Глава 4, о том, что случилось с нашим рыцарем после отъезда из гостиницы
Уже рассветало, когда Дон Кихот покинул гостиницу. Памятуя, что ему говорил хозяин насчет денег, белья и прочего, он прежде всего решил вернуться домой, чтобы запастись всем необходимым и подыскать себе оруженосца, поэтому он повернул Росинанта по направлению к своей деревне. Росинант, словно поняв желание своего господина, с такой охотой побежал рысцой, что, казалось, копыта его едва касались земли.
Но не успел наш рыцарь проехать несколько шагов, как из чащи леса послышались жалобные стоны. Дон Кихот придержал Росинанта и воскликнул:
– Благодарю небо за милость, мне ниспосланную! Вот мне и представляется случай исполнить долг рыцаря и пожать плоды моего благородного решения! Уж наверное, это стонет какой-нибудь несчастный, которому нужны мое заступничество и помощь.
И, дернув Росинанта за узду, он поспешил в ту сторону, откуда раздавались стоны. Едва он въехал в лес, как взорам его предстала такая картина: здоровенный крестьянин, привязав к дереву обнаженного до пояса мальчика лет пятнадцати, нещадно стегал его толстым ремнем. Мальчик рвался и кричал не своим голосом, а крестьянин хладнокровно приговаривал:
– Вперед не зевай, а сейчас помалкивай.
Мальчик отвечал:
– Больше никогда не буду, сеньор! Клянусь вам, никогда больше не буду! Даю слово, что впредь буду лучше смотреть за стадом.
Тут Дон Кихот воскликнул гневным голосом:
– Недостойный рыцарь, стыдно нападать на тех, кто не в силах защищаться. Я сейчас докажу вам всю низость вашего поступка!
При виде всадника, обвешанного оружием и размахивающего копьем перед самым его носом, крестьянин решил, что ему пришел конец, и дрожащим голосом ответил:
– Сеньор рыцарь, этот мальчишка – мой пастух. Он такой лентяй и разиня, что чуть не каждый день теряет овец. За это я и наказываю его, а он утверждает, что я это делаю из злобы, чтобы не платить ему жалованья.
– Клянусь солнцем, которое нам светит, я проткну тебя копьем! Отпусти беднягу и немедленно уплати ему сполна все жалованье. Не то я одним ударом прикончу тебя на месте! Сейчас же отвяжи его!
Перепуганный крестьянин, не говоря ни слова, отвязал мальчика. Дон Кихот спросил у бедняги, сколько хозяин ему должен. Мальчик отвечал, что за девять месяцев по семи реалов в месяц. Дон Кихот подсчитал – вышло шестьдесят три реала – и велел крестьянину немедленно расплатиться с мальчиком или готовиться к смерти. Испуганный крестьянин пробормотал в ответ, что из этой суммы следует вычесть стоимость трех пар башмаков, которые он выдал мальчику, и двух кровопусканий, сделанных ему во время болезни и стоивших один реал.
– Допустим, что все это так, – ответил Дон Кихот. – Но, отстегав его без всякой вины, вы получили сполна и за сапоги, и за кровопускание, ибо если он порвал кожаные башмаки, которые вы ему купили, то вы порвали ему его собственную кожу; и если цирюльник пускал ему кровь, когда он был болен, то вы пускаете ему кровь, когда он здоров. Значит, вы с ним квиты.
– Повинуюсь вам, сеньор рыцарь, но все горе в том, что у меня при себе нет денег. Пускай Андрес отправится со мной в деревню, и я заплачу ему все до последнего реала!
– Чтобы я с ним пошел? – воскликнул мальчик. – Да ни за что, сеньор! И не подумаю. Ведь как только мы останемся одни, он с меня всю шкуру спустит.
– Он этого не сделает, – возразил Дон Кихот. – Достаточно мне приказать, и он исполнит мое приказание. Пусть только он поклянется рыцарским орденом, к которому принадлежит, и я отпущу его и поручусь, что он тебе заплатит.
– Да подумайте, ваша милость сеньор, что вы говорите! – воскликнул мальчик. – Мой хозяин вовсе не рыцарь и ни в какой рыцарский орден не записан: ведь это – Хуан Альдудо, богач из деревни Кинтанар.
– Это не важно, – отвечал Дон Кихот. – И Альдудо может быть рыцарем. Каждый из нас – сын своих добрых дел.
– Да какие же добрые дела у моего хозяина, раз он отказывается заплатить мне за службу? – сказал мальчик.
– Я не отказываюсь, сыночек Андрес, – заявил крестьянин. – Ступай за мной. Клянусь всеми рыцарскими орденами, какие только есть на свете, что заплачу тебе все до последнего реала, да еще в новенькой монете.
– Разрешаю вам и не в новенькой, – сказал Дон Кихот. – Довольно, если вы заплатите обыкновенными реалами. Смотрите же, сдержите вашу клятву – не то, клянусь вам, вы получите жестокое возмездие: вы можете спрятаться, словно ящерица, – все равно я вас найду. А если вам угодно знать, кто вам это приказывает, так знайте же: я – доблестный Дон Кихот Ламанчский, мститель за обиды и несправедливости.
С этими словами он пришпорил Росинанта и быстро ускакал от них. Крестьянин подождал, пока рыцарь скрылся в лесной чаще, а затем обратился к Андресу:
– Подойди-ка, сынок, поближе, я хочу заплатить тебе свой долг, как мне приказано этим мстителем за обиды.
– Честное слово, – отвечал Андрес, – ваша милость поступит очень хорошо, если исполнит приказ этого доброго рыцаря; дай ему бог тысячу лет жизни за его доблесть и правый суд!
– Я так люблю тебя, – ответил крестьянин, – что сейчас увеличу долг, чтобы увеличить платеж.
И, схватив его за руку, он снова привязал его к дубу и отстегал до полусмерти.
– Ну, а теперь, сеньор Андрес, – молвил крестьянин, – ищите вашего защитника. Впрочем, мне кажется, что я слишком легко обидел вас. Уж очень мне хочется спустить с вас всю шкуру.
Затем крестьянин отвязал мальчика и посоветовал ему отправиться на поиски своего благодетеля. Обливаясь слезами, Андрес поплелся из леса, обещая разыскать рыцаря и все рассказать ему, а хозяин стоял и посмеивался, глядя ему вслед.
Вот к чему привело заступничество Дон Кихота!
А между тем нашему рыцарю казалось, что он положил прекрасное начало своим рыцарским подвигам. Вполне довольный этим приключением, он спокойно продолжал свой путь, вполголоса рассуждая сам с собою:
– О прекрасная Дульсинея Тобосская, поистине ты можешь считать себя счастливейшей из всех женщин, ныне живущих на земле. О красавица из красавиц! Тебе даровано судьбою повелевать, словно покорным рабом, таким отважным и славным рыцарем, как Дон Кихот Ламанчский. Весь мир знает, что только вчера он был посвящен в рыцари, а сегодня уже отомстил за обиду и несправедливость. Он вырвал бич из рук бесчестного злодея, истязавшего слабого отрока.
Вскоре он достиг перекрестка двух дорог. Ему тотчас же пришло на память, что странствующие рыцари обычно останавливались на перекрестках, раздумывая, куда направить свой путь. Подражая им, он тоже постоял некоторое время, словно не зная, куда ехать, и, наконец, положился на волю Росинанта. Росинант, разумеется, избрал путь, который вел в конюшню, и Дон Кихот направился в родную деревню. Проехав мили две, Дон Кихот заметил большую кавалькаду. Как выяснилось позднее, это были купцы из Толедо, направлявшиеся в Мурсию закупать шелк. Купцов было шестеро, и ехали они под зонтиками в сопровождении четырех верховых слуг и трех погонщиков мулов, шедших пешком. Дон Кихот тотчас же вообразил, что его ждет новое приключение. Поэтому он поплотнее уселся в седле, сжал в руке копье, прикрыл грудь щитом и, остановившись посреди дороги, с гордым и отважным видом стал поджидать приближения купцов, которых он принимал за странствующих рыцарей. Когда они подъехали поближе, он возвысил голос и надменно произнес:
– Ни один из вас не сделает шагу дальше, если вы не признаете, что на свете нет девицы более прекрасной, чем несравненная Дульсинея Тобосская!
Услышав такие слова, купцы остановились. По странным речам и диковинному костюму незнакомца они сразу догадались, что перед ними сумасшедший. Его настойчивые требования показались им забавными, и один из них, шутник и весельчак, ответил:
– Сеньор рыцарь, мы не знаем, кто эта добрая сеньора, о которой вы говорите. Покажите ее нам, и если окажется, что она и вправду так красива, как вы утверждаете, мы охотно исполним ваше требование.
– Нет никакой заслуги в том, – сказал Дон Кихот, – чтобы признать справедливость моих слов, увидя ее воочию! Я требую от вас, чтобы вы, и не видав ее, признали, подтвердили и отстаивали эту истину, иначе я вызываю вас на бой. Выходите либо по очереди, как этого требует рыцарский закон, либо все вместе. Уверенный в своей бесспорной правоте, я встречу вас достойным образом.
– Сеньор рыцарь, – ответил купец, – мы боимся, как бы нам не пришлось взять грех на душу, признав то, о чем мы никогда не слышали и чего мы никогда не видели. Поэтому, от имени всех этих сеньоров – моих спутников, я умоляю вашу милость: покажите нам какой-нибудь портрет этой сеньоры. Пусть ваша дама окажется кривой на один глаз – в угоду вашей милости, мы все же признаем ее высшим совершенством, взглянув на ее портрет, и ваша милость успокоится, добившись желаемого.
Охваченный гневом, Дон Кихот вскричал:
– Вы мне дорого заплатите за оскорбления, которые вы наносите несравненной красоте моей дамы!
С этими словами он взял копье наперевес и в бешенстве устремился на своего собеседника. Дерзкому купцу пришлось бы очень плохо, если бы, на его счастье, Росинант не споткнулся о камень. Росинант упал, и Дон Кихот отлетел далеко в сторону. Тщетно пытался он подняться на ноги: ему мешали копье, щит, шпоры, шлем и тяжелые старые доспехи. Беспомощно барахтаясь на земле, он восклицал:
– Не бегите, трусы, негодяи, погодите! Не моя вина, что я упал: в этом виноват мой конь!
Один из погонщиков мулов, видимо не отличавшийся кротостью, не стерпел этих оскорблений и решил в отместку пересчитать рыцарю ребра. Он подбежал к Дон Кихоту, выхватил у него копье, сломал его и одним из кусков принялся так колотить нашего рыцаря, что, несмотря на крепкие доспехи, измолол его, как мешок зерна. Напрасно купцы кричали, чтобы он перестал: погонщик не унимался. Он хватал один кусок копья за другим и ломал их о спину простертого на земле рыцаря. А тот, несмотря на сыпавшиеся на него удары, не умолкал и продолжал угрожать небу, земле и тем, кого он принимал за разбойников.
Наконец погонщик устал и оставил несчастного в покое; купцы поехали дальше; разговоров о бедном избитом рыцаре хватило у них на весь дальнейший путь. А Дон Кихот, увидев, что враги его удалились, снова попробовал подняться. Но погонщик избил его до полусмерти, и бедный идальго не мог пошевельнуть и пальцем. И все же он не падал духом; он знал, что такие невзгоды нередко достаются на долю странствующих рыцарей и что доблесть его не посрамлена, ибо это несчастье произошло по вине коня.