Часть II
Орденов Ленина, «Великой Октябрьской Революции» и «Трудового Красного Знамени» коллектив коммунистического труда типография «Грозненский рабочий» располагалась в двух шагах от «Образцового дома», а за ней главпочта и стадион «Динамо», где Мастаев Ваха любит играть в футбол, так что о такой работе «под носом» можно только мечтать. Однако оказалось, что типография – не стройка, и здесь, прямо у входа, красный транспарант: «… мы не намерены сделать наш орган складом разнообразных воззрений. Мы будем вести его, наоборот, в духе строго определённого направления! (Ленин)»32; наверное, поэтому даже резолюция директора Самохвалова ничего не решала, для приёма на работу в отделе кадров потребовали справку – направление из КГБ33.
В центральное здание КГБ, что на проспекте имени Орджоникидзе34, Мастаева даже на порог не пустили. Тогда, по подсказке начальницы отдела кадров, он позвонил в это заведение, да словно разговаривал с Марией, даже свою фамилию еле произнёс, и на другом конце посоветовали более не беспокоить. Так бы и не устроился Ваха в типографию, уже подыскивал другую работу, как позвонил сам Самохвалов и сказал пойти снова в КГБ – его ждут. Без проволочек провели в какой-то кабинет, где сидел мужчина в штатском, курил, чем-то напоминал Кныша.
Мастаев думал, что его будут о чём-то расспрашивать. Нет, ни единого вопроса. При нём хозяин кабинета не спеша просматривал какие-то бумаги в папке, и Ваха невольно заметил от руки написанный листок – точно почерк Кныша.
– Вы согласны заполнить и подписать эту анкету? – неожиданный вопрос.
Мастаев считал себя человеком независимым и, ожидая вербовки, либо какого ещё подвоха, он дрожащей рукой взял листок, даже вспотел от волнения. Пытаясь сосредоточиться, не раз перечитал небольшую анкету, и если бы хоть что-то, по его мнению, плохого, а тут, «не разглашать государственную тайну», «соблюдать трудовую дисциплину» и «подчиняться законам СССР». Ничего зазорного, так он и старается жить, поэтому подписал и устроился на работу в типографию.
В его кабинете плакат – «болтун – находка для шпиона!», так что он особо не болтает, вместе с тем, некоторые выводы делает. В типографии почти нет чеченцев: он да ещё одна пожилая женщина, и та по-чеченски почти не говорит, зато национальный отдел редактирует.
Вообще-то эта национальная тема попахивает политикой, а политика его не интересует, только спорт, поэтому второй вывод: он – инженер отдела автоматизации производства, – получает меньше, чем рабочий-крановщик. Правда, это, как и на стройке, компенсируется очередью на жильё – в год пять-шесть квартир выделяют, и, учитывая, что коллектив не большой, и у всех квартиры есть, а стоят в очереди, в основном, на улучшение, то у него через год-два есть вероятность получения собственной квартиры. К тому же в отделе кадров ему рекомендуют жениться, ибо женатым больше льгот и жильё поболее, так что вывод —жениться следует.
Следующий и последний вывод, в редакции, а тем более в типографии никто особо не занят процессом творчества, то есть писательством. Как он вскоре понял, все материалы откуда-то поступают, а здесь без особой суеты всё идёт в набор, так чтобы в два часа дня курьер доставил сигнальный экземпляр куда следует. До трёх в типографии некое волнение, вдруг что «срочно», тогда сверхурочные, за которые не платят. Однако такого со времён смерти престарелых генеральных секретарей ЦК КПСС не случалось, в три – звонок: «номер принят». До пяти делать нечего, но выходить из здания запрещено, зато ровно в пять вечера, как и остальные, Ваха вылетает из типографии, наскоро дома перекусывает, а потом на стадион – футбол!
Ну, чем не жизнь! И если бы Мария была рядом – счастье! Однако её рядом нет и не будет. И он уже не просто про неё забыл, а смирился с этой разлукой и уже не мучается, отгоняя мысли о ней, он теперь любит только футбол. А тут что-то случилось, прекрасный, тёплый вечер, а на стадионе – ни души.
– Да ты что, ничего не знаешь? Газет не читаешь? – удивлён сторож стадиона. – Партийный указ, денежная реформа. Ликвидируют 100 и 50-рублёвые купюры… У меня-то их нет, я и не мучаюсь… Да, видать, у тебя тоже с деньжатами не густо.
Вернулся Ваха засветло в свой чуланчик и сразу понял, что в «Образцовом доме» переполох. В Советском Союзе много денег в банках хранить боялись: вдруг спросят – откуда? конфискуют, посадят, так что хранили дома. А тут чуть не мешками выносят, уже багажники битком. Говорят, в Госбанке всего два дня будет обмен на новые купюры, и сумма обмена ограничена. Вот почему появился в чуланчике Якубов Асад, заискивающе:
– Ваха, брат, выручай. У тебя ведь всё равно денег нет. Пропадут, а обменяешь, как свои, – долю получишь.
Мастаев ещё думал, точнее – не совсем соображал, но мать высказалась:
– Нечего к грязным деньгам прикасаться.
– Вы-то что теряете? – изумился Якубов.
– Своё доброе имя, – говорит мать.
– Какое у вас имя? – он ещё что-то хотел сказать, но Баппа его опередила:
– Вон!
– Нищенка! Уборщица! Так и загнётесь в нищете!
– На всё Божья воля.
Эти мешки денег потрясли Ваху. Его зарплата – всего две бумажки, кои никогда не отягощают его карман, а у соседей такие деньжищи! Есть над чем задуматься, чему подивиться. Да он особо не завидует, уже давно свыкся с мыслью, что он полусирота, дворовый мальчуган и ему много не надо. Как говорит мать: что предписано – хвала Богу, а его предназначение – честно трудиться, спокойно, как прежде, жить. Однако как он ни старался не менять своё мироощущение, а эти пресловутые «мешки» не выходили из головы. И вот, когда поступило очередное письмо «явиться в «Дом Политпросвещения», мол, какой-то всесоюзный референдум, он тайком от матери письмо разорвал, выкинул. В нём закипал бунт. Но это умело погасили: следом поступило другое письмо: «Тов. Мастаев В. Г. не исполняет взятых на себя обязательств… в соответствии с Конституцией СССР, просим в течение суток освободить служебное помещение, используемое Вами под жильё».
– Сынок, делай, как они велят, – взмолилась мать.
– Кто «они»? – вскипел Ваха.
– Не знаю. Но они – власть. Миром правят.
– Да скажи прямо. Кого ты боишься – Кныша?
– Боже! Сынок, да о чём ты говоришь?! Кныш – солдафон, двух слов связать не может.
– А что «они» ко мне пристали?
– Ну, всем нужны честные, порядочные люди.
– Ой-ой-ой! – в дверь неожиданно просунулась голова Кныша. – Какова оценка родного дитя! – От испуга Баппа повалилась на старый диван, пружины заскрипели. Ваха и без этого плохо говорит, вовсе застыл, а Кныш улыбается, то ли делает вид. – Только я не солдафон, я матрос, прошу не путать – разница большая, – дверь захлопнулась, и Мастаевы ещё какое-то время пребывали в молчаливом недоумении, как стук в дверь вновь их встревожил – почтальон; телеграмма, красным выверено: «Правительственная», затем «Повторно» и не как прежде – «просим», а строго – «явиться!».
– Иди, сынок, иди, – взмолилась Баппа.
Казалось бы, в Грозном всё рядом и на виду, а вот у «Дома Политического Просвещения» Ваха давно не был и тут явное изменение. Вместо алого флага СССР какой-то новый стяг, а внутри вместо строго интерьера – показная роскошь: ковры, люстры и новый лозунг: «Замечательно рельефно выразил истину Карл Маркс, писавший, что вооружённое «восстание, как и война, – есть искусство» (Ленин)35.
Там, где ранее была секция «Пропаганды и агитации», – новая секция «Независимая Россия». Мастаев двинулся было туда, да в это время открылась дверь «Общества «Знание»; Кныш, не то что серьёзный, а очень злой, махнул рукой.
Не очень речистый Мастаев в этом здании совсем немел, а тут не сдержался:
– А-а-а, что за флаг?
– В том-то и дело – РСФСР… Хотят развалить державу – СССР! Поэтому и референдум, как решит народ.
– А-а-а протоколы готовы?
– Молодец, Мастаев, взрослеешь, – он прикрыл рот, мол, молчи, поманил за собой. Они спустились в какой-то светлый, сыроватый подвал, где было чисто, рабочая обстановка, даже телевизор и телефон, и тут Кныш сел, закурил, и не как прежде по-командирски чеканя, а полушёпотом с хрипотцой:
– В том-то и дело, что протокол готов… Но мы должны, мы обязаны противостоять им; они нас хотят за гроши купить, подчинить себе.
– А-а-а кто «они»?
– Гм, – будто зубы заболели, скривилось лицо Кныша. – Твоя мать дала ответ. А более и я не знаю… К сожалению, я действительно «солдафон» – исполняю приказ. Но мы обязаны за свою родину бороться… На референдум выставлен некорректный вопрос: вы за сохранение Союза ССР – «да» или «нет». Пусть народ выскажется, нам нужен честный ответ. Так сказать, полная демократия… У матросов есть вопросы?
– Есть. А что записано в «итоговом» протоколе?
– Чеченцы – за развал страны, – Кныш в упор глянул на Мастаева, вновь закурил и после долгой паузы: – Я думаю, что, по логике, после депортации об ином и гадать не надо. Но в то же время вас, чеченцев, понять нелегко, в Афгане я вашего брата повидал – молодцы!.. Хе-хе, но и «логике» – вы не поддаётесь, так что давай вольный эксперимент, посмотрим как есть, по правде. Рискнём демократией.
– Ещё вопрос, – осмелел Мастаев. – Почему именно я?
– Ну, твоя мать сказала «честный», «порядочный»… Ха-ха-ха, ну, не обижайся. Просто тебе, как истинному пролетарию, нечего терять, кроме своих цепей.
– Так я уже не рабочий – инженер.
– А это пожизненный диагноз.
Мастаев от этого приговора огорчился, уже уходил, как в дверях замялся:
– Ещё вопрос… З-з-значит, я по жизни буду бедным? Всегда?
– Из искры возгорится пламя! – выдал Кныш ленинский лозунг.
Через месяц в «Общество «Знание» Мастаев Ваха принёс «итоговый протокол» голосования на референдуме; жители Чечено-Ингушетии почти единогласно проголосовали «за сохранение СССР».
– Вот это да! Вот это чеченцы! Я ведь говорил, что вы вне логики, и Афган это подтвердил – ни одного предательства, даже намёка на трусость и измену… Публикуй, срочно в газету. Мы победили, мы отстояли страну! А ты, Мастаев, получишь коммунистическое поощрение.
Это поощрение выразилось в том, что Ваху наградили Почётной грамотой и повысили на работе. Начальник его отдела, который по старинке не только противостоял всякой автоматизации производства, но и просто видеть не мог компьютеры, вышел на пенсию, и теперь Мастаеву предстояло компьютеризировать всё производство. Однако из Москвы прибыла часть оборудования, а комплектующие так и не поступают; вместо этого какие-то непонятные телеграммы: «пока не определится статус республики, финансирование и поддержка из центра приостановлены». О каком «статусе» твердят из столицы Мастаев понять не может, он даже не обратил внимание, что республиканская газета опубликовала «Декларацию о государственном суверенитете Чечено-Ингушской республики».
Вахе не до «суверенитета», зарплата его и матери – сущие копейки, а цены на все, прежде всего на продовольствие, с каждым днём растут. Он уже подумывал всё бросить и вновь уехать к деду, в родной Макажой, там хоть подсобное хозяйство выручит. И уже, вопреки просьбе Самохвалова, написал заявление на увольнение (ведь он должен на что-то жить), как в типографию поступило распоряжение: «журналиста республиканской газеты „Гродзенский рабочий“ Мастаева В. Г. командировать в г. Москву на курсы повышения квалификации. Все расходы под гарантией государства».
– Я-я-я не журналист, – удивился Мастаев.
– Значит станешь, – доволен Самохвалов.
– У меня и денег на билет нет.
– О, гарантия государства… Правда, какого государства – непонятно, какая-то идет буза. Но ты не расстраивайся, твоё дело под контролем.
Так оно и было. Дома ждало извещение явиться в «Дом Политпросвещения». В «Обществе «Знание», где ещё красовалась советско-ленинская символика, угрюмый, весьма не похожий на себя молчаливый Кныш вручил ему проездной билет в плацкартный вагон и немного командировочных.
– Теперь пошли туда, – они перешли через просторное фойе в новую секцию «Независимая Россия», здесь новая мебель, кондиционер, доселе незнакомый флаг – триколор.
– О, символ французской революции! – решил показать свои знания Мастаев.
– Все перевернуто – флаг царской России. На, – Кныш протянул ещё какие-то бумаги.
– А это что? – удивился Мастаев.
– Тоже твое обучение проплачивают другие, так сказать пророссийские спонсоры… Хм, богатенькие дяди: авиабилет – бизнескласс, ну и куча денег.
– А-а это куда? – в другой руке Мастаева працкарта с верхним боковым местом.
– Выбирай! – сух голос Кныша. – А я солдат, присягал СССР и чту Устав СССР. И не понимаю, что значит «Независимая Россия»? От кого она зависит?! Моё место определено навсегда! – он стал спускаться по ковровой дорожке лестницы.
С документами в обеих руках Мастаев плёлся вслед и, попав в «Общество «Знание», он лишь теперь ощутил, какой здесь спёртый, «бумажный» воздух, поблёкшие, запыленные портреты вождей коммунизма, обшарпанный паркет и затхлая атмосфера.
– А-а как мне быть? – Мастаев с недоумением смотрит то на одну, то на другую руку.
– По совести, как рабочий; тогда – поездом, двое суток парься. По уму, как журналист, – два часа комфорта. Выбирай, – Кныш закурил, и очень печально: – Кстати, я тоже туда же вызван.
– А вы на чём?
– Срочно вызывают, – Кныш тяжело вздохнул. – Полечу.
С первой же минуты, как Мастаев приземлился в Москве, он понял, что сделал правильный выбор. Во-первых, совесть чиста, и ум есть, потому что над аэропортом по-прежнему портреты классиков марксизма-ленинизма и лозунг «Слава КПСС». А во-вторых, от аэропорта Внуково до Академии общественных наук при ЦК КПСС всего десять минут езды и прямо в холле видно, что это за заведение – огромный плакат: «В немногих словах заслуги Маркса и Энгельса перед рабочим классом можно выразить так: они научили рабочий класс самопознанию и самопознанию и на место мечтаний поставили науку» (Ленин)36.
С первого дня Мастаеву, впрочем, как и всем остальным, а их более сотни слушателей со всех концов страны, предоставлены великолепные условия в общежитии и не очень напряжённый график занятий.
С первого занятия Мастаев приятно удивлён: от Чечено-Ингушетии больше всего слушателей. Кроме него, сам руководитель республики, ещё какой-то генерал, и даже сам Кныш. Правда, познакомиться, тем более поговорить с уважаемыми земляками, Вахе никак не удаётся: эти важные люди появляются лишь на некоторых занятиях и их места где-то на галёрке в самом конце, и появляются они позже всех, раньше всех занятия покидают, и после их даже в коридоре не видно, словно по потайным путям они приходят и уходят.
Места слушателей строго определены. У Мастаева – первый ряд, и он считает, что ему повезло: рядом с ним всегда жизнерадостная комсомолка Галина Деревяко из Липецкой области.
Деревяко на вид обыкновенная провинциальная девушка с веснушчатым лицом, вздёрнутым носиком и крупными губами. Как за партой рядом, так и в общежитии они живут по соседству с Мастаевым, и по вечерам Галина заходит к Вахе, рассказывает, что всю жизнь (а она у неё не долгая, даже короче, чем у Вахи) мечтала из своей глухой деревни перебраться в райцентр, потом в областной, а теперь сверхмечта – в столице! – ЦК КПСС! Как ей повезло, простой секретарше: заболел шеф и она напросилась, всё, что надо было, исполнила, и обратно в «эту дыру» – ни за что! Это её шанс, мечта всей жизни!
Ваха думал, что с его ПТУ и незаконченным заочным образованием он будет самым отстающим: ведь курсы при ЦК КПСС. А, оказывается, приехавшие из Средней Азии и по-русски плохо говорят, а Деревяко заливается, как соловей, – просто оратор. И не зря она была секретарём комсомольской организации колхоза, следом рост – секретарь у председателя профкома металлургического комбината. И как сама Галина рассказывает, этот профсоюзный работник, её односельчанин, приехал к старикам в деревню порыбачить, ягодки и грибочки пособирать. Да откуда ему помнить грибные поляны да рыбные заводи – это Галина с комсомольским задором всё ему показала, помогла и такой она оказалась полезной, что односельчанин её в город забрал. И у неё кроме средней сельской школы никакого образования нет, а вот сразу на курсы в Москву, да ещё при ЦК КПСС. И все, даже взрослые дяди, даже кандидаты наук здесь тушуются, комплексуют, а Деревяко хоть бы хны: на любой вопрос она тянет вверх руку и несёт такую ахинею, что вначале все от неё были в шоке, а потом поняли – компанейская дивчина, никогда не унывает, в танцах первая, частушки знает, если надо выпьет, тем более на брудершафт, и поэтому опытные педагоги, чтобы изредка дать разрядку во время лекции, спросят что-либо у Деревяко, и она такой комсомольско-колхозный откровенный ответ даст, что порой от хохота стёкла в зале звенят.
Однако это – редкие моменты, а в основном обучение очень интенсивное, ведь здесь преподают по-ленински архиважные предметы, такие как «История КПСС», «Марксистско-ленинская философия», «Политическая экономия» и далее по специальностям. Мастаев дополнительно изучает «Советскую журналистику» и по этой дисциплине нужно конспектировать труды вождя и заучивать наизусть его великие слова: «Буржуазия понимала под свободой печати свободу издания газет богатыми, захват прессы капиталистами, на деле приводивший повсюду во всех странах, не исключая и наиболее свободных, к продажности прессы»37.
– Деревяко, – почему-то именно к ней игриво обращается импозантный преподаватель, – ответьте нам, что значит буржуазная журналистика.
– Судя по Ленину, вторая из древнейших профессий, – в аудитории смешки.
– А какая первая? – донимает преподаватель.
– «Первая», по-видимому, выгоднее.
– Что значит «выгода»? Слушатель Деревяко, мы это проходили на лекции по политэкономии.
– Это значит «всеобщее повышение благосостояния трудящихся».
– Правильно, слушатель Деревяко, а то вот товарищ Мастаев на контрольной ответил: выгода – это прибыль…. Двоечку получил Мастаев.
А вот фрагмент лекции по научному атеизму. Преподаватель говорит:
– Я, как коммунист, поражаюсь догматической пещерности некоторых советских граждан в эпоху развитого социализма в конце ХХ века… К примеру, слушатель Мастаев в своей самостоятельной работе пишет: «Жена – оплот семьи. Её предназначение – верность родному очагу, мужу, семье и традициям гор…». Дальше ещё хуже. А вот вы, товарищ Деревяко, что скажете по этому поводу?
– Жена в советском обществе – самая свободная и независимая женщина в мире!
– Правильно, слушатель Деревяко. По этому поводу ещё классики сказали: «Коммунистам нет надобности вводить общность жён, она существовала почти всегда»…38 Я думаю, что вам, товарищ Мастаев, архиважно позаниматься с гражданкой Деревяко. Так сказать, дабы повысить свой идейно-политический уровень. Деревяко, вы не возражаете? Тогда возьмите на кафедре необходимые материалы, наглядное пособие и на досуге позанимайтесь с Мастаевым. Вы ведь в общежитии рядом живёте?
Мастаев понимает, что он, как говорится, теоретически не подкован, но он не на столько туп, чтобы его обучала какая-то девчонка. А трудолюбия и настойчивости ему не занимать, посему после занятий он до упору, пока не закрыли библиотеку, работал над заданием. Только после этого понял, как проголодался, а столовая закрыта, в продуктовых вечером – шаром покати. Поздно, очень голодный он пришёл в свою комнату, и тут задорный стук в дверь; с огромным пакетом Деревяко игриво вошла, выложила на стол шампанское, водку, хлеб, кильку и шоколад:
– Вот наглядная агитация! – позируя, она стала перед Мастаевым, в каком-то полупрозрачном облегающем её по-девичьи стройное тело платье. – А я – ненаглядная пропаганда! Будешь изучать? Наливай, ха-ха-ха!
Наутро сквозь больную голову Ваха отчего-то с угрызением совести вспомнил Марию.
В тот день он впервые опоздал на занятия. Хотел сесть в сторонке, а его попросили на своё место, в первый ряд, и тут же Деревяко. Ваха думал, что вся аудитория и всё общежитие знает о ночном приключении и теперь смотрят только на них. Ему стыдно, он готов голову сунуть под парту. А каково ей? Он не раз подолгу глядел на Деревяко. Она даже не взглянула: невозмутимая, свежая, с присущим только ей задором, она живо участвует в диспуте. И почему-то Ваха вспомнил, как она всю ночь твердила: «Как ты прекрасен! Я с первого взгляда в тебя влюбилась! Ты такой…».
Оказывается, он не такой, он больной, слабый, хочет спать и не может записывать лекцию, да его отрезвил голос преподавателя.
– Товарищ Деревяко, – спрашивает лектор, – скажите, пожалуйста, что является наивысшим благом для советского трудящегося.
– Высшим благом, – уверенно отвечает она, – является свободный от эксплуатации труд на благо общества, страны и партии!
– Браво, Деревяко! Отлично!.. А вот слушатель Мастаев в контрольной написал: «Благо для советского трудящегося – зарплата, премия и собственное жильё», – смешок в зале. – Вот посмотрите, что за мещанское, даже мелкобуржуазное мнение. Подтянитесь, Мастаев, подтянитесь. А пока опять двоечка.
Из-за дефекта речи Ваха всегда старался мало говорить, а тут вытерпеть не мог, руку поднял, но в это время звонок, большая перемена. Он пошёл на улицу курить и на свою больную голову подумал, что это им лектор читает всякие утопии, навязывает мистику и брехню. «Надо ему хотя бы один на один правду сказать, что он сам дурак или лжец». С этим твёрдо-правдивым мнением Ваха пошёл в преподавательскую. В первой комнате никого нет, какой-то шум во второй. Он слегка приоткрыл дверь, просто обмер – преподаватель и Деревяко…
– Надо хотя бы стучаться! – донеслось вслед.
Более Ваха учиться не мог. Как ему преподавали – высшим благом для него было улететь в Грозный. Чтобы купить билет, он поехал в центр Москвы. Дабы убить время, весь день гулял по городу и удивлялся, как можно так много врать и так грандиозно строить? Видимо, благодаря свободному от эксплуатации труду.
Рано утром у него был рейс, и только очень поздно Мастаев пришёл в общежитие. И чтобы никто не заметил, он шёл почти на цыпочках и уже был у своей комнаты, как неожиданно раскрылась дверь Деревяко и перед ним Кныш, слегка смутился:
– Ой, Мастаев, ждал-ждал тебя, не дождался, – разит от него перегаром. – Вот, хорошо соседка у тебя гостеприимная, – он хотел было уйти, но что-то вспомнил. – Мастаев, больше занятия не пропускай. Это как дезертирство. И вообще, как сказал Ленин, дело молодёжи – учиться, учиться и учиться! ПСС, том…, – что-то ещё бормоча, слегка покачиваясь, Кныш исчез во мраке коридора.
Ваха уже открывал свою дверь, как заметил – Кныш не прикрыл за собой дверь в комнату Деревяко. Можно было просто закрыть, да забота – вдруг что не так – заставила Ваху войти. Пустые бутылки, много окурков и она – густым волнистым веером на подушке её тёмно-русые волосы, рука запрокинута за голову, спит. На мгновение он подумал, что за эту красоту можно было бы всё ей простить. Да тут такой смрад, бардак. Сплюнув, он с облегчением пошёл к себе спать.
Утром Ваха уже протянул паспорт с билетом на регистрацию, как милиционер отдал ему честь. Очень вежливо, чуть ли не с эскортом, его доставили обратно в академию, прямо в лекторскую.
Ваха никогда в суде не был, а тут показалось, что именно суд: много важных персон и Кныш здесь.
– Да, так оно и есть, это – суд, – вдруг выдал лектор.
– Да, мы за вас думаем, трудимся, воюем, а вы!
– Это саботаж, вредительство, дезертирство, – чуть ли не хором.
– Так он не учится, – его преподаватель. – Задание – законспектировать и выучить «Очередные задачи Советской власти» вождя. Так он всё наоборот понимает, либо вовсе не учит.
– А там Лениным сказано: «Роль суда: и устрашение, и воспитание».
– ПСС, том 36, страница 549, – это Кныш.
– Митрофан Аполлонович, – вновь лектор, – не надо страницы зубрить, надо смену воспитывать… И что на той же 549 странице – «убеждать, завоёвывать, управлять!».
– Да, всё сделаем, – оправдывается Кныш. – Ссуду – дали, жильё в лучшем «Образцовом доме» – дали, работу – дали.
– Бесплатное образование, – кто-то подсказал.
– И сам вроде бы пролетарий, наш.
– И в Афгане – молодцом.
– И красавица Деревяко – под боком.
– Ну, что ещё надо, Мастаев? Вы будете учиться?
– А ведь времена грядут сложные, без знаний, как сказал Ленин, мы не победим.
– Вы оправдаете наше доверие или вновь убежите с поля сражения?
– Д-да.
– Что «да»? Оправдаете или убежите?
– И деду ссудой помогли, – напомнил Кныш.
– О-о-оправдаю.
– Пусть учит классиков… Ведь не плохой парень. Вот только не пьёт.
– Но-но-но! Вот этому не учите. Хоть один должен быть трезвым, нам с мусульманским миром надо дружить.
В тот же вечер в дверь Вахи постучала Деревяко. Он, явно стесняясь, попытался преградить ей вход, а она виновато-манящим, хрустальным голосом говорила:
– Какой ты ревнивый. Ведь нас учат удовлетворять потребности трудящихся, тем более сослуживцев и учителей.
Даже Кныш не знает, проявил ли Мастаев пролетарскую твёрдость, зрелость и бдительность, зато при защите диплома ему досталась трудная тема: «Борьба Ленина – Сталина с голодом в первые годы Советской власти». Вот сжатый конспект:
24.10.1917 г. «Изо всех сил убеждаю товарищей, – теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые решаются не совещаниями, не съездами, а исключительно народами, массами, борьбой вооруженных масс… Надо во что бы то ни стало сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство… Правительство колеблется. Надо добить его. Промедление смерти подобно»»39.
25.10.1917 г. «Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»40.
30.10.1917 г. «Предъявитель сего, тов. Косиор41, является представителем Военно-революционного комитета и пользуется правом реквизиции всех предметов, необходимых для нужд армии и Ревкомитета.
Председатель Военно-револ. комитета
Владимир Ульянов (Н. Ленин)»42
19.11.1917 г. «Вся власть у Советов. Подтверждения не нужны. Ваше отрешение одного и назначение другого – есть закон. Ленин».43
19.11.1917 г. Немедленно выпустить из тюрьмы всех арестованных по политическим делам. Ленин44
08.11.1917 г. «Благонравову и Бонч-Бруевичу45. Аресты имеют исключительно большую важность, должны быть произведены с большой энергией. Ленин».46
29.12.1917 г. «Харьков, штаб Антонова, Антонову47! От всей души приветствую вашу энергичную деятельность и беспощадную борьбу с калединцами. Вполне одобряю неуступчивость к местным соглашателям, сбившим, кажется, с толку часть большевиков. Особенно одобряю и приветствую арест миллионеров-саботажников в вагоне I и II класса. Советую отправить их на полгода на принудительные работы в рудники48. Ещё раз приветствую вас за решительность и осуждаю колеблющихся. Ленин».49
15.01.1918 г. «Ради бога, примите самые энергичные и революционные меры для посылки хлеба, хлеба и хлеба!!! Иначе центр может околеть. Извещать ежедневно. Ради бога! Ленин».50
17 и 18.01.1918 г. «Властвуют не те, кто выбирают и голосуют, а те, кто правят. „Правда“. №12 и 13. И. Сталин».51
01.05.1918 г. «Ругаю вас ругательски! Почему не начаты работы: 1) по хорошему закрытию царских памятников? 2) по снятию царских орлов? 3) по подготовке сотен надписей (революционных и социалистических) на всех общественных зданиях? 4) по постановке бюстов великих революционеров. Ленин».52
10.06. 1918 г. «Нужны аэропланы, бронетехника, орудия… Хлеба и мяса на юге очень много… Для пользы дела мне нужны военные полномочия… В таком случае я буду сам, без формальностей свергать тех командиров и комиссаров, которые губят дела. Так мне подсказывают интересы дела, и, конечно, отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановят… Будьте уверены, у меня не дрогнет рука. Ваш Сталин»53.
26.06.1918 г. «Тов. Зиновьев54! Слышал, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.
Протестую решительно!
Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.
Это не-воз-мож-но!
Террористы будут считать нас тряпками. Время архиважное. Надо поощрять энергию и массовитость террора. Привет! Ленин. P.S. Отряды и отряды. Если питерцы двинут тысяч 10—20 в Тамбов и на Урал и т. п. и себя спасут и всю революцию, вполне и наверное. Урожай гигантский, дотянуть только несколько недель».55
31.08.1918 г. «Наши дела на фронте идут хорошо. Не сомневаюсь, что пойдут ещё лучше (казачество разлагается окончательно). Жму руку моему дорогому и любимому Ильичу. Ваш Сталин».56
02.09.1918 г. «Хлеб есть, порядок образцовый, власть бедноты! Урожай невиданный. Есть и старый хлеб; можно сломать кулаков, не нехватка организаторов и отрядов. Ленин».57
09.09.1918 г. «Фёдорову Г. Ф.58 В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов, навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывести сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров
09.09.1918 г. «Т. Кураеву59 провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов, белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Телеграфируйте об исполнении. Предсовнаркома Ленин».60
14.09.1918 г. «Получил на Вас две жалобы… Вы обнаруживаете мягкость при подавлении кулаков. Это великое преступление против революции. Вы сократили агитацию, уменьшили тираж листовок, жалуетесь на недостаток денег. Мы не пожалеем сотни тысяч на агитацию. Недостатка денег не будет. Предсовнаркома Ленин».61
15.06.1919 г. «Пароход ВсеЦИКа „Красная Звезда“. Ульяновой. Дорогая Надюша!.. Надо строже соблюдать правила и слушаться врача.. На фронтах – блестяще, будет ещё лучше… Вчера и 3-го дня были в Горках с Митей и Аней. Липы цветут. Отдохнули хорошо. Крепко обнимаю и целую. Прошу больше отдыхать, меньше работать. Твой В. Ульянов».62
05.12.1920 г. «Тов. М.Н.!63 Очень поздравляю. Чрезвычайно понравилась Ваша книга „Русская история в самом сжатом виде“. Оригинальное строение и изложение. Чтобы она стала учебником (а она им должна стать), надо дополнить 1) столбец хронологии; 2) столбец буржуазной (кратко): 3) столбец оценки Вашей, марксистской!.. Чтобы знали факты, не было верхоглядства, чтобы учились сравнивать старую и новую науку. С ком. приветом Ваш Ленин».64
07.08.1921. «Из новых книг я получил от Госиздата Сем. Маслов: „Крестьянское хозяйство“. 1921. 5-е изд.! Из просмотра видно – насквозь буржуазная пакостная книжонка, одурманивающая мужичка показной буржуазной „учёной“ ложью. Почти 400 стр. и ничего о советском строе и его политике – о наших законах и мерах перехода к социализму, и т.д… Либо дурак, либо злостный саботажник мог только пропустить эту книгу. Прошу расследовать и назвать мне всех ответственных за редактирование и выпуск этой книги лиц. Предсовнаркома В. Ульянов (Ленин)».65
5—7.10.1921 г. «Одно из самых больших зол и бедствий, которые остались нам от старого капиталистического общества, это полный разрыв книги с практикой жизни, ибо мы имели книги, где всё было расписано в самом лучшем виде, и эти книги, в большинстве случаев, являлись самой отвратительной лицемерной ложью, которая лживо рисовала нам капиталистическое общество».66
20.08.1921 г. «Все театры советую положить в гроб. Ленин».67
11.10.1921 г. Это не учёные и не наука… Всех пересажать. Ленин».68
25.04.1921 г. «Ганецкому Я. С.!69 В Ригу к Вам едут две мои секретарши… Работа у них каторжная. Измаялись. Прошу Вас дать им вперёд жалованье (и побольше). Пусть отдохнут, подкормятся. Привет! Ваш Ленин».70
Отчёт И. В. Сталина: а) полная мобилизация всего населения (любое отклонение – жестоко карается); б) необходимо, прежде всего, строго делить мобилизованных на имущих (ненадёжные) и малоимущих (единственно пригодные для красноармейской службы); в) необходимо мобилизованных в одном месте отправлять для формирования в другое место, причём отправка на фронт должна происходить по правилу: «чем дальше от родной губернии, тем лучше» (отказ от территориального принципа); г) отказаться от больших, громоздких единиц; д) строжайший контроль; е) резервы! (P.S. слово «комиссар» превратилось в ругательское). Ваш Сталин»71
08—16.03.1921 г. Х съезд РКП (б). Отчёт о политической деятельности ЦК РКП (б) (доклад В. И. Ленина). «Мне говорят «это способ запугивания, вы нас терроризируете». Смешно, с моей стороны, терроризировать старых революционеров, видевших всякие испытания… Оппозиция твердит, что появился синдикалистский и полуанархический уклон: партия быстро и решительно стала бы всё это исправлять… Говорят, что нет выборов, демократии и проч. Есть, выбор окончательный и бесповоротный – это диктатура пролетариата! (Бурные аплодисменты) Товарищи, не надо теперь оппозиции! Либо – тут, либо – там, с винтовкой, а не с оппозицией. Это вытекает из объективного положения, не пеняйте… Вывод, для оппозиции – теперь конец, крышка, теперь довольно нам оппозиций! (Аплодисменты)72
«Мы не учитываем прошлое, а настоящее, учитываем изменение взглядов и поведения отдельных лиц, отдельных вождей. Ленин»73
06.12.1921 г. «А. М. Горькому74. Дорогой А. М.! Очень извиняюсь, что пишу наскоро. Устал дьявольски. Бессонница. Еду лечиться. Меня просят написать Вам: не напишете ли Бернарду Шоу75, чтобы он съездил в Америку, и Уэллсу76, которые-де теперь в Америке, чтобы они оба взялись для нас помогать сборам в помощь голодающим! Хорошо, если бы Вы им написали. Голодным попадёт тогда побольше. А голод сильный. Отдыхайте и лечитесь получше. Привет! Ленин».77
22.12.1921 г. «Из протокола №56 заседания Политбюро ВКП (б). Слушали: Интернационал,.. 4) О бюджете Коминтерна на 1922 г. 16) Постановили: На помощь международного рабочего движения установить бюджет на I квартал – 1,5 миллиона золотых рублей».78
26.01.1922 г. «И. Т. Смигле,79 копия Горбунову80… По соображениям не только экономическим, но и политическим нам абсолютно необходима концессия с немцами в Грозном… Если вы будете саботировать, сочту это прямо за преступление. Ленин»81
28.12.1922 г. Возвращаю, прочитав, работу. Я ждал большего… 2) предложение – чуточку размашистее напасть на французский капитализм и сказать французским рабочим и крестьянам, вы могли бы стать в 3—5 лет втрое богаче и работать не более 6 часов в сутки (примерно), если бы во Франции была Советская власть, проводящая электрификацию!.. Привет! Ваш Ленин».82
12.03.1922 г. «Срочно!!! Т. Молотову! Немедленно пошлите от имени ЦК шифрованную телеграмму всем губкомам о том, чтобы делегаты на партийный съезд привезли с собой возможно более подборные данные и материалы об имеющихся в церквах и монастырях (всех) ценностях, и о ходе работ по изъятию их. Ленин».83
19.03.1922 г. «Т. Степанов! Сейчас кончил просмотр 160 стр. Вашей книги…84 Вот это дело! Вот это – образец того, как надо русского дикаря учить с азов, но учить не „полунауке“, а всей науке. Напишите ещё по истории религии и против всякой религии, и по связи церкви с буржуазией. Ваш Ленин».85
19.05.1922 г. «т. Ф. Э. Дзержинский! К вопросу о высылке за границу писателей, профессоров и всякой интеллигенции… Всё это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация её слуг и шпионов и растлителей учащейся молодёжи. Надо поставить дело так, чтобы этих «военных шпионов» изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу». Ленин».86
03.07.1922 г. Письмо А. М. Горького Анатолию Франсу.87 «… В России идёт массовое убийство людей, искренне служивших освобождению русского народа… Может быть, Ваше веское слово сохранит жизни людей… В советской России 40 миллионов голодающих, от голода погибло 2,5 миллиона детей».88
07.09.1922 г. т. Бухарин!89 Я читал поганое письмо Горького… Достаньте и пришлите мне оригинал этого письма. Ваш Ленин».90
05.03.1923 г. «Строго секретно. Лично. Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать её. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через неё же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделано против жены и считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением Ленин».91
18.11.1923 г. «Из протокола Особого заседания Политбюро ЦК РКП (б).
Слушали: 1) «Интернационал»… 16) Вопрос комиссии Политбюро по международным делам (Письмо Г. Брандера92 и др.) … Постановили: а) Указать нашему торгпредству в Берлине, что им было проявлено недостаточно внимания и энергии в важнейшем деле снабжения хлебом революционно-настроенных трудящихся Германии… з) … отправить в кратчайший срок, т.е. не позже 1.12 (не менее 10 миллионов пудов хлеба). 18) Ассигновать в помощь зарубежным компартиям 4 200 000 золотых рублей».93
15.10.1925 г. «Из протокола Особого заседания Политбюро ЦК РКП (б).
Слушали: «Интернационал». 2) О Китае, помощи китайским коммунистам. Постановили: а) Одобрить в основном предложение киткомиссии… 3) обсудить возможность использования части оружия, изъятого в Чечне, Ингушетии и Осетии, для передачи Китаю».94
Конец ознакомительного фрагмента.