Глава 1. На рассвете дня (Часть 2)
Моё дыхание прерывистое и частое. Я вдыхаю воздух в легкие, сглатываю слюну, словно в первый раз – во рту неимоверно пересохло. Кровь кипит, точно на жарящем солнце, а расширенные глаза бегают по комнате в поисках опасности.
Я смотрю на одеяло, которое лежит на полу, на брата, который снова берёт меня за плечи, и прижимаю подушку к себе, словно пытаюсь закрыть рану. Но раны, ясное дело, никогда и не было. Закрываю глаза и пытаюсь выровнять дыхание. Худо-бедно мне это удается и я снова гляжу на брата. Тот говорит тихо, будто боясь меня лишний раз растревожить:
– В последнее время у тебя зачастили кошмары. Может тебе к врачу сходить, мало ли что. Вдруг это результат операции?
Хват моих рук слабеет, я отпускаю подушку и медленно вожу головой из стороны в сторону.
– Нет, не надо. Это временное, пройдет.
Ал оценивающе оглядывает мое лицо, стараясь понять – уверен ли я сам в своих словах, но проблема как раз в том, что ответ – конечно не уверен. За последние две недели я никак не могу спокойно поспать, под глазами появились черные круги, и я все больше схожу на злого, не выспавшегося енота. Но он оставляет меня от лишних вопросов. Ал встает и выходит из моей комнаты. На пороге он останавливается и повернув голову в бок говорит:
– Приберись и иди умойся, завтрак на столе. Мне пора на работу.
– Хорошо, – только и отвечаю я. ― Я тоже пойду собираться.
Мне хочется отшутиться, но я оставляю эту мысль, зная свое умение шутить и, возможно, сейчас не самый подходящий момент.
Ал закрывает двери, а я встаю и поднимаю исковерканное одеяло с пола. Сначала разглаживаю наматрасник, взбиваю подушку, складываю одеяло дважды и застилаю им постель. Выглядит более-менее прилично.
Затем приходит время провести ежедневную процедуру, к которой я все еще никак не могу привыкнуть. Но зеркала в моей комнате нет, так что приходиться ненадолго зависать в ванной каждое утро. Хоть процедура и сложна, но она, как мне кажется, того стоит. Я выхожу из своей комнаты, на ходу надеваю черную майку и направляюсь в ванную.
Повернув смеситель, поднимаю его вверх легким движением руки. Сую голову под прохладную струю воды, и она смывает весь остаток тумана. С каждой секундой мысли становятся все яснее, и здравый смысл полностью господствует над миром грез. Сейчас тот сон кажется ужасной глупостью, но в те секунды мне так не казалось. Я даже, кажется, по-настоящему почувствовал боль от проткнувшего меня, как пакетик с ватой, ножа – аж мурашки по коже. То ли от холодной воды, то ли от воспоминания. Говорят, что страшные сны не забываются, но я стараюсь забыть их, и как можно быстрее. Но на смену одному приходит второй, на смену второму – третий, и так уже две недели.
Я смотрю на себя в зеркале. Ужасное зрелище. Волосы отросли, теперь лезут в глаза и почти закрывают уши, несколько прядей выбиты и торчат в разные стороны, из-за темного цвета мои глаза кажутся еще более черными. Я больше похож на человека, который страдает психозом, чем на среднестатистического человека.
Одним простым движением я снимаю с себя майку и кладу её на стиральную машину. Преунылым взглядом смотрю на свою грудь и касаюсь правой части. В моем теле сейчас происходят самые разные химические реакции, которые пробует подавлять устройство, что покоится на моем теле. Под подушечками пальцев я ощущаю холодный металл.
Устройство, или «поглотитель эмоций», помогает мне справляться с эмоциями, лучше их контролировать, когда они выходят из-под контроля разума. Это сложное приспособление, что состоит из трех небольших дисков разных цветов, примерно трех сантиметров в диаметре, что обрамлены металлическими кольцами и соединены с моей нервной системой тонкими нитями, дает мне возможно мыслить холодно, когда это нужно, подавлять страх, если есть потребность и скрывать эмоции в нужный момент.
Жаль лишь того, что нельзя подавить воспоминания о том, почему я согласился на операцию…
Я нажимаю на синий диск, и по телу растекается приятный холод, будто внутренности облили прохладной водой. Последнее впечатление о кошмарах канули в небытие и я снова готов к повседневной жизни. На этот раз под подавление попала тревога.
Хватаю полотенце, более не желая смотреть на себя, вытираю волосы и кое-как улаживаю их. Получается ужасно, и я оставляю все как есть – не впервой. Далее быстренько чищу зубы и тихо выхожу из ванной.
Моя следующая остановка – кухня, где меня ждет аппетитный завтрак приготовленный Алом, но все надежды превращаются в пыль, когда я вижу на тарелке пригоревший тост и яичницу (наверное, это должна быть глазунья). Я обреченно вздыхаю, но и понять брата тоже могу. Он работает и все такое, однако мне тоже голодным не сидеть, да и мне тоже через час на работу. В общем, у меня в запасе еще больше часа, так что я собираюсь приготовить что-то, что точно не подействует на мой желудок как активированный уголь.
В одном из шкафчиков нахожу муку и разрыхлитель, из второго беру растительное масло, соль и сахар, а из холодильника молоко и яйца. Смешиваю сухие ингредиенты, чтобы все равномерно распределилось, потом добавляю яйца и молоко, перемешиваю до массы жидкого теста; включаю плиту и кладу сковородку, а далее ложкой выкладываю тесто на сковороду. Кухня наполняется сладким пряным запахом, и через 15 минут на моей тарелке горка панкейков.
Готовка явно не конек Ала, потому готовлю зачастую я, ведь если бы мы ели то, что готовит он, то это было бы похуже активированного угля. Уж я-то знаю, как это.
Наслаждался завтраком я не долго, вновь жалея, что «подавитель» может спрятать лишь эмоции. Появился человек (хотя человек – слишком сильно сказано), который преследует меня повсюду и как всегда тихо, незаметно и в самый неподходящий момент. Поперхнувшись куском блина, я начинаю откашливаться и наконец глотаю этот чертов кусок. Если не умер – то подавился.
– А у тебя зубы не заболят от такого количества варенья?
Леон. Он смотрит на меня и широко улыбается, в то время как я чуть не умер. Причем из-за него же. Кусок панкейка медленно лезет по пищеводу и создает противное чувство, от которого собственноручно хочется разодрать горло и вытянуть его пальцами.
Я отодвигаю стул и подхожу к кухонной поверхности, наливаю воды из чайника и пью залпом. Наконец тесто, будто громадный ком, доходит до желудка и исчезает в нем.
На своей спине чувствую ехидный взгляд Леона, он точно продолжает улыбаться. Зубы бы ему выбить за такие проделки. Однако я беспристрастен.
– Полегчало? – спрашивает он голосом невинной овечки. Так и хочется его шерсть состричь, чтобы лысый ходил.
Я поворачиваюсь к нему, и моя левая скула дергается независимо от меня. Я сжимаю кулак и борюсь с огромным желанием ударить это существо, но не смогу. И дело даже не в разнице сил.
– Полегчало, – полушепотом отвечаю я и снова сажусь за стол.
Беру надкушенный блин и снова отправляю его в рот.
– Жестокий ты, Эл. Так вкусно ешь, что еще немного, и у меня в животе забурчит.
– Угощайся, я не отбираю, – теперь ехидничаю я.
Леон тянет руку, чтобы взять блинчик, однако… Его рука проходит сквозь тесто, он движет ею дальше, и она проникает сквозь тарелку, а потом и сквозь стол. С таким же успехом можно пытаться ухватить воду в ладонь. Он поднимает руку и смотрит на нее, а я продолжаю завтракать, не обращая на него внимания, учитывая, что он – лишь игра моего воображения.
– Плохо спал сегодня? – хмуро задает он вопрос, и в нем нет ни капли ехидства.
– Зачем спрашиваешь, если и так знаешь?
– Отвечать вопросом на вопрос немного не тактично.
– Уж кто бы говорил за тактичность, – язвлю я.
Он кладет локти на стол, притворяясь, что они действительно на нем, и опускает голову подбородком на ладони, переплетенные пальцами. Его глаза вновь прожигают, но теперь не ехидством, а интересом. От этого взгляда мне становится не по себе, и я стремлюсь уйти от него подальше.
Накрываю блины крышкой, чтобы Ал потом смог прийти и перекусить, а подгоревший тост и яичницу я выкидываю в мусорное ведро. Я иду к окну и открываю его – в комнату врывается нежный прохладный ветер, от которого полупрозрачный тюль развивается волнами. Оттянув его в сторону, я смотрю наружу.
Весна уже не за горами, деревья понемногу покрываются свежими зелеными листьями, птицы возвращаются из дальних полетов. Если сравнивать запахи времен года, то мне больше всего нравится запах весны. В нём чувствуется всего понемногу: свободы, счастья, радости и чего только не хочется сердцу. Ветер дует мне в лицо, и я закрываю глаза, слушая звуки снаружи. Тихий звук капель с крыш и веток, машины не спеша разъезжаются в разные стороны, где-то мяукает кошка.
Прерывает меня снова Леон. Он беззаботно проходит сквозь развивающийся тюль, словно это просто частичка воздуха, встает возле меня и спрашивает:
– Как думаешь, было бы здорово отправиться в другой мир?
– Что за глупости, – резко отвечаю я, стараясь не хвататься за эту мысль, но как на зло он продолжает.
– Представь мир, похожий на огромный сад, с бессчётными видами разных зверей и существ, которых ты никогда не видел. В этом мире есть люди, которые живут честно, заботясь об этом саду, бескорыстно, и правильно. Убийств нет, грабежей нет, преступлений – абсолютно никаких – нет, и еще…
– Перестань! – я выкрикиваю, не желая слушать эту пустую болтовню. Красный диск на груди обдал моё тело жаром. – Ты хоть понимаешь, о чем болтаешь? Мир, о котором ты сейчас говоришь – это просто сказочная утопия. Утопия и больше ничего более.
– Утопия, говоришь… – он усмехается, а затем придерживает паузу. – Ну, раз это для тебя «утопия», то почему ты постоянно думаешь об этом? – попал прямо в точку.
Ответ не заставляет долго ждать:
– Помни, я – лишь плод твоего воображения, а значит все твои мысли – мои мысли.
Я снова сжимаю кулак и на этот раз замахиваюсь на него, но мой удар, который должен попасть прямо в цель, проходит сквозь него, словно сквозь летающую груду песка. Он мигом восстанавливается, я собираюсь сказать, чтобы он убирался, и он снова читает мои мысли:
– Еще увидимся, Элиот.
Он исчезает мгновенно, так, как и появился, и следа его не остается. А я опять наедине со своими мыслями. После этого состоятельного разговора я уверен, что они поглотят меня полностью. Это был первый раз, когда поглотитель перестал работать без моего вмешательства. На досуге надо будет сходить к врачу, проверить.
Часы показывают без четверти девятого. Я иду в свою комнату, где из шкафа вытягиваю аккуратно сложенную повседневную одежду: красно-черную рубашку навыпуск в клеточку, черные джинсы и такого же цвета кроссовки на красной шнуровке. Такие простые наряды я предпочитаю абсолютно всему. Как там говориться: «И в пир, и в мир, и в добрые люди.»
Время уже поджимает, и я выхожу из квартиры, закрывая её на ключ. Я живу с братом уже почти целый год. Наши родители не очень хотели отпускать Ала жить одного, потому я был своего рода условием, с которым он мог жить отдельно. Не думаю, что я для него обуза. От материальной помощи со стороны родителей мы отказались, Ал зарабатывает хорошо, да и я приношу немного денег домой. Я готовлю, убираем мы по очереди, у нас полное взаимопонимание, мы не ругаемся, а если нужно принять важные решения – мы обязательно советуемся. Единственная беда в том, что я не только сам не сплю, а ещё и не даю этого и Алу со своими кошмарами. Надо прекращать это, хоть я и не имею понятия как. Поход к врачу должен решить мои проблемы.