Глава 6
Кролик оказался действительно свежайшим и нежнейшим. Замочен он был в жирном молоке только, видимо, вчера поздно вечером, а сегодня, ближе к обеду, обжарен, после чего потушен с морковью, петрушкой, с цельными мелкими головками лука, ломтиками розоватого шпика да еще под белым сухим вином.
Облизывая пальцы, генерал Сергеев удовлетворенно кивал:
– А еще его готовят с шампиньонами. Тушат вместе с грибами, потом заливают сметанным соусом, а лучком приправляют исключительно маринованным, мелким, нежным, как детские пальчики. Но и это не всё! Французы, шельмы, знают толк в крольчатине, как, собственно, и во всем остальном.
Генерал мечтательно закатил глаза и стал загибать пальцы, отвалившись в плетеном ротондовом кресле:
– Оливковое масло, горчица, но не наша «вырви глаз», а их – сладковатая, кремовая, куриный бульон, можно из кубиков, красное вино, сухое, конечно, но только не уксус… Боже упаси, Сашок! Лавровый листочек, покрепче, чтобы не крошился… Сейчас удивишься – джем сливовый или конфитюр. Можно и наше варенье, но непременно сливовое. Что еще? Ах да! Крахмал! Ложки две, не меньше! И, конечно, соль, перец, специи по вкусу. Все это, понимаешь, тушится, потом кладется в сотейник, заливается конфитюром или там вареньем, маринадом от лука, опять тушится и потом… жрется! Жена моя, знаешь, как это блюдо готовит, мерзавка! Все за него прощаю! Но это тоже ничего себе! А в Москве готовят переворот! Войска стянули, списки, похоже, какие-то составляют. У нас ведь без этого никак не могут! Вот. А еще кролика, после того, как его вымочат в молоке, хорошо обжаривают, заливают сметаной, засыпают луком, и десантной лопаткой хрясь по кумполу! Здорово, да?
Власин замер с набитым нежнейшим кроличьим мясом ртом, не отрывая изумленных глаз от вдруг посерьезневшего лица генерала. Александр Васильевич торопливо прожевал и проглотил крупный кусок и, едва не подавившись, схватил со стола бокал красного вина. Он отхлебнул сначала половину, потом опрокинул все остальное себе в горло.
– Что вы сказали? – перешел он неожиданно для себя на «вы» с Сергеевым. – То есть, что ты сказал?! По какому кумполу? Почему по кролику?
– По кролику? Зачем по кролику? По нашим соотечественникам! Хотя, впрочем, они тоже кролики, и их все равно к какому-нибудь обеду непременно подадут. С горчицей «вырви глаз», с бульончиком на крови и с солью. А ты говоришь «кролики»…
– Я ничего не понимаю, Андрей… товарищ генерал.
– Сдурел? – Сергеев шутовски завертел головой. – А если французская контрразведка услышит? Что ей прикажешь делать? Нет, они конечно, знают, кто ты и кто я, но есть же обязательные джентльменские правила игры для всех – ничто не называется своим истинным именем.
– Я не понимаю. Сначала ты про кроликов, а потом – переворот.
– Это я к слову, Сашок! Просто завтра тебе придется засесть за две взаимоисключающие бумаги: одна из них о том, как мы будет поддерживать консерваторов, а вторая – как мы будем их, так сказать, мочить. То есть коммунистический план и антикоммунистический. Важно, чтобы оба были выполнены безупречно – искренне и профессионально. Сумеешь?
Власин оперся локтями о стол, потер ладонью о ладонь и внимательно посмотрел в глаза генералу. Он надеялся увидеть в них знак пьяного, не очень умного, но все же безобидного розыгрыша, или даже, как он подумал с несмелой надеждой, сумасшествия. Но глаза Сергеева были серьезны и, как показалось Власину, печальны.
– Я не сошел с ума, мой друг! – кивнул генерал. – Не надейся занять мое место.
– Я, собственно… – растерялся Александр Васильевич и развел руками, словно небольшая птица распахнула крылышки.
– Шутки в сторону, товарищ полковник! – усмехнулся генерал. – Слушать сюда. Внимательно слушать, дорогой ты мой заместитель. В Москве группой обезумевших наших товарищей по партии готовится государственный переворот. Как он будет протекать, одному черту известно, но главное то, что в него втянуты несколько десятков крупных советских и партийных руководителей, несколько наших с тобой начальников, начиная с самого верхнего и старого, и еще какие-то важные чины. Но есть и сопротивление! Кто кого – покажет время. Поэтому нам с тобой, людям маленьким, вставать поперек этому времени не гоже. А значит, с завтрашнего дня мы начинаем, а, точнее, ТЫ начинаешь составлять два плана действия: один, если выиграют искренние консерваторы, а второй – если этим консерваторам другие консерваторы, которые думают, что они демократы, накрутят хвост. Задача ясна?
Власин отвалился в кресле, сцепив перед собой руки и не отрываясь смотрел на Сергеева.
– Думаешь, полковник, – еще раз усмехнулся Сергеев, – я провокатор? И мне так уж хочется подставить тебя, как глупого мальчишку? Подловить, так сказать, на цыплячьей искренности?
Власин молчал, не зная, что ответить генералу, но тот и не ожидал ответа. Он продолжил, отпив глоток вина:
– Эти времена канули в вечность, полковник! Доносы теперь не в моде, потому что за них нынче расплачиваются не кровью, а деньгами. Но так как скупых нынче много, то и расплата ничтожная. Стоит ли ронять себя, если за такое низкое падение не платят даже тридцать сребреников? Иуда предал Иисуса! Понимаешь, полковник, кого? Иисуса! А что теперь? Финансовая инфляция потянула за собой нравственную. Доносы обесценились. Я не продам тебя, Власин, потому что никто не купит. А так бы – запросто! А ты меня?
Власин хорошо знал своего шефа и совершенно не доверял в этот момент его пикантному, по-своему даже эстетичному, цинизму. Для чего он сейчас все это несет? Поигрывает перед ним? Кокетничает? Или принял для себя решение покинуть службу и теперь зачем-то тянет за собой Власина? А может быть, он вербует Власина? Но куда? В другую разведку? Что за игра, черт побери!
– Обратите внимание, генерал, – тихо сказал Власин, вновь перейдя на «вы», – Иуды встречаются повсеместно, а Иисус – один. Предавая, Иуда всегда предает Его, кого бы ни предал. Но мне надоела эта болтовня! Что от меня требуется?
– Ладно тебе! На «вы»! Ну, хорошо! Я немного увлекся. Философия не моя стихия! Послушай меня, Александр Васильевич, мне звонил Багдасаров и достаточно подробно информировал о том, что на родине готовится переворот. Причем, заговорщики считают его не переворотом, а, как бы это сказать, возвращением к истокам…
Власин раскрыл было рот, но Сергеев властно, словно сенатор в Риме, приподнял руку, потребовав молчания и внимания.
– Ни слова! Это не философствование, полковник. Заговор организован старыми безумцами, которые ничего толком не соображают, но обладают властью и силой. Но и те, которые им противостоят, если уж не безумны, то подлы несомненно. Но… но за ними история! Да-да! История, потому что иного пути нет, как нет иного способа выжить стране. Консерваторы все просрали, теперь очередь за современными политиками. Думаю, Главный долго не удержится, и снесут ему голову не старые дураки из Политбюро, а новые политиканы. Ему так или иначе не удержаться! А мы должны выбирать, потому что мы и есть истинная власть.
– Власть? Какая мы власть? Первая, вторая, третья, четвертая? Или, может быть, есть еще пятая?
– Единственная. Мы – это информация на всех, включая друг друга. А тот, кто обладает информацией, обладает властью. Так что, дорогой мой, завтра садись за свое рабочее место и пиши сразу два плана, но не забывай о третьем. О том, который понадобится, когда не станет Главного и тех, кто собрался снести ему голову. Имей в виду две вещи: первое, что события будут развиваться стремительно, и второе – доносить на меня – дело гиблое во всех отношениях. Мне об этом станет известно сразу, а те, кому ты донесешь, вылетят из своих кресел по первой причине, то есть в связи со стремительно развивающимися событиями. Всё ясно, полковник?
Власин отвернулся: его голова была пуста так, как никогда в жизни. Он вдруг вспомнил о том, как попал в Париж: на хвосте у рыбы из глубоководной сибирской реки. Рыбы давно нет, а теперь, по всей видимости, не будет и страны, на территории которой течет та река, в которой обитала несчастная рыба. А в Москве – два сына, старший и младший, и оба не ведают еще, что им предстоит иной путь, чем путь их постаревшего отца. Власин еще не понимал, как это связано между собой, но что-то подсказывало ему, что связано, и что самое главное теперь – не два или даже три идиотских плана, а какое-то важное решение, касающееся его самого, жены и двух сыновей.
Он поднял глаза на Сергеева и просветлел лицом.
– Что? – удивился генерал. – Есть идея?
– Ага! Есть идея! – засмеялся Власин. – Если бы ты знал, какая идея!
– Ну, так скажи, какая!
– Зачем? Думаю, она же пришла и в твою голову. Но ты ведь ее вслух не произносишь! А?
Оба опустили взгляды в тарелку и задумчиво закивали, словно здоровались с останками кролика.