Глава третья
Нет, садились мы, конечно, не в лесу… В самый последний момент кромка леса резко удалилась в сторону, и внизу замелькал асфальт.
«Шоссе! – сообразила я. – А я-то думала, что придется прыгать с парашютом…»
Никаких парашютов не понадобилось. Для нашего самолета шоссе очистили от машин, и мы благополучно приземлились километрах в пяти от села Полоцкое, куда обязал нас прибыть приказ генерала Чугункова… Эти пять километров мы проделали на обычном разбитом «газике» директора подмосковного совхоза, в состав которого входило и село Полоцкое… Больше ни одной машины в распоряжении диспетчера объединенного штаба пожарно-спасательских работ не нашлось – все были заняты на переднем крае… Да-да, именно так – по-военному именуется фронт огня на пожарных работах в лесных массивах – передний край… На лесных пожарах, кстати, очень высокая смертность среди спасателей по сравнению с другими видами чрезвычайных происшествий…
– Жителей в селе много осталось? – спросил Игорек рыжего парня лет семнадцати в разодранных джинсах и замасленной фирменной рубашке.
Парень сидел за рулем «газика», как в седле норовистой лошади, и не обращал никакого внимания на выбоины и ямы на разбитой колесами мощных машин лесной дороге. Машина подпрыгивала на кочках так, что мы головами врезались в брезент, которым был затянут верх машины и рисковали вообще свернуть себе шеи… Это – запросто, показалось мне в первый момент…
– А че осталось-то? – ответил парень. – Не уезжал никто.
– Почему? – пожал плечами искренне удивленный Григорий Абрамович. – Через несколько часов деревня ваша сгорит.
– Это мы еще посмотрим, как она сгорит, – уверенно возразил парень, – огонь-то вроде к северу повернул. А здесь – погасили, говорят… Так че ехать? Да и куда? В Сухую-то Елань? А хрен ли там делать-то? Здесь – дом, скотина, земля… А там че? У чужого дяди – Христа ради? Да на хер оно сдалось!
– Какая ж у тебя-то скотина? – заспорил очень далекий от сельской жизни горожанин до мозга костей Игорек. – Тебе лет-то сколько?..
– Лет-то? – переспросил парень. – Да возраст у меня племенной.
– Это как? – поинтересовался Игорь.
– Да как у стоялого быка! – засмеялся парень, сверкнув белыми зубами не то на испачканном сажей, не то от природы смуглом лице…
– Что в селе делается? – спросил Григорий Абрамович. – Народ что говорит?
– Известно, что делается, – хмыкнул парень. – Бабы орут, барахло собирают, мужики в лес пошли – пожарным пособлять, пацанва шныряет везде – где бы что украсть, девки – тоже в лес, поближе к пожарным, девки у нас счуплые, охочие.
– Какие-какие? – переспросил Игорек, которого, видно, забавлял разговор с парнем, как с какой-то диковинной личностью.
– Любят, когда их счупают. Охота им, страсть как! – с уверенностью пояснил парень. – Бабе первое дело – чтоб ее помяли…
Меня раздражал не столько парень, сколько Игорек, который возбудился до неприличия, почувствовав в парне что-то родственное своему юношески неутоленному интересу к женщинам.
«И этот похотливый козел еще смел приставать ко мне когда-то со своим вниманием, – возмущенно подумала я. – Впрочем, что это я так разволновалась сама-то? Игорек у нас инфант известный. Бросается на каждую юбку… Вернее – под каждую юбку».
– Тебя как зовут? – серьезно спросил парня Григорий Абрамович, которого, как я давно уже знала, тоже всегда раздражал такой вот юношеский сексуальный треп, особенно если в нем участвовал Игорь.
– Петром Михайловичем зовут, – солидным тоном объявил парень.
– Ты, Петр Михалыч, скажи мне, жертв у вас в деревне не было? – спросил его Грэг, специально, чтобы сбить собеседника на другую тему.
– У нас – не-е… – тут же ответил парень. – У нас бог миловал. А вот в Красавке больница погорела, а старух вывести оттуда не успели… Там старухи у нас жили, ну, которые одни остались, а делать ничего не могут сами… Так их в больницу свезли… Жили на всем готовом во флигельке больничном… Старух тридцать, однако, там было, надо думать… Со всех же деревень окрестных свозили… Ждали тоже до последнего… Думали, авось пронесет стороной… Да и машин ни одной не было, все в лес услали, на пожар… Уж когда заполыхали деревья в палисаднике больничном, главврач покидал больных в подводы и ну лошадей нахлестывать… Отъехали от Красавки верст пять, он и спохватился. Старух-то во флигельке забыли! А флигелек ветхий был, деревянный… Он, поди, как порох вспыхнет! Погорят старухи-то! Навряд кто из них сообразит, что бечь надо от огня… Они ж там из ума уже повыживали, имена свои позабыли… Схватился главврач и – обратно. А там уже горячо, лошади близко не идут к огню. Так главврач – Василь Семеныч – он старух друг за дружку позацеплял руками и велел за ним потихоньку идти. Вывел их гуськом на берег Красавы – да прямо в воду завел, где им по колено, да сесть заставил. Пока деревья на берегу горели да больница полыхала, он их водой сбрызгивал… В суматохе-то одна старуха и захлебнулась. Когда прогорело, он их на берег вывел, пересчитал – двадцать девять! Батюшки-светы! Наверное, решил Василь Семеныч, во флигельке одна старушенция осталась, не уследил. Пошел искать. Ничего, знамо дело, не нашел. А она через час сама всплыла на речке-то…
Мрачная история, рассказанная этим рыжим Петром Михайловичем, подействовала на всех угнетающе, даже на него самого. Все притихли и молча поглядывали по сторонам, рассматривая молодые стройные елочки, которым предстояло через некоторое время превратиться в обгорелые пеньки, а то и просто – в пепел.
Парень лихо выскочил из леса, тряся нас по ухабистой дороге, и мы увидели, что навстречу нам движется стадо коров, которое подгоняли трое пареньков-подростков на лошадях без седел…
– Куда гоните? – высунувшись из окошка, крикнул парень одному из пастухов.
– В Сухую Елань, – крикнул тот в ответ, и наш водитель нажал на газ. «Газик» взревел мотором, коровы шарахнулись в стороны, и мы, вырулив из стада, помчались дальше, навстречу деревне, за которой уже видна была полоса дыма, поднимавшегося над горизонтом…
– Это теперь на мясокомбинат все стадо загонят! – заявил нам парень с досадой. – За гроши сдадут! Такая кругом херня творится!
Видно было, что он расстроен не на шутку. Я взглянула на Игорька. На лице у того я, кажется, уловила недоумение. Если стадо сохранять негде, судя по всему, рассуждал Игорек, значит, самое рациональное решение – забить все стадо и сдать мясо на комбинат… Почему расстроен парень, Игорю было невдомек…
Я этого рыженького паренька очень хорошо понимала… Ему не нравились рациональные решения. Умом он, может быть, и понимал, что другого выхода просто нет, но это его не устраивало… Он жил на этой земле и чувствовал себя ее хозяином, пусть бесправным и беспомощным, но хозяином… А Игорек был гостем на этой земле и ни за что не отвечал… Впрочем, он и в Тарасове, в своей собственной квартире чувствовал себя гостем и пока что ни за что и ни за кого не нес ответственности…
А между тем был почти вдвое старше этого самого Петра Михайловича с едва-едва пробившимися усиками на верхней губе…
«Газик» въехал через плотину между двумя не то прудами, не то озерами на деревенскую улицу… У каждого из домов суетились люди…
Заняты они были самым обычным делом в сложившейся ситуации. Они пытались спасти свое добро, нажитое долгими годами нелегкого деревенского труда… У одного из домов стояла старенькая полуторка, доверху набитая какими-то шкафами, сундуками, стульями… Из кучи скарба в разные стороны торчали черенки лопат, вил и граблей, а на самом верху, на стуле сидела молодая девка и держала в руках телевизор… Мотор полуторки работал с оглушительным треском, кашляя и чихая, и мне не слышно было, что кричит девке толстая женщина со скатанным в трубку ковром в руках, судя по всему – ее мать…
У следующего дома не было ни машины, ни даже телеги, две женщины средних лет вытаскивали из дома все что попало и складывали прямо на земле на улице, у забора… Смысла в их действиях не было никакого, но я понимала, что сидеть без дела и ждать, когда все сгорит у них на глазах, было выше их сил…
– Ты нас в штаб давай вези, Петр Михалыч, – сказал Григорий Абрамович. – Туда, где наше начальство сейчас заседает.
– Это в клуб, значит, – отозвался парень. – Да мы туда и едем…
Суета с пожитками происходила у каждого дома, мимо которого мы проезжали… Вот об этом я и подумала прежде всего, когда Грэг сообщил нам, что заниматься мы будем эвакуацией. Транспортом, чтобы вывезти все имущество жителей села, никто их не обеспечит, это ясно, как божий день… Тут работы, как минимум, на неделю… Значит, придется вывозить только людей, как и предупреждал Грэг, – только с ручной кладью, никаких сундуков или узлов… А попробуйте оторвать деревенскую хозяйку от ее добра, пусть даже и смерть ей грозить будет… Да она сгорит лучше сама, чем имущество свое бросит…
Я вздохнула. Тяжелая предстоит работка!
Около совхозного клуба, превращенного во временный штаб спасательных работ, работа кипела подобно воде в чайнике, который забыли снять с огня… Люди один за другим вбегали внутрь и выбегали обратно. Кто были эти люди, разобрать было просто невозможно…
В заросшем пожелтевшей на жаре травой палисаднике около клуба сидели и лежали человек двадцать перепачканных сажей мужчин, которые могли быть и спасателями, и пожарными, и солдатами из присланного в район армейского полка и подразделений ГО – кем угодно… Они покуривали, молча и хмуро поглядывая на нас, чистых и свеженьких, когда мы протискивались в дверь сквозь толпу валившего из нее на улицу народа…
Внутри стоял гул голосов, прорезаемый отдельными матерными, чаще всего, выкриками. Из обрывков фраз я поняла, что штаб только что объявил сплошную эвакуацию… Вовремя мы подоспели…
Григорий Абрамович приказал нам дожидаться его возвращения и пропал в толкучке возле дверей, где заседало штабное начальство… Ему, как мы поняли, необходимо было узнать конкретное распределение по объектам интересующих нас групп спасателей…
Пока мы ждали, народу в коридоре заметно поубавилось, так что быстро вернувшемуся Грэгу долго искать нас не пришлось…
– Теперь – быстро по местам! – скомандовал он. – Сначала – Ольга! Диспетчер сообщил мне, что ростовцы должны начать эвакуацию в южной части улицы на правом берегу… К общему сведению – здесь на каждом берегу – по одной улице… Приступить немедленно, пока ростовцы еще здесь, я только что их командира видел… Сесть на хвост и не слезать! Выполняй, Оля!
Я не заставила себя ждать. Если командир ростовцев здесь, найти его нужно немедленно. Во время работы, какой бы она ни была, спокойно, нормально поговорить можно лишь с большим трудом. А мне непременно хотелось поговорить с ростовским командиром, чтобы почувствовать, нервничает он или нет…
Его настрой необходимо оценить серьезно. Метод психологического резонанса я изучила давно, и пользоваться им мне приходится практически постоянно. Мгновенных ответов на все вопросы он, конечно, не дает, но во многом ситуация сразу же проясняется… А уж уловить стремление этого человека в сторону спецлагеря, если, конечно, такое стремление есть, – задача для меня не столь уж и трудная… Нужно только быть внимательной…
– Ты, собственно, кто такая? – приветствовал меня ростовский командир, двухметрового роста майор МЧС. – Из группы поддержки, что ли? Тогда вали отсюда – не до тебя сейчас… Подходи часов через пять-шесть – закончим здесь, разрешу своим орлам слегка разговеться… А сейчас – некогда!
Я была настолько ошарашена таким приемом, что вспыхнула до корней волос…
– Майор! Вы разговариваете с капитаном МЧС, а не с уличной девкой!
– Ладно! – оборвал меня майор. – Чего разоралась-то? Цирк мне тут давай, не устраивай! Ясно сказал же – вали пока! Не до тебя… Хоть генеральские погоны нацепи – не пущу к ребятам…
Я поняла, что стала жертвой какой-то типично ростовской оригинальной традиции, и протянула ему свое служебное удостоверение…
Он посмотрел на мои документы, хмыкнул и без всякого смущения пояснил:
– А я тебя за волынку принял… Увязались, представь себе, за нами из Ростова девки, так чтобы их не гоняли отовсюду, раздобыли себе спецкомбинезоны, дырок в погонах навертели… Я их группой поддержки зову… А ты – по всем параметрам – во!
Он эффектно щелкнул пальцами.
– Сомнительный комплимент, – усмехнулась я. – Как видите, женщины могут не только «поддерживать» мужчин, но и работать вместе с ними…
Мы разговаривали на ходу, направляясь пешком через плотину на другую сторону пруда, где, вероятно, ростовцам и предстояло начинать эвакуацию. Двухметровый командир поглядывал теперь на меня с явным интересом, но, может быть, за интересом скрывалось и сомнение. Кругом, конечно, бардак, но должен же он знать, кто это столь неожиданно свалился ему на голову…
– А почему, собственно, к нам-то? – осторожно спросил он меня наконец. – Ваш тарасовский отряд разве не работает здесь?
– Нас четверо всего, – пояснила я. – Диспетчер распределил нас по крупным группам, чтобы опыта набирались… У нас ни у кого опыта в эвакуации нет… Не довелось как-то…
Я часто замечала, что элементарная и очень примитивная лесть действует очень эффективно – располагает человека в твою пользу, даже если он относится к тебе настороженно… Особенно человека самоуверенного, каким мне показался ростовский командир…
Командир почесал затылок.
– Тогда тут какая-то неувязка. Эвакуацию наши «граждане» проводить будут – взвод ГО из Ростова… А у нас совсем другой объект… И категория, с которой работать придется, – посложнее…
Я сразу же насторожилась, но изобразила растерянность.
– Ничего не понимаю… Меня диспетчер направил к вам…
– Ну, раз направил, с нами и будешь работать, – решил вопрос ростовчанин, идея о передаче опыта ростовцами тарасовскому отряду ему, видно, чрезвычайно понравилась. – Обещаю – не соскучишься. А то и твоя помощь понадобится, ты ж экстремальный психолог по специальности, если я разглядел в удостоверении?..
Я кивнула.
– Ты с заключенными работала когда-нибудь? – спросил ростовчанин.
Не дожидаясь моего ответа, он ответил сам себе так, как ему больше нравилось:
– Впрочем – вряд ли… Сама ж сказала – новичок, первый раз на задании…
«Не припомню, чтобы я такое говорила», – подумала я, но промолчала.
– А мне приходилось… – продолжал майор. – Опыт есть кое-какой…
Роль опытного спасателя-учителя ему явно импонировала. Мне оставалось только слегка подыгрывать, что было очень несложно.
– Еле уломал диспетчера, чтобы он нашу группу на эвакуацию лагеря направил… До смерти не люблю старух уговаривать…
«Так-так, значит, он уговаривал диспетчера, чтобы его группу направили в лагерь, – тут же отметила я про себя. – Значит – в лагерь рвался? Он вполне подходит для роли подозреваемого…»
Ростовский майор досадливо сплюнул.
– Как вцепится такая ведьма в какое-нибудь свое корыто, так у нее это корыто только с руками оторвать можно… А то и вовсе – приворотный столб обхватит и орет – сгорю вместе с домом, а отсюда не уйду!.. Не работа – нервотрепка сплошная…
– И много отрядов на лагерь послали? – поинтересовалась я осторожно.
– Да семь или восемь, я не понял толком. Мне-то какая разница! Главное – от старух избавились. Такой народ вредный.
Мы шли уже по лесной дороге в сторону лагеря, шагая с командиром во главе отряда человек в тридцать. Дорогу постоянно приходилось уступать машинам, которые одна за другой сновали в обе стороны, как в направлении горящего леса, так и обратно… Оттуда везли какие-то ящики, какие-то станки, оборудование, мотавшееся по кузовам машин и разбивавшее их борта. В сторону пожара ехали в основном водовозки. Одна машина провезла в кузове мимо нас плуг, прошли три машины с песком… Чем ближе подходили мы к очагу пожара, тем больше вокруг становилось бестолковой суеты, которая в сводках штаба спасательных работ называется оперативными мероприятиями…
Я заметила нескольких рабочих с бензопилами, они валили деревья, расчищая просеку, идущую наискосок по отношению к дороге, по которой мы шагали… Их работа была откровенно бессмысленна, любому даже непосвященному человеку было понятно, что они не успеют пробить просеку насквозь и огонь обойдет их справа. Но ребята продолжали упорно работать, выполняя приказ какого-то придурка в погонах, командира, который попросту забыл о том, что послал отделение пожарных пробивать эту просеку… И будут ребята валить и валить деревья, и лишь в самый последний момент, рискуя жизнью, побегут назад по своей просеке, чтобы обогнать обошедший их огонь и выбраться на безопасную территорию… Над ними довлел приказ командира, который они не выполнить не могли, хотя не могли и выполнить, потому что приказ был идиотский.
Конец ознакомительного фрагмента.