К другим новостям
Вячеслав Варванин
Недожурналистика
Я проработал в «Ленте. ру» больше десяти лет – с момента запуска в сентябре 1999-го. Если бы пару лет назад кто-то сказал мне, что я когда-нибудь стану писать про нее мемуары, я бы посмеялся. Интернет-СМИ – не та отрасль, чтобы ее кухня интересовала широкую публику. Ну кто же знал, что финал будет таким громким.
Чего совершенно точно не хочется делать, так это писать хронику. Открыли рубрику, запустили спецпроект, наняли сотого редактора, собрали первый миллион читателей – это никому не нужно. Автобиография «на фоне» и анекдоты из жизни – тем более. Единственное, что может представлять интерес, – это страшные профессиональные тайны. Вот ими и поделюсь.
Начать, пожалуй, все же следует с объяснения, чем мы там на самом деле занимались. Нам и самим-то это стало понятно далеко не сразу, а то представление о профессии новостника, которое существует у читателей, вообще довольно слабо соотносится с действительностью.
Люди, которые приходят в журналистику, обычно полны самых романтических представлений об этой профессии. Сенсационные репортажи с места событий, журналистские расследования, интервью со знаменитыми людьми, командировки в горячие точки, гражданская позиция, миссия, поиск истины, свобода слова… Короче, не жизнь, а кино. Если что, в новостной редакции романтиков ждет большой облом.
Интернет-новости можно отнести к классической журналистике с очень большой натяжкой. Новостники почти не имеют дела непосредственно с людьми или событиями, источниками информации для нас являются ленты информагентств, газеты, телевидение, блоги – или другие такие же онлайн-издания. Практически все, чем занималась «Лента. ру» в первые десять лет жизни, это поиск, выбор и упаковка информации, добытой кем-то другим.
Из этого часто делают ошибочный вывод, полагая работу новостника чем-то второсортным. Даже вполне компетентные интернетчики периодически называли «Ленту» «агрегатором» и страшно удивлялись, зачем нужны десятки редакторов. У менее компетентных «агрегатор» иногда заменялся на «мусоросборник».
На самом-то деле хорошее новостное СМИ делать ничуть не проще, чем традиционное. Другие приоритеты, другой формат, другие проблемы – и другие критерии оценки. Но ощущение второсортности и ущербности все равно периодически охватывало даже самых стойких сотрудников.
Мечта о «настоящей» журналистике, об «эксклюзивах» всплывала за всю историю «Ленты» неоднократно. Впервые мы поддались искушению еще в 2000 году. Был нанят отличный парень Тимофей, куплен за 200 долларов скутер – и у «Ленты» появился свой стрингер. Как он добывал новостные поводы, я сейчас уже точно не помню. Помню, как мы обсуждали план купить на Митинском радиорынке сканер милицейских частот, но, по-моему, он так и остался в проекте. Тем не менее оперативную информацию о происшествиях в городе Тимофей где-то добывал. К сожалению, на выходе чаще всего появлялись сообщения примерно такого вида: «На Юго-Востоке Москвы загорелся гараж. Площадь пожара составила семь квадратных метров. К настоящему моменту очаг возгорания ликвидирован, ведется проливка и разбор завалов. Тимофей А-в, специально для «Ленты. ру».
Я думаю, наш стрингер в такие моменты был на вершине счастья, но вклад в общее дело получался не очень большой.
Вялые попытки самостоятельно добывать информацию не прекращались и в последующие годы, но соотношение усилий и результата каждый раз оказывалось удручающим. (Настоящие собкоры в конце концов все же появились в «Ленте» – когда она повзрослела настолько, что могла позволить себе расширить формат и стать полноценным изданием. К сожалению, ненадолго. Но эта часть ленточной истории прошла уже без моего участия.)
А десять лет назад защитить редакцию от комплекса неполноценности можно было только одним способом – дать ей другую систему ценностей, отличную от журналистской романтической. Тут, конечно, основная заслуга принадлежит Антону Носику, который научил нас словосочетанию «информационный фильтр». Это очень удачное определение «Ленты», поскольку именно в умном выборе и ранжировании новостей заключался один из секретов успеха. Остальные приоритеты следовали просто из названия: новостной лентой, как известно, называется продукт информационных агентств – поток оперативных сообщений. Разница только в том, что агентские ленты представляют собой полуфабрикат для профессионалов – газетчиков и телевизионщиков, а «Лента» с большой буквы была предназначена сразу для конечного пользователя. Поэтому, кроме правильного выбора и оперативности, требовалась еще качественная подача. Эксклюзивность и художественные достоинства текста в той концепции практически не имели значения.
Намного сложнее было понять самому, а потом объяснить следующим, что еще меньше значения имеют такие вещи, как точка зрения, позиция, отношение к происходящему. Очень сложно смириться с тем, что ты никак не можешь гарантировать, да что там гарантировать – повлиять – на достоверность передаваемой тобой информации. В какой-то момент понимаешь, что, если источник врет, ты будешь распространять вранье – просто потому, что единственная альтернатива – промолчать. Разговоры про создание объективной картины в новостях, про написание беспристрастных заметок по нескольким источникам – это сказки для студентов. В реальной жизни отсутствие второго источника – не повод игнорировать новость, а столкновение двух противоположных точек зрения очень редко проясняет картинку, скорее уж запутывает ее еще сильнее. Короче, в какой-то момент на юного новостника обрушивается жуткое, парализующее понимание принципиальной, прямо-таки технической непознаваемости мира.
Это очень опасный момент, именно в этом месте очень хочется совершить большую ошибку: начать нести людям правду. Самостоятельно интерпретировать скудную и слабодостоверную информацию, додумывать, пытаться объяснить читателю, что происходит «на самом деле». После этого у тебя останется мнимый выбор: можно стать честным и искренним объектом чужих манипуляций или честным и искренним городским сумасшедшим, убежденным в собственной правоте, не верящим никому и игнорирующим любую информацию, противоречащую твоим представлениям. Конечно же, это не «или», а «и».
Единственный известный мне способ спасения – поверить в своего читателя. В этого бестолкового, поверхностного, некомпетентного и вообще неприятного типа. Каким-то способом допустить невероятное: что он сам сможет разобраться, где правда, где ложь, где мелкое жульничество из лучших побуждений, – если ты снабдишь его той же информацией, которой обладаешь сам.
Очевидно, что любой мало-мальски опытный новостник способен оценить правдоподобность информации, инстинктивно распознать, когда его пытаются одурачить. Остается, в общем-то, не так много: понять, откуда взялось это интуитивное ощущение, вытащить его на поверхность, отряхнуть и предъявить. Отряхнуть в том числе от своих благих намерений.
По-настоящему честная работа в новостях чем-то напоминает американскую юриспруденцию из романов Гарднера: свидетель в суде обязан говорить только о фактах, которые ему непосредственно известны – без выводов, оценок и интерпретаций. Правда, там еще запрещалось говорить с чужих слов, а здесь только это и можно. Как бы то ни было, каждый раз, когда Гамильтон Бергер пытался помочь присяжным разобраться в недоступном их пониманию деле, кончалось все одинаково.
Как-то слишком претенциозно для производственных мемуаров, правда? Ну и хватит.
Без запятых
Главным фетишем «Ленты» долгое время были заголовки. Можно только позавидовать сотрудникам печатных изданий, в которых допускается полет фантазии – привлекательность газетных заглавий с размером выручки связана несильно. А интернет-издания живут исключительно за счет пользовательских кликов, а значит – «кликабельности» заголовков.
Собственно, потребность в хороших заголовках стала одной из причин моего попадания в «Ленту». В последних числах августа 1999-го, буквально за пару дней до запуска, Носик с первой попытки сманил несколько человек из информационного отдела ИД «Коммерсант» – в том числе будущего главного редактора «Ленты» Галину Тимченко. А наша работа в «Ъ» ровно в том и заключалась, чтобы сортировать ленты информагентств, отбирать важное и озаглавливать покороче и попонятнее – дальше эта выборка уже отправлялась по отделам. По замыслу Носика, варяги из «Коммерсанта» должны были усилить качество продукта: предполагалось, что мы будем придумывать заголовки и так называемые анонсы – краткое содержание новости в один абзац. Этот полуфабрикат сразу бы выкатывался на сайт, после чего другие редакторы добивали его до полного текста. Такое разделение труда не прижилось, но сама технология быстрой выкладки анонса сохранилась и в дальнейшем – как и наш непререкаемый «заголовочный» авторитет.
Простым и очевидным заголовок новости является только на первый взгляд. На самом деле к этой короткой фразе предъявляется множество требований. Он должен передавать главное, не должен содержать лишних подробностей, должен быть событийным, описывать какое-то изменение, а не просто констатировать факт, должен быть достаточно компактным и собранным, чтобы попадать читателю в голову с первой попытки. В итоге оказывается, что озаглавливать новости ненамного проще, чем писать стихи.
Предпринимались попытки формализовать требования: обязательно глагол, обязательно совершенного вида, обязательно прошедшего времени, никаких запятых, никаких придаточных предложений и деепричастных оборотов. Но никакая инструкция не защищает от перлов вида «Спасший застрявшего на дереве кота проходивший мимо мужчина получил в подарок иномарку». Все в порядке, запятых нет. Но что-то настораживает. А заголовок «Майкрософт в понедельник запустит Windows-9», наоборот, нарушает одно из ключевых правил, оставаясь при этом совершенно нормальным заголовком.
Иногда попадались действительно сложные случаи – особенно если интересность новости определяется второстепенными деталями или предысторией. Вот что, к примеру, делать с заголовком «Укравший средства на восстановление храма с помощью дрессированного сурка мужчина приговорен к пяти годам общего режима»? Выкинуть лишние подробности? Но с уходом сурка новость моментально обесценивается. Кучу проблем создавали несостоявшиеся убийцы, потому что «убийцами» называть их уже нельзя, слова «покушенец» в русском языке нет, а все человеческие альтернативы невероятно громоздки. Строго говоря, преступников вообще нельзя называть преступниками до вынесения им приговора, фраза «грабитель пойман на месте преступления» априори незаконна.
Чтобы окончательно испортить жизнь редакторам, у «Ленты» была еще и технологическая особенность: кроме обычного заголовка, у каждой новости существовал специальный параметр RamblerTitle – короткий вариант заглавия с ограничением в 35 знаков (он использовался для показа в рейтинге Rambler Top-100). Тут уже требовались зачатки гениальности.
Сегодня эти проблемы могут показаться смешными: новостные заголовки присутствуют повсюду, а выросшее за эти годы поколение баннерщиков и копирайтеров способно на такие чудеса, которые нам тогда и не снились. Но в каком-нибудь 2005 году в редакции регулярно случались коллективные мозговые штурмы с подключением тяжелой артиллерии вплоть до главного редактора.
Игра в рекрутинг
Чуть ли не самым сложным в строительстве «Ленты» оказался поиск новых сотрудников. Издание расширялось, появлялись новые вакансии, старые сотрудники иногда уходили делать карьеру в другие места. Профессии «интернет-новостник» как массового рыночного явления в начале 2000-х еще не существовало. Это была пограничная специальность – потенциальный «редактор» должен был не только уметь писать, но и быть достаточно технически продвинутым: десять лет назад умение пользоваться Интернетом было отнюдь не само собой разумеющимся навыком. Наконец, от соискателя требовалось, что называется, «общее развитие»: писали мы практически обо всем, поэтому минимальные познания в географии, истории и прочей «матчасти» редактору были нужны не меньше, чем грамматика с пунктуацией.
Кроме объективных сложностей, вызванных дефицитом кадров, рекрутинг осложняла наша собственная неопытность. С энтузиазмом неофитов-дилетантов мы сочиняли невероятно творческие и неформальные объявления о вакансиях и тестовые задания. Сейчас, когда я перечитываю тогдашние творения нашего коллективного эйчар-гения (спасибо «вебархиву», тексты древних ленточных вакансий до сих пор доступны), у меня горят уши. Но тогда это было страшно весело и интересно.
«Работа напряженная и нервная, поэтому на эту позицию рекомендуется претендовать лицам мужского пола, уже достигшим консервативного совершеннолетия, но еще не уставшим от жизни, не имеющим серьезных проблем со здоровьем и временем. Также от сотрудника ожидается готовность проводить на работе столько времени, сколько потребуется, чтобы поддерживать раздел в идеальном состоянии – людям, принципиально покидающим рабочее место в 18:15, просьба не обращаться. Кроме того, вакансия не предназначена для убежденных сторонников здорового образа жизни, которые в стремлении избежать рака легких отравляют жизнь окружающим в вербальной форме», – так мы, например, в ноябре 2002 года искали редактора рубрики «Экономика». Сегодня этот абзац нарушает сразу два закона, а 12 лет назад я даже не понимал, что это, в общем-то, обычное хамство.
Тестовые задания были предметом особой гордости (я и сейчас так думаю). Например, соискателю предполагалось переписать в формате новости басню «Ворона и лисица» или стихотворение «Анчар». Здесь фишка в том, что сразу можно было выяснить, понимает человек, как устроены новости, или нет. В обоих случаях достаточно было всего лишь развернуть повествование, вытащив в начало собственно событие, так называемый «информационный повод» – хищение сыра лисицей или что-нибудь из финала «Анчара» (применение токсинов против соседей или гибель раба-курьера – годились оба варианта). Все остальные обстоятельства попадали в категорию «бэка» («бэкграунда»), описывали предысторию и, соответственно, должны были излагаться уже после. Большинство претендентов этого не понимали и, в лучшем случае, пытались пересказать источник в той же последовательности, но специальным «официальным» «новостным», как им казалось, языком. К тяжелым же случаям относились попытки совместить сюжет источника с текущей новостной конъюнктурой: в «Анчаре» появлялся князь Саддам Хусейн, ядовитый кустик превращался в химическое оружие и т. д.
Тех, кто более-менее успешно продирался через тестовое задание, приглашали на собеседование. Оно на 90 процентов было посвящено оценке того самого «общего развития» – бессистемное интервью, больше всего напоминающее телешоу «Своя игра». Взволнованного кандидата встречала высокая комиссия из пары шеф-редакторов, позже – главреда с парой заместителей, которые поочередно долбили бедолагу на ходу придуманными вопросами. Мой любимый «чем крылатая ракета отличается от баллистической?» коллеги мне припоминают до сих пор, иногда в абсолютно необоснованном фрейдистском контексте.
Нетрудно догадаться, что КПД нашего веселого рекрутинга был не слишком высоким: прослойка людей, готовых терпеть эти издевательства, но при этом на что-то годных, была очень узкой, и поиск новых сотрудников происходил трудно и медленно. Нас можно понять: мы хотели работать исключительно среди симпатичных нам людей, с непременным чувством юмора, без лишних тараканов в голове, с понятным и похожим образом мыслей. Как ни странно, этот абсолютно непрофессиональный подход породил в итоге очень веселую и дееспособную компанию и сделал ленточную редакцию очень уютным местом работы.
Впоследствии, когда редакция разрослась до полусотни человек и кадровая проблема потеряла свой первый номер, мы стали подходить к поиску сотрудников серьезнее и технологичнее: объявления о вакансиях перестали напоминать КВН, тестовые задания сменились оплачиваемыми продолжительными стажировками. Но это уже ничего не могло испортить – новички вливались в устойчивую среду.
Мелкие странности
Примечательно, что в ранней «Ленте» почти не было журналистов, что называется, «по образованию». То ли выпускники журфаков еще не переориентировались на Интернет, то ли еще что-то пошло не так, но те немногие соискатели вакансий, у которых был профильный диплом, нам совершенно не подходили. Со временем аномалия стала менее выраженной, но дипломированные журналисты по-прежнему не составляли в «Ленте» большинства.
А вот кого в «Ленте» всегда было много – так это филологов (покажите мне московский офис, в котором мало филологов, и я скажу, что это банк). Иногда с ними было сложно. Все-таки годы учебы задают свои приоритеты. Как правильно – в Сочи или в Сочах? А если в Мытищах? В Пушкино или в Пушкине? В Косово или в Косове? Патриарх с большой или с маленькой? А папа римский? Выяснение подобных (ну или чуть более сложных) вопросов могло длиться неделями, порой казалось, что именно правильное написание имеет основное значение, а не то, что происходит в этом самом Косово(-е) и с этим самым П(п)апой. Спасало только то, что основной административный ресурс находился в руках у медиков (Тимченко и Носика) или технарей-недоучек (да).
Тем не менее пристальное внимание к языку не только благотворно сказалось на стилистике ленточных текстов, но и очень помогло в некоторых специфических областях. В «Ленте» всегда было много переводных новостей – английский большинство худо-бедно знало, но вот транскрибирование имен и названий… Думаю, что оно до последнего доставляло некоторое количество хлопот, но в начале это был форменный ужас. Привыкнуть, что в японском языке нет «ш», что в испанском j читается как «х», что у корейцев «р» и «н» – одно и то же, а прочтение фамилий вообще лучше делать по специальной таблице, что немецкие умлауты в английской раскладке передаются дифтонгами – и так до бесконечности. Город Хухуй переходил из испанских рук в португальские (становясь Жужуем) и обратно по нескольку раз в год, Иерихон превращался в Джеричо, генерал-майор Гиора – просто в Жору МейГена, Еврейский университет – в Университет Хербрю… Благодаря упрямству наших филологов со временем эту стихию удалось загнать в более-менее приемлемые рамки, в редакции появились словари, на внутреннем сервере – таблицы транслитерации, справочники и инструкции, а главное – возникла привычка задумываться: как же это будет по-русски?
Рассказывая про «Ленту», невозможно не вспомнить ночную смену. На круглосуточное вещание мы перешли в первый же год работы, и тогда начало формироваться это своеобразное подразделение. Ночная работа предполагала намного больше ответственности и самостоятельности – смена была малочисленная, крайне редко в ночь выходило больше двух человек. Естественно, вся она состояла из выдающихся личностей – так или иначе. Самым любопытным были отношения ночников и дневных. Первые поглядывали на своих коллег свысока, вторые возмущались расслабленностью первых. Ночная смена традиционно начиналась с обсуждения того, сколько дневные не успели написать, дневная, соответственно, приходила в ужас от количества пропущенных в течение ночи поводов. Поскольку встречались дневные с ночными редко и ненадолго, большая часть обвинений выдвигалась заочно, что всех вполне устраивало.
Именно ночной смене «Лента» обязана самым смешным (в тот момент мне так не казалось) ляпом за всю свою историю. Давным-давно одному из новых ночников выпало писать новость, где в бэкграунде мимоходом упоминалось о назначении очередного российского премьера. Пока редактор готовил текст, фамилия нового председателя правительства вылетела у него из головы, но чтобы не отвлекаться на ее поиски, он временно вставил вместо нее слово «Пиписькин». А перед публикацией забыл заменить. Редактор спохватился практически сразу, на самой «Ленте» заметка так и не успела появиться. Но, как потом выяснилось, ровно в эти 30 секунд произошла автоматическая отправка rss-потока в сервис «Рамб-лер-Новости», где информация о назначении Пиписькина главой правительства стала всеобщим достоянием. Разумеется, со ссылкой на «Ленту».
Кроме того, с ночной сменой у меня связано переживание личного характера. Строгого начальства (а я тогда был, кажется, шеф-редактором) из меня никогда не получалось; присматривая за ночниками, я спокойно относился и к чаепитиям, и к опозданиям, и к законному желанию одного из двух редакторов поспать пару часов. Но одна девушка все же сумела потрясти меня до глубины души. Когда я глубокой ночью зашел проверить, как у нее дела, то обнаружил, что единственный редактор ночной смены сидит перед монитором и вяжет. Спицами. Считая петли и не глядя на экран. В этом было что-то настолько противоестественное, что я так и не нашелся, что сказать, просто тихонько вышел. Если бы она спала, употребляла наркотики или ушла домой, это было бы, конечно, неприятно, но обыкновенно. Однако она вязала. Не знаю, как объяснить. Просто попробуйте представить себе оранжевое небо, игральную карту зеленой масти или клетчатую собаку.
В остальном наша ночная смена была, конечно, совершенно героическая.
Одно время в редакции была еще одна странноватая должность – «девочка-дебил». Несмотря на дурацкое название, это был очень важный человек – от него зависело иллюстрирование доброй половины ленточных новостей. Дело в том, что в начале 2000-х покупать фотографии у агентств или у фотографов-фрилансеров никому даже не приходило в голову – всемирная борьба за авторские права только начиналась. Все, что можно было найти в Интернете, автоматически считалось бесплатным и общим, потому что оно «лежит в открытом доступе». Поэтому мы довольно долго просто воровали фотографии, совершенно не задаваясь ни моральной, ни юридической стороной вопроса. Честно ссылались на источник и были уверены, что все делаем правильно. Впрочем, покупку иллюстраций мы бы все равно не осилили, так что, всплыви тогда моральные проблемы, мы бы от них просто отмахнулись.
Конец ознакомительного фрагмента.