Лётной школе были ветеранами, и несмотря на то, что технари заботились о них «денно и нощно», они выдавали свой возраст на земле и в воздухе – их обшарпанные песком Негева бока были покрыты потёками масла, изогнутые от возраста и прежних перегрузок крылья требовали от лётчика постоянного внимания и усилий на рукоятке управления, мотор тарахтел, как трактор, вибрируя всем самолётом…
Но для нас эти самолёты были красивыми и желанными, хотя многие из них были старше нас. Существенно старше… И полёты на них – без современных приборов и систем управления, с открытой форточкой в кабине, без парашютов – были овеяны романтикой начала эры авиации, а лётчики, которые летали с нами в них, были такими же героями в наших глазах, как первые авиаторы…
«Пайпер Каб» в полёте. Ученик впереди, инструктор поглядывает на панель приборов через плечо ученика. Фото ВВС Израиля
Но вот между снующими сюда и туда самолётами я вижу свой «Пайпер», заруливающий на площадку перед ВПП, и моё сердце заметно увеличивает темп свой работы. Скрипнув тормозами и бросив хвост в мою сторону, самолёт останавливается практически напротив меня. Дверцы кабины открываются, и оттуда «выползает» мой предшественник. Выползает и с оглушённым выражением лица и мокрыми от пота разводами на лётном комбинезоне начинает движение не в сторону хвоста самолёта, как нас учили, а в сторону вертящегося на 700 оборотов в минуту пропеллера. Вижу, что инструктор что-то говорит ему и тут же добавляет обороты винта. Мой сокурсник останавливается, затем меняет направление движения и отходит от самолёта в безопасную сторону… Да… Как видно, для него этот первый полёт прошёл непросто…
Инструктор снижает обороты двигателя и знаками зовёт меня… Всё – теперь моя очередь…
Неуклюже преодолевая поток воздуха от вращающегося пропеллера, я залезаю в кабину, усаживаюсь в переднее сидение, привязываюсь, надеваю наушники. Инструктор проверяет связь. Я отвечаю… Несмотря на наушники, грохот двигателя хорошо слышен и с непривычки немного оглушает. Вибрация двигателя, от которой, кажется, трясётся весь самолёт, отнимает доли внимания, и я начинаю понимать своего предшественника в кресле пилота…
На секунду я теряюсь – в голове пустота, всё, что надо делать, как будто вылетело из головы… Но только на секунду. Слова инструктора в наушниках: «Давай „Бадах“ перед взлётом!» – возвращают меня в действительность, и я, встрепенувшись, начинаю декламировать, сопровождая свои слова действиями, положения «Бадаха» перед взлётом. По завершении инструктор рукояткой управления двигателем (РУД) добавляет обороты, и наш самолёт катится вперёд. Инструктор просит по радио разрешения подняться на ВПП, получает его, добавляет обороты, мы выкатываемся на ВПП и выравниваемся вдоль центральной линии полосы. Тут я, уже не дожидаясь напоминания инструктора, начинаю декламировать «Бадах» взлёта. Инструктор говорит: «Хорошо!» – получает разрешение на взлёт, отпускает тормоза и уверенным движением левой руки двигает РУД вперёд до конца. Двигатель с оглушительным рёвом набирает 2700 оборотов в минуту, поток воздуха от пропеллера становится тугим и упругим, и самолёт начинает разгоняться. Инструктор неуловимым движением правой руки поднимает хвост и, балансируя ногами, держит нос самолёта направленным на другой конец ВПП. Скорость самолёта растёт, и когда она достигает 70 миль в час, в ответ на другое неуловимое движение правой руки инструктора самолёт, слегка подпрыгнув, взмывает над асфальтом ВПП.
В первый момент моё сердце замирает, ожидая, что мы вот-вот рухнем обратно на асфальт. Но нет! Мы остаёмся в воздухе, и расстояние между нами и асфальтом ВПП увеличивается… Я настолько поражён, что не сразу понимаю – МЫ ЛЕТИМ!!! И сердце вдруг нагоняет потерянное и бьётся в груди как сумасшедшее… А у меня всё волнение исчезает, и я становлюсь хладнокровным, как ростбиф в холодильнике…
Наш «Пайпер» набирает высоту, подпрыгивая на «неровностях» потоков воздуха над пустыней Негев, покачивая крыльями в ответ на удары ветра. Шум двигателя обтекает нас и уже не так оглушает… Я ловлю себя на том, что могу размышлять, и первая мысль, что я чувствую себя хорошо и меня совсем не тянет блевать, чего я очень боялся, послушав рассказы «старших товарищей», успешно завершивших свои полёты на «Пайперах»…
Наш самолёт долетает то точки поворота, и инструктор плавно передвигает рукоятку управления рулями влево. В ответ левое крыло немного опускается, и самолёт начинает поворот влево, продолжая набор высоты. На секунду я задумываюсь, склоняю голову вправо, пытаясь держать её перпендикулярно горизонту, но тут же «выравниваюсь» по плоскости крыла и вместе с самолётом «вхожу в поворот»: надо быть вместе с самолётом – куда он, туда и ты…
Сверху всё выглядит иначе. Похоже, но всё-таки иначе. Вдруг у всех знакомых объектов – деревьев, зданий, дорог, людей – проявляется ещё одно измерение. Всё становится выпуклым, трёхмерным и отдалённым… И всё проплывает под нами, опадая вниз и назад…
Ощущение времени тоже меняется… Надо произвести много отдельных действий практически одновременно – следить за территорией, над который мы летим, проверять данные полёта на доске приборов, прислушиваться к радиопереговорам, наблюдать за действиями инструктора, услышать и понять его указания и вопросы. Кажется, что время растягивается безмерно и что секунда превращается в минуту, а то и больше…
В сердце праздник, в душе ликование… Мне всё это нравится и кажется, что я в это влюбился!!!!
Я рад и доволен – тем, что лечу, всем увиденным и пережитым, и что так отлично себя чувствую, – пока инструктор не выводит меня из эйфории и заставляет работать… И я вспоминаю, что мы здесь не для моего удовольствия, а по делу, и что моя задача это доказать, что я могу быть лётчиком – пилотом самолётов…
Инструктор задаёт вопросы, на которые мне, немного напрягшись и задействовав память и логику, надо отвечать ясно и чётко, а не мычать «ага»… Он проверяет, ориентируюсь ли я в трёхмерном пространстве, показывает мне, как что выглядит на земле и в воздухе, как ведёт себя самолёт в ответ на движение рулей, и даже даёт мне немного «порулить». Я пытаюсь копировать его плавные движения рулями, но у меня это не получается – в ответ на мои действия рукояткой управления самолёт раскачивается, и я, силой обжав рукоятку в кулак, пытаюсь нервными рывками стабилизировать положение самолёта и заставить его лететь прямо… Инструктор смеётся, берёт управление, самолёт тут же прекращает танцевать смесь ламбады, шимми и шейка и, успокоившись после моих нервных дёрганий за рули, возвращается в нормальное состояние полёта… Да уж, пилотировать – это не за палку дёргать… Но инструктор не даёт мне расслабляться, поток его вопросов не стихает – он проверяет, как я выучил карту местности, узнаю ли я разные точки на земле, над которыми или около которых мы пролетаем, знаю ли, что нам надо делать сейчас, через минуту, а что потом, готов ли я к действиям согласно «Бадаху», правильно ли я его выполняю и тому подобное. И я, несмотря на прохладный октябрьский воздух, освежающий кабину тугим потоком, потею под натиском всего того, что мне надо сделать, ответить, заметить и выучить для следующего полёта…
Наш самолёт завершает широкий круг над районами наших полётов и берёт курс обратно, в сторону нашей авиабазы. Я ловлю себя на странном ощущении – я не хочу, чтобы этот полёт прекращался…
Инструктор умело заходит на посадку – самолёт в его руках покорно пересекает «зебру» у начала ВПП и усаживается всеми своими тремя точками на асфальт… Краткий визг шин, протестующих от прикосновения к земле, скрип тормозов, и мы, сбросив скорость, уже рулим к площадке около начала ВПП. Там нас ждёт наш третий товарищ…
Самолёт останавливается, и инструктор говорит мне: «Иди, только аккуратно! Выходишь —и направо!» Я снимаю наушники, отстёгиваюсь от кресла пилота, открываю дверцы кабины и вылезаю из самолёта. Ступив на землю ватными ногами, прилагаю усилие и полуповоротом направо – от винта – удаляюсь от самолёта. Мне навстречу уже идёт следующий курсант и вопросительно смотрит на меня. Широко улыбаясь, поднимаю большой палец вверх и хлопаю его по плечу.
Я присоединяюсь к однокурсникам, которые уже закончили свои полёты. Эмоции во мне всё ещё играют и пляшут, а с моего лица не сходит счастливая улыбка… Мой лётный комбинезон весь мокрый от пота, а майку хоть выжимай… Я смотрю на часы и только тут понимаю, что мой первый полёт даже не занял 40 минут…
После завершения полёта нашего третьего товарища инструктор собрал нас на разбор полётов. Он жёстко прошёлся по нашим знаниям «Бадаха» и скорости его исполнения, особенно в воздухе, заметил моим товарищам, что карты надо изучать лучше, объяснил, как надо держать рукоятку управления – нежно, между большим и указательным пальцами, а не сжимать кулаком – и к чему готовиться для завтрашнего полёта… Немного ошарашенные от того, что завтра будет сложнее и что надо будет приложить усилия и подготовиться к завтрашнему полёту, мы расстались с нашим лётным инструктором.
После общего разбора полётов с командиром эскадрильи мы получаем инструктаж по завтрашнему полёту, с ударениями на обычных ошибках, которые большинство курсантов совершает в лётных упражнениях… Ну а потом шагаем на ужин и домой, готовиться к завтрашним полётам.
Позже, «дома» – в наших палатках – мы делимся впечатлениями от своего первого полёта. Вечерний гам в этот день долго не утихает, но в конце концов мы укладываемся спать, ведь завтра полёты, и надо быть в своей лучшей форме.
В последующие четыре дня мы продолжали летать, меняя порядок в тройке так, что каждому досталось и заводить, и глушить мотор… Из полёта в полёт требования нашего инструктора к нам росли, наши ошибки тоже… Довольно быстро стало понятно, что летать – это тяжёлая работа и что от лётчика требуется очень большое напряжение сил и внимания на всех этапах полёта, что перед каждым действием в полёте надо думать, что и как делать, что полёты выматывают не на шутку и что относиться к этому надо именно так, а не как к развлечению… Также у каждого из нас быстро выявились те или иные ограничения и проблемы, которые мешали нам в продвижении из урока в урок… Мне, к примеру, было трудно привыкнуть к той нежности, которую требовала к себе рукоятка управления рулями высоты и элеронами – я дёргал её чересчур агрессивно, самолёт в ответ танцевал по всем осям, а я в попытках его успокоить только больше раскачивал его… Когда же я обращал на это внимание и воздействовал на него спокойно и плавно, то мне удавалось добиться от самолета того, что требовалось. Наш инструктор при разборе полётов давал нам чётко понять, что и как мы делали неправильно, но не каждый раз нам удавалось это исправить в следующем полёте. И всё же, несмотря на те или другие неудачи и ошибки и тошнотворное ощущение от дурацких промахов, становившихся ясными после разбора полётов, я чувствовал себя в воздухе как в своей второй стихии…
После нашего пятого полёта и его разбора в тройке инструктор пожелал переговорить с каждым из нас наедине. Мне он сказал, что его очень впечатлила моя способность думать в воздухе и что, если я продолжу своё обучение в Лётной школе, мне надо пользоваться этими моими способностями. Он добавил, что, по его мнению, я могу стать лётчиком ВВС Израиля и что он посоветует оставить меня в школе для продолжения обучения, но это решение должна вынести специальная комиссия, которая заседает сегодня вечером по итогам наших полётов.
Понятно, что остаток дня и вечера мы все провели под большим психологическим напрягом – назавтра нас ожидал ещё один «ракетный парад»…
Утром, в эскадрилье, нас собрали в зал инструктажа. Командир эскадрильи зашёл в комнату и начал объявлять имена по каким-то своим спискам. Первую группу объявленных – а их было чуть меньше половины нашей роты – он попросил выйти и построиться на лужайке. Когда они вышли, он начал озвучивать второй список имён, в котором было моё имя. С трудом сдерживая волнение, я и мои товарищи по списку ждали, что нам сейчас скажут… Завершив зачитывать список, который включал в себя около трети нашей роты, командир эскадрильи объявил, что те, чьи имена он сейчас назвал, успешно прошли свои 5 полётов и на этом завершили своё обучение здесь, в эскадрилье «Пайперов». А посему нам надлежало сдать лётное обмундирование и перейти в распоряжение старшины Лётной школы – Шикеля. Остальные – те, чьи имена он ещё не называл, продолжат полёты и остаются в зале для прохождения инструктажа перед полётами. На вопрос, а что с первой группой, командир ответил, что они полёты на «Пайпере» не прошли и оставляют Лётную школу.
Наша группа – те, кто успешно прошли 5 полётов на «Пайперах», – радостно поспешила в коптерку сдавать лётное обмундирование. Однако наша радость была скоро разбавлена отрезвляющим известием, что, пока наши товарищи по роте продолжают летать, нам предстоит провести ближайшую неделю в нарядах на кухне… Не скрою, что в течение этой недели, за чисткой гор картофеля или мойкой пригоревших кастрюль, не раз в голове мелькала мысль, что, может быть, стоило быть чуток похуже в полётах и полетать ещё неделю, вместо того чтобы колупаться здесь на солдатской кухне. Но радость от того, что первый экзамен в воздухе я прошёл и что остаюсь в Лётной школе, прогоняла подобные мысли прочь…
Вместе с нами на кухне был наш щеголеватый «староста» – Мени. Его радости от результатов полётов на «Пайпере» вообще не было предела. Дело в том, что врачи в «Ярпе» нашли у Мени какие-то проблемы со зрением и предсказали, что ему скоро придётся надеть очки и поэтому максимум, что они могут ему позволить, это быть штурманом, а не пилотом боевых самолётов. Однако лётный инструктор Мени так им впечатлился, что не поленился закатить скандал на комиссии, и Мени перевели из «штурманов» в «пилоты»…
Через неделю, когда все остальные курсанты роты закончили свои полёты и их остатки присоединились к нам, мы получили увольнительную на субботу, чтобы привести себя в порядок и морально подготовиться к следующему этапу – знаменитому «тиронуту», т. е. Школе молодого бойца. По правде, после напряженных трех недель в эскадрилье «Пайперов» нам действительно требовался отдых в домашних условиях, хотя бы на одну субботу…
Тиронут
В первый же рабочий день по возвращении из субботней увольнительной нас заново перемешали и поделили – на этот раз на взводы. Каждый взвод получил командира-офицера и пару сержантов. Часть этих сержантов уже была нам знакома по физическому отбору, и было ясно, что нас будут гонять долго и упорно. Офицеры же были выходцы из ВДВ или разведрот пехотных бригад. Большинство из них прошли огонь, воду и медные трубы Войны Судного дня 73-го года: кто в боях у Порт-Саида, кто на Китайской ферме21, кто в боях на Голанских высотах и горе Хермон. После войны, по завершении офицерских курсов, они были направлены инструкторами пехотного дела («Мадахами» на иврите) в Лётную школу. Понятно, что это не очень-то им нравилось – для них более престижно было бы вернуться офицерами в свои батальоны, и, за неимением лучшего развлечения, они доказывали нам, «летунам», откуда ноги растут, относясь к нам с небольшим презрением, однако с большим уважением к «уже готовым» лётчикам… Командир нашего взвода был высоким, здоровым парнем, выходцем из ВДВ, участником боёв на Китайской ферме и на западном берегу Суэцкого канала.
После первичного знакомства с командирами мы опять отправились в каптёрку Лётной школы – на этот раз за оружием и снаряжением. Дело было в начале ноября 1974 года – боевые действия в ходе Войны Судного дня завершились год назад, и всё внимание логистики и тыловых служб ЦАХАЛа и ВВС было направлено на обновление снаряжения, амуниции и всего прочего, что требовалось боевым частям. В Лётную школу посылались остатки и бывшее в использовании снаряжение после починки. Короче всё, что никто другой не был готов принять у себя, но каптенармусам было жалко выбросить или списать… Мы это почувствовали сразу, как только нам начали выдавать оружие…
Почти всем из нас выдали винтовку MAUSER калибра 7,92 мм немецкого производства времён Второй мировой. В ЦАХАЛ они прибыли ещё в 48-м году, с первыми официальными поставками из Чехословакии, и все именовали эти винтовки «Чехи».
Винтовка Маузер К98
На большинстве из винтовок можно было ещё увидеть орла с распростёртыми крыльями – клеймо немецкого Вермахта. Эти винтовки стреляли ружейно-пулемётными патронами Первой мировой – с выступающим ободком, отличавшимися от общепринятого тогда стандарта в ЦАХАЛе (патрона 7,62 натовского образца). Таких патронов на складах ЦАХАЛа уже много не было, и нам выдавали их на руки в очень ограниченном количестве. При беглом первичном осмотре оказалось, что наши винтовки очень подвержены ржавчине, и мы поняли, что нам крупно не повезло… Позже оказалось, что, несмотря на свою простоту, наши винтовки из-за своего возраста уже не были ни надёжны, ни точны.
Но среди нас было с десяток везунчиков, которые вместо «Чехов» получили «Узи» – всемирно известный пистолет-пулемёт израильского производства. «Узи» были новее «Чехов», ржавели намного меньше, были намного более компактны и легки, чем наши старые винтовки… В отличие от «Чехов», с которыми было неудобно даже ходить по улице – всем тут же становилось ясно, что ты «тыловая крыса», с «Узи» не было стыдно показаться на люди – им в те годы ещё широко пользовались в разных боевых частях, к примеру, танкисты.
Автомат «Узи»
Выданная нам экипировка включала в себя две пары «полевой» зелёной формы Б (штаны и гимнастёрка), алюминиевый «местинг22», два ружейных брезентовых патронташа, брезентовые ременные разгрузки с поясом, рюкзак, четыре литровые пластиковые фляжки с чехлами, каску, сапёрную лопатку, а также полотно брезента два на полтора метра, которое на самом деле было половиной полевой палатки, и спальный мешок, состоявший из внешней брезентовой оболочки и внутреннего шерстяного кокона. Всё было б/у, потёртое, со следами въевшейся ржавчины, стиранное-перестиранное, штопанное-перештопанное…
Местинг
Осмотрев поближе полученное оснащение, трудно было не упасть духом – мы, курсанты самого престижного военного заведения, которые должны в скором будущем управлять самыми современными системами вооружения, получили на руки «историческую утварь», с которой обидно было показываться на глаза друзьям и одноклассникам, проходящим свою службу в ВДВ, танковых частях и даже в простых пехотных бригадах…
Немного погоревав, мы принялись за экстренное приведение в порядок полученного оснащения и подгонку обмундирования – каждый под себя. В тот же вечер наши усилия по подгонке экипировки прошли проверку действием – наши командиры устроили нам марш-бросок в полной выкладке километров на 10 «для утряски экипировки». По возвращении «домой» каждый знал, на основе только что заработанных мозолей и растёртой докрасна (а то и до крови) кожи, где подтянуть ремешок, где подложить что-то помягче, а где зафиксировать изолентой. Заодно мы познали размах шага нашего командира – на один его «шажок» некоторым из нас приходилось делать полтора, а то и два, то и дело переходя на бег, чтобы не отставать…
Назавтра утром мы погрузились на вереницу грузовиков LEYLAND, оборудованных под перевозку «неприхотливых» пассажиров, как мы, и выехали на место прохождения нашего тиронута… Каждый из нас был в полной «боевой» экипировке с рюкзаком, каской и лопаткой и тащил на себе тяжёлый китбэг, забитый под завязку запасной одеждой и бельём, мыльно-рыльными принадлежностями, полупалаткой, спальным мешком с простынями и личными вещами, которые могли пригодиться в ближайший месяц. Набившись в жестяные кузова грузовиков человек по 40 в каждом, мы тряслись пару часов по дороге, ведущей из Беэр-Шевы на север, думая, что наш путь лежит в какую-то армейскую тренировочную базу в центре или на севере Израиля, где и будет проходить наш тиронут. Но нас ждал сюрприз, и, как видно, не только мы были им удивлены…
В Кирьят-Гате – на полдороге из Беэр-Шевы в Тель-Авив – наша колонна свернула на восток, и мы запетляли – где-то на полтора часа – меж обработанных полей и рощиц, пока, восточнее Бейт Гуврина, не свернули на просёлочную дорогу и не стали подниматься на какой-то холм. Чуток не доезжая до вершины холма, колонна остановилась, и последовала команда разгружаться. Выпрыгнув из грузовиков, мы начали озираться вокруг, в попытке понять, куда же нас завезли…
Осмотревшись, я заметил, что мы стоим на круглом, почти лысом холме, без каких-либо застроек – всё, что виднелось, это пара грузовиков и «командкар» (пикап-вездеход, вмещающий человек 10) с небольшим прицепом-цистерной с водой. На грузовиках виднелось хозяйственное оборудование и какие-то брезентовые тюки. Кроме нескольких чахлых кустарников, вся растительность на вершине холма состояла из травы и колючего репейника. Всюду сухо и всё покрыто бурой пылью холмов пред-Иудейских гор. Ниже вершины чахлые кусты переходили в невысокий сосновый лес – результат общественных работ пятидесятых годов по озеленению Израиля. Вокруг виднелись такие же пустые холмы, с лысыми верхушками, озеленёнными боками и с остатками древних натуральных террас, так характерных для израильских гор и холмов…
Но времени любоваться пейзажем нам не дали – последовала команда «Строиться!» и перед нами предстал Ифрах – старшина нашего тиронута. С ним мы уже были немного знакомы с так недавно прошедшего физического отбора – сейчас нам предстояло познакомиться с ним поближе…
Ифрах подписал водителям грузовиков путевые листы, и они запылили по дороге, ведущей вниз с холма, оставив нас в ожидании, что нам скажет наш старшина. А он сказал простую фразу: «Кидбэги на плечо!», и, убедившись, что мы выполнили этот приказ, скомандовал: «Нале-во! Шагом марш!» – и направился вслед за оседающей пылью грузовиков по дороге вниз…
Немного не поверив своим ушам, мы замешкались – с чего бы это налево и вниз, ведь только что мы сюда прибыли, но послушно выполнили команду и зашагали колонной по три по пыльной просёлочной дороге за Ифрахом. Наши сержанты, которые прибыли с нами в грузовиках – только они сидели в кабинах, а не в жестяных коробках кузовов, зашагали с нами, вдоль колонны, но налегке – команда старшины о китбэгах их не касалась; их китбэги остались там, где нас высадили грузовики…
Конец ознакомительного фрагмента.