Воспитание чувств
Надо особенно подчеркнуть, что Аллах не посмотрел на традиционную кавказскую горячность и наградил членов их рода характером, отличающимся редкой сердечностью, что передавалось из поколения в поколение.
– Быть добрым, когда вокруг царит мирное благополучие, не очень сложно, – говорит Луиза. – Намного сложнее проявить это качество, когда чёрные тучи всеобщей беды застилают небо. Тогда жизнь предлагает альтернативу – либо дистанцируешься от всего, что тебя окружает, прячешься в свою скорлупу и плывёшь по бурному морю невзгод в надежде выжить один, либо протягиваешь руку другому, кому ещё хуже. Если говорить откровенно, в нашей семье первый вариант никогда даже не обсуждался, – продолжает Луиза.
Это действительно так! Страшная первая половина двадцатого века на Кубани завершилась самым голодным годом – сорок седьмым. Луизе было тогда всего лишь восемь лет, и жила она у бабушки в ауле Габукай, но хорошо помнит, как неухоженные люди толпами бродили по полям в надежде отыскать хоть что-нибудь съестное. Но тщетно – ни до того, ни после того не случалось на благословенной земле такой испепеляющей засухи, что обрушилась на Кубань летом 1947 года. Только-только закончилась война, и, словно во испытание, новая беда – голод!
На фоне других их семья жила более-менее сносно. Отец-военнослужащий время от времени присылал продуктовые посылки, составленные из офицерского пайка, где (о радость!) встречались подчас редкие сладости, пряники, например. Да и тётя Цаца как сельская учительница получала немного продуктов от отдела народного образования. Уже можно было как-то сводить концы с концами. Но рядом многие люди жили на грани голодных обмороков, и маленькой Луизе это не давало покоя. Особенно тяжело было многодетной семье тёти Нысэдах. У неё было девять детей, муж не вернулся с войны. Видя такое, Луиза потихоньку от бабушки запускала ручонку в посылочку и с пряниками за пазухой бежала в соседний дом.
– Там меня угощали жидким бесцветным супом, единственным съестным, что было в той семье, – вспоминает Луиза Юсуфовна. – Раскалённым на огне, без запаха и с горьковатым вкусом…
Естественно, от бабушкиного внимания трудно было утаить, что «волшебный» ящик пустеет довольно активно. Гошехурай заглядывала в него и, усмехнувшись, говорила, что сладости почему-то кончаются быстрее, чем она ожидала.
Мурат на военных студенческих сборах в Молъкино. 1984 г.
– Нан, так я же их ем! – пряча глаза, оправдывалась внучка.
– Я не в укор тебе! – говорила проницательная и мудрая Гошехурай. – Ты всё правильно делаешь, моя девочка… Вон там у порога стоит мешок – я насыпала в него кукурузы, отнеси туда же, куда ты таскаешь пряники…
Когда люди тех поколений памятью погружаются в своё военное или послевоенное детство, они часто вспоминают именно факты взаимопомощи, систему всеобщей доброты, стремление отблагодарить за любое проявление человеческого участия. Это скрепляло страну в самые тяжёлые годы. Так и Луиза, вспоминая самое трудное, по сию пору обостряет внимание на радостях искреннего человеческого участия в самые сложные периоды своей жизни.
«Случилось так, – говорит она, – что однажды глубокой ночью возле калитки соседей остановились три большущие машины. Водители сказали, что заблудились и не знают, куда ехать и что делать. Ночь тёмная, время позднее, и соседка, та самая многодетная тётя Нысэдах, пригласила людей в дом, быстренько сварила для них из кукурузной сечки супчик, которым должна была кормить весь следующий день детей, постелила за печкой на полу старые фуфайки.
Следуя адыгейским обычаям гостеприимства, она сделала всё верно – угостила людей и уложила их спать. Утром, как обычно, аульские дети, в том числе и я, сбежались, с живым любопытством разглядывая водителей и машины. Оказалось, те везли одежду, собранную населением для детских домов. И вдруг один из шофёров, пожилой мужчина с мрачным заросшим лицом, подошёл ко мне, поднял на руки и говорит:
– А ну-ка, полезай в кузов, подбери себе и всем остальным, что понравится…
В один миг я оказалась наверху и стала выбирать друзьям по одной вещи, почему-то перечисляя по именам:
– Мариет, это тебе! Асланчик, это тебе! Это Нине, Саре, Махмуду…
Закончив выбор, я вылезла из-под брезента и стала ждать, когда меня спустят на землю. Но не тут-то было! Водитель строго спросил:
– Почему ты себе ничего не взяла?
Я отвечаю:
– У меня всё есть, мне ничего не надо! – хотя каждая из вещей привлекала меня и пришлась бы по душе.
Он, видимо, всё понял и, поднявшись в кузов, молча стал развязывать другой мешок, порылся в нём и достал зелёный плащик и беленький беретик с оригинальным хвостиком на макушке, и с улыбкой, сильно изменившей его лицо, вручил мне этот подарок. Радости моей не было предела, эти вещи мне так понравились, особенно плащ. Мы ещё долго потом бежали за уходящими машинами, махали руками, счастливые и радостные…
Но, к сожалению, надеть обновку сразу не было никакой возможности. Стояли знойные дни, воздух был сухим и пыльным. Если какие-то темноватые тучки задерживались над селом, я быстренько надевала свой драгоценный плащ и выбегала на улицу, замирая в ожидании. В один из таких моментов меня подозвала соседка, тётушка Натуг, и говорит:
– Луизочка, детка, прошу тебя, не надевай свой плащ, пока не пойдёт настоящий дождь. Я думаю, это будет скоро…
И как в воду глядела! Вскоре с неба хлынул обильный грозовой поток, я тут же натянула свою ненаглядную обновку и, широко раскинув руки, с радостным криком побежала навстречу тёплому и столь долгожданному дождю, с громом и даже молнией… Весь день мы с подругами ликовали, шлёпали по лужам, по очереди переодеваясь в мой зелёный плащ. Была такая радость, что светлая память о ней осталась на всю жизнь…»
Рассказ мамы об этом случае Мурат мог слушать множество раз, отлично понимая причины радости тогдашней ребятни по поводу маленьких, но таких желанных счастливых мгновений. Ведь с самых малых лет ему нравилось, когда люди улыбаются друг другу…
Когда семья выросла количественно и у Мурата появились сёстры, он стал чувствовать себя не только старшим по возрасту, но и ответственным за успехи в школе всех Ахеджаков, в том числе и за наличие оптимизма, хорошего настроения, справедливо считая, что заряженность любого человека позитивностью в большой степени зависит от общей доброжелательности, и прежде всего, конечно, в семье.
Луиза рассказывает, что перед началом учебного года ей приходилось ездить в Краснодар, чтобы приобрести для детей одежду, обувь, другие необходимые вещи. Дело это было довольно хлопотное. Времена были не те, что сейчас, когда главная трудность заключается в том, чтобы правильно сориентироваться в товарном многообразии. В ту пору важно было найти нужное, а в обстановке всеобщего дефицита это было совсем не просто. Дети за лето вытягивались, вырастали из привычных размеров, и проблема их экипировки была достаточно непростой.
В семейном кругу на Дне рождения мамы
Луиза готовилась к этому загодя, заранее предвидя трудности пешего путешествия по краснодарским магазинам. Когда Мурат подрос, она стала брать его с собой в качестве советчика, ну и, конечно, носильщика. Он вырастал в крепкого и сильного парня, и к тому же хорошо разбиравшегося в хитросплетениях тогдашнего товарного дефицита. Безропотно таскал за мамой тяжеленную сумку, без всяких жалоб перенося испепеляющую кубанскую августовскую жару. Да и задача была не для слабых. Иногда они присаживались на парковую скамейку, чтобы передохнуть, попробовать мороженое, выпить водички, съесть захваченный из дома чебурек. Мурату явно нравилась городская суматошная жизнь, да и Краснодар, потонувший в тенистой густой зелени, тоже.
Пройдёт чуть больше десяти лет, и во многом его жизнь будет связана с этим дорогим его сердцу городом – он станет управленцем высокого уровня, вице-губернатором, одним из тех, кто определяет уровень жизни крупнейшего региона страны. Но даже проезжая по краснодарским улицам уже в служебном автомобиле, он часто говорил попутчикам:
– Вон в том тенистом уголке мы с мамой ели замечательный кубанский пломбир. Так хотелось привезти его домой, да вот ни разу не получалось – по дороге быстро таял…
Мурат никогда не дистанцировался от тех лет, когда был простым и мало кому известным парнем из небольшого адыгейского аула, и чувство сопричастности к среде, которая вырастила и воспитала его, впоследствии часто определяло его управленческие решения.
Луизу некоторые факты даже озадачивали, особенно когда после окончания школы они приехали в краевой центр, чтобы приобрести экипировку для студенческой жизни сына. А купить надо было немало – и пальто, и спортивный костюм, и обувь, и другие необходимые мелочи – рубашки, майки… И всё, чтобы было не хуже, чем у других! «Сын вырос вон в какого красавца, – думала мать. – Разве можно, чтобы он выглядел беднее остальных!» Конечно, с деньгами были трудности, но что-то скопили для такого случая…
Мурат безропотно тащил на плече большущую спортивную сумку, но почти у каждого прилавка начинался тихий спор…
– Мам! – шептал он прямо в ухо. – Всё! Мне больше ничего не надо… Давай лучше бабушке что-нибудь подберём. Вон посмотри, какой симпатичный свитер. Тёплый, из чистой шерсти. Да и платок, вон тот, очень ей подойдёт… Правда?..
– Всё, уговорил! – вспоминает Луиза. – Купили кофту, купили платок бабушке… Потом что-то мне, сёстрам… Мурат, несмотря на тяжесть поклажи, был счастлив…
Он вообще был из тех людей, которые больше радуются не когда получают подарки, а когда дарят их. Это у них наследственное. В ту поездку на улице Красной оказалось немало нищих. Я знаю, у многих они вызывают не самые лучшие чувства. «Какие такие беды выгоняют людей на улицу с протянутой рукой? Иди работай, и всё необходимое у тебя будет…» – рассуждаем не без резона.
У многих, но только не Луизы! Она даже откладывала немного денег, чтобы раздать их нищим, более того, и алкоголикам, от которых за версту несло вечным несчастьем. Когда однажды она попросила сына разменять двадцатипятирублёвую купюру, чтобы подать милостыню очередному бродяге, Мурат молча выполнил её просьбу и, положив в картуз нищего пятирублевую бумажку, тихо сказал, склонившись к материнскому плечу:
– Мам, как же хорошо ты сделала… Спасибо тебе за этот пример!
Он понимал, а с возрастом – тем более, что разные пути приводят человека в состояние бомжевания, иногда и не совсем праведные, и тем не менее, нищим подавал всегда. Так уж была устроена его внутренняя душевная организация – близко к сердцу принимать судьбы немощных и обездоленных людей. Может быть, даже слишком близко для человека его служебного уровня.
Луиза рассказывала, что когда однажды она увидела по телевидению ужасающие кадры в станице Камышеватской, где в ночном пламени, мгновенно охватившем ветхое здание стариковского приюта, погибли десятки немощных постояльцев, у неё буквально оборвалось сердце, и не только от пожара. Дело в том, что в одном из угарных эпизодов она увидела сына, худого, почерневшего, совсем не похожего на того Мурата, который ослепительной улыбкой заставлял оттаивать любую душу. Луиза схватилась за сердце – сын только-только вернулся с очередной тяжёлой операции и вместо того, чтобы лежать под капельницей, стоит вот тут, посреди подавленной горем толпы, ещё более истощённый, заросший, с ввалившимися щеками, с тоской и видимой болью в глазах, размахивая руками, что-то говорит, говорит…
Через три дня он появился дома, измученный и до предела уставший:
– Ты даже не представляешь, мама, что мне пришлось пережить! Пожар – это, конечно, страшно! Но ещё страшнее другое – ведь некоторых из этих обездоленных стариков родственники не навещали десятки лет, а прослышав о материальной помощи, что положена в таких случаях, тут же слетелись, как вороньё… Понятно, что лично им помогать никто не собирается, что сразу внятно объяснили. И что ты думаешь? Они тут же развернулись и демонстративно уехали, не дождавшись даже похорон… Боже мой! Что творится в этом мире… Почему алчность разъедает душу, как саркома… Разве можно жить с таким грузом?.. У них же дети, даже внуки. Они смотрят и выводы делают…
Мурат в тот вечер долго молча сидел, погрузившись в полутьму от напольного торшера. Сидел и думал. О чём? О личных своих невзгодах, обрушившихся вдруг нежданно-негаданно совсем не из ожидаемого угла? Только он один знал, чего стоило ему, ещё недавно крепкому и сильному, не знающему даже лёгкой простуды, противостоять страшной болезни…
Нет, он почти никогда не обсуждал свою личную драму, будучи уверенным, что обязательно выкарабкается из самых сложных положений. Так и было бы! Но судьба его, пришедшаяся на время, когда многие стали терять основополагающие скрепы духовной наполненности, оказалась значительно труднее, чем ожидал Мурат, воспитанный совсем в иной среде. Но несмотря ни на что, он никогда не уходил в сторону от этих и любых других сложностей, всегда следуя основному, сделанному однажды и навсегда выбору – служить людям. Служить, несмотря ни на что…