Глава 3. Необыкновенный фашист
1904 год. За столом в гостиной квартиры в Лозанне, Швейцария, сидит женщина и читает газету «Искра». Дверь открывается, входит молодой человек.
– Беня, – восклицает она, – ну наконец-то! Таки я уже начала волноваться!
– Проклятые империалистические милитаристы выпустили ордер на мой арест за уклонение от призыва. Пришлось усилить конспирацию. Нет войне!
– Миру – мир!.. – машинально подхватывает женщина. – Но не будем отвлекаться, продолжим наши уроки. Итак, как сказать по-немецки «пролетарии всех стран, соединяйтесь»?..
Её зовут Анжелика Исааковна Балабанова. Она из Чернигова, убеждённая феминистка и социалистка, большая подруга Клары Цеткин и Ленина. Впрочем, товарищ Балабанова – лишь эпизодический персонаж нашего рассказа.
А вот молодой человек… Что ж, знакомьтесь: несгибаемый борец за дело рабочего класса, потомственный пацифист, воинствующий атеист и начинающий журналист на пороге блестящей карьеры. Бенито Амилькаре Андреа Муссолини.
В социалисты Бенито подался не по своей воле. Его покусал собственный папаша. Он, папаша, трудился кузнецом в деревне Довиа, что в Эмилии-Романье, и любил встречать клиентов словами: «Добрый день, уважаемый эксплуататор-мироед, чем могу быть полезен?» Местная буржуазия не умела по достоинству оценить этот пролетарский порыв, предпочитая пользоваться услугами других кузнецов. Поэтому семейство Муссолини жило бедно.
Сказывалось это и на юном Бенито. Одноклассники в школе дразнили и обижали его. Однако тот не унывал и уже с десятилетнего возраста обучился при всяком удобном случае втыкать в обидчиков нож. За это учителя его ругали и даже оставляли на второй год.
При виде такого несовершенства мира Муссолини не закрывает очи. Наоборот, – решает исправить систему изнутри и по окончании школы желает избрать карьеру учителя младших классов, дабы нести детишкам разумное, доброе, вечное. Но итальянскому государству не нужны хорошие учителя. Ему нужны хорошие солдаты. Ни в одну школу на работу его не берут, зато присылают рекрутскую повестку.
В Бенито борются два противоречивых чувства. С одной стороны, – служба в армии противоречит его твёрдым пацифистским убеждениям. С другой же, – горячая итальянская душа требует подвигов. В качестве компромисса Муссолини формирует из себя армию одного человека и 9 июля 1902 года, без объявления войны, вторгается в Швейцарию. Швейцарские миграционные власти грудью встают на защиту рубежей родины. Но силы неравны. Не успевают они в очередной раз выставить настырного гастарбайтера за дверь, как тот уже влезает в окно.
В перерывах между беготнёй от полиции и занятием вакансий дорожного рабочего и официанта Муссолини исхитряется отправлять в газеты статьи, в которых обличает тяжёлое положение рабочего класса в целом и мигрантов в частности, требуя предоставления последним субсидий, дотаций и преференций. Так Бенито на собственном примере познаёт, какими вредными для государства людьми могут быть понаехавшие инородцы. Что очень поможет ему в дальнейшей диктаторской работе. При нём таких безобразий не будет.
Бойкое перо начинающего журналиста привлекает к нему благосклонные взгляды местной интеллигенции.
Профессорствовавший в Лозаннском университете Вильфредо Парето обучает его закону имени себя.
– Так это получается, – спрашивает у него Бенито, – что если каким-нибудь образом выпилить бесполезные восемьдесят процентов людишек, оставив лишь полезные двадцать, то наступление светлого социалистического будущего окажется уже не за Альпийскими горами?
– Слова не мальчика, – отвечает Парето, – но великого государственника!
Знойная же товарищ Балабанова преподаёт Бенито основы феминизма и немецкий язык, попутно разбивая ему сердце. Что доказывает порочность идей женской эмансипации. Ведь придерживайся Анжелика Исааковна более традиционных взглядов на брак и семью, – история Италии, да и всего мира, могла бы сложиться совсем иным образом.
Затаив до поры в глубине души некоторое предубеждение против дочерей дома Израилева, Бенито пытается найти утешение в тяготах и лишениях военной службы, с каковой целью в декабре 1904 года возвращается в Италию, где присоединяется к берсальерскому полку.
Пару лет спустя, уволившись в запас, Муссолини наконец-то получает вожделенную должность школьного учителя. Деятельность его на этом поприще характеризуется двойственностью. С одной стороны, он имеет большой успех у детишек, которых учит быть безбожниками и ругаться матом. С другой же, – встречает горячее неодобрение родительского комитета. И не удивительно. Вот как бы вы сами отнеслись к тому, что педагог вашего ребёнка – пусть и не Гитлер, но всё же целый Муссолини?
Параллельно Бенито продолжает труды на ниве журналистики, приобретая всё большую известность в этом качестве и дорастая до должностей главреда мелких социалистических газеток. Мало того, он не ограничивается бумагомаранием, но активно участвует в акциях прямого социалистического действия, типа организации забастовок и проведения несанкционированных митингов, периодически присаживаясь в тюрьму на пятнадцать и более суток.
По этой причине он вынужден часто менять школы и переезжать с места на место. До тех пор, пока в феврале 1909 года судьба не заносит его в Тренто. Где мировоззрение Муссолини в первый, но далеко не последний раз делает крутой поворот.
Ибо там, в Тренто, водятся ирредентисты.
Тут требуется сделать политико-географическое пояснение.
Как мы уже знаем, Италия – государство очень молодое. На момент описываемых событий ему всего-то около пятидесяти лет от роду. Ещё живы те, кто воочию видел дней Гарибальдивых прекрасное начало. У остальных же – имеются даже не деды, а отцы, воевавшие за освобождение от иностранной оккупации. Поэтому национально-патриотические настроения в итальянском обществе, как, думается, и в большинстве новорождённых государств, были крайне сильны.
Что же до Тренто, то его Гарибальди, увлечённый идеей фикс об освобождении Рима от пап, присоединить к Италии то ли не успел, то ли позабыл. А посему область Трентино—Альто-Адидже все ещё входила в состав Австрийской империи под названием Южный Тироль.
Во времена прибытия Муссолини большая часть тамошнего италоязычного населения хоть и ворчала слегка на австрийцев, но раскачивать лодку с целью присоединения к Итальянскому королевству не рвалась, полагая, что при австрийском владычестве есть какой-никакой орднунг и стабильность. Имелась, однако, пусть и малочисленная, но весьма шумная группа гражданских активистов, которая размахивала итальянскими триколорами, кричала: «Тренто наш!» – и продвигала идеи построения Трентской Народной Республики в частности и «итальянского мира» в целом. Вот они-то и именовались «ирредентистами».
Интересно, что сорок с небольшим лет спустя ситуация развернётся на сто восемьдесят градусов. По теперь уже итальянскому Тренто с криками: «Зюдтироль наш!» – будут бегать другие активисты, немецкоязычные. И не просто бегать, а устраивать маленькую партизанскую войнушку со взрывами, перестрелками и кучей трупов. Собственно, они и до сих пор там бегают, правда стрелять прекратили в конце 80-х годов. Короче, не везёт как-то этому Тренто.
Но вернёмся к нашей истории.
– Ага! – сказал себе свежеприехавший Муссолини, полюбовавшись некоторое время на эту движуху. Сел за стол и в промышленных масштабах принялся строчить корреспонденции, в которых его обычные абстрактные и интернациональные капиталисты-эксплуататоры вдруг превратились во вполне конкретных «австрийских капиталистов-эксплуататоров».
– Ага! – сказали ирредентисты, ознакомившись с муссолиниевской писаниной. – Движение наше за национальное освобождение велико и обильно, но порядка в нём нет. Приходи, Бенито, и будь нашим вождём!
– Да я как бы не претендую, мне за державу обидно… – скромно шаркая ножкой отвечал Муссолини. – Ну ладно, уговорили! Побуду немножко вашим Дуче, так уж и быть.
В общем, идея эта страшно понравилась всем заинтересованным сторонам. Кроме австрийских властей. Которые в сентябре всё того же 1909 года последовали доброму примеру швейцарских коллег и вышвырнули Муссолини из Тренто за антиправительственную агитацию.
Тут уж возмутилась вся Италия. Негоже, мол, с нашими гражданами так обращаться! Что эти австрияки себе позволяют?!.. Дело о депортации Муссолини дошло аж до парламентских слушаний.
Из скромного заштатного журналиста Бенито в одночасье превратился в имеющего всеитальянскую известность патриота-государственника. На волне этого успеха он усилил свою антигосударственную деятельность, приобретая всё больший вес и влияние в Итальянской социалистической партии. Так, например, осенью 1911 года Муссолини принимает активное участие в манифестациях против итало-турецкой войны за Ливию, которую именует не иначе как, цитирую, «актом международного бандитизма», а итальянский государственный флаг – обзывает «тряпкой, которую следует воткнуть в кучу навоза».
Обидевшиеся на это власти на год упекают его в каталажку, чтоб посидел, значит, подумал об отношении к государственной символике. Но поскольку Муссолини, как тот кот Шрёдингера, един в двух лицах – одновременно и антипатриот (см. «флаг») и патриот (см. «Тренто»), – суд высшей инстанции сокращает срок наполовину. И вообще, из отсидки Бенито извлекает сплошные выгоды, ибо его антипатриотическая ипостась, а именно её, ипостаси, способность столь цветисто выражаться, – вызывает бурные восторги коллег-социалистов. Настолько бурные, что откинувшегося с кичи Муссолини уже ждёт тёплое местечко главного редактора газеты Avanti! – «Вперёд!», официального печатного органа всея Социалистической партии.
Первым же распоряжением свеженазначенный главред выписывает из Швейцарии товарища Балабанову, в качестве своего заместителя. Уж не знаю, какие там статьи они с ней обсуждали за закрытыми дверьми редакторского кабинета. В любом случае исторический шанс вновь был упущен. К тому моменту Бенито уже пару лет как сожительствовал со своей будущей женой, Ракель Гуиди. Кстати говоря, она была дочерью тогдашней любовницы его папаши, Муссолини-старшего. Что свидетельствует о глубокой приверженности будущего диктатора семейным традициям и ценностям.
И так бы оно, в духе тихой идиллии, и продолжалось, если бы июльским днём 1914 года Гавриле Принципу не захотелось поохотиться на эрцгерцогов.
С началом Первой мировой войны в итальянском обществе разворачивается широкая дискуссия на тему «стоит ли в неё, войну, влезать?»
Будучи пацифистом старой закалки, Бенито в статьях и высказываниях последовательно придерживается тезиса «мир хижинам – война дворцам!» Что вполне соответствует общей политической линии социалистов. Пускай, мол, капиталисты там друг друга поубивают, нам, пролетариям, потом больше достанется.
Всё меняется 18 октября 1914 года. В «Аванти» появляется статья за подписью главреда Муссолини, суть которой сводится к следующему: «Вы знаете, я передумал. Война – это модно, прогрессивно, молодёжно! Глупые капиталисты дадут нам оружие, которым мы сначала поубиваем всех иностранных врагов, а потом, чтобы два раза не вставать, – поубиваем и самих капиталистов».
Социалистическая партия слегка оленинивает от такого переобувания на ходу, все бегают и вопрошают друг друга: «Что это вообще за архиерунда в нашей собственной газете?!» Адресовать вопрос им стоило бы человеку по имени Шарль Дюма, французскому депутату. Который по поручению французского правительства и вручил Бенито ту самую ерунду в размере десяти миллионов франков, чтобы он слегка порекламировал вступление Италии в войну на стороне Антанты.
Но спросить Шарля никто не догадался, хотя упорные слухи, что Муссолини купили, – ходили уже тогда. Всё ограничилось вылетом Бенито из редакторского кресла «Аванти». Впрочем, его это нисколько не расстроило, ибо предприниматель Филиппо Налди, ещё один французский эмиссар, отсыпал ему денег на открытие собственной газеты Il Popolo d’Italia – «Народ Италии». Вас всё еще удивляет, почему никто не любит французов? Тогда они идут к вам!
В новой газете Муссолини продолжил с увлечением расписывать прелести и радости войны, а заодно – обрушился с критикой на недавних коллег-социалистов-пацифистов. Настолько обидной, что ещё один бывший главред «Аванти», Клаудио Тревес, не выдержал и вызвал его на дуэль. Состоялась она в марте 1915 года. Рубились на саблях, аж целых двадцать пять минут. Тревес получил ранение предплечья, Муссолини же – ранение уха. Обеспокоенные состоянием этого жизненно важного органа будущего Дуче, секунданты их растащили, хотя оба дуэлянта выражали горячее желание продолжать. Что характеризует их как мужественных, но совершенно не умевших фехтовать людей.
С целью повышения фехтовальных навыков расстроенный Муссолини добровольцем записывается в армию. Благо 23 мая 1915 года Италия всё же объявляет войну Австро-Венгрии. Пускай он там пока повоюет, а мы ненадолго вернёмся в октябрь 1914 года.
Когда речь заходит об этимологии слова «фашизм», традиционно вспоминают древнеримские ликторские фасции. Да, это верно. Но лишь отчасти. В итальянском языке слово fascio – означает «связка, пучок, охапка». В более же широком смысле – «союз (людей), группа, ячейка». Впервые в этом значении fascio начинает употребляться ещё в XIX веке. Так, например, существовали Fasci siciliani dei lavoratori – «Сицилийские союзы трудящихся» – организация, боровшаяся за права пролетариата. Сомнительно, что нищие сицилийские землепашцы испытывали пиетет перед древнеримской имперской эстетикой. Позднее термин становится общеупотребительным для обозначения радикальных групп, вне зависимости от их политической принадлежности и ориентации.
Так вот, 5 октября 1914 года появляется манифест под названием Fascio rivoluzionario d’azione internazionalista – «Революционный союз интернационального действия». Ни к собственно фашистам в современном понимании этого слова, ни к фашистской эстетике он отношения не имел. Напомню, что Муссолини перестанет быть пацифистом лишь через две недели, 18 октября. Манифест провоенный, а среди подписавших его – представители левых профсоюзных и социалистических организаций. Отдадим Муссолини должное – он не был единственным переобувшимся. На основании этого программного документа в декабре 1914 года рождается организация под названием Fascio d’azione rivoluzionaria – «Союз революционного действия». Вот к её созданию активно подключается и осваивающий французские деньги Муссолини. Но это всё ещё не фашисты, а социалисты и синдикалисты, только за войну. Да, позднее, в 1919 году, они практически в полном составе перетекут в Fasci italiani di combattimento – «Итальянский союз борьбы», переобувшись ещё раз, теперь уже в истинных фашистов. Но об этом мы поговорим ниже. Данным же запутанным абзацем я лишь пытаюсь сказать, что фашисты подогнали свою будущую эстетику под уже имевшееся слово, а не наоборот – придумали самоназвание исходя из эстетики.
Ладно, вернёмся к нашему герою. Как-то ему там воюется с австрийцами?
А воевалось ему весело и задорно. Во всяком случае, такой вывод можно сделать из его собственных фронтовых корреспонденций. Стиль и содержание которых способен с лёгкостью представить любой из читавших «Бородино» Лермонтова. Есть там и «да, были люди в наше время…», и «не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры…», и «полковник наш рождён был хватом…», и «вам не видать таких сражений…», и даже «забил заряд я в пушку туго», поскольку Муссолини был миномётчиком. Увы, но миномёт его, как и соответствующая мина, были сделаны в Италии. Владельцы Фиатов уже, наверное, догадались, чем кончилось: туго забитый заряд рванул прямо в стволе.
Раненный итальянской промышленностью в ногу (буквально) и в сердце (фигурально) Бенито оказался в госпитале. Там поверженный герой удостаивается визита короля Витторио Эмануэле Третьего. Внимание, не путать с его дедом, Витторио Эмануэле Вторым, которого мы встречали в главе о Гарибальди! Этот новый Витторио – мало того что не обладал такими замечательными усами, так и вообще, как мы увидим в дальнейшем, был плохим, негодным королём-редиской. Приезжал он не лично к Муссолини, а просто в госпиталь, и потому вряд ли запомнил ту первую встречу. Но вот Бенито встречаться с монархом понравилось и, опять же – как мы ещё увидим, он предпримет все шаги к скорейшему возобновлению знакомства.
В июне 1917 года излеченный и демобилизованный Муссолини возвращается к руководству «Народом Италии». И принимается штамповать статьи о том, что лишь раненные на германских фронтах герои достойны называться будущей элитой и правящим классом страны. А кто не служил – не мужик! Впрочем, отдадим ему должное – он не жадный, и стремится предоставить место в элите как можно большему числу соотечественников. Читай: отправить их всех на фронт. Для этого же – война должна продолжаться так долго, как это вообще возможно.
– Yes, yes! – поддерживает его гадящая англичанка в лице главы римской резидентуры разведки MI5 и будущего министра иностранных дел Великобритании Сэмюэля Хора. – Вы есть рекламировать война, а мы есть давать вам сто английский фунт в неделя! United we stand!
– Si vis pacem, para bellum! – поддакивают жиреющие на военных контрактах итальянские промышленники, извлекая из карманов бумажники.
С целью отстаивания своего неотъемлемого права гнать газетную заказуху Муссолини решает в очередной раз переобуться. Для разнообразия – в либерала и ревнителя свободы слова. Он пишет, цитирую: «Прежде всего, мы – либералы, то есть люди, которые любят свободу для всех, в том числе и для противников. … Мы сделаем всё возможное, дабы предотвратить цензуру и сохранить свободу мысли и слова, кои представляют собой одно из величайших достижений человеческой цивилизации». Конец цитаты.
Красиво сказано, да. Но чего-то подобного – это вам любой заштатный либералишка легко наплетёт с три короба. Матёрый же либералище Муссолини – не просто говорил. Он действовал.
23 марта 1919 года в Милане, на площади Сан-Сеполькро, состоялась презентация организации под названием Fasci italiani di combattimento, которую мы уже мельком упоминали выше. По подсчётам самого Муссолини, в тот день на сходке присутствовало человек пятьдесят. Впрочем, цифра эта имела тенденцию каким-то магическим образом постоянно расти. К 30-м годам уже несколько сотен человек клятвенно заверяли, что тоже вышли на площадь в тот назначенный час. Статус «сансеполькриста» стал очень модным. Ибо там, на Сан-Сеполькро, и родился итальянский фашизм в том виде, в котором мы его знаем и не любим.
Короче, на защиту демократии и гласности встал созданный Муссолини легион боевиков-чернорубашечников. Защита свободы слова началась с нападения на редакцию «Аванти» и её разгрома. Под предлогом же опасности «красной контратаки» – Муссолини принялся в промышленных масштабах завозить в редакцию «Народа Италии» оружие и взрывчатку.
В ноябре 1919 года состоялись парламентские выборы. Участвовавшие в них фашисты не смогли провести ни одного депутата. Даже в Милане, где баллотировался лично Муссолини, они получили только четыре тысячи шестьсот семьдесят пять голосов.
По зрелом размышлении Муссолини приходит к выводу, что народ просто не улавливает разницу между ними, фашистами, и социалистами. Собственно, в этом не было ничего удивительного. В январе 1921 года от Социалистической партии откололось самое левое крыло, образовав Итальянскую коммунистическую партию. Заметно поправевшие в результате раскола социалисты теперь могли смотреться в фашистов буквально как в зеркало. Да и от коммунистов, честно говоря, фашисты отличались лишь тем, что первым, в отличие от вторых, вовремя не занесли бабла.
Сила ночи, сила дня – одинакова… гхм… ну, вы в курсе.
Нужно было что-то менять.
Думаю, вы уже догадались, что делает наш герой. Правильно. Переобувается ещё раз.
Он заявляет:
– Не хочу больше защищать интересы вонючих пролетариев, а желаю быть владыч… эмм… желаю отстаивать интересы крупного, среднего и мелкого капитала!
– И каких же образом ты наши интересы собираешься защищать? – вопрошают крупные, средние и мелкие капиталисты.
– А вот, скажем, будут у вас проблемы с профсоюзами, – отвечает Бенито, – забастовки там, всё такое… Так мои парни подъедут и…
– Заткнись и возьми наши деньги! – не дают ему договорить капиталисты.
Как известно, лучший надсмотрщик – бывший раб. Ядро же сансеполькристов состояло из бывших профсоюзных активистов и синдикалистов. Поэтому уборщицы не успевают сметать в кучи выбитые левацкие зубы, а деньги в партийную кассу текут рекой.
Дела идут столь успешно, что в преддверии следующих парламентских выборов фашисты получают приглашение вступить в электоральный антисоциалистический «Национальный блок», состоящий из либералов, националистов, представителей некоторых других правых сил, а теперь ещё – и фашистов. На выборах 1921 года блок демонстрирует неплохие результаты: сто пять избранных депутатов, из них тридцать пять – фашисты, включая и самого Муссолини.
Обретя депутатскую неприкосновенность, Бенито перестаёт стесняться и спускает чернорубашечников, получивших к тому времени имя «сквадристы» (от squadra – «команда»), с цепи. Градус уличного насилия резко возрастает. Поскольку же всегда приятнее быть среди тех, кто бьёт, чем среди тех, кого бьют, – множатся и ряды сквадристов.
Количество, впрочем, не всегда соответствует качеству. В своей предыдущий реинкарнации Муссолини слишком уж заигрался в либерализм и свободу слова, предоставив её в том числе и собственным верным абрекам. Разросшееся чернорубашечное войско начало роптать, что-де, Дуче-то ненастоящий, и даже частично взбунтовалось. К счастью, инцидент удалось замять путём переговоров. С целью недопущения подобного в дальнейшем – Муссолини прибегает к масштабной реорганизации своего колхоза: 7 ноября 1921 года «Итальянский союз борьбы» преобразуется в Partito Nazionale Fascista – Национальную фашистскую партию.
Не ограничиваясь административными мерами, Бенито переходит к наглядной демонстрации того, что он действительно Дуче, а не тварь дрожащая. Переформатированные согласно принципу единоначалия отряды чернорубашечников растут, обучаются и вооружаются. Начинается подготовка к фашистской революции. Благо в феврале 1922 года премьерский пост получает Луиджи Факта, правитель слабый и даже не лукавый. Сквадристские отряды беспрепятственно заходят в муниципалитеты итальянских городов и выкидывают обитающих там чиновников на улицу, сообщая им, что «мы здесь власть!» Не видя адекватной реакции правительства, левые пытаются проводить акции протеста. Это не только не помогает, но даже скорее мешает. Так, например, в разгар забастовки миланских трамвайщиков сквадристы врываются в депо и силой заставляют бастующих выйти на маршруты, снабдив трамваи табличками «Бесплатно. Подарок от фашистов».
24 октября 1922 года в Неаполе Муссолини принимает парад из сорока тысяч чернорубашечников, заявляя о праве правых править Италией. И приходит к выводу, что настала пора возобновить столь приятное его сердцу знакомство с королём.
27 октября начинается Марш на Рим. Со всех концов страны в сторону столицы выдвигаются походные колонны фашистов. По разным оценкам, – от тридцати до трёхсот тысяч человек. Путь неблизкий, поэтому идут они до 31 октября. Сам Муссолини в это время применяет чапаевскую картофельную тактику, отсиживаясь в глубоком тылу, в Милане.
Король поставлен перед необходимостью принимать какое-то решение. Премьер Факта и генерал Пьетро Бадольо убеждают его объявить военное положение. Бадольо утверждает, что вся история закончится с первым же ружейным залпом, и запрашивает соответствующих полномочий. Вряд ли генерал ошибался. Войска были верны королю. Народ был верен королю. Мало того, – даже сами чернорубашечники были верны королю. То, что они были фашистами, не мешало многим из них, включая представителей командной верхушки, по совместительству быть ещё и монархистами. Если бы король даже не приказал стрелять, а хотя бы просто сказал «баста!» – велика вероятность, что все бы развернулись и спокойно пошли по домам.
Вместо этого Витторио Эмануэле – Третий, не Второй, не путайте! – начинает торговаться с Муссолини, предлагая тому пост министра иностранных дел.
Видите, я же предупреждал, что это был плохой, глупый король. Предыдущий Витторио Эмануэле – Второй, не Третий! – не испугался силой оружия остановить аж самого маршировавшего на Рим Гарибальди. Это при том, что даже в расцвете могущества Муссолини был по сравнению с Красным дьяволом, что тот плотник супротив столяра. Вот что усы животворящие делают! Отсюда мораль: будете выбирать короля – выбирайте как можно более усатого.
Иностранными делами Муссолини заведовать не пожелал. Тут, как назло, к королю прибежали представители бизнес-сообщества и плотно присели ему на уши: Бенито, мол, – нормальный, ровный пацан. Придёт, порядок в стране наведёт. Старательно обходя вниманием тот факт, что основной причиной текущего беспорядка являлся всё тот же Бенито.
Короче говоря, 29 октября 1922 года Витторио Эмануэле поручает Муссолини сформировать коалиционное правительство. Пропал итальянский дом.
Нет, не поймите неправильно. В тот момент Муссолини ещё не достиг абсолютной власти. Хотя сам он и бил себя пяткой в грудь, похваляясь, что не присвоил диктаторские полномочия исключительно в силу огромной личной скромности, но фашистская революция власть не взяла. Её фашистам просто подарили, поленившись связываться. Разумеется, уже и одно это являлось колоссальным успехом. Однако в тот момент в Италии все ещё сохранялся работоспособный парламент, который, к удивлению некоторых современных парламентариев, был местом для дискуссий. Так, например, при утверждении кандидатуры Муссолини на должность премьер-министра – депутатские голоса разделились в пропорции триста шесть «за» на сто шестнадцать «против».
Осознавая недостаточную устойчивость своего положения, Бенито начинает готовиться к следующим выборам. К проблеме он подходит с присущими ему выдумкой и изобретательностью. Депутат от фашистов Джакомо Ачербо представляет законопроект, в соответствии с которым партия, набравшая на выборах более 25% от общего числа голосов, получала… тадам!.. две трети, то есть 66%, парламентских мест. Фашистам пришлось изрядно попотеть, чтобы протащить этого диковинного зверя даже через вполне лояльный текущий парламент. Но они справились, они были настырными парнями и тоже умели делать предложения, от которых невозможно отказаться.
Далее, шпаря прямо по политтехнологическому учебнику, Бенито приступает к развлечению итальянского народонаселения маленькими, даже скорее крошечными, победоносными войнушками.
В августе 1923 года на границе Греции и Албании греками была по ошибке расстреляна итальянская военная миссия, занимавшаяся, в соответствии с международным соглашением, демаркацией границы. В ответ – Муссолини посылает в Ионическое море четыре броненосца, которые после непродолжительной бомбардировки оккупируют остров Корфу. Понимая, что это ставит всё прогрессивное человечество перед лицом угрозы лишиться будущего шедевра Джеральда Даррелла «Моя семья и другие животные», греческое правительство выплачивает репарации и контрибуции, после чего победоносная итальянская эскадра отбывает восвояси.
В январе 1924 года в Риме был подписан договор между Италией и Югославией, закреплявший аннексию в пользу Италии города Фиуме (современная Риека). Собственно, заслуги Муссолини в этом не было, поскольку ещё в 1919 году Фиуме захватили дезертиры (sic!) из итальянской армии, под предводительством поэта (sic!) Габриэле Д’Аннунцио. Так что Бенито было достаточно просто зафиксировать этот факт на бумаге.
В июле того же года Италия оттяпала у Занзибара Джубаленд в пользу Сомали. Другими словами, дремучая африканская провинция из состава британской колонии перешла в состав колонии итальянской. По правде сказать, никто за неё даже не воевал, её просто купили за двадцать пять тысяч фунтов сразу и тысячу в год сверху. Но какая разница? Ведь никто не мешал Муссолини сообщить вверенному народу, что империя-то наша – ого-го! Растёт и ширится!
Вверенный народ, в свою очередь, был приятно удивлён столь очевидными международными успехами молодого энергичного лидера. Настолько приятно, что на выборах в апреле 1924 года блок Муссолини получает 64,9% голосов избирателей. То есть лишь немногим меньше тех 66%, которые он в любом случае получил бы по закону Ачербо. Правда, победе способствовал ещё и некоторый административный ресурс, включавший избиения оппозиционных кандидатов, погромы в газетных редакциях и типографиях, разгоны собраний и манифестаций, а равно и прочие продукты трудовых фашистских будней.
Но избранный парламент всё ещё не был чисто профашистским. 30 мая 1924 года депутат от социалистов Джакомо Маттеотти выступает с докладом, в котором изобличает злоупотребления фашистов во время выборов и требует отмены их результатов. Жаркие парламентские баталии по этому поводу продолжаются вплоть до 10 июня, когда повестка дня меняется. Социалисты больше не спрашивают, куда делись украденные у них голоса. Теперь они интересуются: а куда делся Маттеотти?
Пропавший депутат обнаруживается через несколько недель, в истыканном ножами состоянии. И это едва не приводит к локальному зомби-апокалипсису для Муссолини. Маттеотти-труп оказался на порядок более опасным противником, нежели Маттеотти живой.
Совет на будущее: если вам доведётся стать фашистским диктатором – никогда не приступайте к политическим убийствам, не задушив предварительно оппозиционные СМИ. В противном случае – рискуете нажить кучу проблем на свою голову. Что и произошло с нашим героем.
Причина убийства Маттеотти столь очевидна, что никто не предпринимает попыток её скрывать. Более того, довольно быстро ловят и убийц, троих членов Фашистской партии, которые клятвенно заверяют, что действовали по собственной инициативе. Чему не верит никто, включая самих фашистов. Умеренные партийцы массово кладут партбилеты на стол. Отставки просят даже некоторые министры собственного муссолиниевского кабинета. Оппозиционные депутаты в знак протеста покидают парламент. Коммунисты, которым, как и всегда, больше всех надо, с криками «за Маттеотти!» убивают фашистского депутата Казалини. Радикальное крыло фашистов вопрошает: чего это коммунистам теперь можно, а нам нельзя?! И снова заводит старую шарманку про «Дуче-то ненастоящий!» Начинаются массовые уличные столкновения. Вся Италия, от мала до велика, целыми днями бегает, орёт и чего-то беспрестанно требует от бедняги Муссолини. Который от расстройства при виде такого бедлама даже зарабатывает язву.
Король же вместе с вверенными ему вооружёнными силами, напротив, – берёт на себя традиционные функции народа. А именно – безмолвствует. (Плохой, плохой королишка! Фу таким быть!)
Муссолини, впрочем, тоже выжидает. Дождавшись же, пока все в достаточной степени набегаются, выпустят пар и выдохнутся, в январе 1925 года Дуче выступает перед парламентом с речью о том, что если кто-либо всерьёз считает его виновным в убийстве Маттеотти, – то пусть возьмёт верёвку и повесит его, Муссолини, прямо здесь и сейчас, в этом зале. Вешателей, однако, не находится. Да и откуда им было взяться, если оппозиция парламент покинула?
Постановив таким образом считать себя полностью оправданным по всем пунктам обвинения, – Бенито даёт отмашку к началу широкой кампании по контролю над прессой и посадкам различного рода активистов. Под замес по наведению порядка попадают все, без разделения на своих и чужих.
Нельзя сказать, что это далось Муссолини так уж легко. В 1925—1926 годах на его жизнь покушались как минимум четырежды. Наиболее тяжёлое ранение нанесла ему выпускница стрелковых курсов для слабовидящих им. Фанни Каплан, англичанка Виолет Гибсон, умудрившаяся с близкого расстояния поразить из револьвера выдающийся нос диктатора. Что даже не отбило у него политического нюха. Остальные же горе-террористы и вовсе стреляли и бросали бомбы чуть ли не в противоположную от цели сторону.
Но именно в те года – не во времена Марша на Рим, не под «хрум-хрум!» ботинок чернорубашечников, не на улицах, а под скрип перьев чиновников в тиши кабинетов – и свершалась настоящая фашистская революция. Муссолини, как опытный любовник, завоёвывал Италию не силой, а лаской.
Энцо Бьяджи, один из величайших итальянских журналистов XX века, человек, которого даже злейший враг не смог бы обвинить в излишних симпатиях к фашизму и фашистам, писал: «Муссолини был гигантом. Я расцениваю его политическую карьеру как шедевр. Если бы он не увлёкся войной бок о бок с Гитлером, то спокойно умер бы в своей постели, воспеваемым и почитаемым. Итальянский народ был счастлив быть управляемым им, по единодушному согласию».
Весной 1925 года выходят в свет законы, предусматривающие новый обязательный порядок заключения трудовых договоров, значительно расширяющий права трудящихся. Вводится строгий контроль за условиями труда женщин и несовершеннолетних. Появляется специальный орган, призванный развивать физкультуру и массовый спорт, обеспечивать интеллектуальный досуг рабочих и служащих. Позднее, в 1933 году, впервые в итальянской истории возникнет государственная пенсионная система.
Какие ассоциации вызывает у вас словосочетание «японский автомобиль»?.. А теперь представьте, что услышали вы его году, этак, в 1920-м. Подозреваю, перед мысленным взором встал бы несколько иной образ. Так вот, Муссолини сделал для итальянского сельского хозяйства то же, что Киичиро Тойода – для японской автопромышленности. До него Италия, аграрная страна с идеальным климатом, умудрялась жить впроголодь. Зависимость же от импорта продовольствия приводила к перманентному дефициту национального бюджета.
В июне 1925 года Дуче объявляет начало «Битвы за пшеницу». Нет, никакой кампанейщины с распахиванием целины и охотой на воробьёв. Комплекс мер, базирующихся на передовых в тот момент разработках профильных научно-исследовательских институтов: проведение селекции, внедрение использования удобрений, техническое перевооружение отрасли, в том числе путём предоставления целевых кредитов мелким хозяйствам, обучение крестьян передовым методам земледелия.
Всего за семь лет от начала программы – по сборам зерна с гектара Италия вышла на первое место в мире, в буквальном смысле догнав и перегнав Америку, предыдущего лидера по этому показателю. Справедливости ради – чудом это не было. Муссолини всего лишь вывел урожайность на уровень, нормальный для природно-климатических условий страны. Другой вопрос, что до него подумать об этом никто не сподобился.
В результате удалось почти вдвое снизить зависимость от импорта и заткнуть дыру в бюджете. Были, разумеется, и ошибки. Так, например, пшеница сильно потеснила в структуре производства прочие зерновые культуры и мясо-молочные продукты. В том, что сегодня в меню итальянских ресторанов вы видите пасты и пиццы, а не супы и каши – отчасти виноват и Муссолини. Но в целом, с точки зрения обычного итальянца, – еда стала дешевле, еда стала калорийнее.
В октябре 1925 года Дуче посылает в Палермо спецуполномоченного Чезаре Мори, поставив перед ним задачу окончательного решения мафиозного вопроса. Тот не особо заморачивается со всякими мелочами, типа улик и доказательств, а просто методично отправляет всех в тюрьмы. Чего там доказывать, если на Сицилии и так каждая собака знает, кто тут мафиози, а кто нет? Существует, правда, мнение, что верхушка Коза Ностры всё равно уцелела, вовремя слившись в экстазе с высшим эшелоном фашистов. Но в любом случае – это была самая эффективная антимафиозная операция в итальянской истории.
В 1928—1932 годах воплощается программа по осушению болот. Что, в комплексе с созданием эффективной государственной системы здравоохранения приводит к существенному снижению заболеваемости туберкулёзом, оспой, бешенством и прочими пакостями.
Муссолини мы обязаны даже тем, что современные итальянцы говорят по-итальянски, а не на сотнях собственных диалектов, в которых без поллитры граппы не разберёшься. Журналист по профессии, важнейшим из СМИ он полагал радио. А кинематограф, как социалист-ленинист по происхождению, – важнейшим из искусств. В результате, чтобы понять, что же там лопочут дикторы и актёры, – всей Италии пришлось садиться за парты и учить собственный язык.
Спросите любого современного итальянца, что он думает о Муссолини. Наряду с самыми полярными оценками, вне зависимости от политических убеждений вашего собеседника, вы практически неизбежно услышите одну и ту же фразу: «Это был человек, при котором поезда приходили по расписанию».
И ежели доводилось вам пользоваться услугами тамошних железных дорог, – думаю, согласитесь, что это весьма лестная для него эпитафия.
Короче, жить при Муссолини действительно стало лучше, жить стало веселей.
До поры, впрочем.
В этих же 1925—1926 годах были приняты и так называемые Leggi fascistissime. Дословно это означает… ммм… как образовать превосходную степень от прилагательного «фашистские»? Фашистейшие? Короче, – сверхфашистсткие законы.
Во-первых, теперь Муссолини официально именовался Capo del governo primo ministro segretario di Stato, что по смыслу соответствует чему-то вроде «Наиглавнейший президент премьер-министр адмирал-генерал». Отныне он не подчинялся вообще никому, кроме короля. Поскольку же о профессиональных качествах этого короля мы уже наслышаны, – это обстоятельство можно было смело не принимать во внимание.
Во-вторых, запрещались любые забастовки и профсоюзная активность в целом, за исключением официальных фашистских профсоюзов. Вводились цензура СМИ. Политические партии и общественные организации, представляющие опасность для существующего государственного строя, подлежали роспуску и запрету. В силу же того, что в стране была одна-единственная партия, которая априори не представляла опасности для фашистского режима – собственно Фашистская партия – она и осталась единственной разрешённой.
В-третьих, менялось избирательное законодательство. Выборы в парламент теперь выглядели так: Большой фашистский совет, под председательством Муссолини, вырабатывал список кандидатов на весь парламент сразу, а гражданам предлагалось этот список либо одобрить, либо нет.
Ну и плюс всякое по мелочи: смертная казнь за антигосударственную деятельность, учреждение секретной полиции и тому подобное.
Вот теперь Муссолини стал полноценным диктатором.
Народ, однако, вовсе не роптал. На выборах в марте 1929 года утверждённый БФС список кандидатов в парламент получил одобрение 98,4% избирателей при явке в 90%.
Так некоторое время и жили. Детей растили, землю пахали, дома и заводы строили, Дуче любили. В общем, – хорошая жизнь. Живи, Бенито, да радуйся!
И всё бы хорошо, да что-то нехорошо.
Лёг однажды, в декабре 1934 года, Муссолини спать. Но не спится ему – ну никак не засыпается. Вдруг слышит он на улице топот, у окон – стук. Глянул Бенито, и видит он: стоит у окна всадник. Конь – вороной, сабля – светлая, а сам он – негр.
– Эй, вставайте! – крикнул всадник. – Пришла беда, откуда не ждали. Вы только не смейтесь, но на нашу молодую фашистскую диктатуру вероломно напала Эфиопия.
А дело было так. Ещё в конце XIX века новорождённое Итальянское королевство в попытке обзавестись собственными колониями оттяпало у Эфиопии Эритрею и Сомали. Собственно, оно намеревалось оттяпать всю Эфиопию целиком, но с треском проиграло войну тамошним эфиопам.
На момент описываемых событий граница между Эфиопией и Итальянским Сомали проходила в двадцати одной миле от побережья региона Бенадир. Вот только итальянцы считали, что это морские мили. По мнению же эфиопов, – мили были имперскими. То есть эфиопские мили были короче итальянских. Хотя речь шла об унылой пустыне, вопрос был жутко принципиальным, поскольку в перспективе Италия желала бы захапать ещё кусок эфиопской территории, дабы иметь возможность объединить Эритрею и Сомали в единую колонию. Эфиопия же никаких земель отдавать не хотела, да и вообще не отказалась бы получить выход к морю, предварительно скинув в него колонизаторов.
В 1930 году итальянцы построили в оазисе Уал-уал форт и посадили туда чернокожих солдат из Королевских колониальных войск. Через четыре года к форту явилась смешанная эфиопско-британская делегация и потребовала у его гарнизона отодвинуться туда, где, по их мнению, проходила граница. Гарнизон отодвигаться не пожелал, британцы, почувствовав, что дело пахнет керосином, спешно свалили, а афроэфиопы открыли огонь, убив пятьдесят афроитальянцев и потеряв убитыми сто пятьдесят своих, что как бы заранее намекает на их боевые качества.
Конец ознакомительного фрагмента.