Вы здесь

Дорогами войны. Разгром «армии мстителей» (И. А. Плиев, 2015)

© Плиев И. А., наследники, 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2015

Сайт издательства www.veche.ru

* * *

Разгром «армии мстителей»

Перед броском к Одессе

Село Сухой Еланец, где утром 18 марта 1944 года расположился штаб нашей конно-механизированной группы, лежит в широкой балке. Если пойти по ней на юг – выйдешь к морю. А стоит подняться на крутобокий западный берег и посмотреть вокруг, как увидишь целый массив сел и хуторов: Леонополь, Ново-Шмидтовка, Красно-Владимировка, Суворовка, Буденовка, Ново-Зиновьевка. Это – район сосредоточения конно-механизированной группы. Здесь идет напряженная работа: спешно ремонтируются танки, самоходки, автотранспорт, вооружение; чинятся обувь, обмундирование, амуниция, снаряжение конского состава; в полевых банях моется личный состав, тут же дезинфицируют и стирают белье. Сюда по большакам и по полевым дорогам подтягиваются тылы полков, дивизий, корпусов, подходят маршевые роты с новым пополнением, ремонтеры подводят свежий консостав для кавалерийских соединений. Артвооруженцы подвозят оружие и боеприпасы – все это по мере прибытия направляется на доукомплектование кавалерийских, стрелковых, артиллерийских, танковых и специальных частей.

Наряду с этой работой идет напряженная боевая и политическая подготовка к предстоящим боям. Во всех частях прошли партийные и комсомольские собрания. И хотя повестка дня нацеливает партийные организации на обеспечение выполнения боевых задач, разговор, как правило, начинается с факторов массового героизма в только что закончившейся рейдовой операции.

6 марта с плацдармов на реке Ингулец началось наступление 3-го Украинского фронта под командованием генерала армии Р. Я. Малиновского. Войдя в прорыв, конно-механизированная группа – главные подвижные войска фронта (4-й гвардейский Сталинградский механизированный и 4-й гвардейский Кубанский кавалерийский корпуса) – на одном дыхании совершила рывок к Новому Бугу и уже 8 марта овладела им. 6-я немецкая армия генерала Холлидта из группы армий «А» оказалась рассеченной на две части. Это была та самая 6-я армия, которая, попав в ноябре 1942 года в окружение под Сталинградом, была наголову разгромлена и частично пленена советскими войсками. Но вскоре ее номер был присвоен, в сущности, новой армии, занявшей оборону по реке Миус. Один из пленных офицеров рассказывал, что Гитлер лично беседовал с генералом Холлидтом при его назначении на пост командующего армией и якобы заявил: «6-я армия – это армия героев нации. Она будет жить и сражаться». Именно эта оперативная группа немецко-фашистских войск была названа «армией мстителей». Но 6-я армия не оправдала своего назначения. Возродившись, она сразу попала под удар советских войск. Ее гнали до Днепра и били, как говорится, в хвост и в гриву, и теперь она вновь – в третий раз! – оказывалась под мощными ударами войск 3-го Украинского фронта.

…От Нового Буга конно-механизированная группа неожиданно для противника круто повернула на юг, огненным смерчем прошла по его тылам и 12 марта вышла к Ингульцу с запада, южнее Снигиревки. Рассеченная надвое, 6-я немецкая армия оказалась под угрозой окружения в районе Березнеговатое, Снигиревка. Войска конно-механизированной группы бились насмерть с отчаянно рвавшимся из кольца противником вплоть до 17 марта. Соединения группы громили разрозненные части 6-й немецкой армии, а вечером того же числа пришел приказ – переправиться на западный берег Ингула и сосредоточиться там для приведения группы в полный порядок.

На митингах зачитывали поздравления Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного, Маршала Советского Союза Василевского, генерала армии Малиновского и Военного совета фронта. Вот выдержка из телеграммы, присланной на мое имя товарищем Буденным: «Поздравляю весь личный состав с блестящей победой, одержанной вами в районе Новый Буг… Блестящие действия казаков-кубанцев по разгрому немецко-фашистских войск будут вписаны золотыми буквами в историю Красной кавалерии…» Семен Михайлович выражал уверенность, что казачья гвардия будет и в дальнейших боях показывать образцы боевой удали и массового героизма. Новая волна митингов была вызвана присвоением 30-й Краснознаменной кавалерийской дивизии наименования Новобугской и награждением 9-й и 10-й гвардейских дивизий орденом Суворова.

Словом, велась большая и напряженная работа, которая в донесении определялась одним коротким выражением: «Войска группы приводят себя в порядок в интересах предстоящей наступательной операции».

В эти дни мне пришлось побывать почти во всех полках кубанцев и сталинградцев. И что бы казаки и танкисты ни делали, главная тема их разговоров – прошедшие бои. Это неиссякаемый источник рассказов о самых удивительных подвигах личного состава.

По пути в Леонополь (там стояли два полка 10-й кавдивизии полковника Гадалина) мы проезжали мимо казаков, ремонтировавших конское снаряжение. Они удобно устроились возле уцелевшей стены разбитой хаты и, ловко орудуя шилом и дратвой, вели о чем-то оживленный разговор. «…Принят в партию посмертно», – услышал я обрывок фразы и невольно натянул повод своего рыжего дончака. Казаки, увидев меня, встали. Я слез с коня, подсел к ним и спросил:

– Кого приняли в партию посмертно?

– Да це ж нашего гвардии лейтенанта Винокурова, что погиб в Бармашово. Добрый був хлопец. Грудь – во! И крутая, ну… як у вашего коня. Говорят, с одного удара вбивал сваю заподлицо с водой. А голосина – два Шаляпина разом. Душа була, як солнце – одинаково добрая для всех. Ну, конечно, всякие там микробы на солнце гибнут, это само собой. Ворвались в тот день фрицы в Бармашово, а пробиться на запад не могут. Стало на их пути подразделение лейтенанта Винокурова. Дело доходило до рукопашной. Ох и нарубал он их, як пшеницу в косовицу. Пробились гитлеровцы на флангах и окружили подразделение. И видно, уже сами не рады стали, да раскружиться не могут. Так и бились весь день. Все погибли, один лейтенант остался – с оторванной рукой, с изуродованным лицом, но живой. Поднялся он с саперным топором в руке навстречу фрицам да как запоет: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…» Фрицы от одного вида его в ужасе кинулись кто куда. Так и помер, не допев песни, на ногах помер, стоя. Потом уже упал. – Казак смолк. Молчали все, потрясенные его рассказом. – Вот, разбирали его заявление в партию… Погиб он, как коммунист. Приняли в партию посмертно.

В штабе дивизии я встретил начальника политотдела полковника Костина и спросил о лейтенанте Винокурове. Его светлые глаза затеплились. Он мягким движением руки откинул полу шинели и, опуская руку в карман брюк, сказал:

– Парткомиссия утвердила решение партийной организации саперной роты считать лейтенанта Винокурова членом партии с момента подачи заявления. – Он вытащил из кармана блокнот. – Имею привычку записывать… Подробности его гибели вы знаете?

– Да. Говорят, он был богатырем.

– Настоящий богатырь, не знающий страха воин. До последних минут жизни он вел дневник. Вот посмотрите.

Я взял блокнот и прочел: «Немцы пьяны, лезут напролом… Казаки – народ, не знающий страха в борьбе. Игнатенко уничтожил 11 немцев, Иващенко – 9 немцев. Бенацкий ранен, но дерется с прежней яростью…

Немцы лезут с диким остервенением. Мы окружены. Отбито 10 атак. Нас осталось семь человек. Будем биться до последнего. Пусть знают, как дерутся казаки-гвардейцы».

Блокнот начальника политотдела был заполнен примерами подвигов. Вспомнилось единоборство пулеметчика зенитной установки сержанта Петухова с тремя стервятниками Ме-110. Раненный, он сбил одного «мессера» и помог казакам отбить атаку.

– Вы знаете, товарищ командующий, – заметил Костин, кладя блокнот на место, – нам не приходится особенно-то организовывать пропаганду подвигов и массового героизма. Если казак увидел удаль молодецкую своего товарища, не успокоится, пока все об этом знать не будут. Да еще и в станицу напишет, «какой есть его друг, а в бою – названый брат».

И действительно, в дни подготовки к новой наступательной операции мы узнали много удивительных, героических историй. Рассказывали о любимце казаков парторге эскадрона отважном лейтенанте Джигирее. В бою под Михайловкой он с противотанкистами отражал сильные контратаки немцев. Пуля сразила его, но возле него нашли смерть несколько десятков гитлеровцев. Из уст в уста передавали о новом подвиге Героя Советского Союза младшего лейтенанта А. К. Каштанова. Под Снигиревкой его батарея отразила неоднократные атаки танков. Просматривая выпускаемую политотделом танкового корпуса газету «Сталинград», я обратил внимание на очерк Миколы Рудя «Двое из танка № 17». Очерк большой, на всю страницу. Быстро пробежал его. Так и есть, – танк врывается в населенный пункт и, стремительно маневрируя, расстреливает скопления пехоты, подминает орудия, ударом брони разрушает автомашины, сеет панику, ужас и смерть в рядах противника. Схватываю строки: «Сивков спокойно написал на клочке бумаги потрясающие по силе убеждения и великой правды слова: «В крайнем случае погибнем, но в плен не сдадимся… Оставляем для себя по 2–3 патрона».

Я тут же позвонил командиру корпуса генералу Танасчишину и спросил:

– Значит, не вырвался из Снигиревки младший лейтенант Сивков?

– Вырвался, товарищ командующий.

– Как? Ваша газета пишет, что погиб.

– Это случилось уже в селе Явкино. Он повторил свой беспримерный подвиг. Поздно вечером 14 марта ворвался в село и, маневрируя по улицам, создал видимость действия целого подразделения. Поднялась паника. На улицах возникли пробки, пустозвонная стрельба, крики… А танк врывался в места таких скоплений и вершил правосудие над фашистами. Но случилось несчастье. На окраине села танк попал в противотанковый ров. Оставшиеся в живых Сивков и его радист Крестьянинов отбивались, как истинные сталинградцы. Но сами понимаете… Только не самоубийством все кончилось, как говорили. Связали они все имеющиеся у них противотанковые гранаты и взорвали себя. Это, видимо, потому, что гитлеровцы в конце концов облепили танк и стали агитировать их сдаться. В тот момент, когда на танк забрался какой-то чин, знавший русский язык, танк взорвался… Еще один момент, товарищ командующий. Одну минуту… – пауза. – Вот, Исса Александрович, последние строки дневника читаю: «Просим сообщить родным и товарищам, что мы выполнили свой долг перед любимой Родиной…»

– Трофим Иванович, прошу вас представить мне материалы на посмертное присвоение товарищам Сивкову и Крестьянинову звания Героя Советского Союза.

– Уже готово, товарищ командующий, сегодня представим. Забыл доложить: наши разведчики, первыми ворвавшиеся в село, увидели, как досталось фашистам от советского танка: одних убитых – более сотни, десятки развороченных автомашин, повозок и многое другое.

И всюду, где бы мне ни приходилось бывать в эти дни, рассказывали о лихих атаках и маневрах, об ударах из засад и о дерзких налетах на вражеские колонны, о кровавой косовице под Березнеговатым и Снигиревкой.

…20 марта в помещении местной школы было людно и шумно. На стенах широкого коридора, который, видимо, служил школьникам местом для проведения торжественных мероприятий, висели схемы прорыва и боев за узловые пункты рейдовой операции. До начала совещания командиры корпусов, дивизий и полков, их заместители и начальники политотделов, штабов и другие руководящие генералы и офицеры стояли на улице группами, покуривали и шумно беседовали о том, как неотвратимо рушится «конгломерат племен и народов» – империя Гитлера. Слышен голос начальника политотдела Кубанского кавалерийского корпуса полковника Карева:

– Читали заявление английского министра авиации Синклера? Он утверждает, что за первые три месяца этого года на Германию сброшено сорок восемь тысяч тонн бомб. Гитлеровцы ответили только двумя с лишним тысячами тонн.

– Это потому, что бомбы, запланированные для них, переадресованы на наши головы, – резко заметил кто-то.

– Вот-вот, а то ведь Синклер намекает, что это заслуга противовоздушной обороны Англии.

У собеседников, оседлавших длинную скамейку, другая тема, их беспокоит открытие второго фронта.

– Пока союзники соберутся его открывать, это будет уже третий фронт, – убежденно говорит генерал Головской.

– Кому ты отводишь роль второго фронта? Он, собственно, уже возник в Югославии. Скоро произойдет взрыв народной войны против фашистов в Чехословакии и Румынии, Болгарии, Польше, Венгрии и в других странах Европы.

– В Румынии руководство «Патриотического антигитлеровского фронта» уже опубликовало свою программу. Вот слушай. – Полковник Хоруженко разворачивает маленькую, в один лист, корпусную газету и читает: «Первое – немедленный выход из германской войны и присоединение к демократическим странам. Второе – изгнание немцев из Румынии. Третье – свержение правительства Антонеску…» Остальные пункты в таком же духе.

Собеседники обсуждают судьбы Европы, тонко понимая «бумеранговую» политику наших союзников и ясно представляя перспективы и трудности нашего пути к победе.

Мне было приятно начать разбор с поздравлений по поводу убедительной победы в рейдовой операции и награждений присутствующих боевыми орденами. Для пользы предстоящей наступательной операции основное внимание обращалось на недостатки, имевшиеся в управлении войсками и боевыми действиями в ходе проведенной рейдовой операции. Но надо сказать, что частично они порождались причинами, не зависящими от командования соединений и конно-механизированной группы. Значительные коррективы в управление и в ход боевых действий вносило отсутствие надежного воздушного прикрытия. Был такой случай. Ставлю по радио боевую задачу генералу Танасчишину. Связь внезапно прерывается. Оказывается, бронетранспортер с радиостанцией разбомбили. Комкор чудом остался жив. Посылаю к нему самолет связи По-2, последний из оставшихся в группе. Но и его сбили «мессершмитты». Время потеряно.

Авиация немцев изматывала наши части непрерывными бомбоштурмовыми ударами, а мы не могли противопоставить ей нашу истребительную авиацию. Только ночью мы развивали боевые действия в полную мощь и наверстывали упущенное. Если бы конно-механизированная группа имела надежное прикрытие с воздуха, то все свои задачи мы выполнили бы во много раз успешнее и по времени, и по оперативным результатам.

Многих неприятностей можно было бы избежать, если бы некоторые приданные мне командующим войсками фронта истребительно-противотанковые артиллерийские полки не отставали в ходе рейда из-за сильной распутицы. А какие оперативные возможности открылись бы перед нами, если бы успел подойти приданный группе танковый корпус и другие части усиления.

Впрочем, обо всем этом на разборе я не говорил. У нас было что обсудить из категорий субъективного характера.

Но, откровенно говоря, несмотря на серьезный, острый и принципиальный разбор недостатков, они воспринимались всеми под впечатлением высокой оценки, которую дали рейдовой операции командующий войсками фронта генерал армии Р. Я. Малиновский и представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза А. И. Василевский. Об этом говорили наполненные сдержанной гордостью глаза сидящих в зале генералов и офицеров – людей, хорошо знающих цену жизни и смерти, цену борьбы и победы. Да и моя настроенность была, видимо, на одной со всеми волне. Совершенно другая атмосфера возникла, когда последовали указания, нацеливающие на подготовку к предстоящей наступательной операции.

21 марта 1944 года на командный пункт конно-механизированной группы прибыли представитель Ставки Верховного Главнокомандования, командующий войсками 3-го Украинского фронта, командующий военно-воздушными силами фронта и другие руководящие работники. Все произошло внезапно. Короткая радиограмма… И вот на обычную поляну за селом через равные промежутки времени приземляются один за другим несколько самолетов По-2. Из первого выходит командующий военно-воздушными силами фронта генерал-лейтенант В. А. Судец. Стройный, худощавый и энергичный, он выглядит молодо. Владимир Александрович оживленно приветствует меня и, не дав опомниться, начинает говорить о наболевшем.

– Знаю, Исса Александрович, что вы мысленно наносите страшнейшие «бомбовые удары» на мою голову, но поймите: совершенно дикая грязь, аэродромы развезло до предела.

Я перехватываю его мысль.

– Все понимаю, Владимир Александрович, но когда строится дом, обязательно возводится крыша…

Мы с удовольствием прервали неприятный для обоих разговор. На посадку шел самолет командующего войсками фронта. Генерал армии легко спрыгнул с крыла, показывая завидную молодцеватую упругость мышц. Он с теплой улыбкой принял мой рапорт, сказал весьма приятные слова поздравления по поводу только что проведенной рейдовой операции и, дотронувшись до плеча, как бы раздумывая, произнес:

– Чтобы успешно осуществить идею мощного удара с фронта, необходим был взрыв изнутри, но его-то нам и не хватало. Конно-механизированная группа в этой операции произвела такой взрыв. Готовьтесь, Исса Александрович, мы запустим такую же «мину» на Одесском направлении.

Тем временем на наш импровизированный аэродром-поляну сел самолет представителя Ставки маршала Василевского. Маршал не стал выслушивать рапорт. Взял меня под руку и, направляясь к машинам, сказал:

– С особым удовольствием поздравляю вас с высокой правительственной наградой – орденом Ленина.

…Хата, в которой находилась моя «резиденция», стояла почти на выходе из села – невзрачная, в одну просторную комнату. В ней было подготовлено все необходимое для работы.

Маршал прямо с порога начал развивать свои мысли о предстоящей наступательной операции.

– Слушайте внимательно, – предупредил он. – Войска 3-го Украинского фронта выходят к Южному Бугу. Этот рубеж обороняют немецкие войска, заранее подтянутые сюда из оперативной глубины. Они и составили третье, ухудшенное «издание» 6-й армии. Общая картина ее боевых порядков такова: 44-й армейский корпус занимает предусмотренный плацдарм – «укрепленный район Николаев» и южнее. Западный берег лимана обороняет 72-й армейский корпус особого назначения. По нашим сведениям, ему подчинены 15-я немецкая, 4-я и 24-я румынские пехотные дивизии и 5-я авиаполевая дивизия. На участке от Петровского до Терноватого «благоустраивается» 17-й армейский корпус. В его состав включены боевые группы 30-й и 9-й пехотных дивизий. Наконец, к югу от Вознесенска – 29-й и 59-й армейские корпуса, а также соединения армий «А». Правое крыло группы армий «А» составляет 3-я румынская армия. Командующий 6-й армией Холлидт сосредоточивает усилия на создании трех предмостных плацдармов: Вознесенск, Трихаты, Николаев. В глубине воздвигается несколько оборонительных полос. Особенно торопливо оборудуются рубежи рек Тилигул и Днестр. 2-й Украинский фронт под командованием генерала армии Конева получил приказ нанести удар левым крылом на юг вдоль Днестра, охватывая с севера группу армий «А» генерал-фельдмаршала Клейста, а заодно и часть войск генерал-фельдмаршала Манштейна.

Наша танковая группировка – магнит, который притягивает к себе силы противника. Так вот, чтобы не дать возможности перебросить к северу часть сил из группы «А», принято решение возобновить наступление войск 3-го Украинского фронта в общем направлении на Одессу.

Маршал Советского Союза откинул со лба прядь волос и кивнул командующему фронтом:

– Ставьте задачу, Родион Яковлевич.

Малиновский вполне серьезно, как будто от этого зависело, какую задачу он поставит, спросил:

– Обедом кормить будете?

– Лучшие казачьи блюда. Сервировка современно-полевая.

– Тогда звоните своему соседу генералу Чуйкову, вместе пообедаем.

Наш разговор с командармом 8-й гвардейской был коротким.

– Здравствуйте, Василий Иванович, у меня большое начальство. Советую с собой иметь… отменный аппетит. Как, поняли меня? Прием.

– Понял правильно. Через мгновение буду, – ответил он и положил трубку.

Малиновский довольно улыбнулся.

– Ну, а теперь продолжим. 46-я и 8-я гвардейская армии сегодня ночью должны расширить плацдармы в районе Троицкое, Новая Одесса. Конно-механизированная группа в случае успеха вводится в прорыв в полосе 8-й гвардейской армии. Задачу мы в дальнейшем уточним, а пока отрекогносцируйте маршруты и переправы, установите связь с соединениями первого эшелона и приведите свои войска в полную боевую готовность. Следует иметь в виду, что за рубеж Южного Буга немцы будут драться с предельной решительностью. Потеря его означала бы для них, во-первых, полную изоляцию, а значит, неизбежный разгром крымской группировки; во-вторых, мрачную перспективу потери так называемой «Транснистрии», а это, в свою очередь, оголяет морские коммуникации между Крымом и Турцией, Румынией и Болгарией.

Пока мы обсуждали возможные варианты ввода в бой конно-механизированной группы, цели и задачи рейдовой операции, прибыл генерал-полковник В. И. Чуйков. Мы быстро согласовали с ним вопросы взаимодействия, договорились с генералом Судецом об авиационном прикрытии конно-механизированной группы при вводе ее в прорыв и в период рейда на Одессу. Закончив работу, мы продолжали разговор за обеденным столом. Он определялся, конечно, интересами надвигающихся событий.

– Представьте себе, – с жесткой иронией говорит маршал Василевский, – мы «вторгаемся» в пространство, наименованное его превосходительством маршалом Ионом Антонеску трескучим словом «Транснистрия». Одесская область и вдруг – «губернаторство Транснистрия».

– Кто там у них сидит на этом «троне»? – спросил Василий Иванович.

– Есть такой профессор Георгий Алексяну. Он назначен губернатором еще в августе 1941 года. Этот прохвост классического типа обосновал необходимость пуска механизмов Одесского порта для вывоза в Румынию промышленного оборудования и сырья с оккупированной территории. Антонеску через своего вице-секретаря по делам морского флота контр-адмирала Н. Пейша распорядился выделить для этой цели десятки миллионов лей. И если бы не партизанское движение в районе Одессы и действия партизанских отрядов одесских катакомб, уверяю вас, вся промышленность города была бы вывезена в Румынию. Неудовлетворенный «мягкотелостью» профессора, Антонеску заменил губернаторство Алексяну военной диктатурой Потопяну. Сейчас бешенство румынской охранки, так называемой «сегуранца», и военно-полевого суда – «куртя марциала», руководимых абвером и гестапо, достигло кульминации.

– Одесские партизаны сообщают, – дополнил комфронта, – что особенно свирепствует командующий войсками города Одессы генерал Н. Гинерару. К нам попало интересное донесение, в котором полковник Ника, префект жандармерии, с застенчивой сдержанностью пишет командиру 12-й пехотной дивизии, что жандармские отряды не в состоянии стать хозяевами положения в городе.

– Да, они в Одессе находятся действительно на положении того премудрого пескаря, который «жил – дрожал и умирал – дрожал». Вспомните, как в прошлый ноябрьский праздник на колокольне Успенского собора взметнулось Красное знамя.

Так за беседой мы уверенно справились с немудреным, но, прямо скажем, мастерски приготовленным обедом. После обеда высокое начальство улетело на КП фронта. Надвигались исключительно важные события.

Вперед, на Одессу!

В эти дни танкисты и казаки били челом двум «богам»: солнцу и генералу Судецу. И даже байку такую пустили: «Если солнце подсушит землю, а Судец «закроет» небо, ох и разгуляются казаки-кубанцы на тылах фашист-германцев». Нашлись и такие, что уже начали слагать песню:

По радио мчатся победные вести.

Казачья волнуется кровь.

Вперед, на Одессу – наш город чудесный…

Кто его знает, правда это или нет, но старики рассказывают, что, когда казак бьет да еще песню слагает, – душа его в великой решимости пребывает, к славе своей готовится.

Умеют хорошие слова найти старые казаки, когда возле них удалая молодежь собирается. Готовят их к тяжелым испытаниям. Очень внимательно слушают они на собраниях и митингах, но сами гуторят только у костра, попыхивая трубкой, или когда соберутся у походной кухни. Перед боями старые казаки становятся говорливыми. А дела предстояли действительно трудные.

Дело в том, что пространство между Южным Бугом и Днестром буквально заштриховано с севера на юг ветвистыми оврагами, балками, лощинами, реками, речками и ручьями. Крутое, холмистое правобережье и заболоченные долины создавали для нас большие трудности в форсировании реки и в то же время облегчали противнику оборону. Населенные пункты в здешних местах ютятся главным образом на западных скатах балок, лощин и рек, поэтому могут служить опорными пунктами, прикрывающими дорожные направления. Следовало также учесть, что в рейдовой операции мы рассчитываем в основном на грунтовые, проселочные и полевые дороги и колонные пути, а они во время дождей раскисают не меньше черноземной целины.

Радиостанции смонтировали в бричках-тавричанках; все, что возможно – вьюки, брички, тачанки, – загрузили боеприпасами без всяких норм. Усилили медико-санитарные эскадроны бричками (раненых в рейде приходится возить с собой), на первый случай эти брички тоже загружали боеприпасами. В танковых частях каждый танк, кроме основной заправки горючего и боекомплекта, дополнительно пристраивал по бортам по две бочки горючего и масла, а на моторном люке (так, чтобы не закрывать жалюзи) – до двадцати ящиков со снарядами. Все автомашины были подготовлены для повышенной проходимости.

Словом, все делалось с учетом опыта уже проведенных операций.

27 марта 1944 года. Конно-механизированная группа все еще в прежнем районе и в полной боевой готовности. А под Троицким и Новой Одессой продолжаются жестокие бои, но время, когда можно будет бросить подвижную группу войск вперед, в прорыв, еще не настало. Только в конце дня почувствовалось приближение кризисного момента. В 17.00 мне подчинили 42-ю истребительную артиллерийскую бригаду, находившуюся в Новом Буге, 3-ю зенитную дивизию малокалиберной зенитной артиллерии и два полка «катюш», находившиеся в Новой Одессе, другие части. А буквально через 40 минут было получено боевое распоряжение – выдвинуться в район населенных пунктов Васильевка, Ново-Украинка, Отрадовка.

Под покровом ночи войска конно-механизированной группы сосредоточились в новом районе. Обстановка изменилась. На правом крыле фронта 57-я армия генерал-лейтенанта Н. А. Гагена и 37-я армия генерал-лейтенанта М. Н. Шарохина еще ночью прорвали оборону противника между Константиновкой и Вознесенском. Там обозначился успех, но напряжение боев не спадало. Во второй половине дня командующий войсками фронта поставил нам новую боевую задачу: к утру 29 марта сосредоточиться в районе Александровки и Вознесенска, переправиться по мостам 37-й армии и наступать в общем направлении на Березовку, Раздельную.

К утру следующего дня мы должны были захватить район Березовки. Это боевое распоряжение выдвигало целый ряд совершенно новых неотложных задач, что требовало от войск новых усилий.

Когда густые сумерки погасили багровый закат и в небе тревожно замерцали первые звезды, началось движение к переправам 37-й армии. И снова дорога превращается в какое-то чудовище, издающее скрежет и скрип, рокот и храп. От всего этого в голове стоит сплошной гул, временами он куда-то проваливается, и тогда наступает тишина, мысль переносится к переправам и дальше к Березовке, Раздельной и к Одессе.

В полночь мы прибыли в село Болгарюц. Тут выяснилось, что в отведенном для форсирования районе готовых переправ на Южном Буге нет. Высланные заранее группы инженерной рекогносцировки обшарили каждый метр реки и в полной растерянности доложили эту тревожную весть. Нужно было немедленно уточнить обстановку. Пришлось срочно послать генералу Корженевичу лаконичный запрос: «Прошу уточнить, где и какие переправы возведены или возводятся на участке Александровка, Вознесенск». Когда был получен ответ, то оказалось, что имеется лишь одна переправа в совершенно другом районе, около села Акмечеть. Здесь был наведен односторонний тяжелый понтонный мост. Через него переправлялся 23-й танковый корпус. Вслед за танковым корпусом мы ускоренным темпом двинули на переправу 4-й гвардейский Кубанский и 4-й гвардейский Сталинградский корпуса. Переправа шла быстро и организованно.

К утру в районе Александровки скопилось три корпуса, много дивизий, бригад и частей, артиллерия и тылы 37-й армии. Мне стоило большого труда пробиться к переправе. Командир корпуса генерал Ахматов был в отчаянии.

– Понимаете, первый же танковый полк расшатал мост, у некоторых понтонов вырвано дно, одна самоходка затонула. Пришлось приостановить переправу, чтобы отремонтировать и усилить его, – выпалил он на одном вздохе и с досады хлопнул по кожанке. Его серые глаза метнули искры, а скулы побледнели от напряжения.

Я взглянул на свои пылевлагозащитные. Стрелки показывали 10.40. Значит, только вечером возобновится переправа танкового корпуса, и приблизительно в полночь мост освободится для остальных корпусов и дивизий.

На подходах к переправе начали создаваться пробки. Хорошо еще, что погода резко ухудшилась, густая низкая облачность затруднила действие вражеской авиации. Однако на случай налета вражеской авиации все соединения и части пришлось несколько отвести от реки, рассредоточить и замаскировать. Зенитные части развернулись для прикрытия района переправы. Были приняты все меры для ускорения ремонта моста, но фронт работ был слишком узок.

Перед вечером, часов в пять, на переправу прибыл генерал армии Малиновский. Я доложил о реальных возможностях при ремонтных работах и о намечаемых сроках переправы войск. В связи с этим командующий войсками фронта уточнил задачу генералу Ахматову. Он должен был с утра начать наступление в стыке между 37-й и 46-й армиями, которые успешно продвигались вперед.

– С вами, Исса Александрович, условимся так, – сказал командующий фронтом. – Задача остается прежней – рассечь 6-ю армию немцев по линии Березовка – Раздельная. Исходный рубеж остается также прежним – Авангард, Новый Хутор, Цветков. Но начало действий с исходного рубежа не по времени, а по радиосигналу, например «999-марш», повторенному трижды. Как только группа закончит переправу и сосредоточение, давайте этот сигнал и – вперед. Войска первого эшелона будут знать, что конно-механизированная группа своими главными силами перешла в решительное наступление. В оперативной обстановке на фронте соседей вы будете своевременно ориентированы.

– Для изучения обстановки в полосе ввода в бой от каждого корпуса и кавалерийских дивизий в войска первого эшелона направлены оперативные группы офицеров.

– Правильно сделали. Поторопитесь с переправой. Завтра не позднее середины дня надо начать движение.

Командующий войсками фронта уехал.

Танки конно-механизированной группы нам удалось переправить засветло. Затем пустили кавалерийские дивизии и мотопехоту бригады Завьялова и механизированных бригад. Нагрузку на мост дали предельную. Все шло в хорошем темпе, организованно. Правда, нашелся один чересчур ретивый казак, который со своей одноконной бедаркой старался пробраться на мост раньше всех. Среди огромного потока войск он делал умопомрачительные зигзаги, протискивался, пробивался, умолял… Сначала это даже забавляло. Но когда из-за него стали возникать пробки и беспорядок, начальник переправы приказал ему двигаться в темпе колонны. Тогда он тут же обратился прямо ко мне.

– Не могу, товарищ командующий, – взмолился казак, – старшина приказал быть у него на той стороне с горячей пищей в 7.00. Вы уж дозвольте мне пробиться.

Только что доведенные до бешенства казаки разразились раскатистым хохотом. Не сдержался от улыбки и я. Ездовой воспринял это по-своему и рванул с повозкой вперед…

Уже совсем рассвело, когда мой передовой командный пункт двинулся на правый берег. Ехали мы верхом между автомашинами. Настил прогибался, упругие потоки воды перекатывались через него, было далеко не безопасно. На правом берегу послышались крики. Остановился. Оказывается, на середине реки с моста сбило бричку. Она быстро погрузилась в воду и потянула за собой коней. Ездовой тщетно пытался выпрячь их. Сильным течением их относило вниз. Какой-то казак скинул шинель и с ножом во рту бросился в воду. Он быстро догнал лошадей, обрезал нагрудники и постромки. Лошади, почуяв облегчение, поплыли к берегу. С ними, ухватившись за гривы и хвосты, выплыли и казаки. Ездовым, не покинувшим в беде своих коней, был казак Зубенко. Поразительнее всего было то, что он почти не умел плавать. Выручил его казак Гнедов. Героев переправы быстро переодели в сухое белье и дали по чарке – согреться.

К середине дня переправа в основном была закончена. В 14.00 в эфире появился радиосигнал «999-марш». Из Александровской излучины Южного Буга начали движение предбоевые порядки конно-механизированной группы. 14-я, 15-я гвардейские механизированные и 36-я танковая бригады, составившие первый эшелон мехкорпуса, развивали наступление на правом фланге через Доманевку, Мостовое для удара по Березовке с севера. Его открытый правый фланг обеспечивала 13-я гвардейская мехбригада. Остальные силы корпуса эшелонировались в глубине, чтобы иметь свободу маневрирования и возможность наращивания удара из глубины. Дивизии кавалерийского корпуса со своими средствами усиления наступали левее на более широком фронте. 10-я гвардейская кавалерийская дивизия под командованием полковника Гадалина через хутора Барышовка, Долгие Могилы, Кудрявцев, Трохмана наносила удар по юго-восточной части Березовки, а затем должна была захватить рощу в изгибе железной дороги и станцию. 9-я гвардейская кавдивизия генерала Тутаринова нацеливалась в обход Березовки с юга с таким расчетом, чтобы к исходу 30 марта овладеть населенными пунктами Владиславка и Викторовка. 30-я кавдивизия генерала Головского наступала во втором эшелоне корпуса уступом влево за дивизией генерала Тутаринова, обеспечивая совместно с ней левый фланг группы. Дивизиям первого эшелона были приданы довольно мощные истребительно-противотанковые и зенитные артиллерийские группы. Был создан также сильный резерв. В последний момент перед выездом вручили телеграмму комфронта Малиновского: «Командующему КМГ генералу Плиеву. Желаю успехов в окончательном разгроме ненавистного врага. Надеюсь обнять лично в городе Одессе».

Новая рейдовая операция началась. Конно-механизированная группа набирала энергию для прорыва в оперативный тыл «третьего издания» 6-й армии немцев. Уже к середине дня передовые отряды корпусов и дивизий захватили рубеж речки Чичиклеи. Мы сразу направились туда с передовым командным пунктом. Эта небольшая речка представляла немалую трудность для форсирования из-за распутицы и половодья. С пологого косогора была хорошо видна широкая балка с крутыми берегами. На дне ее и течет Чичиклея. Мне ее не видно, но я знаю, что полая вода залила всю балку и разжижила илистое дно, сделала ее почти непроходимой.

Перед нами крупное село Мостовое. От него в разные стороны тянутся несколько дорог. Правее, насколько видит глаз, цепь домов, садов и огородов, прижавшихся к невысоким, но довольно крутым скатам правобережья. Это почти слившиеся друг с другом несколько сел. Ближайшее к нам село называется Крутая Гора. Каждое село – опорный пункт. Такой рубеж обороны труднодоступен сам по себе. А если иметь в виду, что с прорывом его создавалась непосредственная угроза тылу группировки противника, противостоящей нашей 46-й армии, то можно было ожидать, что командование 29-го армейского корпуса фашистов сделает все, чтобы выстоять здесь. Наш замысел прост. Массировать огневой удар на узком участке севернее села Мостовое и прорваться танковым тараном. А южнее осуществить прорыв между опорными пунктами, обойдя Мостовое с запада.

У Крутой Горы слышен гул боя. Орудия прямой наводки и самоходки бьют по огневым точкам противника, расположенным на окраине села. К берегу на большой скорости приближаются наши танки с десантами. Они быстро перестраиваются в колонны и с ходу устремляются в воду, нащупали брод. Выйдя из речки, танки вновь разворачиваются в боевой порядок и, поддерживая друг друга огнем, врываются в село. Из села Мостовое артиллерия начала бить по подступам к Крутой Горе. До нас доносится неприятное урчание пролетающих снарядов. Часть нашей артиллерии переносит огонь туда. Немецкие батареи смолкают. Прекрасное взаимодействие. Слышен голос офицера-оператора:

– Товарищ командующий, 9-я гвардейская кавалерийская дивизия прорвалась южнее села Мостовое.

Мне подумалось: «На рубеже речки Чичиклея обороняются сильные заслоны. Они пытаются выиграть время, чтобы главные силы успели отойти на реку Тилигул и закрепиться на ее рубеже». Немедленно было передано командиру дивизии генералу Тутаринову новое распоряжение: «Дивизии стремительно развивать наступление на Лидневку и, охватывая Березовку с юга, овладеть рубежом Зброжковка – Завадовка». Данный маневр создавал благоприятные условия для быстрого разгрома вражеских заслонов.

Эти два пункта располагались на реке Тилигул в двух-пяти километрах западнее Березовки. Захват их отрезал пути отхода березовской группировке. «Конечно же, генерал Холлидт решил дать бой на реке Тилигул, – думал я, направляясь в 10-ю гвардейскую кавдивизию, наступающую на Ново-Черниговку. – Южнее Березовки река постепенно разливается в лиман Тилигульский, местность там вся изрезана оврагами и балками, а на его западном берегу, как по заказу, раскинулись холмы, с которых простреливаются все подступы к восточному берегу». Вспомнилось: разведчики докладывали, что на нашем направлении дерутся 384-я, 333-я и 258-я пехотные дивизии немцев. Видимо, они успели отойти на Тилигул.

Сумерки разлились по низинам, с моря потянуло прохладой. Пришлось накинуть на плечи бурку. Впереди слышна разноголосица боя: глухой рокот моторов, непрерывно, взахлеб бьют пулеметы, короткими и длинными «строками» их дополняют другие огневые средства, изредка ухают гранаты – это танковые подразделения и казачьи эскадроны с пулеметными тачанками налетели на вражескую колонну, невесть откуда появившуюся впереди нас, в самом центре боевых порядков группы. Их уже не видно, и мы на слух выдерживаем расстояние, готовые в любой момент вступить в бой.

На горизонте появляются оранжево-багровые зарева. Их отблески отражаются на лицах всадников. Горят села родной Украины, гневными зарницами отражаются пожарища на лицах танкистов и казаков. Неожиданно из лощины выскакивают всадники. Они осаживают охваченных клубами пара коней. Пожилой сержант спрашивает:

– Кто тут командует колонной?

– Докладывайте, – приказывает ему полковник Компаниец.

– Вон за тем холмом, – он указал влево, – движется колонна румын, около полка пехоты, до дивизиона артиллерии и большой обоз.

Командир 30-й кавдивизии генерал Головской доложил, что его части уничтожают небольшие колонны противника. Подобные мелкие и крупные «метеориты», проникая в плотные слои боевых порядков конно-механизированной группы, разумеется, быстро сгорали. Но для этого требовалось немало времени и усилий.

Наши кони, натыкаясь на убитых, то и дело шарахаются из стороны в сторону. По земле стелется пороховая гарь, разносится едкий запах бензина и солярки.

В полночь передовые отряды механизированного корпуса и 10-я гвардейская кавдивизия ворвались в Березовку. Этот успех обрадовал меня. Все-таки Березовка какой ни есть, а город, к тому же – мощный узел сопротивления. Через него от Южного Буга на запад проходят железная и шоссейная дороги – важнейшие для 6-й немецкой армии и единственные для 3-й румынской армии пути отхода на запад. К четырем часам утра стрельба стихла. И как заключительный аккорд уличных боев – взрыв на реке. В воздух взлетел мост березовской переправы.

Березовка лежит в большой котловине, образованной сходящимися здесь крупными балками. С высот, расположенных вокруг городка, просматриваются и простреливаются каждая улица, каждый дом. Южнее Березовки высоты заняты противником. Прежде чем выйти к Тилигулу, надо сбить врага с освоенных позиций.

Река Тилигул – коварное дитя природы. Набухшая от половодья, она покоится в долине, которая в ширину достигает километра. Берега заболочены, дно илистое, топкое. Основной оборонительный рубеж противника оборудован на высотах, протянувшихся по правому берегу Тилигула. Вся местность перед ними как на ладони. За рекой перед высотами проходит двадцатиметровая насыпь. Разведка боем, которую провели по моему приказу все соединения группы, установила, что первая позиция оборудована траншеями полного профиля с ходами сообщения. В ходе разведки боем кавалерийским дивизиям удалось создать и удержать незначительные плацдармы, которые в какой-то мере обеспечивали работы по наведению переправ.

На рассвете мне удалось провести рекогносцировку на участке 4-го гвардейского Сталинградского мехкорпуса и 10-й гвардейской кавдивизии.

Генерал Танасчишин, командный пункт которого располагался в каменном доме на юго-западной окраине города, встретил меня на улице.

– Подождем еще немного, до рассвета, – предложил я, здороваясь.

– Хорошо, тут с чердака все видно.

Улица была грязная и до такой степени разъезженная, что невозможно определить, где здесь дорога, где пешеходная часть. Всюду валялись трупы гитлеровцев, разбитая боевая техника, какие-то бумаги, тряпки, доски, оконные рамы. Жители не успели еще подобрать тела убитых стариков, женщин, детей.

– Ночью не видно было. Сейчас местные жители наведут порядок: распоряжение дано, – сказал генерал.

– Гитлеровцы не люди, а настоящие вурдалаки!

– Кто, кто? – не расслышал Трофим Иванович.

– Вурдалаки, – повторил я, – по старинному поверию славян, вурдалаки – это мертвецы, выходящие из могил, чтобы сосать кровь живых людей.

– Румынские фашисты успешно подражают своим хозяевам, – гневно произнес Танасчишин. – Вот прочтите, это я сорвал со стены.

Он подал мне объявление, подписанное румынским претором – начальником районной управы.

«…Господин генерал, командующий просит поставить в известность жителей:

1. Село, в котором будут обнаружены партизаны, будет совершенно уничтожено».

Далее перечислялись не менее грозные кары.

Мне вспомнилось, как в помещение школы, куда мы заехали, чтобы развернуть рацию и передать донесение об освобождении Березовки, вошла старая женщина и с глубоким возмущением рассказывала о том, что по приказу префекта Березовского уезда полковника Леонида Пота жгли учебники и географические карты Советского Союза.

– Взрослые люди, а того не поймут, – сказала она, – что Советский Союз не на картах, а в душе народной вписанный. – Женщина приложила конец платка к глазам, громко всхлипнула и, улыбнувшись сквозь слезы, закончила: – Ну, да теперь все устроится.

К нам подъехал «виллис». Оттуда выскочил офицер в кожаной куртке. Спросив разрешения обратиться, он доложил комкору:

– Пехота просит усилить огонь. Подразделение Соколова держится на той стороне, но им головы поднять не дают.

В этот момент послышался какой-то совершенно дикий свист с завыванием. Мы мгновенно метнулись за угол. Воздух рвануло с такой силой, что нас бросило на землю. Стена дома треснула и развалилась, предательски открыв нас мириадам мечущихся осколков. Вокруг остервенело рвались снаряды. Били специально по командному пункту. Затем фонтаны взрывов перескочили к переправе, где саперы самоотверженно восстанавливали взорванный мост. Перед домом зияла довольно большая воронка. «Виллиса», на котором приехал офицер связи, на месте не оказалось.

– Надо создать саперам условия для успешной работы. Подавите противника хотя бы там, откуда ведет он огонь по району переправы.

Снова, теперь уже где-то в центре, раздались сильнейшие взрывы.

– Похоже, что бьют из орудий большой мощности, – предположил Трофим Иванович.

– Так оно и есть. Большая мощность предназначена для объектов особой важности. Это делает нам честь, – ответил я.

Рекогносцировка показала, что прорыв здесь, против Березовки, потребует жертв и огромного напряжения сил. Почти полуторакилометровое совершенно открытое заболоченное пространство в любой момент может быть изрешечено шквальным пулеметно-автоматным и артиллерийско-минометным огнем.

У меня родилась мысль, которая тут же была изложена в виде боевого распоряжения. «Одновременно с подготовкой прорыва здесь, у Березовки, предпринять действия по форсированию реки в районе Завадовки. Дальнейшее наступление развивать в общем направлении Рауховка, поселок Котовского, Андреевка». Эти населенные пункты лежали вдоль дороги, идущей на Сталино, в то время как кавалерийские дивизии должны были наступать южнее, через отроги многочисленных балок. Своеобразие местности также наложило отпечаток на мое решение.

– Главный удар будет наноситься южнее, в направлении Викторовка, Нейково, то есть в обход противостоящих мехкорпусу частей гитлеровцев. – Танасчишин делал пометки на рабочей карте. – После прорыва главные усилия перемещаем на направление вашего корпуса. Создайте из отборных частей сильный передовой отряд, который должен во что бы то ни стало захватить Сталино. Мой передовой командный пункт будет двигаться в передовых порядках 9-й гвардейской кавалерийской дивизии. Желаю вам больших боевых удач.

Коноводы подали коней. Мой буйный Терек, как часто бывает в бою, вел себя неспокойно, нетерпеливо переступал стройными сильными ногами. Стоило мне сесть в седло, как он тут же начал рвать повод вперед.

– Командный пункт советую перенести на северную окраину города, – крикнул я на ходу Танасчишину.

Трофим Иванович кивнул головой и приложил ладонь к козырьку. На его крупном мужественном лице лежала печать усталости и озабоченности. Он сдержанно улыбнулся.

У меня появилось какое-то смутное предчувствие. Я полностью отдал повод, и конь перешел на широкую рысь. Мы миновали рощу, находившуюся между южной окраиной города и железной дорогой. Там вела бой 10-я гвардейская. Шальные снаряды и пули искали где-то рядом свою случайную жертву. Но стоило нам переехать через насыпь, как снаряды перестали вести себя как шальные. Недолет… перелет… Мы делаем резкий бросок вперед. Снаряды рвутся сзади. И вдруг мой Терек, будто споткнувшись, на широком аллюре падает наземь с перебитой передней ногой. Я вылетаю из седла, успевая в последний момент сделать рывок влево и оттолкнуться от стремени. Мгновенно вскакиваю. Терек через спину валится на бок и бьет ногами по воздуху. Пришлось расстаться с великолепным, на редкость красивым скакуном и пересесть на запасного коня.

На левом фланге, где ведут бой дивизии Тутаринова и Головского, несколько десятков «юнкерсов», «мессершмиттов» и «фокке-вульфов» кружат свою адскую карусель, вдалбливая бомбы в тяжело израненную степь, расстреливая ее из орудий и пулеметов.

Надо успеть… Как только прекратится налет вражеской авиации – немедленно атаковать. Мы ускоряем ход коней. Рядом со мной скачет коновод, кубанский казак Горбынь. Лицо его, серое, как эта степь, уже изношено временем и переживаниями. Он прижимается поближе и, наклонившись, говорит:

– Быть непогоде!

– Не видно, чтобы портилось.

– Так ить Чалая храпит. Опять же трясет мордой, закидывает голову – к ненастью это. Да и солнце надысь зашло в морок, дым стелется; к тому же сорока лезет под стреху.

Я улыбнулся и добавил ему в тон: «Да к тому же наши асы не появляются в небе».

Массированный налет вражеской авиации вынудил предбоевые порядки наших соединений еще больше расчлениться по фронту и в глубине. Кавалерийские дивизии укрылись по балкам и оврагам. Сильный воздушный налет фашисты произвели и на Березовку. Зная, что в 9-й гвардейской кавдивизии находится мой заместитель, генерал Горшков, я направился прямо к комдиву 30-й генералу Головскому. Ему отводилась главная роль в той тактической комбинации, которую я задумал провести, чтобы ускорить форсирование Тилигула.

Едва успели мы с ним поздороваться, он сразу доложил трагическую весть.

– Минут сорок тому назад разговаривал с начальником штаба мехкорпуса генералом Ждановым. Он искал вас. Доложил, что тяжело ранен командир корпуса генерал-лейтенант Танасчишин.

– Свяжитесь со Ждановым.

– Доложите, как это случилось, – попросил я Жданова. Мне хотелось говорить как можно спокойнее, но, кажется, не получилось.

– Трофим Иванович только что скончался. В 11.40 он был ранен осколком разорвавшейся бомбы на юго-западной окраине Березовки, а через пятьдесят минут скончался на своем КП, – доложил мне Жданов.

– …Примите, Владимир Иванович, командование корпусом. Буду у вас через час.

С пологого холма, возвышающегося перед Степановкой, на котором расположился КП генерала Головского, хорошо видны справа боевые порядки завьяловцев. Они готовятся к атаке в направлении хутора Падурец. Еще дальше, перед Викторовкой, окапываются казаки генерала Тутаринова. Видна и роща перед Березовкой.

– Какая здесь глубина реки? – спрашиваю у командира дивизии.

– Около метра, а ширина – метров двадцать-двадцать пять. Вон там, от Гуляевки, начинается лиман. – Он показывает влево, и мне хорошо видны в бинокль и это синее село, и такая же синяя гладь лимана.

Все села и хутора в этих местах синие. Каждую весну хозяйки белят избы, добавляя в известку много синьки. Поэтому их хаты и имеют синий оттенок.

– Ваша дивизия, Василий Сергеевич, должна прорваться через Степановку, с ходу форсировать реку в пешем строю и развивать наступление на Нейково, отрезая пути отхода противнику, обороняющемуся на высотах за рекой западнее Березовки. Наступление возобновляет вся группа. Атаку начнем через полчаса. Правее вас наступает мехкорпус.

Закончив разговор, я поднялся, чтобы взглянуть, выдвигается ли 9-я гвардейская дивизия на исходный рубеж, что делается на участке 5-й отдельной мотострелковой бригады полковника Завьялова. В первый момент даже не разобрался. «Неужели полки бригады уже подошли к самой окраине Степановки? Но почему они начинают отходить?» Взглянул в бинокль и понял – это контратака немецкой пехоты и танков. Радости моей, казалось, не было конца. Еще бы, у нас две дивизии выдвигаются для удара – одна на Викторовку, другая южнее Степановки. А вместо того чтобы упорно обороняться на заранее оборудованных позициях, противник покинул их и открыл нам свои фланги для удара.

– Видите? – бросил я комдиву.

– Вижу, товарищ командующий, и понял вас, ответил возбужденно Головской.

– Как только они втянутся в бой с завьяловцами, удар нанесите по флангу, атакуйте Степановку и развивайте наступление на северо-запад, в направлении четырех курганов. Тутаринов скует противника ударом на Викторовку. Ему надо только уточнить время атаки.

Не отрывая взгляда от поля боя, я по рации уточнил боевую задачу комдиву Тутаринову. Были хорошо видны стоящие на скатах нашей высоты (она тянулась километров на десять к северу) орудия истребительно-противотанкового дивизиона. По мере приближения танков они все чаще вздрагивали, разговаривая с врагом на грозном языке металла и огня. Танк, опрометчиво вырвавшийся далеко вперед, вдруг закружился на месте и стал. Из подбитой машины выскочили фашисты и бросились бежать назад. Когда они пробегали мимо встречного танка, раздался сильный взрыв. Машину охватило черным дымом, а фашистские танкисты мгновенно куда-то исчезли. Воздух потряс еще один страшный взрыв.

– У них там поставлено внаброс минное поле, – объяснил комдив.

– Давайте сигнал «вперед!».

Сзади нас загудели моторы. Танки и самоходные орудия как бы нехотя выползли из-за оврага и начали медленно разворачиваться в боевой порядок, поджидая, когда подойдут остальные. Потом дружно взревели, и машины устремились вперед через боевые порядки кубанских полков. Казаки с боевым кличем устремились вслед за ними. Немцы поздно поняли свою оплошность с контрударом. Дивизии Головского, Гадалина и бригада Завьялова смяли противника и ворвались в Степановку. 9-я гвардейская дивизия подхватила атаку соседей и блестящей, в казачьем стиле, атакой разгромила гарнизон Викторовки.

– Ну, теперь, Василий Сергеевич, считайте, прорвали мы коварную оборону у Тилигула. Поеду к Жданову… Надо проводить Трофима Ивановича в последний путь.

Самому не пришлось видеть, как казаки генерала Головского с боем форсировали Тилигул, но мне докладывали, что это была поистине грандиозная картина массового героизма. Здесь мне хочется привести выдержку из политдонесения начальника политотдела 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса полковника Карева. Он приводит этот боевой подвиг как пример высокого политико-морального состояния личного состава корпуса. Подвиг описали здесь по-фронтовому лаконично и сухо, но каждое слово в нем тем и дорого, что написано под свист пуль, под грохот бомб и снарядов, написано в тот памятный день – 31 марта 1944 года.

«Для того, чтобы овладеть населенным пунктом Степановка, – говорилось в политдонесении, – личному составу 30-й Краснознаменной кавалерийской дивизии надо было под огнем противника перейти по пояс в ледяной воде через реку Тилигул. И эта задача была с честью выполнена. Река была форсирована, село взято с бою, и преследование противника продолжалось. Бойцы и офицеры дивизии, промокшие в студеной воде, в морозную снежную погоду продолжали преследование, не имея возможности обогреться и обсушиться. Но никто ни слова не сказал об этом. Все рвались вперед».

Полковник Карев чем-то походил на командира 30-й кавалерийской дивизии генерала Головского: то ли своей сдержанной смелостью, то ли внешним обаянием, а быть может, просто своей глубокой и трогательной любовью к казакам. Никто никогда не слышал, чтобы он говорил что-то о себе, зато он часами мог рассказывать о своих воинах, их боевых делах. Пока мы с ним ехали в Березовку, он говорил о партийном организаторе 127-го кавалерийского полка, старшем лейтенанте Хакиеве, который, оказывается, с момента прорыва сумел провести уже три заседания партийного бюро. На них были приняты в партию те, кто подал заявление перед боем и отличился в бою.

– Вы представляете, товарищ командующий, воин в бою узнает, что он принят в партию, стал коммунистом. Ведь это же наивысшая награда за подвиг.

Хакиев, разумеется, не вызывал членов бюро к себе из боевых порядков, он сам шел туда, где пылал бой.

– Я могу вам уже сейчас доложить, кто первым форсирует следующий водный рубеж.

– Любопытно.

– Коммунист, лейтенант Алешков. На летучем партийном собрании он так и заявил: «Я со своим взводом первым форсирую Тилигул и ворвусь в село». Говорили, конечно, об этом и другие, но у него в душе сам бес сидит.

…Тело генерала Танасчишина лежит в гробу. То же спокойное, сосредоточенное выражение лица, так же сдвинуты брови. Не верится, что не сон, а смерть сомкнула ему глаза. Начальник политотдела 4-го гвардейского Сталинградского мехкорпуса полковник Козлов говорит о том, что герои, уходя из жизни, остаются в боевом строю, что героический образ их командира будет в боях напоминать о чувстве великой ответственности перед Родиной, призывать к мести и победе.

Мы выносим гроб. Его подхватывают офицеры-танкисты и устанавливают на автомобиль… Трехкратный салют… Машина в сопровождении взвода автоматчиков и эскорта мотоциклистов удаляется в сторону Вознесенска. Там будет совершено погребение.

Дальше 4-й гвардейский корпус уже до конца войны поведет генерал В. И. Жданов.

– Я получил ваше боевое распоряжение, – начал он о делах, когда эскорт скрылся за поворотом. – Вы приказываете по окончании переправы немедленно возобновить наступление и к исходу 1 апреля во взаимодействии с конницей овладеть северной частью населенного пункта Сталино. В то же время передовым отрядом – танками с десантом пехоты – овладеть городом и станцией Раздельная. Мы выполним этот приказ в указанное время.

– С выходом дивизий генералов Головского и Тутаринова на правобережье Тилигула обстановка резко изменится к лучшему. Думаю, что под покровом ночи противник предпримет попытку оторваться от нас, чтобы занять очередной рубеж.

– Что-то непохоже, – усомнился Владимир Иванович, – бомбят район Березовки с таким остервенением, будто здесь решается судьба всей войны. Весь день ведет обстрел дальнобойная тяжелая артиллерия.

– Броды нашли?

– Да, жители показали. До темноты я решил не раскрывать своих карт. Пусть немцы думают, что все надежды мы возлагаем на мостовые переправы.

– Пленные? – Мне было интересно узнать, на что нацеливают немецких солдат.

– Есть какой-то офицер, взятый в глубине обороны. Результат допроса еще не докладывали.

– Давайте его сюда. Зайдем к вам.

В сопровождении автоматчика в комнату вошел среднего роста, сутулый, обрюзгший старик. Он стянул фуражку с седой головы и угодливо поклонился, изобразив на лице дежурную улыбку.

– К вашим услугам, господин генерал, сотрудник организации Тода, – довольно бойко представился офицер.

Мы были поражены не столько тем, что он прекрасно говорил по-русски, сколько его хорошим расположением духа. Он понял нас и не стал ждать вопроса.

– О, я прелестно себя чувствую, потому что хорошо знаю Россию. У меня хорошая перспектива: я увижу конец войны и возвращение домой.

В этот момент дом содрогнулся от взрыва. Улыбка у немца мгновенно спорхнула с лица, глаза юркнули глубже под лохматые брови и замерли. Их едва было видно.

– Откуда вы знаете Россию? – спросил Владимир Иванович.

Офицер ответил не сразу, а лишь тогда, когда убедился, что бомбы рвутся где-то в стороне. Он вновь обрел «прелестное настроение» и заговорил, как человек, привыкший уговаривать.

– Я имел счастье, господин генерал, еще до Первой мировой войны несколько лет работать представителем немецкой фирмы в Петрограде и на периферии. О, уверяю вас, Россию с ее колоссальными богатствами и неисчерпаемыми людскими резервами победить невозможно. Я старый гамбургский купец и знаю, что говорю.

Мы невольно улыбнулись.

– Что это за «организация Тода»?

– Это организация, изучающая экономические возможности новых районов империи, – уклончиво ответил купец и сразу же изменил направление мысли: – Но ее деятельность свертывается. Я уверяю вас, господа генералы, что отступление наших войск (я имею в виду принадлежность к нации, а не к нацистам, это, поверьте мне, большая разница) будет непрекращающимся. Вы спросите меня: почему я так утверждаю? О, у меня есть чутье. Так вот, чтобы вы знали, руководство организацией, приданной командованию группой армий «Юг», выехало в Венгрию. Да, да, оно покинуло Россию, а это, поверьте мне, говорит о начале конца империи Гитлера. Я был в командировке на юге… и вот…

– Отправьте его, Владимир Иванович, пусть живет надеждами на возвращение домой.

Капитан настороженно выслушал мои слова и торопливо закончил:

– Можете мне поверить, Гитлер окончательно запутался. Но не это главное, его разногласия с генеральным штабом зашли так далеко, что, уверяю вас, остановить его может только пропасть…

Мы вышли на улицу. Небо хмурилось, обволакиваясь тяжелыми свинцовыми тучами. Подул холодный ветер. «Быть непогоде», – вспомнился мне прогноз казака Горбыня. На фоне мрачного, будто прогнувшегося неба с диким ревом метались черные тени «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». Вокруг них искрились взрывы зениток, прочерчивали пунктиры траекторий трассирующие снаряды.

– Восемь стервятников уже сбили, – сказал Владимир Иванович и тут же добавил: – А вот и девятый.

Самолет вспыхнул необыкновенно ярким пламенем и, описав крутую дугу, стал удаляться на запад, снижаясь и оставляя за собой шлейф густого дыма. Под его черным следом появились два белых купола.

– Кто у вас исполняет обязанности начальника штаба? – спросил я Жданова.

– Мой заместитель подполковник Тобулко – грамотный, деятельный офицер.

Я подозвал полковника Компанийца.

– Доложите положение 30-й и 9-й дивизий.

– Обе дивизии и бригада Завьялова, товарищ командующий, продолжают развивать наступление из района населенных пунктов Викторовка и Степановка в направлении хуторов Падурец, Пьяногорка. Дивизия полковника Гадалина медленно развивает успех. Он почему-то засиделся, хотя для прорыва рубежа у него наиболее выгодные условия: закрытая местность, узкий участок реки, наличие брода, наконец, успех соседей.

– Ну что ж, теперь командиру дивизии нужно переходить к преследованию. Передайте ему, пусть не упустит момента отхода противника. Так и передайте. Позже буду у него. Владимир Иванович, – обратился я к генералу Жданову, – вы мне доложили, что решили возобновить наступление, как только стемнеет. Значит, у вас все готово?

– Да, все в полной боевой готовности. 13-я мехбригада уже начала обходный маневр через Завадовку.

– Хорошо. Сейчас 17.30. Ровно через тридцать минут произведите двадцатиминутный мощный артналет по переднему краю обороны противника и форсируйте реку через броды и на подручных средствах. В 18.30 вся наша пехота должна атаковать высоты за Тилигулом. К строительству моста, кроме наших саперов, привлеките местное население.

Ровно через тридцать минут вся корпусная и приданная артиллерия обрушили на скаты высот, обращенных к востоку, мощный огневой налет. И сразу же на берегу появилась наша пехота. Солдаты несли с собой доски, жерди, бочки, связанные пучки прутьев, фашины… словом, все, что попало под руку. Они ускоренным шагом преодолели заболоченную долину и бросились вплавь через реку. Мы выдвинулись вперед. Вскоре поступило первое донесение об успешном развитии наступления. «Овладел железной дорогой, – доложил Жданову командир 14-й мехбригады полковник Н. А. Никитин, – атакую высоту 119,9. Второй мотострелковый батальон продвигается в обход станции Рауховка с юго-запада…»

Обходный фланговый удар казачьих дивизий и пехоты Завьялова захлестнул оборонительные позиции противника. Оказывая ожесточенное сопротивление, гитлеровцы медленно отходили вдоль дороги, загибали свой левый фланг к Рауховке.

…То особое упорство, с которым командование группы армий «А» стремилось как можно дольше удерживать район Березовки, объясняется серьезными причинами не только оперативного, но и политического характера. Важным являлось то, что одновременно с действиями главных сил фронта уже сам выход конно-механизированной группы в район Березовки перекрывал все дороги, по которым могли отойти на запад войска противника, противостоящие центру и южному крылу 3-го Украинского фронта. По существу, 6-я немецкая и 3-я румынская армии оказались «в мешке», главный выход из которого «перевязала» конно-механизированная группа. Дальнейшее развитие нашего наступления грозило поразить основные жизненные центры боевого организма группы армий «А» генерал-фельдмаршала Клейста. Впрочем, уже не Клейста, а генерал-полковника Шернера.

Мне в то время не было известно, что в одну из мартовских ночей личный самолет Гитлера «Кондор» приземлился на аэродроме города Николаева. В него сел единственный пассажир. Это был Эвальд фон Клейст. «Кондор» тут же поднялся в воздух и взял курс на Лемберг (так гитлеровцы именовали Львов). Здесь он встретился со своим коллегой – командующим группой армий «Юг» генерал-фельдмаршалом Эрихом фон Манштейном. Интересная деталь. Клейст вел 1-ю танковую армию на Кавказ, а Манштейн выводил ее через Ростов, спасая от разгрома. Впрочем, у Клейста в это время были не менее ответственные задачи – спасение остатков группы армий «Юг», понесшей невосполнимые потери на Волге и Дону. Вскоре оба они были доставлены в Оберзальцберг. Фюрер наградил их «рыцарскими крестами» и… снял с занимаемых постов. Причина? Она, разумеется, кроется в поражениях, которые понесли войска неудачливых полководцев. Так считал Гитлер. По его мнению, Клейст и Манштейн в новых условиях не способны были полноценно воплощать его «военный гений».

Кто же виноват? Бывшие фельдмаршалы, заделавшиеся учеными-историками, считают, что виноват Гитлер.

Читая их творения, видишь: в оперативных планах немцев была заложена прочная основа победы. И они достигли многого. Но вот в руководство войной начал вмешиваться фюрер, и, по его недомыслию в военных делах, срывались или проигрывались блестяще начатые операции. Утверждения «Гитлер не давал на это согласия», «Гитлер болезненно воспринимал…» и так далее стали уже притчей во языцех. Но они зря размежевываются. Если говорить только о военной стороне дела, то надвигающаяся катастрофа еще больше объединила творческую мысль всей военной школы гитлеровской Германии. Однако в борьбе старого с новым – таков извечный движитель истории – победила передовая советская стратегия, оперативное искусство и тактика, победили Советские Вооруженные Силы, победил наш передовой общественный строй, на котором они базируются.

Впрочем, я несколько отвлекся. Кроме военной, оперативной причины столь ожесточенного упорства немцев под Березовкой была причина и политическая. Отойти – значит бросить на произвол судьбы 3-ю румынскую армию. Это может вызвать нежелательные осложнения с правительством Иона Антонеску. По газетам мы знали: он выразил Гитлеру недовольство тем, что Румыния потеряла более четверти миллиона солдат, и заявил, что не может больше посылать на Восточный фронт новые соединения.

Раздельная

При выезде с железнодорожной станции Раздельная стоит последний на советской земле семафор, который может еще преградить путь на запад эшелонам гитлеровцев с награбленным богатством советского народа. На пути к этой станции перед нами лежит крутобрегий Большой Куяльник. На него, словно бусы на суровую нитку, нанизаны синие села и хутора. Через десяток километров течет очень похожий на своего старшего брата Малый Куяльник. Он примечателен тем, что его хотя и не очень обильные воды образуют Хаджибейский лиман, отделяющий своим устьем знаменитую одесскую Пересыпь от города. До Раздельной около сотни километров. Впрочем, на войне расстояние нельзя считать по карте, а тем более заранее. Иногда, чтобы продвинуться вперед на пять километров, надо несколько раз атаковать и откатываться, маневрировать, делая обходы, охваты, и снова атаковать уже с флангов и с тылу в обратном направлении, и только потом идти вперед.

Новый командующий войсками группы армий «А» генерал-полковник Шернер не принес новых веяний на южное крыло советско-германского фронта. События развивались примерно в той же последовательности, что и в междуречье Днепра и Южного Буга. Снова над левым флангом группы армий «А» нависла мощная группировка советских войск. Снова войска 3-го Украинского фронта прорвали оборону, теперь уже на Южном Буге. Снова конно-механизированная группа вышла на оперативные тылы в третий раз наспех восстановленной 6-й армии генерал-полковника Холлидта. И как прежде, в жарком пламени боев быстро сгорают его оперативные резервы, рушится связь и управление войсками, парализуются тылы, прекращаются продовольственное снабжение и боевое питание войск, эвакуация раненых, выдыхается боевой дух, и его место заполняет гнетущее чувство обреченности, деморализованные войска вновь охватывает паника.

С утра 1 апреля начал моросить мелкий, холодный дождь, пошел мокрый снег. Дороги превратились в труднопроходимую трясину. Кони, вытянув шеи и подавшись вперед, надрываясь, тянут брички-тавричанки и пулеметные тачанки. Около автомобилей, артиллерийских тягачей, орудий и другой боевой техники натужно дышат бойцы, помогая моторам проворачивать завязшие в грязи колеса. Танки идут по правой обочине. На них, как говорят солдаты, пальцем ткнуть некуда – десантники сидят впритирку друг к другу. Какой-то шутник кричит: «Эй, казак, давай к нам с кобылой, потеснимся!»

Части движутся туда, откуда доносится грозный гул боя. По левой обочине навстречу медленно ползет плотная колонна пленных. Они направляются в Березовку, куда уже подошли части 46-й армии. Во главе этой колонны вижу моего старого знакомого, пожилого казака Жукова. Он заметно преобразился. На нем почти новая смушковая кубанка, домашний бешмет и чекмени. Только та же сеть лукавых морщин под копной седых волос да та же набитая махрой трубка во рту, запах от которой может за версту коня с ног сбить…

Показания пленных и дерзкие действия наших разведчиков помогают раскрыть намерения генерала Холлидта. Перед конно-механизированной группой появились две новые – 97-я горнострелковая и 17-я – дивизии фашистов. Усиленные заслоны их спешно закрепляются на высотах южнее села Котовское. Главные силы возводят рубеж обороны по западному берегу реки Большой Куяльник. Вторая полоса обороны готовится по линии реки Малый Куяльник. На эти позиции должен отойти противник. Теперь перед нами уже шесть дивизий. Две из них полнокровные.

Наши кавалерийские дивизии, танковые и механизированные бригады ведут яростные атаки, стремясь на плечах отходящей пехоты противника ворваться на промежуточные позиции. Мы обгоняем части второго эшелона, чтобы более оперативно управлять войсками на рубеже населенных пунктов Даниловка, Котовское, Нейково, Чигирик. «Если с ходу прорваться не удастся, – вспомнилось мне предложение генерала Пичугина, – целесообразно главными силами мехкорпуса нанести удар в обход балок и высот с северо-запада». Мой заместитель генерал-майор Горшков, докладывая обстановку на открытом левом фланге, где наступала дивизия Головского, выразил другое мнение: «Чернозем развезло так, что у коней подковы отрывает; если продолжать обход Екатериновки, потеряем много времени и еще больше вымотаем личный состав. Лучше прорывать промежуточные рубежи на узких участках, создавая решающее превосходство в силах и средствах». А мне подумалось, хорошо в данный момент сочетать смелый обходный маневр с прорывом слабо занятых участков на узком фронте. Но чтобы внести уточнения в боевые задачи и перенацелить соединения на новые направления, потребуются новые затраты сил и времени.

Наступление в оперативном тылу противника развивается далеко не всегда равномерно: кто-то вырывается вперед, кто-то засиживается на захваченных рубежах. Ведь у противника здесь нет заранее организованной обороны в том виде, как на главной полосе обороны. Боевая обстановка для каждого соединения и части внутри конно-механизированной группы складывается, как правило, по-разному. Очень важно поэтому умело использовать успех даже одного полка, одной дивизии в интересах развития операции группы в целом. Вот тут-то и нужно стремительно и дерзко маневрировать в любое время суток: вырвался вперед на фланги и на тылы – помоги соседу.

Решив понаблюдать, как будет протекать бой на указанном рубеже, приказал полковнику Завьялову быть в готовности развить успех там, где он обозначится. Генералу Жданову: решительнее развивать действия вдоль дороги Березовка – Раздельная, частью сил обходным маневром овладеть селом Котовское. Главное, самое главное сейчас не длинномаршрутные обходы, а предельно дерзкий натиск, особенно ночью; короткие, мощные удары по флангам, стремительный темп движения вперед.

…Уже остались позади предбоевые порядки. Мы выехали к скотному двору с пристройками, стоящему на холме. От него открылась типичная для этих мест панорама уходящей на юг широкой балки с приютившимися здесь селами и хуторами. Где-то севернее село Котовское. Всего в полутора километрах от него ведут жестокий бой с противником части механизированного корпуса. Встретив сильную противотанковую оборону, генерал Жданов предпринял обходный маневр с севера силами 36-й гвардейской танковой бригады с десантом пехоты. «Если сталинградцы прорвутся, румынские войска не заставят себя ждать», – подумалось мне.

В воздухе послышался гул «Юнкерсов-87». Одна девятка, вторая… пятая. Я невольно взглянул на часы: 14.45. По тому, где они начали кружить и пикировать, определяю рубеж бригад мехкорпуса. Там по дороге движется и 152-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк кубанцев. Видимо, и он попал под удар авиации.

Правее того места, где мы стоим, видны боевые порядки гвардейской конницы. Они наступают вслед за танками к балке между хуторами Соколово и Красино. Перед ними, цепляясь за каждый выгодный пункт местности и отчаянно сопротивляясь, отходят части фашистов. Наши танки наступают, из-за балки с высоты бьют орудия, короткими очередями строчат пулеметы. Недалеко от нас танки быстро разворачиваются и открывают огонь по противоположной высоте. Снаряды рвутся то ближе, то дальше орудий противника и, наконец, накрывают их. Я снова перевожу взгляд на наши танки, догоняющие гитлеровцев. Маленькие, темные фигурки останавливаются на склоне…

Ворвавшись на плечах противника в Соколово и Красино, славные гвардейцы-тутаринцы с ходу прорвали оборону и обошли с юга село Джугастово. Мне не были видны боевые порядки 10-й гвардейской дивизии, поэтому я приказал уточнить обстановку на ее направлении. Офицер оперативного отдела доложил:

– 10-я гвардейская дивизия, используя успех соседа слева, – он сделал ударение на эти слова, – ведет бой за село Джугастово.

Как всегда, мужественно вел бой генерал Головской. Он не стал рваться напролом через высоту 112,8, а направил отряд, усиленный танками, артиллерией, пулеметными тачанками, в обход ее и ударом с фланга и тыла овладел селом Гудевичево. С высоты противник бежал. Мне казалось, что Василий Сергеевич, командир смелый, предприимчивый, в данном случае ослабляет внимание к прикрытию действий конно-механизированной группы в целом со стороны Благоево. Но, оказывается, он прежде всего убедился, что там нет достаточно опасной группировки противника.

Вот уже второй час 4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус подвергается неистовым атакам «юнкерсов». Генерал Жданов докладывает о потерях. К счастью, погода резко ухудшилась, начался густой снегопад, переходящий в дождь. 36-я танковая бригада ворвалась в Котовское с севера и в скоротечном бою разгромила его гарнизон.

Все соединения конно-механизированной группы перешли к решительному преследованию противника, начавшего поспешный отход к реке Большой Куяльник. Это были изнурительные версты, отмеченные непрекращающимися ночными боями. Темная, непроглядная ночь. Порывистый ветер. Хлещут в лицо леденящий дождь и мокрый снег. Каждый шаг требует неимоверных усилий. Наши транспорты с боеприпасами, пулеметные тачанки, минометы, орудия, автомашины – буквально все приходится руками вырывать из грязи.

Отходящие части противника, связанные тяжелыми транспортами и вообще хуже приспособленные к преодолению таких нечеловеческих трудностей, не могут оторваться от наших передовых частей. Поэтому по параллельным дорогам, ведущим к Ново-Николаевке и к Евгеньевке, движутся не просто войска, движется жестокий бой. Немецкие солдаты из-за безнадежности положения большими партиями сдаются в плен. Грязные, изможденные, пугливо озирающиеся, они напоминают зверей в клетке. По словам пленного из штабной роты 144-го полка горнострелковой дивизии, «в частях царит страшная неразбериха и паника. Все перемешалось. Многие командиры, охваченные страхом, отдали приказ об уничтожении запасов бензина, продовольствия и боеприпасов. Командир 36-й роты снабжения лейтенант Лаке, например, все уничтожил, сжег. Его солдаты разбежались».

Всю ночь мы тщетно пытаемся связаться со штабом фронта по радиостанции «РСБ», смонтированной на повозке. Приданная нам фронтовая радиостанция «Американка» несколько отстала, но радисты, как всегда, находят выход из положения. Теперь они связываются через станцию «РАФ». Хорошо, что мы захватили две запасные «РСБ» на повозке и «РБ» на вьюках. Рано утром настраиваемся на нужную волну и получаем боевое распоряжение командующего войсками фронта. «Противник продолжает отход большой частью сил на Тирасполь и частью сил в направлении Одессы», – говорилось в нем.

От конно-механизированной группы генерал армии Р. Я. Малиновский требовал решительного броска вперед, чтобы к исходу 2 апреля овладеть районом Раздельная. Ставились также решительные задачи 23-му отдельному танковому корпусу, 37-й и 46-й армиям. Было приказано «боевые действия ночью не прекращать…».

Это боевое распоряжение подписано в 16.40 1 апреля 1944 года. Взглянул на часы: 5.00 2 апреля. Значит, в течение ночи мы действовали верно – и по направлению, и по времени, и по духу. Но было ясно, что разгулявшаяся непогода несколько замедлит развитие боевых действий в Приднестровье.

Рассвет наступал медленно, будто нехотя. Сквозь мутную пелену дождя и снега едва просматриваются высокие берега Большого Куяльника, по которым сползают к реке улицы Ново-Николаевки. Вплотную к ней справа примыкает Силовка, а слева – Евгеньевка. Впечатление такое, будто это одно село вдоль берега. За ними почти двухкилометровая пойма реки и гребень высот, которые надо взять во что бы то ни стало на одном дыхании. Сделать это невероятно трудно. Ведь уже несколько суток шли непрерывные бои – без отдыха и сна, без нормального питания.

Мимо нас вдоль лесопосадки движется батарея 32-го гвардейского кавполка. Кони с трудом переставляют ноги, казаки идут, ухватившись за лафеты или опершись на стволы. Какой-то казак неверными шагами сходит с дороги. К нему устало подходят два товарища.

– Павло, а Павло! Да ты шо, до атаки це ж не скоро, проснысь.

– И скажи ж ты, – шутливо добавляет другой, – як в бой, так Павло спать под куст.

Шутка батарейцев вносит оживление, но бодрость не приходит. Павло Ильченко встряхивается, что-то бормочет и пристраивается к подразделению. Мне вспоминается чей-то рассказ об этом храбром казаке, о его бесстрашии в бою под Ново-Петровкой.

Чувствуется чрезмерная усталость казаков. Но отдыха давать нельзя, сейчас дорога каждая минута. Ввязываться в затяжные фронтальные бои и лобовые атаки тоже нельзя: в рейде они «смерти подобны». Только при предельно высоком темпе и широкоманевренном характере боевых действий, опережающих действия противника, может быть достигнута внезапность, упреждение в нанесении удара, возможна победа в бою, успех операции.

Учитывая, что рубеж Силовки, Ново-Николаевки и Евгеньевки успела занять 335-я пехотная дивизия гитлеровцев, а на подходах к ее позициям непроходимая грязь, для преодоления которой требуется огромное напряжение, целесообразнее было не делать никаких рокировок. Не теряя времени, нужно решительно атаковать, а для наращивания усилий из глубины использовать 30-ю кавалерийскую дивизию. Она подтягивалась к участку между дивизиями первого эшелона, находясь в боевой готовности, чтобы развить успех там, где он быстрее обозначится – на участке Ново-Николаевки или под Евгеньевкой. Организация ввода ее в бой была поручена генералу Горшкову.

– Передайте Гадалину, чтобы немедленно, не ожидая успеха соседей, атаковал Ново-Николаевку.

Горшков кивнул, дескать, все будет в полном порядке.

Ровно в 8 часов 10-я гвардейская кавалерийская дивизия атаковала Ново-Николаевку. Мне было видно, как полки ворвались в село. Частью сил наступление предполагалось развивать на Козловку. Но этих сил было недостаточно, чтобы овладеть ею, а тем более с ходу форсировать реку и взять высоты западнее. Болотистая пойма Большого Куяльника тянется здесь почти на два километра. Надо вовремя подхватить темп атаки и развить ее. Приказ: «Ввести в бой 30-ю кавалерийскую дивизию из-за левого фланга 10-й гвардейской…» Кстати, этот ввод оказывал содействие и успешно выполняющей задачу 30-й кавдивизии генерала Тутаринова, которая к этому времени развернула свои главные силы и повела наступление на Евгеньевку.

В 9 часов полки генерала Головского в конном строю вслед за танками двинулись через Большой Куяльник. Вся артиллерия, которая успела выйти сюда, открыла огонь по прибрежным высотам. Полки Головского, используя разведанные броды, вошли в ледяную воду. В этом безмолвном, решительном движении был такой внутренний порыв, что все, кто видел его, поднялись, бросились вперед. И ничто уже не могло остановить казаков. Козловка была взята с ходу.

Как только боевые порядки достигли противоположного берега, артиллерийский наблюдатель подал сигнал переноса артогня. Черные кроны взрывов перенеслись в глубь обороны, казаки бросились в атаку…

– Свяжитесь с генералом Тутариновым, – сказал я радисту.

9-я кавдивизия Тутаринова наступала на Евгеньевку и по времени должна была уже взять село.

Радист монотонно вызывал «Звезду», потом смолк, подправил настройку и передал мне микротелефонную трубку.

– Товарищ командующий, комдив ведет переговоры с командиром полка подполковником Гераськиным.

Говорили они на языке кода, вперемежку с немудреным фронтовым лексиконом. Подполковник Гераськин доложил, что полк ворвался в Евгеньевку. «Решил уничтожить группу пулеметов, установленных в церкви, а затем форсировать реку. Иначе перестреляют в пойме реки». Генерала Тутаринова такое решение явно не удовлетворило. Он дал оценку этому решению короткой, но убедительной фразой… Затем комдив приказал сосредоточить полк на западной окраине и атаковать высоту на противоположном берегу, а для подавления огневых точек в церкви выделить орудие прямой наводки и подразделение противотанковых ружей. «Через двадцать минут, вслед за огневым налетом артиллерии – атака», – закончил Тутаринов.

Перехватив разговор комдива, я одобрил его решение и приказал сразу переходить к преследованию противника, так как остальные дивизии корпуса уже ведут бой за высоты, расположенные к западу от Козловки.

– Сейчас будет нанесен удар во фланг противостоящему вам противнику, – сообщил я генералу Тутаринову. Затем приказал генералу Головскому развернуть левофланговый полк и ударить вдоль берега. После выполнения этой задачи полк вывести в резерв командира корпуса.

В этом в общем-то сильном маневре таилась и слабость. Вместо наращивания усилий на направлении, где определился успех, они ослаблялись. Перед этим у меня состоялся разговор с генералом Ждановым. Выяснилось, что 4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус не смог с ходу прорвать оборону в районе Силовки.

– Вдоль дороги, – доложил командир корпуса, – мы встретили мощный противотанковый заслон, танки вязнут в балках в непролазной грязи. – Было перечислено с десяток объективных причин, создающих серьезные трудности в развитии боя. Комкор обосновывал необходимость рокировки главных сил корпуса к флангу конного корпуса, где местность была более доступна для успешного развития наступления танковой группировки. К тому же здесь намечался успех.

Это было правильно для его корпуса, но неверно для группы в целом. Приказ Жданову был таким: «Оставить часть сил на месте и имитировать подготовку к прорыву. Главные силы корпуса вывести на направление 10-й гвардейской и 30-й Краснознаменной кавдивизий в готовности к вводу в бой в направлении Ново-Николаевка, Сталино». Танковая атака здесь обеспечивалась хорошо разведанными бродами.

В середине дня мехкорпус вступил в бой для развития успеха кавалерийских дивизий. Сопротивление противника было сломлено. Войска конно-механизированной группы снова перешли к преследованию. Разгромленные части уже упоминавшихся дивизий противника бросали на дорогах танки, самоходки, орудия, автомашины и другую боевую технику и бежали, полагаясь лишь на собственные ноги. Мы, разумеется, не могли поступить подобным образом, чтобы ускорить преследование. Все, буквально все приходилось тащить с собой. Но преследование продолжалось успешно.

Чтобы не дать противнику оторваться, передовые части выбрасывали вперед на пути отхода гитлеровцев тачанки с противотанковыми ружьями и из засад расстреливали отходящие колонны, задерживая их движение, рассеивая и разгоняя их. Этот тактический прием быстро распространился во всех полках. Стоило казаку 1-го эскадрона 32-го гвардейского кавалерийского полка Кужарову удачно выскочить с противотанковым ружьем вперед, устроить засаду и поджечь несколько автомашин, как из-под пера парторга эскадрона старшины Мельникова вышло несколько боевых листков, в которых был описан подвиг коммуниста Кужарова и даны советы, как лучше делать засады.

Вперед устремились целые подразделения, а затем и части. Весь день под проливным дождем и снегопадом мокрые и предельно усталые, мы неотступно в коротких кровопролитных схватках били врага. Даже прославленная солдатская шинель казалась невыносимо тяжелым грузом на отекших плечах солдат и казаков. И спросил я у казака Остапа Кушнаренко, не сдадут ли силенки, если еще сильнее поднажать? Ведь никак нельзя дать противнику закрепиться на Малом Куяльнике.

– Пошто нет, товарищ командующий, можно. Ще в два-три раза быстрее можно, – уверенно ответил он.

– Ха, – выдохнул его сосед, – в тебе, Остап, и так вот-вот жила лопнет.

– Так то ж одна. А мы, кубанцы, двужильные, но есть и трехжильные, – отмахнулся от соседа Кушнаренко. – Не сомневайтесь, товарищ командующий, выдюжим.

…Генерал-полковник Шернер предпринял еще одну попытку остановить конно-механизированную группу, прорвавшуюся в глубокий тыл его армий. Он объединил 3-ю и 97-ю горнострелковые, 256-ю и 335-ю пехотные дивизии и только что подошедшую свежую 127-ю пехотную дивизию в ударную группу. Командующим этой группировкой был назначен, по показаниям пленного офицера, генерал Расп. Штаб группы разместился в хуторе Лозовый.

Группировка генерала Распа, по показаниям пленных, заняла оборону на высотах западнее и юго-западнее Сталино, то есть на высотах, прилегающих к реке Малый Куяльник. Город расположен в котловине, образованной окрестными высотами. Река делит его на две равные части, западные скаты круто обрываются, образуя многочисленные промоины. Наличие каменных зданий и церкви позволяло создать здесь крепкие опорные пункты и узел сопротивления, подходы к которому могли прикрываться огнем с прилегающих высот.

Было уже темно, когда передовые части конно-механизированной группы, сбив усиленное боевое охранение противника с восточных высот, вышли к реке Средний Куяльник. В слиянии Среднего и Малого Куяльника и находился городок Сталино. В результате захвата контрольных пленных подтвердились данные о том, что в районе Сталино находится до пяти дивизий противника. Необходимо было найти «ахиллесову пяту» его обороны. Пока что было ясно одно: атаковать надо ночью и непременно захватить Сталино. «Обходный маневр справа? – прикинул я. – Но для этого надо форсировать две реки и несколько балок. Слева тоже не легче». Невольно представляю, как полки поднимаются и снова, надрываясь, идут сквозь дождь и непроглядную тьму по глубокой и вязкой грязи. «Может быть, дать час-другой отдохнуть? Тем временем лучше изготовить артиллерию, организовать работу органов тыла, закончить сосредоточение мотопехоты и танковой бригады, а в полночь начать прорыв на узком фронте? Пожалуй, так лучше».

Штаб конно-механизированной группы расположился в Марциановке. Это было несколько северо-западнее Сталине.

Офицеры штаба сразу же разъехались по соединениям, чтобы быстрее и точнее довести до командиров боевые распоряжения, помочь подтянуть все, что отстало, организовать взаимодействие, собрать сведения о расходе боеприпасов и горючего, о потерях. Эти сведения требовал фронт. Мы, конечно, добросовестно докладывали о наших потребностях, но знали, что помочь нам смогут только после операции. А нужда была большая. Дело в том, что с отрывом от войск фронта, а значит, и от фронтовых баз снабжения подача горюче-смазочных веществ, боеприпасов и продовольствия, по существу, прекратилась. Из-за бездорожья расход горючего возрос в три-четыре раза. Почти непрерывные, как правило, самые «прожорливые», ближние бои с потрясающей быстротой поглощали боеприпасы. Ведь при столкновении с врагом грудь в грудь не прикажешь экономно расходовать боеприпасы, не превышать лимита. Казаки стали захватывать немецкие автоматы и боеприпасы к ним, гранаты с длинными деревянными ручками, 81-мм мины с дополнительными кольцевыми зарядами (они использовались для стрельбы из наших 82-мм минометов) и многое другое. Большие надежды мы возлагали на станцию и город Раздельная, где находилась крупная база снабжения противника.

С вечера поднялась сильная пурга, резко похолодало, землю сковал гололед. Хорошо подобранные передовые отряды на широком фронте спустились к реке и под покровом непроницаемой тьмы начали переправляться вброд. Несколько усиленных эскадронов и дивизионов были направлены для перехвата путей отхода противника.

Полки 10-й гвардейской кавалерийской дивизии и бригады 4-го гвардейского мехкорпуса бесшумно подтягиваются на скаты высот перед городом. Мы стоим по колено в грязи и нетерпеливо ждем. Атака в 2.00, без сигнала, без артподготовки, в полной тишине. Ветер сильный, порывистый. Мокрый снег бьет в глаза, слепит. Ко мне подходит генерал Головской.

– Дивизия сосредоточилась на исходном рубеже, – докладывает он, – автотранспорт подтягивается, пробиваясь через грязь.

– Двинулись вперед, – говорю я и смотрю на часы – 2.00.

Он понимает, что это – о начавшейся атаке города.

Невольно вслушиваюсь, стараюсь уловить движение полков. Тишина. Кажется, слышу, как падает снег. Время тянется мучительно медленно. Я почему-то вспоминаю разговор с полковником Каревым перед форсированием Тилигула и спрашиваю Василия Сергеевича:

– Кто у вас первым форсировал Тилигул?

– А-а, мне Карев рассказал о вашем разговоре… Взвод Алешкова действительно первым бросился в реку, но вырвался он на противоположный берег без своего командира. Сразила его немецкая пуля в тилигульской воде.

Он хотел сказать еще что-то, но вдруг послышались глухие взрывы гранат, далекий треск пулеметов, автоматов. Где-то в центре города.

– Доложите обстановку! – приказываю начальнику оперативного отдела.

– 10-я гвардейская ворвалась в город. В районе моста противник оказал сильное огневое сопротивление. Мост взорван. Мотопехота и танки генерала Жданова очищают восточную часть города от мелких групп противника.

– Передайте полковнику Гадалину: надо во что бы то ни стало захватить переправы и к рассвету во взаимодействии с 30-й кавалерийской дивизией овладеть высотами за городом.

Начальник оперативного отдела пошел передавать боевое распоряжение.

– Задачу, товарищ командующий, я понял, – продолжил прерванный разговор генерал Головской. – Один вопрос: через южную окраину?

– Да. Прорывать на узком участке, иметь второй эшелон для наращивания усилий и сильный резерв. Возможны контратаки противника.

Малый Куяльник пришлось форсировать снова по разведанным бродам. Обе дивизии к утру очистили от противника правобережную часть города и сосредоточились для атаки высот. Решено было атаку начать после переправы мехкорпуса. К 10 часам мост был исправлен, а через три часа части генерала Жданова закончили сосредоточение на исходном рубеже для штурма высот. Артиллерия противника вела обстрел моста, но из-за плохой видимости потери у нас были небольшие.

Дружной атакой с фронта и с флангов войска конно-механизированной группы сбили противника с западных высот, прилегающих к дороге Сталино – Раздельная.

Ко мне привезли несколько пленных офицеров 335-й пехотной дивизии.

– «Добыча» капитана Романюка, – доложил полковник Компаниец.

Подразделение Романюка было одним из заброшенных в тыл группировки генерала Распа, поэтому мне важно знать, при каких обстоятельствах взяты пленные. Иногда эти обстоятельства дают ключ к важным выводам.

Ночью эскадрон капитана Романюка незаметно форсировал реку и по лощине обошел опорный пункт гитлеровцев, расположенный на высоте. Перед селом казаки спешились и незаметно подкрались к окраине. Разгулявшаяся непогода надежно скрывала отделение старшего сержанта Никитенко, ворвавшееся в один из штабных домов. Дежурный офицер в этот момент передавал по рации очередную оперативную сводку в штаб Холлидта. Эту сводку доставили мне. В ней сообщалось, что части дивизии прочно удерживают занимаемый рубеж и ведут работы по инженерному оборудованию позиций. О наших действиях говорилось: «Казачьи войска, прорвавшиеся в тыл, движутся на Раздельную. Их подход к Большому Куяльнику ожидается…» Время, которое сообщалось в оперсводке, вызвало недоумение. Нас ожидали здесь не ранее чем через сутки.

В ходе допроса стала понятна причина столь грубой недооценки наших действий. В штабе 6-й армии и в штабах дивизий никто толком не знал, где конно-механизированная группа, что она предпримет в дальнейшем. Холлидт даже о своих дивизиях не имел достоверных сведений. Связь и управление были дезорганизованы. Только этим и можно объяснить противоречивость, необоснованность приказов вражеского командования, попадавших к нам в руки.

Эскадрон Романюка, разгромив штаб дивизии, успел выскочить на дорогу, по которой уже начал отходить один из полков 335-й пехотной дивизии гитлеровцев. Казаки были полны решимости задержать противника до подхода главных сил. Но случилось неожиданное. Фашисты при первых же выстрелах в беспорядке бросились в степь. Автомашины, танки, орудия, минометы и даже тяжелые пулеметы – все было брошено на дороге.

Конно-механизированная группа перешла к преследованию противника.

Сбросить нас со своих плеч и размежеваться с нами на местности враг был не в силах. Лишь одна румынская часть с примкнувшими к ней подразделениями гитлеровцев оторвалась было и подалась по полевой дороге к озеру. Но на этом единственном на данном участке пути был предусмотрительно выставлен заслон. Там у озера находился в засаде кавалерийский дивизион с самоходной артиллерией. Колонну противника пропустили к озеру, затем прижали к воде и разгромили. В живых остались только те, кто вовремя поднял руки, но сделать это успели немногие, настолько внезапным и эффективным был удар из засады.

Когда казалось, что группировка противника окончательно разгромлена, возникло, как это часто бывает в рейдовых операциях, новое осложнение. Командующий 6-й «армией мстителей» бросил навстречу нам свежую, только что подошедшую 127-ю кавалерийскую дивизию, усиленную двумя полками пехоты. Дивизия эта первоначально выдвигалась куда-то к северу, но в связи с изменившейся обстановкой была перенацелена против нашей конно-механизированной группы.

Вечером 3 апреля метель усилилась. Стараясь согреться, казаки спешились. Они шли боком, подавшись вперед, с трудом сдерживая напор снега и ветра. Шли, сберегая силы коней для атаки Раздельной. Шли из последних сил, движимые неистощимой волей. Танки, самоходки, автомашины проходили там, где, казалось, невозможно ни проехать, ни пройти. Их тянули, толкали, подкладывая под колеса и гусеницы бревна, доски, хворост, – все, что можно, вплоть до телогреек и шинелей. Люди устали до такой крайности, когда теряется контроль над собой, притупляется даже чувство опасности.

В этих условиях и произошло неожиданное. В полночь колонна кавдивизии противника (несколько сот всадников и 50–60 автомашин с пехотой и артиллерией), сама того не ведая, пристроилась за нашим 127-м кавалерийским полком, наступавшим в передовом отряде 30-й кавдивизии. Боевое охранение 138-го кавалерийского полка, двигавшегося в голове главных сил дивизии, обнаружило их. Командир полка подполковник Заборин тут же развернул головные подразделения танков и кавалерии и смело атаковал фашистов с тыла. 127-му полку, усиленному танками, пришлось остановиться и нанести встречный удар. Остальные силы немецкой кавалерийской дивизии были добиты мехкорпусом и отдельной мотострелковой бригадой. Это произошло после хутора Лозовый, где противник предпринял новую попытку остановить наше наступление на Раздельную. У меня сохранилась запись, что гитлеровцы из села были выбиты атакой передовых отрядов в 23.15. Значит, разгром вражеской кавдивизии вершился во второй половине этой ночи.

Перед утром вновь завязался бой. Это было в районе Понятовки, последнего населенного пункта перед Раздельной. Мы внимательно следили за ходом боя, находясь в боевых порядках передовых частей. В каждом движении, в каждом маневре чувствовалась такая усталость, что, казалось, люди вот-вот упадут и уснут. Но они упорно шли вперед, в атаку.

На восточной окраине села казаки и танкисты захватили семь 210-мм пушек, десятки автомашин с военным имуществом, большой гурт скота и другие трофеи. Вот, оказывается, откуда били этими тяжелыми системами по району Березовки. Следовательно, конно-механизированная группа значится на оперативных картах в штабе генерал-полковника Шернера «объектом № 1».

В эти дни наши разведчики были особенно внимательны и дерзки. Начальник штаба бронетанковых и механизированных войск 3-го Украинского фронта полковник Сергеев предупредил, что, по поступающим сведениям, на Восточном фронте скоро будет применен сверхтяжелый танк нового типа «Кёнигстигр», то есть «Королевский тигр». Штаб фронта требовал вести разведку в этом направлении и о захвате танка нового типа срочно доложить. Наши вездесущие разведчики день и ночь обшаривали все «закоулки» и «центральную магистраль» армии Холлидта, но пока на след «Кёнигстигров» не напали. Однако установили, что город и станцию Раздельная обороняют 258-я и остатки 335-й пехотных дивизий и охранные части немцев; станция забита железнодорожными эшелонами.

…Идут и идут казаки, навалившись грудью на упругие порывы дождя и снега. Идут, подавшись вперед, словно в атаку. Шаги короткие, усталые. В них вкладывается вся сила, вся воля. Идут километр, второй, третий… идут вслед за передовыми частями, неотступно преследующими противника.

Еще десяток километров будет длиться эта своеобразная «атака». А в каждой атаке случаются потери. Вот автомашина юзом скатилась в овраг, и уже не вызволить ее оттуда. Орудие успели отцепить. Его из последних сил волокут на руках метр за метром. У обочины дороги с непокрытой седой головой стоит казак, прощается с конем. Он снимает с себя бурку и кладет ее на бездыханную грудь боевого друга. И никто не осмеливается сказать ему слова осуждения или упрека. Казаки понимают: в этом жесте, подсказанном душевной болью, человеческая дань нестерпимым тяготам и смерти, принятым боевым другом казака.

…Большак подходит к Раздельной с северо-востока. С севера, прижимаясь к железной дороге, на исходный рубеж атаки выдвигаются соединения 4-го гвардейского Сталинградского мехкорпуса. Вдоль шоссе – гвардейские кавалерийские дивизии кубанцев. Мы стоим у балки и ждем, когда полковник Гадалин выведет свои полки на исходный рубеж, правее большака. Вдоль лесопосадки должна развернуться дивизия Головского, а против южной окраины – гвардейцы Тутаринова. Но для выхода на исходный рубеж ему потребуется больше времени, чем Гадалину.

Из пологой балки показались спешившиеся казаки. Они почти карабкаются вверх, зло дергая за повод коней. Один из командиров подходит к нам и представляется:

– Командир дивизиона капитан Левченко. – За ним другой: – Командир эскадрона старший лейтенант Куев.

Полки 9-й гвардейской кавдивизии тоже вышли на исходный рубеж атаки. Прибывший от генерала Головского офицер связи доложил, что и его дивизия ждет сигнала атаки. Подошел командир головного 36-го кавполка подполковник Ориночко.

– Почему остановились? – спросил я, хотя сам видел почему.

Усталые казаки, воспользовавшись паузой, начали устраиваться, кто как мог, чтобы несколько минут вздремнуть.

В установленное для атаки время части оставались на своих рубежах. Бойцы не в силах были сбросить с себя тяжкие оковы предельной физической усталости. «Если их двинуть в атаку в таком состоянии, – подумал я, – внезапности не получится и много появится вдов и сирот в кубанских куренях». Но чем встряхнуть души казачьи, чем снять с них смертельную усталость? В таких случаях есть лишь один, но проверенный и верный выход.

Я повернулся к подполковнику Ориночко и отдал приказ на атаку. И через мгновение по боевым порядкам прокатился один – конечный пункт приказа: «Передать всем: в атаку ведет лично командующий! Атака в конном строю. Сигнал – серия красных ракет». Мне подали хорошего коня.

Никогда мне не приходилось столь широко и подчеркнуто оповещать войска, что веду их в атаку сам. В тех случаях, когда это вызывалось крайней необходимостью боя, все получалось по ходу событий как-то само собой. Но теперь во весь свой рост встала зловещая альтернатива: или немедленная мощная ночная атака и большая победа, или затяжной бой на рассвете и огромные потери. Насквозь промокшие и предельно уставшие люди, если их сейчас остановить хоть на один-два часа, будут валиться на землю и засыпать, а значит, и замерзать. Свирепо бушующая леденящая пурга «посечет» казаков.

В рейдовых операциях есть много своих особенностей. Командир всегда на глазах у своих воинов, его знают, ему верят. И если командир сам ведет своих бойцов в атаку (таковы старые казачьи традиции), они знают – назад возврата нет. И не было еще такого, чтобы казаки оставляли в беде своего командира.

– Дать сигнал атаки!

Вспыхнула серия красных ракет. В тот же миг воздух взорвало артиллерийско-минометными залпами. Ослабив повод, посылаю коня вперед. Какое-то время мне казалось, что скачу один, а вокруг свирепствует только пурга. Но вот сбоку обогнал меня танк. С другой стороны – еще один. В уши бьют порывы ветра, снег слепит глаза. Стрельба все нарастает. Сквозь выстрелы прорываются мощный рокот атакующих танков, храп коней. Ворвавшись на окраину Раздельной, сворачиваю влево и оказываюсь на улице. Соскакиваю с коня, иду к дому. За мною бегут офицеры оперативной группы и радисты. Казаки штабного эскадрона рассыпаются по двору, направляются в огороды, в соседние дома. Мимо нас проносятся эскадрон старшего лейтенанта Куева и гвардейцы 36-го полка. Вся окраина наполнена нервным треском ближнего боя. Обгоняя меня, кто-то из казаков заскакивает в сенцы хаты. Я натыкаюсь на падающие тела. Мимолетного взгляда достаточно, чтобы определить, кто падает навсегда, а кто мгновенно вскочит. Тут все в порядке. В комнате с печкой у дверей нас «гостеприимно» с высоко поднятыми руками встречают два растерявшихся молодых немецких солдата в форме танкистов. Пока связисты разворачивают рацию и налаживают связь, выхожу на улицу. Быстро светает. Прислушиваюсь к шуму боя. Он доносится со всех окраин этого небольшого, но очень важного в оперативном отношении города. Это большая победа! Победа сначала каждого над собой, а затем над противником!

Наша массированная ночная атака оказалась для гарнизона Раздельной совершенно внезапной. Командиры соединений докладывали об ожесточенных боях, особенно в районе железнодорожной станции. Вот как об этом бое вспоминает в своем письме бывший командир 3-го эскадрона старший лейтенант Николай Никитович Василевич. Кстати сказать, из письма я узнал, что на его коне мне пришлось атаковать Раздельную. Он, в свою очередь, одолжил коня у самого юного из своих казаков.

«…Когда Вы, товарищ генерал армии, начали разворачивать у крайней хаты командный пункт, гитлеровцы кинулись кто по огородам, кто по дворам. Наши танки пошли по-над заводями, а мой эскадрон вырвался на улицу. Совсем неожиданно мы оказались около железнодорожной станции. Оттуда начали бить пулеметы. Нас как ветром сдуло с коней. Укрылись за домами и стали продвигаться от дома к дому. Один пулемет подорвали гранатой, другой – тоже, подкравшись сбоку. Слышим, на той стороне станции идет горячий бой. Это дрались другие наши части. Получилось, что станцию атаковали сразу со всех сторон. Перебили мы здесь фашистов бог знает сколько, все улицы были усеяны убитыми».

После войны Николай Никитович стал работать заведующим складом горюче-смазочных материалов Краснодарводстроя. Несколько лет товарищи по работе избирали его секретарем партийного бюро.

Прислал мне письмо и капитан запаса Куев.

«Вы помните, товарищ генерал, – пишет он, – мы с Вами первыми ворвались на станцию Раздельная. Левее нас атаковали другие эскадроны. Наш эскадрон врубился в немцев, выскакивающих из эшелона. Магомет Вороков, вскочив в офицерский вагон, столкнулся с офицером, застрелил его и исчез в дверях. Когда я вбежал вслед за ним, он поднимался с пола, а около него лежал гитлеровец. Магомет вытер лезвие ножа с наборной ручкой и простодушно сказал:

– Я ему совсем понятно кричал «хэндэ хох!». Почему он не понимал?..

Мне осталось только произвести «залп победы» по портрету Гитлера, висевшему на стене большого купе…»

Из письма я узнал, что после войны Куев демобилизовался, окончил Краснодарский педагогический институт, работал директором школы хутора Вольный на Кубани.

Итак, в 13.30 Раздельная была полностью захвачена нами. Мы решили задачу, поставленную командующим войсками фронта перед конно-механизированной группой: «Захватить Раздельную – последнюю узловую железнодорожную станцию на юге нашей страны – и этим отрезать пути отхода 6-й немецкой армии по железной дороге на запад».

На станции мы захватили богатейшие трофеи: под парами стояли десятки паровозов, к которым было прицеплено около тысячи вагонов. Большую ценность представляли эшелон с новенькими 75-мм орудиями (30 стволов) и эшелон с танками, покрытыми желтой краской (эти танки с экипажами спешно перебросили из Африки). Здесь были вагоны с боеприпасами, военным имуществом и, что особенно веселило всех, – эшелон с подарками. Ну, а крупнейшие склады с горюче-смазочными веществами, продовольствием, вооружением и боеприпасами особенно нам пригодились.

Сосредоточенные в отдельных районах города соединения конно-механизированной группы в относительно благоприятных условиях наскоро приводили себя в порядок, чтобы через несколько часов снова возобновить наступление. Еще 2 апреля было получено боевое распоряжение, требующее овладеть Раздельной и выбросить разведку на Тирасполь, на Ясски и вдоль железной дороги на Одессу, то есть на запад, на юг и на юго-восток – целый веер. Утром следующего дня эта задача была подтверждена телеграммой. Однако мы не получили своевременно сведений об оперативной обстановке в полосе нашего фронта, не знали, где в данное время находятся наши общевойсковые армии. С точки зрения скрытого управления войсками, это, возможно, и правильно, но нам от этого было бы не легче.

Мы донесли командованию фронта об овладении Раздельной, о захваченных нами богатых трофеях. И тут же получили боевое распоряжение: главными силами продолжать наступление в юго-западном направлении вдоль железной дороги на Страссбург. К исходу дня овладеть районами Павловска, Страссбурга, Бадена и не допустить отхода противника через эти пункты на запад к Днестру. Город и станцию Раздельная удерживать силами частей 5-й отдельной мотострелковой бригады до подхода передовых соединений фронта.

Значение выхода конно-механизированной группы в район Раздельной было столь велико, что Совинформбюро специально сообщило об этом 5 апреля 1944 года: «…Конно-механизированные соединения вышли на подступы к городу Раздельная. Немцы упорно защищали этот важный узел коммуникаций и опорный пункт обороны на подступах к Одессе. Стремительными ударами наши бойцы сломили сопротивление противника и овладели крупным узлом железных дорог и городом Раздельная. Таким образом, железная дорога Одесса – Тирасполь перерезана нашими войсками. Тем самым отрезаны основные пути отхода в Румынию Одесской группировке противника».

Командиры соединений, прибывающие для получения боевых распоряжений, докладывают о результатах боя. Вот с шумом, по-казачьи лихо подлетают к плетеному забору тутаринцы. Их бравый генерал еще на ходу спрыгивает со своего темно-гнедого жеребца, бросает повод ему на спину и быстрым шагом направляется ко мне. Твердым, уверенным голосом докладывает:

– Товарищ командующий, части 9-й гвардейской дивизии первыми ворвались в город Раздельная и… – дальше следует перечисление боевых заслуг и трофеев.

Комдив полковник Гадалин подъехал на широком аллюре и, упруго оттолкнувшись от стремян, на ходу соскочил. Это у него получается естественно и непринужденно. Ладно скроенный, энергичный, он с первого взгляда создает впечатление человека, внутренне собранного и организованного. Свои командирские дарования ему еще предстояло раскрыть. Но сомнений не было, что это будет хороший комдив.

– Товарищ командующий, – начинает он докладывать спокойным и твердым голосом, – части 10-й гвардейской дивизии первыми ворвались в город Раздельная.

Дословное совпадение формулировки доклада в первой его части заставляет меня взглянуть на Тутаринова. Он тоже удивлен, но быстро спохватывается и с видом явного превосходства заговорщически улыбается мне.

Подъезжает генерал Головской. Он где-то за сараем оставил свою кавалькаду и идет пешком. Просто и по-деловому докладывает, что части 30-й кавдивизии, первыми ворвавшись в Раздельную, сосредоточились в указанных ей частях города и приводят себя в порядок.

Генерал-майор Жданов пунктуален. Он прибыл ровно в 15.00.

– Товарищ командующий, 4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус первым ворвался в Раздельную…

Тут уж Тутаринов не выдерживает и, когда доклад заканчивается, спрашивает:

– Интересно, где и как это произошло?

Видно, Владимир Иванович догадался о скрытом значении вопроса, но делает вид, что принял его как восхищение действиями его орлов-танкистов, и рассказывает некоторые эпизоды боя за город. «Хочет сразу задавить фактами», – догадываюсь я. Говорит он уверенно, сжато.

– Это сделали танковые экипажи лейтенантов Маслова, Ветлина и Васильева – 37-го танкового полка. Они, умело маневрируя, преодолели огневой заслон немецких самоходок и ворвались на окраину. На огромной скорости экипаж Маслова выскочил к станции и буквально расстрелял паровоз, который первым пытался увезти к границе эшелон с артиллерией. Эти три танка наделали на станции такую панику, что…

– Владимир Иванович, – перебил его генерал Тутаринов, – а вот когда ваши танкисты расстреливали паровоз, они обратили внимание, что состав в это время медленно сдавал назад за стрелку? – Поставив вопрос, он, не дожидаясь ответа, продолжал: – Так это мои казаки перехватили поезд и загоняли его обратно на станцию, а в пристанционном ресторане мой повар уже готовил шашлыки, чтобы угостить командный состав группы.

Все восприняли это как хорошую фронтовую шутку и от души посмеялись. А когда я рассказал о злополучной формулировке доклада, последовал новый взрыв смеха.

– Теперь мы имеем все основания доложить Военному совету фронта, что первыми в Раздельную ворвались… – я сделал паузу, все насторожились. – Ворвались войска конно-механизированной группы.

Ставя боевые задачи на дальнейшее развитие наступления, я обратил внимание на необходимость постоянной бдительности и готовности к встречным боям, переходу к действиям фронтом на юг и юго-восток с целью недопущения прорыва отходящих соединений противника на запад через Днестр.

Пока мы решали вопросы организации дальнейшего наступления, на железнодорожной станции произошел забавный случай. Разведчики донесли, что к Раздельной из Одессы движется поезд. Его, конечно, впустили на станцию. Из вагонов выскочили немецкие солдаты и к ужасу своему увидели направленные на них стволы орудий, танков, самоходок и пулеметов. Они правильно решили, что сопротивление бесполезно. Все сдались в плен.

Командиры соединений разъехались на свои КП. Мы с генералом Пичугиным продолжали беседовать, невольно прислушиваясь к шуму вновь разгорающегося боя.

– Думается, товарищ командующий, что эта волна вражеских войск доставит нам немало хлопот, – выразил опасение начштаба.

– Хлопоты бывают разные, – ответил я. – Под Москвой мы сдерживали врага, рвущегося на восток, – это были неприятные хлопоты. Сейчас мы стараемся не допустить прорыва на запад, – это очень приятные хлопоты.

Во двор въехала бричка-одноконка. Лошадь неожиданно рванулась и упала. Ездовой бросился выпрягать, понося отборной бранью фрицев, которые «не смотрят, куда стреляют». С брички неторопливо слез наш штабной повар Сергей Лазарев. Он взвалил на себя термосы и пошел в дом организовывать завтрак. Мы не стали дожидаться приглашения и направились вслед за ним. Позавтракать нам, однако, не удалось. Совсем рядом, за домом, разразилась стрельба, рванули гранатные взрывы. Лазарев бросил свои термосы и миски, схватил автомат и выскочил из хаты. «Прорвались!» – мелькнуло в сознании. В дверях неожиданно сталкиваюсь с гитлеровцами. Машинально нажимаю на спусковой крючок. Сдавленный, как рычание зверя, крик, немец, круто согнувшись, по инерции идет на нас… Через двор, тревожно озираясь, устало бегут двое с автоматами у живота.

Из сарая раздается короткая очередь и длинная брань. Узнаю голос сержанта Сергеева. Сегодня его подразделение несет охрану штаба группы. Около меня оказались Лазарев, Король, Сергеев, связисты и еще несколько казаков. Мы перемахнули через плетень и вскочили в заранее отрытые окопы. Сзади нас на улице слышится нервная стрельба.

– Этих человек десять осталось, там их перехватят, – кричит кому-то сержант Сергеев.

Огневые позиции мы заняли вовремя. Прямо на нас движется заштрихованное предрассветными сумерками подразделение гитлеровцев. Фашисты идут медленно, в полный рост, стреляя из автоматов. По телефону, подведенному в ячейку окопа, выясняю обстановку.

А тем временем мои боевые друзья отражают атаку. Кроме сержанта Сергеева, старшины Короля и Сергея Лазарева, были старший сержант Барибан, казаки Литвиненко, Таилов, Тарасов и Серенко. Все они дерутся дерзко и хладнокровно. Дело чуть было не дошло до рукопашной, но из-за домов неожиданно появился эскадрон капитана Яцкого. Казаки через наши головы обрушили огонь по боевым порядкам фашистов и контратаковали их. Оставшиеся в живых сдались в плен.

Подходит генерал Пичугин и докладывает:

– Товарищ командующий, до полка пехоты с танками при поддержке двух бронепоездов наступают с юга от хутора Широкий. С востока, со стороны агрокомбината движутся колонны пехоты, артиллерии и танков противника. К северной окраине прорвался их передовой отряд.

– Десятая гвардейская развернулась?

– Да, ведет бой.

Обстановка быстро усложнялась. Дивизия полковника Гадалина, приняв на себя первую атаку, прикрыла огнем левый фланг. Но его атаковали многочисленные подразделения и части противника, отходящие с востока. Наибольшая опасность возникла в районе переезда, севернее Раздельной. Пришлось втягивать в бой дивизию Головского. И очень хорошо, что это было сделано сразу. Последовала затяжная массированная атака. Линия боевого соприкосновения выгнулась вокруг Раздельной в сторону востока и мгновенно завязались жаркие бои. Такой яростный натиск трудно было ожидать. Третья атака была проведена противником на более узком фронте, но сила ее была такова, что пришлось нанести фланговый контрудар полками мотострелковой бригады при поддержке танков. До позднего вечера пылали ожесточенные схватки. Силы противника быстро таяли и дробились. Теперь уже отдельные подразделения и мелкие группы пытались самостоятельно просачиваться за Днестр. С наступлением темноты бои начали затухать. Полки мотострелковой бригады заняли оборону вокруг Раздельной, чтобы удержать ее до подхода передовых соединений общевойсковых армий фронта, а затем передать им город и догнать главные силы конно-механизированной группы, решительное наступление которой продолжалось.

Сильный ветер разметал грозовые тучи. Время от времени сквозь их разрывы на нас тревожно поглядывала луна, будто предупреждая об опасности, которая надвигалась откуда-то из-за лиманов.

Водокачка не должна быть взорвана

Захват Раздельной привел к резкому ухудшению положения группы армий «А». Она потеряла последнюю железнодорожную коммуникацию между ее северной и южной группировками. Если иметь в виду 6-ю немецкую и 3-ю румынскую армии, которые оказались, так сказать, в сфере боевой деятельности конно-механизированной группы, то обстановка складывалась так. Одна группировка в составе 30-го и 32-го армейских корпусов под ударами наших войск с востока продолжала отходить на Тирасполь, и мы могли бы ударом с тыла быстро уничтожить ее. Другая группировка (4, 29, 17 и 44-й армейские корпуса) – мы называли ее Одесской – откатывалась к Днестру, южнее линии населенных пунктов Новая Одесса, Раздельная.

Теперь на плечи генерал-полковника Шернера легла исключительно сложная и, прямо скажем, непосильная задача – спасение своей Одесской группировки. И он на первых порах, надо полагать, таил надежду, что пути господни к спасению действительно неисповедимы. Два из них он видел даже своим земным оком. Первый путь – предпринять попытку прорваться на Тирасполь через Раздельную и Кучурган, организовать планомерную переправу войск через Днестр. Другой путь – двинуть Одесскую группировку к юго-западу на Овидиополь, а затем по узкой косе через Каролино-Бугаз и на плавсредствах перебросить войска через Днестровский лиман. Во втором случае они оказались бы отделенными от основных сил группы армий «А» пространством около двухсот километров. Но судя по тому, что наступавшие вслед за конно-механизированной группой армии генералов Шарохина и Чуйкова нацеливались на Раздельную (именно ее передовым частям и должна была передать город бригада полковника Завьялова), первый путь отхода Шернер мог смело вычеркнуть из своего плана.

От Раздельной конно-механизированная группа стремительно двинулась на юг вдоль Кучурганского залива, перерезая дороги, идущие с востока на переправы через Днестр. Уже первые километры пути со всей суровой определенностью подтвердили, что впереди нас ждут неимоверно тяжелые испытания.

Благодаря широкой и энергичной разведке мы знали, что в районе Кучургана и Страссбурга находятся части 12-й и 14-й румынских пехотных дивизий и 258-й немецкой пехотной дивизии, была выявлена организованная ими система обороны. Это и определило скоротечный характер кучурганского боя. Но сколько искрометных тактических маневров и ударов, сколько подвигов свершилось в эти предутренние часы в наших частях и соединениях!

Героем кучурганского боя был 40-й Майкопский полк подполковника Головащенко – офицера опытного и самоотверженного. Он на тачанках направил в обход станции пулеметное подразделение под командованием старшего сержанта Кравченко. Под покровом темноты тачанки ворвались на станцию и начали уничтожать гитлеровцев в вагонах. Услышав, что пулеметчики завязали бой, Головащенко дал сигнал общей атаки полка. Мне довелось быть невольным свидетелем рассказа старых казаков об этом бое.

– Порубили в Кучургане фашистов, чтоб не соврать, сотен… – лейтенант Гришко прищурил глаз, крутнул седеющий ус и, решив, что «сотен» – это не то слово, добавил: – Эдак сотни три. Это только клинками. Многие фашисты вскочили на машины и кинулись на Тирасполь. Куда там! Застряли в грязи. Всех посекли пулеметами с тачанок.

– А вот сих, – прервал его одностаничник и друг казак Кривошапка, кивнув на пленных, – мы из камыша выкурили.

Для него, чувствовалось, никаких военных субординации не существовало. Он не утерпел отметить, что в двадцатом году на Кубани вот так же «выкуривали» из плавней улагаевцев, которых Врангель послал захватить казачьи земли.

– Много времечка минуло, – закончил Кривошапка, – а вот сноровка сгодилась.

Я понял, что старику хочется сказать нечто более важное, но, не в пример некоторым молодым людям – любителям прихвастнуть, он исполнен скромности и достоинства. Поняв, куда он клонит, я решил помочь.

– Кому принадлежит план ликвидации гитлеровцев в камышах? – спросил я.

– Данилычу, товарищ командующий. Да и руководил он, – доложил лейтенант. – Все мне подсказывал: засылай туда, выманивай оттуда – здорово получилось.

А получилось действительно хорошо. Среди пленных было одиннадцать офицеров.

Шла слава о героизме агитатора-комсомольца 32-го кавалерийского полка сержанта Черкашина. Пожалуй, никто не удивился, когда он вернулся из разведки в Кучурган на немецком тягаче, притащив на прицепе вражеское орудие и привезя трех пленных. Как выяснилось, тягач, орудие и пленные из разных подразделений. Но весьма характерно, что когда он проводил беседы о героях кучурганского боя, то рассказывал о мужестве командира орудия сержанта Милованова, который подбил в этом бою автомашину, подавил два пулемета и разбил одно орудие; рассказывал, как бойцы подразделения 34-го кавалерийского полка, попав в сложную и опасную обстановку, уничтожили 60 гитлеровцев. Прорвавшись, они захватили двадцать повозок с военным имуществом, пушку и несколько пулеметов. Сержант Черкашин агитировал личным героическим поведением, пропагандой подвигов своих боевых друзей.

Утром, когда еще не закончился бой за Кучурган, появилась авиация противника. Она обрушила удар на боевые порядки 4-го гвардейского Сталинградского мехкорпуса, ведущего бой к северу от Кучургана. Его 13-я механизированная бригада ворвалась в поселок и на станцию вместе с казаками.

Захват Кучургана был важным нашим успехом, поэтому не мог не вызвать бурной реакции не только у генерал-полковника Холлидта, но и у «самого» Иона Антонеску. Дело в том, что через эту станцию проходили шоссейная и железная дороги из Одессы на Тирасполь. За Кучурганом простирались «владения» маршала Антонеску, того самого, который, напомню, 19 августа 1941 года с благословения Гитлера объявил территорию между Днестром и Бугом своей вотчиной и поименовал ее Транснистрией, а городу Одессе присвоил свое имя – Антонеску.

Утром 5 апреля наши радисты поймали в эфире радостную весть. Оказывается, еще 2 апреля Советское правительство сделало заявление о том, что «…наступающие части Красной Армии, преследуя германские армии и союзные с ними румынские войска, перешли на нескольких участках реку Прут и вступили на румынскую территорию. Верховным Главнокомандующим Красной Армии дан приказ советским наступающим частям преследовать врага вплоть до его разгрома и капитуляции». Эта весть вызвала у нас чувство бурной радости. Дальше в заявлении говорилось, что вступление советских войск в пределы Румынии диктуется исключительно военной необходимостью.

Начальники политических отделов гвардейских кавалерийского и механизированного корпусов полковники Карев и Козлов сразу же организовали целый ряд мероприятий по доведению содержания этого документа до всего личного состава корпусов и дивизий. В политотделах дивизий и бригад сумели провести короткие совещания с агитаторами, а в частях – инструктивные совещания низовых аппаратов. Выпускали боевые листки, распространяли листовки и газеты, проводили летучие беседы. Радостная весть молниеносно распространилась во всех частях и подразделениях. И можно было понять чувства воинов. Наступая от Раздельной до Кучургана, они видели непрерывный караван железнодорожных составов, на вагонах которых наспех было намалевано: «Антонеску – Бухарест», станция отправления и станция назначения. Тысячи вагонов были плотно набиты награбленным добром. Тут вагоны с хлебом и платформы с тракторами, заводскими станками, медицинским оборудованием; вагоны с коровами, овцами и свиньями; вагоны с канцелярской мебелью и домашней утварью… Чего только там не было! Вдруг из вагонов для скота казаки услышали вопли людей, наших, советских людей. Они звали на помощь, боялись, что казаки и танкисты не заметят их эшелон и так же быстро исчезнут, как и появились. Воедино слились в сердцах воинов радость и гнев. Освобожденные от фашистской неволи женщины и подростки выскакивали из вагонов и со слезами радости бросались к казакам, чтобы выразить им благодарность за несказанное счастье вновь обретенной свободы.

Боевой порыв был огромен. Не задерживаясь в районе Кучургана, передовые части продолжали стремительно развивать наступление на Страссбург. Там оборонялась передовая часть 14-й румынской пехотной дивизии. Но ее главные силы были на подходе. Простой расчет показывал, что румынские части могут опередить захват переправы. Кстати, удивило, что в пространстве между Малым Куяльником и Днестром очень много населенных пунктов имели наименования немецкого происхождения. Страссбург, Фрейденталь, Нейбург, Фрейдорф, Мангейм и многие другие. Мы узнали, что все это деревни немецких колонистов.

– Надо бы броском передовых отрядов упредить противника в захвате переправы, – предложил кто-то из оперативных работников штаба.

Я подумал: «Части движутся и дерутся с вражескими заслонами с предельным напряжением. Но существует ли этот предел у советского солдата? Мы выигрываем бой за боем во многом и потому, что противник не выдерживает этого нечеловеческого напряжения».

– Хорошо, передайте генералу Тутаринову: стремительным броском передового отряда выйти в район Страссбурга и с ходу атаковать разрозненные подразделения и части противника восточнее села. Главными силами дивизии к восьми часам взять Страссбург. – Сзади полковник Компаниец удивленно произнес: «Разрозненные остатки?» Он-то знал – это подходят боевые части «вышесредней упитанности».

– Полку «катюш» нанести огневой удар по колоннам противника восточнее Страссбурга, – продолжил я.

Полк «катюш» развернулся невдалеке от нас в лесопосадке. В то время это оружие было секретным, и мы держали полк в центре боевых порядков группы. Он был всегда под рукой, а цель (две параллельно идущие колонны) представляла собой значительную площадь. Последствия удара реактивных установок нетрудно представить. Были произведены залпы двумя дивизионами. Этого было достаточно, чтобы дивизия противника, охваченная паникой, начала отходить на Мангейм.

С ходу, захватив Страссбург, передовые части конно-механизированной группы на плечах 258-й немецкой пехотной, 12-й и 14-й румынских дивизий ворвались в Баден. К этому времени мехкорпус генерала Жданова овладел Павловкой. Конно-механизированная группа вышла в район, из которого можно было развивать наступление или на запад, через государственную границу на территорию Румынии, или на юг, вдоль Днестровского лимана, чтобы отрезать все пути отхода Одесской группировке на запад за Днестр, или же устремиться на Одессу, то есть на юго-восток, чтобы ударом с тыла ускорить разгром этой группировки и захватить город. Мне казалось, что вероятнее всего нам предоставят честь пробить еще одну брешь в границе владений Антонеску, а так как приказ еще не поступил, конно-механизированная группа временно закрепилась фронтом на восток от Павловки до Страссбурга.

Боевое распоряжение штаба 3-го Украинского фронта от 19.00 4 апреля поступило ко мне в 12.10 5 апреля. Не могу утверждать, но, кажется, доставил его на самолете связи офицер оперативного отдела подполковник Богатенко. Конно-механизированной группе ставилась задача к исходу 5 апреля овладеть районом Кагарлык, Мангейм, Эльзас, передовыми отрядами захватить Маяки, Беляевку и Выгоду, провести силовую разведку на Одессу. Полученная информация раскрывала нам, какие задачи должны выполнить к этому времени армии фронта. Главное прояснилось – на Одессу! Именно с этого момента раздался боевой клич «на Одессу!». В этот день, быть может, родились новые слова боевой песни кубанских казаков:

Кубанцы несутся над полем, над лесом

В стремительных, дерзких и славных боях.

Вперед, на Одессу! Вперед, на Одессу!

На лицах фашистов – панический страх.

Подполковник Богатенко в общих чертах доложил мне обстановку в полосе фронта. Получалось, что наше наступление на Одессу вызвано отставанием левого крыла фронта, наступавшего на Одессу с востока. (Трудность наступления левого крыла фронта – 6-я, 5-я ударные и 28-я армии – определялась системой лиманов и глубоких балок.) Мое внимание более всего привлекали действия войск 37-й и 8-й гвардейских армий. Непосредственно от их успеха зависело, в каких условиях нам придется вести дальнейшее наступление. Если армия генерала М. Н. Шарохина вовремя выйдет в район Раздельной, то в группу вскоре вернется прекрасная боевая мотострелковая бригада полковника Завьялова, а наши тылы будут надежно прикрыты с севера. Успешное наступление гвардейской армии генерала В. И. Чуйкова в обход лиманов (с последующим поворотом на юг и действиями вдоль дороги Сталино – Одесса) прикроет тылы группы с севера при подходе к городу со стороны Днестровского лимана.

А пока продолжалось решительное наступление конно-механизированной группы в общем направлении на юг. К полуночи мы должны были захватить целый ряд населенных пунктов. Сделать это оказалось нелегко. Генерал-полковника Шернера наши действия привели в бешенство, и, чтобы хоть временно задержать подвижную группировку, рвущуюся на Одессу, против нас была брошена штурмовая авиация. В течение трех часов небо над нами клокотало и сотрясалось от душераздирающего воя, бешеного рокота авиапушек и пулеметов, взрывов бомб. Земля глухо стонала. До сих пор редко приходилось видеть такое неистовство вражеской авиации.

Как только наступили сумерки, бригады рванулись вперед, стремясь наверстать упущенное за день. То здесь, то там возникали встречные бои с румынскими и немецкими частями, отходящими из Мангейма на Страссбургские переправы. Это были части 14-й пехотной дивизии румын, которые под Кучурганом залпами «катюш» мы отбросили к Мангейму, а также 3-я горнострелковая немецкая дивизия. Они быстро подтянули артиллерию, отставшие подразделения, тылы и теперь предприняли попытку прорваться за Днестр через Страссбург. После неистового воздушного налета войска конно-механизированной группы всю свою ярость обрушили на эти дивизии. Противник в поисках спасения метался под ударами наших дивизий и бригад, но так и не мог противопоставить ни своего темпа, ни маневра, ни натиска.

Дивизия генерала Головского, наступавшая вдоль большака на Мангейм, столкнулась с колонной румынских фашистов. Генерал Головской нанес по колонне артиллерийский удар и бросил в атаку усиленный боковой отряд, заранее высланный вперед. Тем самым он выиграл время и пространство для главных сил, сохранил темп наступления. Румынские подразделения начали отходить вправо и нарвались на боевые порядки 14-й гвардейской мехбригады. Встречный поток вражеских войск все увеличивался. Бой вели уже и 9-я гвардейская дивизия, наступающая правее на Кагарлык, и главные силы 4-го гвардейского механизированного корпуса, 14-я и 15-я гвардейские механизированные и 36-я гвардейская танковая бригады, наступавшие на левом фланге группы на Эльзас, Иоганештооль. Был такой случай: 13-я гвардейская мехбригада в 22.00 встретила сильное огневое сопротивление с высоты 115,8, юго-восточнее Кучургана. Комбриг подполковник П. М. Аршинов, чтобы не снижать темпа, обошел этот опорный пункт и продолжал наступление. Через некоторое время ему доложили, что вслед за бригадой движется колонна противника. Опытный комбриг сразу сообразил, в чем дело: «Заблудились». Он остановил арьергардный полк. Одним батальоном занял выгодный рубеж, чтобы встретить врага огнем с места, а два батальона приказал вывести для атаки с флангов.

Мне не известны подробности этого боя, но результатом его был полный разгром вражеского полка. Полк действительно потерял ориентировку. Он приближался с севера к высоте 115,8 в тот момент, когда бригада, наткнувшись на огневое сопротивление, начала обходить высоту. Фашисты приняли бригаду за свою и двинулись вслед за ней. Все остальное было для них совершенно неожиданно и непонятно.

Однако и подполковник Аршинов, сделав доброе дело, сориентировался не лучшим образом. Во время обхода опорного пункта бригада отклонилась вправо и прижалась к боевым порядкам 30-й кавалерийской дивизии. К этому времени было уже известно, что перед Мангеймом оборудована разветвленная система обороны противника: траншеи, пулеметные ячейки, местами проволочные заграждения и даже противотанковый ров полного профиля. Поэтому целесообразно было бригаду Аршинова направить на Мангейм. Что и было сделано. На рассвете после залпа «катюш» и мощного артналета 30-я Краснознаменная кавдивизия и 13-я мехбригада атаковали Мангейм, а в 6.00, когда мы подъехали к селу, оно уже было полностью захвачено нашими войсками. Через час на его северо-западной окраине расположился штаб группы. Генерал Тутаринов доложил, что его дивизия успешно атаковала Кагарлык, а части генерала Жданова несколько позже овладели селом Эльзас.

В это очень пасмурное утро, 6 апреля, было получено распоряжение штаба фронта. В нем говорилось, что командующий войсками фронта приказал прежде всего захватить Беляевку, Маяки и Карлсталь, расположенные на берегу Днестра и его лимана, а затем отрезать и атаковать Одессу с запада. Уже не силовая разведка, а атака с целью освобождения Одессы. Сообщалось также, что армия генерала В. В. Глаголева должна к исходу 7 апреля выйти на Днестр, а гвардейские войска генерала В. И. Чуйкова к этому же времени должны захватить рубеж Троицкое, Ясски, Васильевка.

Освобождение Беляевки и Маяков Военный совет 3-го Украинского фронта считал одной из важнейших задач данного этапа операции. Дело не только в том, что через них пролегла последняя из нижнеднестровских переправ на запад, – в Беляевке находилась водонапорная станция, снабжающая водой Одессу. Она контролировалась румынскими оккупационными властями. Штаб фронта информировал нас, что, по сведениям одесских партизан, в городе ощущается сильный водный голод. Возникли эпидемии, связанные с отсутствием элементарных условий гигиены и санитарии.

Среди захваченных нами документов оказался и официальный доклад инспектора румынской полиции, в котором он сообщал своему начальству: «В Одессе отсутствует в достаточном количестве питьевая вода. Над городом нависла угроза эпидемий». В этих словах звучит вынужденное признание бедственного положения населения.

Случилось так, что именно в это пасмурное утро наши разведчики, прощупывавшие «глубину» на дороге Беляевка – Одесса, остановились у небольшого оврага в развалившемся сарае, чтобы сориентироваться и перекусить. Не успели они расположиться, как послышался треск мотоцикла. Разведчики притаились. Когда мотоциклист въехал в овраг, они выбежали на дорогу и направили на него автоматы. Румынский офицер, выскочив из оврага, подъехал к казакам, стоявшим на пути, и заглушил мотор. Какое-то мгновение он соображал, в чем дело, а затем протянул капитану Козлову оружие и полевую сумку с документами.

– В моем воображении казаки всегда представали призраками, – поникшим голосом произнес он и упал на колени.

– Сразу видно, что молодой человек воспитывался в княжеском салоне, Так он изыскан и вежлив, – оценил капитан и приказал дать ему кружку водки.

Офицера сразу же доставили в наш штаб.

– В каком состоянии водонапорная станция в Беляевке? – спросил переводчик, узнав, что офицер ехал именно оттуда.

– Она подготовлена к взрыву. Все насосные агрегаты, система управления и трубопроводы заминированы, под них заложены взрывчатые вещества.

– Когда должен произойти взрыв?

– Время взрыва должна продиктовать обстановка, но это произойдет не позднее первой половины дня 7 апреля.

Было ясно, что спасти водонапорную станцию, представлявшую собой большой завод, можно, лишь достигнув внезапности удара достаточно сильным высокоподвижным отрядом.

В связи с тем, что «траектория» наступления на Одессу через Беляевку, Маяки более крутая, чем та, по которой мы наступали, а захваченные пункты необходимо было удержать в интересах дальнейших действий, следовало как можно скорее подтянуть на этот рубеж отдельную бригаду Завьялова из Раздельной, но не раньше, чем станцию займут другие наши части.

Генерал Пичугин разговаривал с комбригом по рации. Оказалось, что в Раздельную вечером 5 апреля подошла 10-я воздушно-десантная дивизия, но двинулась дальше, кажется, на Слабодзею. Бригаде пришлось в течение двух суток одной отбивать атаки частей противника, отходящих под натиском войск правого крыла фронта. Теперь в Раздельную прибыли передовые части 37-й армии, поэтому Завьялову было приказано немедленно выступить форсированным движением в район села Мангейм.

Под Раздельной утром 6 апреля вновь развернулись крупные и напряженные бои. Генерал-полковник Шернер предпринял отчаянную попытку пробить «коридор» в этом районе и по нему вывести войска, попавшие в окружение. Именно в окружение, так как все дороги и переправы через Днестр на запад находились в наших руках: с северо-востока наступали войска командармов Гагена, Шарохина и Чуйкова, а с востока надвигались армии генералов Шлемина, Цветаева и Гречкина.

В ночь на 6 апреля в районе Ново-Украинки сосредоточились 29-й и 52-й армейские корпуса противника. На рассвете они внезапно выдвинулись к Фрейдорфу и атаковали Раздельную. Передовые части нашей 37-й армии и 5-я отдельная мотострелковая бригада отбили первый натиск. После этого бригада вышла из боя и двинулась на Мангейм.

Днем последовала новая, более мощная атака. В это время к Раздельной начали подходить главные силы армии генерала Шарохина. Но противник продолжал наращивать усилия на узком участке, и ему удалось вклиниться в боевые порядки бригады Завьялова. Генерал-полковник Шернер тут же передал сообщение для радио «о прорыве сдавливающей Одессу русской подковы». Явно поспешное сообщение. Прорыв, конечно, намечался, но генерал-лейтенант Шарохин, своевременно маневрируя своими силами, сначала сдержал натиск противника, а затем нанес контрудар двумя стрелковыми дивизиями. Время было выиграно. В течение последующих трех дней 37-я и соединения 46-й и 8-й гвардейских армий, подошедших к реке Кучурган, вели напряженные бои, сдерживали отчаянно рвущуюся на запад группировку гитлеровцев.

Просматривая теперь официальные и вполне достоверные цифры потерь противника (7000 убитых, 3200 пленных, трофеи – вся боевая техника и тяжелое вооружение), можно сказать, что пробиться за Днестр удалось немногим группам врага.

Давление противника на рассвете 6 апреля усилилось, и на боевые порядки конно-механизированной группы возобновились массированные авиационные удары. Атаки следовали за атаками. Они не отличались пространственным размахом, но были целеустремленными, сильными. Очевидно, Одесская группировка также имела задачу пробиваться через Раздельную, на пути к которой находилась конно-механизированная группа. Напряжение боев не спадало весь день и даже ночью.

Вечером конно-механизированная группа возобновила наступление. Развивалось оно комбинированно. Вперед заранее ушел хорошо вооруженный отряд казаков с танками. Он получил приказ обойти Беляевку с севера, по береговому плесу выйти к водонапорной станции и внезапно налетом захватить ее. С наступлением сумерек двинулась 9-я гвардейская кавдивизия, она имела задачу атаковать ее с севера. 30-я кавалерийская дивизия наступала с востока. 10-я гвардейская составила второй эшелон. Механизированный корпус должен был продолжать наступление вдоль дороги на Одессу, так как после освобождения Беляевки и Маяков кавалерийские дивизии снова брали курс на Одессу. Таков был замысел операции в ночь с 6 на 7 апреля.

Ровно в полночь гвардейцы Тутаринова с севера, а казаки Головского с востока бесшумно ворвались в город Беляевку. Там уже шел бой в районе водонапорной станции. Передовому отряду удалось незаметно пересечь дорогу Ясски – Беляевка и по болоту вдоль западной окраины города выйти к водокачке. Территория ее была обнесена высоким деревянным забором, по верху которого тянулась колючая проволока. Казаки проникли во двор вплавь по Днестру, быстро сняли охрану и захватили все важнейшие пункты.

Такие дерзкие налеты, как бы внезапны и успешны они ни были, не обходятся без коротких огневых схваток. Поднялась тревога. Командование гарнизона, очевидно, подумало, что на водокачку напало восставшее население, и бросило на их подавление подразделение охраны с собаками. Разгорелся ожесточенный бой. В это время в город ворвались наши дивизии. Оперативная группа офицеров моего штаба осталась на восточной окраине, в самых крайних домах. Бой в городе развивался успешно. Когда подошла дивизия полковника Гадалина, наращивать усилия уже не было необходимости, поэтому я приказал ему, не задерживаясь, развивать наступление и захватить село Маяки, расположенное в нескольких километрах южнее, вниз по Днестру.

Во второй половине ночи командиры дивизий доложили, что противник разгромлен, захвачено несколько сотен пленных и многочисленные военные трофеи.

Поздно вечером 7 апреля был получен приказ генерала армии Р. Я. Малиновского. Перед нашей группой ставилась задача прочно удерживать захваченные районы, чтобы не допустить отхода через них войск противника за Днестр. В боевом распоряжении указывалось на необходимость активными действиями громить отходящие колонны гитлеровцев и выдвигались требования захватить Овидиополь, вести разведку на Одессу, сохранить водокачку.

Дело в том, что в районе Раздельной вновь развернулись напряженные бои, в которые оказались втянутыми значительные силы общевойсковых соединений фронта. В этих условиях и возникла необходимость временно закрепиться на захваченных рубежах и активными действиями не допускать отхода немецких и румынских войск за Днестр.

В дальнейшем нам предстояло развивать наступление от Днестра на восток, на Одессу, что обязывало вести в данном направлении усиленную разведку. Сразу же был отдан приказ генералу Жданову: продолжая наступление, во взаимодействии с отдельной бригадой Завьялова выйти на рубеж северо-восточнее Беляевки и отрезать здесь пути отхода из Одессы на Днестровские переправы.

Ночь выдалась на редкость темная. Черные свинцовые тучи стелились над самыми крышами. В такую бы ночь двинуться на Одессу, но приходилось временно закреплять захваченные рубежи. По этому поводу казаки бурчали: «Не казачье это дело в обороне сидеть. Оборона – что заводь, рейд – быстрина».

Мы конечно, не думали действовать пассивно: предусматривались маневры огнем артиллерийских групп, внезапные контратаки, стремительные обходы, охваты…

152-й истребительно-противотанковый полк был развернут на огневых позициях по восточной окраине Беляевки. Здесь же под его прикрытием заняли огневые позиции три полка гвардейских минометов. Прочно удерживая захваченные районы, наши войска отбрасывали подразделения и части противника, пытавшиеся отойти на запад через Днестр. Всюду завязывались короткие, яростные схватки. Особой заботой для нас была организация активных действий в направлении на Овидиополь. Имея относительно полное представление о силах и характере действий противника, я понимал, что захватить сильным передовым отрядом Овидиополь будет нелегко. Поэтому у меня созрело решение – такую задачу возложить на усиленную 10-ю гвардейскую дивизию, а руководство рейдом на Овидиополь поручить моему заместителю генералу С. П. Горшкову. Это было вызвано тем, что полковник Гадалин получил ранение, а назначенный командиром дивизии полковник С. А. Шевчук не успел еще «вжиться» в новую должность. Дивизия все-таки должна была действовать самостоятельно, на изолированном направлении.

При свете коптилки, сделанной из гильзы снаряда, собравшиеся у меня генералы обсудили, как лучше решить задачу, поставленную 10-й гвардейской дивизии.

В общем пока все шло хорошо. Конно-механизированная группа держала за горло 6-ю немецкую и 3-ю румынскую армии. Они были деморализованы. Органы их тыла подверглись разгрому, поэтому прекратилось снабжение боеприпасами, вооружением, не было людских оперативных резервов. Войска трепало в предсмертной агонии из-за непоправимого нарушения связи и управления, они не могли устоять под ударами частей нашего фронта, наступающих с востока. С тыла же их громила конно-механизированная группа, не давая возможности фашистским ордам организованно отойти за Днестр.

Еще одна приятная весть: генерал Тутаринов доложил, что водокачка разминирована, из машинного отделения насосной станции и других отделений извлечено несколько тонн взрывчатки. Днестровская вода уже поступает к жителям Одессы.

Начало уже светать, когда я накинул бурку и вышел во двор. За южной окраиной села шла сильная автоматно-пулеметная перестрелка. Гул боя вокруг Беляевки чем-то напоминал шум ночного шторма. Многочисленные траектории пулеметного огня обрывались на окраине села. Противотанковые батареи выжидающе молчали. Ночью немецкие танкисты из-за обилия оврагов и балок боялись вести свои машины вперед. Подошел старшина Король, мой шофер.

– Вы бы вошли в дом, товарищ командующий, – попросил он, – а то вон сколько шальных летает.

Казалось, что настало время, когда можно часок-другой вздремнуть. Раскинул на лежанке бурку и только прилег – сознание заволокло сизой дымкой сна. Но уже в следующий миг от какого-то тревожного предчувствия я проснулся. В комнате стояла тишина. И вдруг мне почудилось, что где-то совсем близко говорят по-немецки. Я напряг слух. Говорили в соседней комнате.

– An den Rang des Verderbens geraten… Es ist Zini hasendwerden[1], – с душевной надорванностью произнес, видно, пожилой человек.

– Halt den Rachen![2] – оборвал его резкий, как паровозный гудок, голос.

Стараясь не шуметь, я схватил автомат. При моем появлении в дверях высокий сутулый блондин выронил оружие и не двинулся с места. Другой, забыв об автомате, юркнул к окну, но… бездыханно повис на подоконнике. В комнату заскочил командир взвода охраны старший лейтенант Ласкин, с ним несколько казаков. Смотрю в окно: немцы! Они бегут через огород к дому. Казаки выскакивают из хаты. Слышу голос Ласкина: «Не стрелять, слушать команду». Иду к рации. В это время за спиной раздается резкий треск, словно рушится горящая стена. Это автоматчики бьют длинными очередями по набегающим гитлеровцам. Возле радиостанции только один человек, остальные там, где идет бой.

Кончилась перестрелка, я успел уточнить обстановку у всех командиров соединений. Из их докладов следовало, что обстановка быстро осложняется. Головской: «Внезапно атакован головным полком 304-й пехотной дивизии. Ее главные силы при поддержке 259-й бригады штурмовых орудий выдвигаются на исходный рубеж для атаки». Тутаринов: «Мои позиции атакованы 153-й учебной пехотной дивизией. Первая атака отражена». Полковник Шевчук также доложил, что ведет бой с пехотой противника.

Из опроса пленных узнал, что на Беляевку и Маяки отступает из Одессы армейский корпус гитлеровцев и входящие в его оперативное подчинение румынские соединения. Но якобы генерал-полковник Холлидт отдал приказ и остальным соединениям своей армии отходить на Беляевку, Маяки и Овидиополь. Многие пленные утверждали, что на переправы этих населенных пунктов направляется вся пехота, а боевая техника на автотяге и автотранспорте должна отходить на переправу у Каролино-Бугаза, где имеется железнодорожный мост, приспособленный для движения автотранспорта и танков.

С рассветом в атаку двинулись танки, самоходные штурмовые орудия и густые цепи немецкой пехоты. Взяв трубку аппарата и вызвав командный пункт командующего артиллерией полковника Марченко, приказал боевые порядки противника, наступающего на восточную и южную окраины Березовки, накрыть огнем артиллерии и несколькими залпами полков реактивных минометов.

– Есть «Лев-5» огонь, – ответил он.

Как только фашисты втянулись в квадраты под этим условным наименованием, послышалось резкое урчание ракет. Когда они с шелестом пронеслись над нами, мы с внутренним восторгом смотрели на оставленный ими огненный след. Залпы «катюш» подхватили огневые удары артиллерии. Это был короткий, но мощный артналет. Противник нес тяжелые потери. Но, преодолевая страх, он упорно рвался вперед на запад, к Днестру.

Учитывая, что основные события разворачивались здесь, под Беляевкой, Маяками и Овидиополем, что сюда командование 6-й немецкой армии бросает свои главные силы, возложив на них задачу пробиться за Днестр и закрепиться на его западных берегах, я приказал генералу Жданову во взаимодействии с полками 5-й отдельной мотострелковой бригады нанести удар во фланг этой группировке и выйти на рубеж восточнее Беляевки, перехватив дорогу на Одессу.

К середине дня бой принял крайне ожесточенный характер. С наблюдательного пункта нам хорошо видны боевые порядки противника. Танки и штурмовые орудия движутся медленно, не отрываясь от своей пехоты. Общая картина этой своеобразной психической атаки выглядит внушительно и даже грозно.

Первый удар на себя принимают усиленные подразделения и части первого эшелона. Прямо перед нами 3-й эскадрон 34-го кавполка старшего лейтенанта Зиновьева. В случае отхода его должны прикрыть пулеметные подразделения полка и 4-й истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион майора Устинова. Его орудия бьют по танкам, бьют точно. А чуть левее наиболее танкоопасное направление прикрывает полк майора Костылева. Там, у дороги, идущей от высоты с отметкой 104,0, его батареи работают, как говорят артиллеристы, на расплав стволов. Экипажи подбитых танков и штурмовых орудий немцев не отходят назад. Они вливаются в боевые порядки пехоты и продолжают атаку. Даже раненые гитлеровцы идут вперед все к тому же заветному рубежу – к берегу Днестра. Идут, не останавливаясь и не обращая внимания на то, что артиллерийско-минометный огонь вырывает из их боевых порядков целые группы.

Подразделение нашего 34-го кавполка, выдвинутое вперед, встретило противника дружным огнем. Обычно под таким огнем немецкие солдаты прижимаются к земле, но эти открыли ответный и ускорили шаг. Подразделение дралось стойко, мужественно, но фашисты просто захлестнули его позиции своей массой, как захлестывает огромная волна выступ скалы.

Прорвавшиеся через позицию гитлеровцы считали, видимо, что путь на переправу открыт, и бросились бегом к селу. 3-й эскадрон контратаковал их с тыла. И словно эхо этой дерзкой контратаки, навстречу противнику двинулись подразделения, оборонявшиеся на окраине. Зажатые с двух сторон, гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Начался беспощадный, неистовый ближний бой. Рассказывали потом, что душой 3-го эскадрона во время контратаки был комсорг сержант Папушин.

Левее у дороги наша артиллерия била по вражеской пехоте шрапнелью. Напряжение боя быстро росло. Возникали все новые и новые очаги ближнего боя, доходящие даже до рукопашных схваток на всем протяжении линии фронта – от Беляевки до Маяков. И на фоне пламени всеобщего героизма ярко искрились новые подвиги танкистов-сталинградцев и казаков Кубанского корпуса. О них писали в боевых листках и газетах наших соединений. В 30-й кавдивизии комсомолец-связист Брагин и его товарищ Сазонов в течение всего боя под огнем противника, раненные, восстанавливали телефонную связь. Лейтенант Бибик, командир взвода 127-го кавалерийского полка, истекая кровью, продолжал управлять подразделением и вдохновлял своих бойцов личным героизмом. Когда «фердинанд» прорвался на позицию, лейтенант расстрелял его из противотанкового ружья. Оставшись единственным в эскадроне офицером, он проявил себя не только мужественным человеком, но и волевым командиром. Особенно запомнился мне подвиг командира расчета станкового пулемета сержанта Копайгоры, о котором мне рассказывали его боевые товарищи. Он был ранен в правое плечо, но по густой «косовице» его пулемета трудно было предположить, что бой ведет раненый воин. Когда на него двинулось штурмовое орудие, он продолжал вести огонь по пехоте. И вдруг оглянулся: «Что-то долго пэтээровцы молчат», – мелькнула у него тревожная мысль. Так и есть, расчет противотанкового ружья, находившийся поблизости, уже не сможет помочь ему.

– Из пэтээр стрелял? – спросил сержант своего помощника.

– Не приходилось.

– Ложись за пулемет.

Копайгора, превозмогая боль, перебежал к противотанковому ружью, с трудом отодвинул тело убитого солдата и приложил приклад к раненому плечу. «Фердинанд» подскочил на бугре, подставив днище. Выстрел. Резкая боль в плече. Перед глазами появилась темная пелена, она все больше и больше сгущалась, но отважный воин видит все еще колышущееся черное пятно. Огромным усилием воли Копайгора заставил себя очнуться. «Только бы попасть в гусеницу…» Выстрел… Сержант Копайгора не видел уже результатов своего второго выстрела. Очнулся он в бричке медико-санитарного эскадрона.

– Куда мы едем? – спросил у ездового.

– На Одессу. В Одессе всех раненых в госпитали передадим, – пошутил тот.

Копайгора тихо улыбнулся: «Значит, не прошел».

Да, противник не прошел. Когда новая волна пехоты хлынула на Беляевку, во фланг ей нанес удар 4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус. Одновременно в контратаку были брошены вторые эшелоны кавалерийских дивизий. Все пространство перед Беляевкой, Овидиополем и Маяками превратилось в поле ожесточенной, кровопролитной борьбы. Гитлеровцев уничтожали танками, самоходками, огнем артиллерии и всех видов стрелкового оружия, громили в конном строю.

Но гитлеровцы не отхлынули назад, не остановились, чтобы поднять руки, – они бросились к селу. Тысячи солдат, гонимые инстинктом самосохранения, увертывались от ударов, отстреливались и бежали к спасительному Днестру.

«Вы, вероятно, помните, – пишет мне бывший командир комендантского эскадрона капитан А. И. Яцкий, – как через Ваш окоп переходили немецкие солдаты, а мы их били. Как мы их били! Может быть, Вы не забыли, рядом с Вами были я и капитан Голиков». Конечно, мне запомнился этот случай, но он был мимолетен. Да, здесь было, где развернуться удали казачьей. Как рассказывает в своем письме бывший командир огневого взвода 183-го артиллерийского полка лейтенант И. М. Дементьев, «казаки-кубанцы рубали шашками, потому что при такой свалке огонь из оружия вести опасно – своих можно было побить». Товарищ Дементьев вспоминает о сержанте Москятулине, уничтожившем в этом бою семь гитлеровцев, о рядовом Демченко, который настиг у сарая трех фашистов и в углу между стеной и плетнем изрубил их. Его ранило, а тут выскочил из-за сарая еще один фашист и ударил его сзади автоматом. Они схватились. Демченко, падая, успел достать нож и одним ударом покончил с гитлеровцем.

Схватка на улицах Беляевки была лишь отзвуком затухающего боя. Наши части быстро оттеснили прорвавшиеся подразделения противника к болоту и разгромили их. Под угрозой уничтожения многие сдались в плен. Так крупная группировка противника была разгромлена наголову.

У одного убитого немецкого офицера в планшете был найден приказ генерал-полковника Холлидта командиру 72-го армейского корпуса особого назначения генералу инфантерии фон Форстеру об обороне города Одессы. Ему придавалось до двадцати пяти отдельных частей войск СС. Мое внимание привлекло то, что в плане обороны конно-механизированная группа значилась развивающей наступление на запад, на Тирасполь и дальше, а не в обход Одессы с запада. К приказу была приложена топографическая карта с нанесенной на нее обстановкой, которая складывалась перед фронтом наступления этого корпуса и всей группировки войск 3-го Украинского фронта. Теперь мы знали, с кем будем иметь дело. Кстати сказать, это тот самый фон Форстер, который был назначен комендантом так называемого «укрепленного города Николаев».

Генерал-полковник Холлидт слишком часто поощряет своих генералов за их поражения и удивительно последовательно опирается на сомнительный боевой опыт таких, как фон Форстер: не сумел организовать оборону Николаева, обороняй Одессу, – заметили по этому поводу генералы и офицеры штаба.

Когда командиры соединений доложили свой боевой и численный состав, я невольно подумал: какие же духовные и физические силы потребуются от каждого воина, чтобы продолжать наступление! Ведь боевые задачи не учитывают потерь, которые мы несем в непрерывных боях вот уже много суток подряд, не учитывают изнурения личного состава. И как бы прочитав мои мысли, командующий войсками фронта распорядился вывести четыре фронтовых самоходно-артиллерийских полка в Карлсталь и передать их в мое подчинение. Это была, конечно, своевременная и реальная помощь. Нам предстояло решить целый ряд серьезных задач.

Отчаяние обреченных

«Генералу Плиеву. По-прежнему обязан благодарить Вас и Ваши войска за победу. Ваша дальнейшая задача: внезапной атакой с тыла овладеть Одессой, после чего группа будет выведена в резерв для пополнения и заслуженного отдыха. Возбуждаю ходатайство перед Правительством о присвоении Вам лично звания Героя Советского Союза. Уверен, что Вы это и в дальнейшем безусловно оправдаете. Желаю Вашим войскам и Вам лично дальнейших успехов на благо нашей социалистической Родины.

8.4.44 г. Василевский».

Эту телеграмму представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский направил мне, когда ему было доложено о захвате Беляевки, Маяков и о спасении водокачки, этого крупного сооружения, снабжающего пресной водой город Одессу.

Задача внезапной атакой с тыла овладеть Одессой превращалась как бы в сигнал начала штурма Одессы с запада, с глубокого тыла. До города было не так уж далеко. Там ждали нас партизаны одесских катакомб, ждали героически перенесшие двадцативосьмимесячную оккупацию наши советские люди – жители города. И чем ближе подходили мы к Одессе – «красавице и героине», как назвал ее Демьян Бедный, тем больше говорили о ней. И всюду находились знатоки истории этого удивительного города. Им и доверялось читать в минуты затишья и привалов листовки об Одессе. Беседы получались живыми, интересными. Нашелся одессит и в эскадроне связи. Он читал казакам о том, что в 1791 году по Ясскому мирному договору в состав России вошло поселение Хаджибей. Потом одессит молча пробежал глазами текст, отметил ногтем, где остановился, и недовольно сказал:

– Это, конечно, так. Но назвать дату, когда основан город… Для других этого, может быть, и достаточно, а для Одессы – это значит не сказать ничего. Поселение Хаджибей переименовано в город Одесса указом 1794 года. А поставил город на ноги… Кто бы вы подумали? Не знаете? Сам генерал граф Суворов-Рымникский. Он был первым строителем города и порта. Такое вам может рассказать только одессит. – Он взглянул на собеседников с видом явного превосходства и, взяв из чьих-то рук закрутку, глубоко затянулся. – Я покажу вам шикарный дом с самыми белыми акациями и самым проклятым номером 13, где жил Пушкин; покажу, где работал портовым грузчиком Максим Горький; в каких бойких местах горланил Володя Маяковский. Я проведу вас по знаменитой Потемкинской лестнице, которая и сейчас пахнет кровью революционных матросов.

Одесса столь знаменита, что любого великого мира сего называет по имени. Но был один человек, к которому Одесса обращалась по имени и отчеству, – это был Григорий Иванович Котовский. Его конница на плечах белогвардейцев ворвалась в город 7 февраля 1920 года вдоль Николаевской дороги…

Казаки слушали сержанта-одессита, затаив дыхание. Он и сам так ушел в свои переживания, что, не замечая нас, вдруг с душой завинтил крепкую одесскую фразу и закончил:

– И такой город опаскудили, сволочи! Имейте в виду, на то, как мы будем входить в Одессу, будут смотреть и наши знаменитые предки, и наши счастливые потомки. Так что имейте это в виду. Нам надо торопиться на Одессу.

Да, нам надо было наступать как можно быстрее. В городе все еще свирепствовали тайная румынская полиция и гестапо. Предпринимались последние попытки отправить через Каролино-Бугаз, расположенный в горловине Днестровского лимана, награбленные ценности. В те дни радио Антонеску с чувством рабской преданности свастике вещало: «Благодаря своим организаторским способностям (речь шла об Алексяну. – И. П.) он сделал все возможное, чтобы оказать наиболее эффективную помощь Германии, и принимал все меры к эвакуации всех богатств из этих районов в связи с развитием событий на восточном фронте»[3]. Это крайне наглое признание первым услышал у нас по радио офицер – инструктор политотдела.

– Какой прекрасный материал для судебных органов. Ведь это не просто самодеятельный грабеж: все организовано на высшем «научном» и государственном уровне. После таких признаний не могут уже найтись «смягчающие вину обстоятельства», – говорил он.

Мне хочется, забегая вперед, сообщить читателю, что «реноме» профессора Алексяну привело его в конечном счете в румынский Народный суд. Как известно, в 1946 году этот законченный фашист был казнен.

Но пока в Одессе шел дикий грабеж, совершались насилия и убийства. Город был объявлен крепостью, которую по приказу фюрера следовало удерживать любой ценой. Командование противника создало довольно мощные укрепления на подступах к городу. Судя по документам, изъятым у убитого немецкого офицера, о которых уже упоминалось, с востока и с севера, по мнению генерал-полковника Холлидта, Одесса надежно прикрывалась заливом и лиманами. На перешейках были оборудованы глубоко эшелонированные рубежи обороны с противотанковыми рвами, минными полями, проволочными заграждениями, дотами, дзотами и прочими сооружениями. Подобные сооружения, но в несколько незаконченном виде, были на подходах к городу с северо-запада и запада.

Часа в два ночи 9 апреля штаб 3-го Украинского фронта уточнил задачу конно-механизированной группы. Нам предстояло частью сил овладеть районом Овидиополя и Каролино-Бугаза, а затем и закрепиться там, главными силами к исходу 9 апреля нанести удар на южную и западную части города Одессы и овладеть берегом от Люстдорфа до Малого фонтана.

Не теряя времени, все командиры соединений – начальники штабов и начальники политотделов – выехали ко мне. По рабочей карте им были поставлены боевые задачи. 4-й гвардейский механизированный корпус свою задачу должен был выполнять во взаимодействии с 5-й отдельной мотострелковой бригадой полковника Завьялова. Я видел, что генерал Жданов тепло взглянул на комбрига и они улыбнулись друг другу. «Значит, своевались», – подумалось мне.

Задача им ставилась такая: наступая через Петерсталь, Дальник, в тесном взаимодействии овладеть северной окраиной Татарки. С этого исходного рубежа решительно атаковать противника в юго-западной части города и впоследствии выйти на побережье моря от Чубаевки до Малого фонтана. Дивизия генерала Тутаринова пробивалась к исходному рубежу – центральной части Татарки – правее через Петерсталь, Ленинсталь, Дальник. Она должна была стремительно атаковать город в направлении Дерибасовка, Средний фонтан.

На правом фланге, в направлении южной части Татарки и Болгарских хуторов, наступала дивизия генерала Головского. С этого рубежа ее красная стрела пронзала на карте позиции противника в районе совхоза Ульяновка и упиралась в побережье моря на участке Люстдорф, мыс Большой фонтан. Весь ход событий вынуждал нас наступать на Одессу с запада и даже несколько с юго-запада на восток.

На Овидиополь и Каролино-Бугаз, как уже говорилось, была направлена усиленная 10-я гвардейская дивизия полковника Шевчука. С этой дивизией находился заместитель командира Кубанского корпуса генерал С. И. Горшков.

После серьезной неудачи под Беляевкой и Маяками противник значительную часть своих войск двинул северо-западнее и юго-западнее. На всем протяжении побережья Днестровского лимана и севернее, вплоть до Раздельной, с новой силой разгорелись жаркие бои.

Конно-механизированная группа, повернув от Беляевки и Маяков на восток к Одессе, а частью сил на Овидиополь, сразу начала воздействовать на всю одесскую группировку противника, на те войска, которые отходили через город на днестровские переправы, и на те, которым суждено было стоять там до последнего.

В городе и на западных окрестных дорогах возникло беспорядочное движение, в котором сначала трудно было разобраться. Данные нашей разведки все поставили на свои места, внесли необходимую ясность.

Некоторым нашим заранее высланным разведывательным группам удалось проникнуть в Одессу и даже связаться с партизанами. Из поступающих донесений стало известно, что немецкие и румынские войска, отходящие под ударами 6-й, 5-й ударной и 28-й армий нашего фронта, круглосуточно и безостановочно проходят через город, главным образом к дорогам на Овидиополь, Маяки, Беляевку и севернее. Проходящие через город гитлеровцы врывались в дома, грабили жителей, насиловали женщин. Надо было торопиться на помощь дорогим нашим одесситам.

…Словно какое-то наваждение, утром над плато Причерноморья разразилась весенняя гроза. Она щедро окропила землю, развезла дороги, до нитки промочила людей и исчезла, открыв небо действиям вражеской авиации. И снова над боевыми порядками конно-механизированной группы бешено заметались крылья со свастикой. Надеясь на относительную безнаказанность, стервятники действовали довольно нагло. Эта нагловатость была, очевидно, расценена Гитлером как образец воинской храбрости. Мне хорошо помнится, что в нашем распоряжении побывал захваченный разведчиками (кажется, при разгроме штаба в Беляевке) документ, в котором до сведения командиров соединений доводился приказ фюрера о награждении командующего 4-м воздушным флотом Германии (в него входили 1-й и 8-й авиакорпуса) генерала авиации Дехлоса за успешные действия над воздушным пространством «Транснистрии». Штаб этого флота дислоцировался в Перемышле. В полосе 3-го Украинского фронта базировался и румынский авиационный корпус.

Наши действия прикрывал, вернее, должен был прикрывать 9-й смешанный авиакорпус под командованием генерала Толстикова. В его распоряжении находились две дивизии штурмовой и одна дивизия истребительной авиации. Наряду с выполнением других боевых задач этому корпусу надлежало «прикрывать с воздуха патрулированием истребителей боевые порядки войск фронта, сосредоточивая главные усилия на прикрытии подвижной группы войск генерала Плиева». Не знаю, в какой мере были выполнены другие задачи, что касается прикрытия с воздуха войск нашей группы, то… впрочем, пройдет много лет, и в Одессе на военно-исторической конференции, посвященной 20-летию освобождения города-героя от немецко-фашистской оккупации, генерал Толстиков скажет: «Наши истребители ввиду непригодности аэродромов и чрезвычайно плохих метеоусловий не могли надежно прикрыть подвижную группу Плиева. Между тем противник, взлетая в основном с хорошо оборудованных аэродромов, имеющих взлетно-посадочные полосы, безнаказанно действовал по войскам подвижной группы, находившейся в его оперативном тылу».

В моей памяти 9 апреля 1944 года осталось как день, который принес и огорчения, и бурную радость решающей победы. Оба эти чувства жили во мне одновременно, так как в одно и то же время происходили события, их порождавшие. Все началось утром, когда конно-механизированная группа вышла к рубежу Фрейденталь, Петерсталь, Юзефсталь.

Эти пункты расположены в долине некогда полноводной реки Барабой. Теперь рекой ее не назовешь, но долина вполне солидная, и на ее скатах до самого моря тянутся хутора и села. Отчаянное упорство, с которым противник встретил нас здесь, было понятно. Вражеское командование, боясь полного и, так сказать, плотного окружения одесской группировки (а захват нами Овидиополя и выход к Одессе с запада в его глазах именно это и означал), начало отвод всех войск из города. Об этом говорили сведения разведки и показания пленных. Об этом говорил и ход боевых действий 9 апреля. Когда мне вспоминаются слова Маршала Советского Союза Малиновского, сказанные им через несколько дней, о том, что «у конно-механизированной группы генерала Плиева особая военная судьба, с нее особый спрос», то перед моим мысленным взором всплывает именно этот день – 9 апреля, а вернее, последние сутки, когда наша военная судьба приготовила нам самые тяжелые испытания, самые знаменательные победы.

…Бой в долине Барабой вспыхнул, словно молния, – мгновенно и ярко. Из лесопосадки, где расположился наш пункт управления, мы наблюдаем за его развитием.

– Если Жданов не ворвется в Петерсталь, то может возникнуть угроза… – произносит генерал Пичугин и умолкает, что-то обдумывая.

– Угроза?.. – иронизирую я. – Грозить – право сильнейшего. А в этом упорстве противника есть что-то от зайца, который в схватке с орлом ложится на спину и с отчаянием обреченного бьет «супостата» задними лапами быстро и сильно. Но говорить в этом случае о затяжном бое…

Мне было, однако, ясно, что Петерсталь с ходу взять будет трудно. А что, если обойти этот рубеж с юга, хотя бы для этого потребовалось спуститься к самому морю? Эта мысль, возникнув, сразу же оформилась в решение.

– Владимир Иванович, – обратился я к комкору, – перегруппировку следует провести по ходу наступления на Одессу. Продолжайте решительно выполнять свою задачу в прежнем направлении. Поддерживайте тесное взаимодействие с генералом Тутариновым. Ему будет отдано необходимое распоряжение. 30-я Краснознаменная кавалерийская дивизия совершает широкий маневр для удара на Татарку через Мариенталь.

Командир 30-й кавдивизии, когда я к нему прибыл, готовил очередную атаку вражеских позиций.

– Прорвемся? – спросил я у него.

– Сделаем все, что от нас зависит, – уклончиво ответил Головской, и мне почему-то показалось, что ответил он слишком неуверенно.

– Если вы уверены в успехе – атакуйте, а коли сомневаетесь, будем совершать обходный маневр через Мариенталь и юго-восточнее.

– Маневр через Мариенталь, – коротко ответил Василий Сергеевич.

– Хорошо, с вашей дивизией пойдет моя оперативная группа и резерв группы.

– Понял, товарищ командующий.

Может возникнуть вопрос: оправдан ли этот маневр? Ведь одна дивизия группы действует в районе Овидиополя, теперь еще одна дивизия и резерв группы начинают действия на относительно самостоятельном направлении. Правильно. Но дело в том, что противник в данном случае не ставит перед собой задачу разгромить конно-механизированную группу. Он весь поглощен стремлением спасти свою одесскую группировку. К тому же, когда меня осенила мысль осуществить более глубокий обходный маневр, я понял, что командование противника выделяет достаточное количество войск для прикрытия только тех направлений, где возникает наибольшая опасность. Эти направления уже определились, и я был уверен, что в промежутках между ними находятся менее сильные боевые заслоны. Конечно, если бы противник почувствовал, что направление действий наших войск меняется, он сразу бы среагировал. Вот почему главным силам была оставлена прежняя задача. Более того, мы совершили переброску 30-й кавдивизии в район Петерсталь. Теперь конно-механизированная группа, действуя на более широком фронте, перехватывала все направления, даже полевые дороги на путях отхода противника за Днестр. Наконец, рассредоточение нашей группировки на большом пространстве уменьшало эффективность действия вражеской авиации.

…Полки устремились к югу, на Мариенталь. Впереди боевых порядков двигались танки и самоходки; усиливая их огневую мощь, в передовых линиях шли истребительно-противотанковые дивизионы, батареи малокалиберной зенитной артиллерии, части реактивных минометов – «катюш». Рядом с нами двигались орудийные упряжки артбатарей старшего лейтенанта Мюсина и лейтенанта Калоева. Уже миновали отдельные хаты на дальнем склоне, а противник все молчал. Я ждал, что вот-вот злобно зальются пулеметы, ударят орудия. Передние эскадроны вслед за танками достигли крутого спуска, а Мариенталь безмолвствовал. Стало ясно, что теперь даже огненный ураган не остановит нас. Не задерживаясь в Мариентале, дивизия устремилась на Болгарские хутора, которые как бы продолжали на юг большое пригородное село Дальник.

Столь стремительное и совершенно неожиданное для противника развитие событий подстегнуло генерал-полковника Холлидта к отводу войск из Одессы. Действительно, судя по захваченным нами приказам, он почти одновременно получил донесения и о захвате казачьими частями Овидиополя, и о появлении их в районе западных пригородов Одессы. Ему, очевидно, было известно и об ожесточенном бое, развернувшемся в районе Петерсталь.

В этих условиях очень важно было организовать прочную оборону в районе Овидиополя и Александрегильф. К сожалению, после первого сеанса радиосвязи, когда генерал Горшков доложил мне, что оба эти пункта захвачены и 10-я кавдивизия переходит к их обороне, начались перебои в радиосвязи. Родилось чувство неясной тревоги и беспокойства. Дело в том, что по прибрежной дороге в тот район отходило большое число частей и подразделений противника, а главные силы конно-механизированной группы все время удалялись от Овидиополя на восток, к Одессе.

Еще на подходе к Болгарским хуторам на нас навалилась штурмовая авиация генерала Дехлоса. Двадцать два «Юнкерса-87» вбивали в наши боевые порядки свой смертоносный груз и улетали. Через 20–30 минут появлялась новая партия штурмовиков. А в промежутках между бомбо-штурмовыми ударами – атаки пьяных, лезущих напролом гитлеровцев. Такие столкновения очень яростны и кровопролитны. Дерутся все, вплоть до раненых. Каждый шаг вперед добывается огнем и кровью. Несколько раз налеты «юнкерсов» захватывали нас в тот момент, когда, сломив встречную атаку, мы на плечах гитлеровцев рвались вперед. Тогда вражеская авиация бомбила и расстреливала с таким же остервенением и своих, и чужих. Но не это было главным источником наших горьких дум.

Перед нами открылась панорама горящей Одессы. Мы не увидели той светлой улыбки Одессы, которая всегда пленяла поэтов и писателей. Над истерзанным городом клубился черный дым пожарищ, слышались, как тяжкие стоны, взрывы на заводах, складах, в портовых пакгаузах.

Мы не видели стройных рядов пирамидальных кленов и каштанов вдоль пригородных дорог: по ним густым, мутным потоком двигалось воинство Гитлера и Антонеску.

Командиру корпуса генералу Жданову и комдиву генералу Тутаринову направлялись энергичные боевые распоряжения с требованием: смелой и дерзкой атакой сломить сопротивление противника и выйти в район села Дальник. В ответ поступали короткие донесения о кровопролитных боях, о том, что противник несет тяжелые потери, но быстро восполняет их, останавливая отходящие из Одессы силы. И как пример отчаянного упорства был, помнится, приведен такой случай. Наши танки и мотопехота ворвались в населенный пункт. Бой пришлось вести за каждый дом, боеприпасы быстро таяли. Три танка, командирами которых были офицеры Клушин, Федотов и Пахомкин, вели бой в центре села, остававшегося в руках противника. Они смело маневрировали, уничтожая гитлеровцев огнем орудий и пулеметов, давя их гусеницами. Неожиданно для них горючее кончилось. Танкисты, а их было двенадцать человек, объединились и заняли около своих танков круговую оборону. Героические экипажи предпочли смерть позорному плену. Они сражались до последнего патрона и погибли в последней атаке.

Отчаянное упорство, с каким дрались части противника в районе Петерсталь, то, что даже выход в их тыл усиленной кавалерийской дивизии и возникшие в связи с этим опасные угрозы не принудили их к отходу, объяснялось просто: отходить им было некуда. С севера, от верховья Хаджибейского лимана, угрожающе надвигался гул ожесточенного боя. Оттуда под ударами 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова медленно откатывались на Петерсталь немецкие дивизии, которые не смогли прорваться на северо-запад. Они наваливались на наши фланги и тылы. Южнее, по всем дорогам, идущим вдоль побережья на Каролино-Бугаз, отходила одесская группировка гитлеровцев. С востока надвигались 6-я и 5-я ударные армии нашего фронта. Отступать некуда, обреченность…

Петерстальские части имели приказ стоять насмерть, чтобы обеспечить спасение главных сил 6-й немецкой армии. Командование «армии мстителей» поняло, что непосредственная угроза надвигается со стороны конно-механизированной группы, прорвавшейся к Одессе с запада, т. е. со стороны ее тыла – с самого уязвимого направления.

Около 16.00 генерал Жданов доложил, что противник непрерывно атакует его бригады со стороны Ленинсталя. Я взглянул на рабочую карту. «Все-таки обходный маневр дивизии Головского заставил попятиться части противника, оборонявшиеся перед 9-й гвардейской, а это, в свою очередь, вывело ее в выгодное, фланговое положение по отношению к группировке, удерживающей район Петерсталь, Ленинсталь». Фланговый удар оправдывался всем ходом операции и должен был решить судьбу оборонительного рубежа Фрейденталь, Петерсталь, Юзефсталь.

– Передайте мое боевое распоряжение генералу Тутаринову: частью сил атаковать во фланг противостоящего вам противника. Эту атаку поддержать артиллерией мехкорпуса. В дальнейшем стремительным наступлением сталинградцев во взаимодействии с 9-й гвардейской кавалерийской дивизией овладеть населенным пунктом Дальних и с его рубежа ворваться в Одессу в указанном корпусу направлении.

Между тем положение 30-й кавалерийской дивизии все больше и больше осложнялось. На нас навалились крупные силы пехоты, поддержанные артиллерией, танками и авиацией. Все наши огневые средства работают с полной нагрузкой. То тут, то там вспыхивают яростные ближние бои, доходящие до рукопашных схваток. Во второй половине дня на всем протяжении западной и юго-западной окраин Одессы повалил сплошной поток войск противника. По дорогам, балкам и долинам и просто напрямую через поля движутся густые колонны пехоты, артиллерии, танков, автомашин… Вести наблюдение было трудно: отвлекали то прорывающиеся немецкие автоматчики, то налеты вражеской авиации, то длинные пулеметные очереди, срезавшие порой ветви прямо над головой. Всюду шли ожесточенные бои. В тот момент, когда наши полки в едином порыве, наседая на боевые порядки отходящего противника, ворвались на улицы Татарки, с тыла показались быстро приближающиеся колонны фашистов.

Время уже клонилось к вечеру, люди едва стояли на ногах, и эта конная контратака с тыла была явно некстати. Майор Костылев вновь быстро развернул свои батареи, оказавшиеся у дороги. Он не успел еще произвести огневой налет, как колонны словно по какому-то сигналу свернули с дороги на юг. Огонь прямой наводкой разбросал их по полю. И тут же далеко сзади, на гребне высоты, показались боевые порядки кубанцев: впереди танки, а за ними кавалерийские эскадроны. «Прорвали! – быстро мелькают мысли. – Значит, у нас в тылу оказались части противника, сбитые соединениями генералов Жданова и Тутаринова. Прекрасная возможность использовать дивизию Тутаринова для развития успеха, чтобы быстрее ворваться в Одессу. Пожалуй, сейчас самый подходящий момент. Немцы не обороняются, они идут на юго-запад, прут, как огромное стадо, гонимое разбушевавшейся стихией лесного пожара. Но ворваться в город значило бы пропустить значительную часть этих войск за Днестр. Будет ли захват юго-западной части города, наилучшим образом способствовать разгрому одесской группировки противника в условиях, когда ее главные силы не обороняют город, а покидают его и отходят на рубеж западного берега Днестра? Может быть, в первую очередь надо вести бой на разгром отходящих войск?»

Такой ход мысли диктовался конкретной обстановкой. Генералу Тутаринову было приказано с ходу овладеть селом Татарка, развить удар на юго-восток и во взаимодействии с 30-й кавалерийской дивизией разгромить скопления войск противника на участке между Сухим лиманом и Одессой.

Командиры полков 9-й гвардейской кавдивизии видели, что казаки 30-й дивизии ведут напряженный бой с численно превосходящими силами противника. Они доложили об этом командиру дивизии. Быть может, со стороны действительно казалось, что дивизию Головского вот-вот сомнут. Но это только казалось. Массированным огнем всех видов оружия, особенно огнем артиллерии, прямой наводкой громила она нахлынувшую на нее лаву вражеских частей. Это была страшная картина. Один немецкий солдат, чудом оставшийся в живых, выронил автомат, схватился за голову и остановился. Он стоял среди неистового артиллерийского и орудийно-пулеметного огня, словно решал, куда пойти. Потом вдруг качнулся и, странно петляя, побрел в нашу сторону. Немецкий солдат шел и тихо смеялся, облизывая обветренные губы: он сошел с ума.

Мы приняли необходимые меры, чтобы получить сведения об оперативной обстановке на нашем фронте, сложившейся к вечеру 9 апреля, но пока не могли с уверенностью сказать, где находится центр тяжести боев в районе Одессы. Однако, судя по тому, с каким отчаянием сплошные массы войск рвутся через наши боевые порядки на запад, можно было предположить, что в наиболее тяжелых условиях ведут бои войска конно-механизированной группы.

С большим интересом я листаю сейчас боевые донесения штаба фронта, которые скупыми и точными словами указывают место и роль каждой армии в боях за Одессу. Вот передо мной боевое донесение о положении войск фронта на 17.00 и 22.00 9 апреля: армии правого крыла фронта вышли к реке Кучурган; дальнейшее их продвижение на запад противник сдерживал огнем всех видов оружия, предпринимая на отдельных направлениях контратаки.

Армии, нацеленные непосредственно на Одессу, имели различное положение. Вслед за конно-механизированной группой в пространстве между Днестром и Хаджибейским лиманом наступали справа 8-я гвардейская и слева 6-я армия. К вечеру они установили между собой тесное взаимодействие и, судя по донесению, вели бой: армия генерала В. И. Чуйкова – на рубеже в четырех километрах севернее Беляевки, южной окраины Красного Маяка, перед населенными пунктами Доброжабово, Березень, Октябрь; войска генерала И. Т. Шлемина – за станцию Дачное и село Холодная Балка у берега лимана. Ширина полосы наступления у армии генерала Чуйкова была раза в два больше, чем у его соседа. Мы, конечно, предположительно знали, что эти армии уже близко, так как на наш левый фланг и тыл начали наваливаться отходящие перед ними части противника. В общем, конно-механизированная группа оказалась в положении, когда, продвигаясь вперед, надо было вести полные крайнего напряжения кровопролитные бои на все триста шестьдесят градусов на земле и принимать на себя массированные удары штурмовой авиации 4-го воздушного флота гитлеровцев с воздуха. 5-я ударная и 28-я армии, наступающие с востока, находились, пожалуй, в более благоприятных условиях: слева – море, справа – Куяльницкий лиман, впереди противник и очень узкий фронт наступления. Их войска уже вечером вели бои на улицах пригорода Пересыпь.

Всю ночь на 10 апреля ни на минуту не утихали бои. Всю ночь соединения группы громили, раскалывали, расчленяли и распыляли отходившие из Одессы потоки войск противника. Перед утром 4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус завязал напряженные бои за Дальних. К этому времени гвардейцы Кубанского корпуса громили колонны немцев вдоль западной и юго-западной окраин Одессы. Воспользовавшись тем, что мы продвинулись от дороги, огибающей Сухой лиман, по ней за нашей спиной двинулась колонна гитлеровцев, насчитывающая около четырехсот автомашин с самоходной артиллерией и танками. Фашисты двигались неторопливо и молча, хотя могли на ходу обстреливать наши боевые порядки и тем самым помочь из последних сил обороняющимся румынским частям. По их поведению было видно, что им наплевать на гибнущих «соратников».

Связавшись с генералом Ждановым, я коротко ориентировал его в обстановке и приказал частью сил корпуса атаковать эту колонну. Чтобы выиграть время, Владимир Иванович бросил вперед подразделение танков и самоходных установок с десантом пехоты. Этот сводный отряд выскочил к голове колонны и с ходу атаковал ее. Гитлеровцы бросились врассыпную, но, попадая под пулеметный огонь танков, самоходок и десантников, несли большие потери. Однако середина и хвост колонны, поняв, что «по-мирному» уйти не удастся, повернули влево и предприняли попытку атакой с тыла прорваться к морю через боевые порядки кавалерийского корпуса, уйти за Днестр по приморской дороге. Обстановка осложнилась настолько, что атаке подверглись даже штаб группы и медико-санитарные части с ранеными. Драться пришлось буквально всем с автоматами в руках. А когда с тыла ударили бригады генерала Жданова, части немецкой дивизии стали сдаваться в плен.

Теперь надо было во что бы то ни стало захватить всю юго-западную часть города, где уже дрались наши усиленные передовые отряды. «Что сделать, чтобы эти предельно уставшие, но поистине легендарные герои нашли в себе силы на очередной, быть может, самый трудный бросок вперед, в атаку на Одессу?» – думал я. Единственное и верное решение – развернуть священные гвардейские боевые знамена полков, бригад и дивизий в боевых порядках войск.

…Эта атака представляла собой грандиозное зрелище. Кавалерийские дивизии, перестроившись в ходе боя в один эшелон и выдвинув в боевые порядки все танки, самоходные установки, артиллерию, пулеметные тачанки, все штабы – словом, все, буквально все рванулись в конном строю вперед.

Такое построение боевого порядка диктовалось тем, что непосредственно на западной окраине Одессы серьезных оборонительных рубежей у противника не было. Нам предстояло сбить, рассеять и разгромить отдельные части и подразделения, движущиеся по дорогам вдоль окраины города и по побережью моря.

Лавина гвардейцев-кубанцев перевалила через железную дорогу и устремилась к лесопосадке. Стоя в своем «виллисе», я вижу, как призывно полощется на ветру боевое знамя 34-го гвардейского полка. Мой взгляд выхватывает из общей массы танк, на правом крыле которого сидит командир танкового полка в черной кожанке с погонами и в кубанке, надвинутой на глаза. Он только перед Беляевкой принял полк. Почему-то стараюсь вспомнить его фамилию и не могу. Совсем рядом замечаю подполковника Костылева, за нами по пятам идет одна из батарей его полка. Немного поодаль, повернувшись к офицерам своего штаба, скачет полковник Турчанинов. Мне кажется, что Михаил Васильевич, как всегда, вежливо и совершенно спокойно говорит им: «Напоминаю, что с выходом к морю вы должны разъехаться по полкам и помочь организовать закрепление рубежа на побережье в специфических условиях крупнейшего населенного пункта», или что-либо в этом духе. Работать он умел, как, впрочем, большинство «рейдовых» офицеров, в любых условиях. Где-то устремились в атаку генерал Тутаринов и генерал Головской: они ведут свои дивизии в последнюю на украинской земле казачью атаку – страшную своим дерзким порывом и прекрасную своей одухотворенностью.

Когда атакуешь, то, несмотря на рев моторов, всеохватывающий гул тысяч копыт, громкое «ура-а» воинов, стрельбу, хорошо слышны каждая пулеметная очередь, каждый орудийный выстрел противника. В первый момент огонь гитлеровцев оказался довольно плотным. Прямым попаданием противотанкового снаряда сорвало башню танка, на котором только что сидел новый командир полка. Тело его чудом несколько секунд держалось на крыле. Вот, вскинув руки, свалился с коня чубатый казачина. Я на мгновение оглядываюсь. Казак вскакивает, его тут же с коня подхватывает кто-то из товарищей и, сбавив ход, усаживает, впереди себя. Падает, словно споткнувшись, конь ординарца подполковника Гераськина. Он умудрился остаться на ногах и побежал вперед, сильно припадая на раненую ногу. Может быть, он видит, как, цепляясь за гриву, медленно сползает с коня подполковник Гераськин. К нему успевает подскочить старший лейтенант Куев – командир 4-го эскадрона. В своем письме он так рассказывает об этом случае: «…я бросился к нему. Гимнастерка была в крови. Пуля пробила ему грудь, другая прошла сквозь мякоть подбородка. Командира полка отнесли в первый дом на окраине Одессы».

Пули зло высвистывают свою короткую песню смерти. Им аккомпанируют взрывы снарядов. На мгновение конно-танковая лавина смешивается с массами растерявшихся солдат противника, и поле сразу же покрывается трупами гитлеровцев. (Это был арьергардный полк немецкой дивизии.) Затем она врывается на улицы Одессы. Особенно удачной была атака конницы генерала Головского. Ее удар пришелся по главным силам отходящей дивизии гитлеровцев, и они сдались в плен.

Удар вовремя подошедшего 4-го гвардейского мехкорпуса и полков 5-й отдельной мотострелковой бригады наносился как бы уступом влево. В основном атака осуществлялась танками с десантами автоматчиков и была проведена стремительно и неотразимо. Но по улицам города пробиться к морю оказалось не так-то просто. Все они были забиты автомашинами, боевой техникой, повозками и самым разнообразным военным, а более всего гражданским имуществом.

К 10 часам утра 10 апреля я доложил командующему войсками 3-го Украинского фронта, что свою боевую задачу войска конно-механизированной группы выполнили. В это время армии генералов В. И. Чуйкова, И. П. Шлемина, В. Д. Цветаева и партизанские отряды уже ворвались в северную часть города.

Конно-механизированная группа заняла всю юго-западную часть Одессы – от Малого фонтан и Чубаевки до Люстдорфа. Один полк продолжал удерживать южную часть села Татарки. Казаки быстро освоились в утопающих в зелени роскошных каштанов, кленов и лип многочисленных зданиях санаториев и домов отдыха, тянувшихся вдоль побережья моря. Попав «с корабля на бал», части начали приводить себя в порядок. Условия были поистине сказочные – мы занимали зону одесских курортов. Некогда эта живописная территория была застроена роскошными дачами-особняками одесской буржуазии, обнесена каменными заборами с черными чугунными воротами. И только Советская власть превратила эти места в здравницу трудящихся. Говорят, что маршал Антонеску объявил всю курортную зону чуть ли не своей собственностью, но воспользоваться ее благами не успел. Все санатории и дома отдыха были до последнего времени забиты ранеными немцами и румынами. Может быть, поэтому грабители не сумели растащить здесь все до последней дверной ручки, как это они обычно делали. Но наиболее ценное оборудование и мебель были вывезены.

Казаки удивились, когда узнали, что не оправдались их надежды – увидеть на побережье моря ансамбли красивых фонтанов. Ведь в приказах, знали они, говорилось о Малом, Среднем и Большом фонтанах, разбросанных в южной части города. Кубанцы – народ любознательный, и они быстро разведали, что давным-давно, когда еще не было водопровода, жители пользовались источниками подпочвенных вод, они-то и были названы фонтанами. А теперь на месте, например, Малого фонтана оказалась площадь Аркадийского курорта.

Было еще не поздно, и мне не терпелось воспользоваться короткой паузой (пока части приводят себя в порядок, а из штаба фронта только ожидается новый приказ), чтобы проехать по главным улицам Одессы до морского порта.

Погода была пасмурная, с моря дул сырой порывистый ветер. Улицы заволокло дымом пожарищ. Всюду следы разбоя. На дорогах вереницы разбитых автомашин и орудий, кое-где догорающие танки и самоходки и очень много бензобочек. Московская улица. Здесь тянутся дымящиеся руины заводских зданий. Через провалы заборов и взорванных стен корпусов видны пустые цеха. Много станков и оборудования валяется во дворе. Видимо, противник не успел их вывезти. Мне хотелось взглянуть на знаменитое здание оперного театра. Мы еще поколесили по каким-то улицам и, наконец, оказались на площади перед театром. Рядом горят два дома. У здания театра стоят желтые треугольные таблички «Опасно – мины!». Около него и внутри работают саперы. Командир саперного подразделения рассказывает, что немцы подложили под здание мины и взрывчатку, но взорвать театр не успели. Быстрое продвижение 248-й стрелковой дивизии под командованием полковника Галая спасло для потомков это уникальное произведение зодчества. Кстати, если вы спросите любого одессита о театре, он обязательно начнет с того, что построили его русские и украинские мастера. Наш случайный гид, старик, проживающий в одном из соседних домов, с этого и начал. Слушая его, я думал, что одесситы чем-то очень похожи друг на друга. Я спросил словоохотливого старика, кто автор проекта здания.

– Вы мне дайте сто тысяч проектов и ни одного выдающегося мастера, здание не будет построено, – мягкой скороговоркой ответил он, но, видя, что я не удовлетворен ответом, пожал плечами и как бы между прочим добавил: – Почему я должен знать, кто архитектор? Какие-то два одессита из Вены Фельнер и Гельмер. И пусть меня кто-нибудь убедит, что это чистокровные австрийцы, ха-ха!

Мы с интересом смотрели на это красивое здание, главный фасад которого украшен четырехугольным двухъярусным портиком и живописными скульптурными группами. Преобладание стиля венского барокко опровергало утверждение нашего собеседника и подсказывало подданство авторов.

– Вы знаете, – говорит между тем старик, – когда в этом театре пел Федя Шаляпин, знаменитая на всю планету бронзовая люстра качалась. И как бы вы думали, сколько она весит? – Я много слышал об этом театре – центре украинской культуры, но мне не хотелось перебивать добродушного старика. – На взгляд, дунешь – полетит, на вес – тонна с одесским гаком.

Мы возвращались в поселок пригородного совхоза Ульяновка, где расположился штаб конно-механизированной группы. На одной из улиц Ульяновки встретили подразделение партизан. Среди них я увидел несколько солдат в форме чехословацкой армии и вспомнил Мелитополь, конец октября 1943 года и переход к нам 1-й словацкой пехотной дивизии, которую гитлеровцы называли «дивизия – быстро домой». Тогда на нашу сторону перешли только боевые части, находившиеся главным образом в первом эшелоне боевых порядков. Увидев партизан, мы остановились. Это оказалось подразделение объединенного отряда, базировавшегося в одесских катакомбах. Кстати, мне довелось заглянуть в один из партизанских ходов в катакомбы. Это небольшое, тщательно замаскированное отверстие среди развалин на пустыре. А вообще катакомбы представляют собой длинные, широко разветвленные подземные ходы под городом и его окрестностями. Так вот, встретившиеся нам словаки (из той самой 1-й словацкой пехотной дивизии) рассказали мне, что подразделения второго эшелона и тылы этой дивизии были в 1943 году сразу же отведены из прифронтовой полосы в Кривой Рог, а затем переброшены в Одессу. Сержант Кончетти установил связь с командованием партизанской республики. Словацким друзьям было поручено доставлять оружие, боеприпасы, вести разведку, выполнять роль связных между отрядами. Комендант города, подозревавший словаков в связях с партизанами, решил отправить их часть в Тирасполь. В тот же день сержант Кончетти предложил полку в полном составе перейти на сторону партизан. Связавшись со штабом партизанского движения города, словаки ночью спустились в катакомбы. Кончетти был назначен командиром этой первой партизанской части.

– Передайте товарищу Кончетти мой дружеский привет, – сказал я, прощаясь со своими новыми товарищами.

Солдат-словак пожал плечами и с приятным мягким акцентом печально произнес:

– Наш командир, как это сказать, фчэра помьер.

– Кончетти, товарищ генерал, вчера в бою был ранен в грудь навылет. Говорят, что уже скончался, – уточнил командир подразделения.

Сказано это было с чувством глубокой скорби, которая невольно передалась и мне.

Поздно вечером мы сидели у нашей рации и слушали сообщение Совинформбюро: «Войска 3-го Украинского фронта сегодня, 10 апреля, в результате умелого обходного маневра пехоты и конно-механизированных соединений в сочетании с фронтальной атакой овладели важным хозяйственно-политическим центром страны, областным городом Украины и первоклассным портом на Черном море – Одесса, мощным опорным пунктом немцев, прикрывающим пути к центральным районам Румынии…» Мы отсчитали двадцать четыре залпа из трехсот двадцати четырех орудий, которыми столица нашей Родины чествовала освободителей Одессы.

В полночь 10 апреля было, наконец, получено боевое распоряжение штаба фронта: «Группе Плиева во взаимодействии с 8-й гвардейской армией уничтожить отходящие на Овидиополь колонны противника и к утру 12.4.44 г. выйти на побережье Каролино-Бугаз, Ильичевка».

…Генералу Чуйкову ставилась аналогичная задача, но с выходом на берег Днестровского лимана на участке Беляевка, Овидиополь, Каролино-Бугаз! Таким образом, конно-механизированная группа направлялась на юго-запад вдоль побережья Черного моря, а 8-я гвардейская армия по тем местам, где мы шли на Одессу, только в обратном направлении от Одессы – на запад.

Наступление к Днестровскому лиману, как мне казалось, будет в значительной мере облегчено тем, что Овидиополь удерживает наша 10-я гвардейская кавалерийская дивизия. Штаб группы так и не смог связаться с генералом Горшковым, поэтому мы, естественно, толком не знали обстановку на этом участке. Предполагая, что радиостанции 10-й гвардейской дивизии по различным причинам выбыли из строя, немедленно приказал направить в дивизию офицера, чтобы уточнить обстановку и передать боевое распоряжение. Генерал Пичугин поручил это помощнику начальника оперативного отдела майору Морозову. Этот храбрый, инициативный офицер часто с успехом выполнял сложные и опасные задания, но на этот раз боевая удача не сопутствовала ему.

Сопровождавшие его казаки привезли тяжело раненного в голову майора и доложили, что пробиться или просочиться не удалось, так как отошедшие с севера колонны немцев заняли оборону по высотам за речкой Барабой. В районе села Барабой слышна напряженная стрельба из всех видов оружия. Не смог выполнить эту задачу и 3-й эскадрон капитана Н. Н. Василевича. Боевой комэск тяжело переживал неудачу. Теперь мы ждали, когда вернется кавалерийский эскадрон капитана А. А. Марченко. Ему была поставлена более решительная задача – во что бы то ни стало пробиться и найти штаб полковника Шевчука, по захваченной с собой рации связаться со штабом группы.

В ночь на 11 апреля войска конно-механизированной группы возобновили наступление в новом направлении. Сразу же за Сухим лиманом передовые части наткнулись на позиции гитлеровцев. Кавалерийские дивизии атаковали Клейн-Либенталь (ныне Малодолинское) и к 9 часам захватили его, а затем, «по инерции», и Александровку.

4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус генерала Жданова и отдельная мотострелковая бригада полковника Завьялова повели наступление на Гросс-Либенталь (Великодолинское). Штаб группы перешел в Клейн-Либенталь. Село это, северной окраиной примыкающее к железной дороге, а южной – к лиману, было до основания разбито и выжжено. Здесь нас нашел вернувшийся с задания капитан Марченко. Он выглядел очень усталым. По всему было видно, что путь их был трудным и опасным.

– Товарищ командующий, до Овидиополя мы не дошли, – начал докладывать Марченко, – на рассвете прорвались к Барабою… Там встретили несколько эскадронов 42-го кавалерийского полка… Они дрались в окружении… – Капитан старался говорить четко, но никак не мог справиться с собой.

– Одну минуту, – остановил я его и начал диктовать боевые распоряжения соединениям, одновременно давая ему возможность отдышаться.

Капитан рассказал, что в одном из хуторов они нашли легко раненного генерала Горшкова. С ним было полсотни казаков. Выяснить обстановку капитану не удалось. Когда он закончил доклад, я стал задавать вопросы в надежде на какую-то, хоть косвенную деталь, по которой можно понять, что все-таки там произошло.

Конец ознакомительного фрагмента.