Та-та-ма-та-те-те-те!
– Не надо, не надо, не на-а-а-до-о-о-о!
Это женщниа.
Не вижу отсюда, только слышу – женщина.
– Не на-а-адо-о-о-о!
Теперь вижу. Ведут, заламывают руки. Их четверо. В белом. Спины ощерились эмблемой безопасности.
Снова не вижу – отсюда, с балкона, вообще мало что видно, вот прошли они два шага, исчезли за деревом. Женщина визжит что-то про ребенка дома, зря ты, голуба, про ребенка сказала, сейчас и его туда же.
– Не-е-е-е-е-е-е-ет!
Визг переходит в звериный рев.
Снова вижу. Как открывается дверь в стене. Женщину заталкивают туда, в темноту, она еще что-то кричит про ребенка, очень надеюсь, что врет.
Думаю, какая это по счету.
Думаю, что счета давным-давно уже нет.
Смотрю на свои пальцы.
Не синие.
Нет, не синие.
Подношу к свету, померещилась какая-то синева, отчаянно вспоминаю, должна такая синева быть на пальцах или нет, ничего не вспоминается.
Шепчу какие-то молитвы – пронеси, пронеси…
– Та-та-ма-та-те-те-те!
Дети.
Прыгают.
Играют.
– Та-та-ма-та-те-те-те!
Мяч стучит.
Отсюда детей не вижу за деревом, вижу только мяч. Синий мяч бьется в стену, почему синий, почему, почему, почему…
– Та-та-ма-та-те-те-те!
Отсюда опять же не слышу, что кричат, кричалку какую-то, какие они были в нашем детстве, ча-сы-про-би-ли-ров-но-семь, или там – вы-шел-е-жик-из-ту-ма-на…
Мяч взвивается над стеной, улетает куда-то в пустоту.
Вздрагиваю.
Босоногий пацан лезет на стену, чё делаешь, чё делаешь, хочу крикнуть – не успеваю, пацаненок исчезает за стеной…
Жду.
Снова появляется курчавая головенка, мальчишка тащит мяч, победно орет что-то, хочет перебраться через стену назад – исчезает, подкошенный автоматной очередью.
Меня прошибает пот.
Смотрю на охранника с автоматом, одобрительно киваю.
Проверяю руки.
Не синие.
Нет.
Не синие.
– Сколько за сегодня?
Человек в белом смотрит на меня, не моргая, кивает:
– Двести.
Мне кажется, я ослышался.
– Двес-ти?
– Ага…
Хочу сказать – это конец.
Не говорю.
Хочу сказать – город будет спасен.
Тоже не говорю.
– Руки покажите.
Это я.
– А?
Это парень в очереди.
– Покажите руки.
Это снова я.
Парень протягивает ладони, поворачиваю, смотрю на пальцы, чер-р-рт…
Вежливо улыбаюсь:
– Х-хорошо. Проходите, пожалуйста.
Незаметно нажимаю в кармане передатчик.
Там поймут.
Парень догадывается – не знаю, как, но догадывается, срывается с места, бежит по улице…
– Взять!
Стреляют.
На поражение.
Сколько раз говорил, не на поражение, сколько раз, нет, все без толку…
Толпа на площади рассыпается на отдельных людей, толпу окружают, врешь, не уйдешь…
– Сколько сегодня?
Человек в белом сглатывает:
– Тысяча.
Хочу сказать – это конец.
Не говорю.
Мне мерещится хлопанье крыльев.
Там.
За стеной.
Смотрю на свои пальцы.
Не синие.
Не синие.
Не синие.
В городе Последний Оплот…
Перечитываю документ, вычеркиваю – Последний Оплот, думаю, как назвать наш город, должно же быть какое-то название, должно…
Моя жена зовет меня по имени.
В разных реальностях у меня разные имена – это зависит от того, какой город остался в живых, когда все случилось.
Иду в комнату, новый окрик одергивает меня на пороге:
– Не… не входи.
– Что такое?
Еще не знаю, что такое.
Догадываюсь.
Смотрю на свои пальцы.
Не синие, не синие, не синие.
Где-то хлопают крылья.
Где-то стучит мяч.
– Та-та-ма-та-те-те-те!
Жена что-то спрашивает из комнаты, не могу расслышать – только догадываюсь.
– Ну что ты, не бойся даже… ничего я про тебя не скажу.
Выхожу из квартиры, спускаюсь на нижние этажи, вынимаю передатчик.
Нажимаю кнопку.
– Сегодня четыре.
Вопросительно смотрю на человека в белом. Не понимаю, четыре чего – сотни, тысячи, миллиона…
– Нет. Просто четыре.
Меня пробирает холодок. Неужели…
– Похоже, мы справились.
– Похоже…
Хлопают крылья.
Там.
За стеной.
Не слышать, не слышать, не слышать…
– Та-та-ма-та-те-те-те…
– Руки покажите, будьте добры.
Это я.
Мельком смотрю на собственные руки.
Прошибает пот.
Люди тоже смотрят на мои руки.
Все.
Разом.
– Не надо, не надо, не на-а-а-а-а-адо-о-о-о-оо-о!
Так полагается кричать.
Я не кричу.
Шагаю по ту сторону стены.
Дверь захлопывается.
Еще одна.
Еще одна.
И еще.
Хлопанье крыльев.
Со всех сторон.
Смотрю на них, ощеренных перепончатыми крыльями, понимаю.
Ищу знакомое лицо – сам не знаю, зачем…