Письмо гувернантке
Здравствуйте, уважаемая Людмила Григорьевна!
Беспокоит Вас Авдотья Павловна Касьянова. Я преподавала Вашему сыну Вадиму уроки немецкого языка на дому до тех пор, пока он не уехал заграницу. И хотя Ваш сын теперь учится в Германии, он очень часто пишет мне благодарственные сообщения в социальной сети и делится событиями из своей жизни. Надеюсь, что и вы меня помните. Должна признать, что сын у Вас – просто умница! Мне нравится, как он пытается быть самостоятельным, несмотря на связи и деньги своего отца. Это все Ваша заслуга. Вы вложили в него эту уверенность в себе и независимость.
Вы, наверняка, удивлены тем, что я вдруг Вам написала. Поверьте, я долго думала, что вам написать, как написать и нужно ли вовсе писать. Я просто не смогла бы себе простить, если бы не предприняла бы меры. Конечно, как человек интеллигентный, я понимаю, что нельзя вмешиваться в отношения людей, а особенно в семейные. Но дочитайте мое письмо до конца и сами решайте, как Вам поступить. Я лишь хочу поставить вас в известность некоторых событий.
Как человек, ставший близким вашей семье, мне известно многое о вашей с Максимом Станиславовичем совместной семейной жизни. Знаю, что вы оба начинали дело с нуля, и только благодаря Вашей грамотности смогли прийти к чему-то путному. Я ни в коем случае Вам не льщу, я указываю на истинные вещи. Мы ведь с Вами знаем, Что Максим Станиславович всегда был очень ветреным человеком и то, как он поступил – просто здравому уму непостижимо! И во мне говорит вовсе не женская солидарность, а обычная человеческая мораль. Подумать только! Вы столько прошли вместе, столько прожили… и тут такое!.. Вы, наверное, разозлитесь содержимому этого письма, а еще больше удивитесь, откуда мне все это известно. Я, конечно, не Чехов, но постараюсь изложить все кратко. Но Вы уж не сердитесь, если у меня это не получится!
Полагаю, Вы, Людмила Григорьевна, помните, что я покинула вашу семью год назад, незадолго до того, как Ваш сын уехал в Германию. В течение долгого времени ваша семья в моих услугах более не нуждалась, но три месяца назад Максиму Станиславовичу понадобились услуги переводчика на длительный срок. И я снова вернулась в Вашу чудесную семью. Но каково же было мое удивление, когда я узнала… да, Людмила Станиславовна, мне все стало известно и ясно в первую же минуту своего прибытия. Я просто не поверила глазам и ушам. Так, как поступили с вами, поступают со многими женщинами, но как такое могло произойти с Вами – я просто не понимаю. Вы просто женщина-мечта! Сколько мужчин завидовало Вашему мужу, что рядом с ним женщина-гений! А он взял и променял Вас на простую смертную. Ей богу, не понимаю мужскую природу, хотя по первому образованию я – психолог. Похоть, ей богу, какая-то животная! Неужели мужчины готовы лечь в постель со всем тем, что движется?! Неужели нет каких-нибудь критериев относительно этого крайне щепетильного вопроса? Людмила Григорьевна, я убедилась в этом, когда увидела, что в Вашем некогда доме ходит не женщина, а нечто – биологическая субстанция, которая никак не развивается и даже не мутирует, а только ест чужой хлеб, ходит в туалет, спит, одевается и ублажает вашего мужа. Вам должно быть неприятно все это читать, но не выкидывайте это письмо в урну. Цель этого письма вовсе не в том, чтобы напомнить Вам о новой избраннице Вашего бывшего мужа, нет. Вы только дочитайте.
Итак. Как я уже писала, я вновь устроилась на работу на дому три месяца назад к Вашему мужу. Он до сих пор ко мне относится с глубочайшим уважением. Даже дал мне связку с ключами от дверей всего дома. Сказал, что я могу заниматься переводом, даже принимая ванную – как мне только заблагорассудится. Но я приняла только предложение ночевать у вас дома, если задержусь допоздна. Отношения у меня с Вашим мужем замечательные. Он объяснил мне, что вы уехали два месяца назад. Больше он ничего не стал мне говорить. И я почуяла что-то не ладное, и сердце меня не обмануло…
Я помню, как впервые увидела ее: длинноногая, стройная, темноволосая, загорелая девушка в темных очках стояла на пороге дома с чемоданами. Я ее узнала. Это бывшая возлюбленная Вашего сына. Ваш сын был очень привязан ко мне и рассказывал мне все о своих отношениях, и даже показал фотографию. Вот, что он мне рассказал. Девушку эту зовут Виктория. Она была простой сельской девушкой с невзрачной внешностью, но с огромными запросами и амбициями. Приехав в Москву, она сразу нашла за кого уцепиться. Простая девушка из деревни понравилась Вашему сыну, и он какое-то время был в нее влюблен. Он рассказал, как девушка переживала из-за своей внешности, когда рядом с ней такой парень. Она плакала, что завистники кругом только ее и обсуждают, что она ему не пара. Но Вадим много раз уверял ее, что ему она нравится именно такой.
В течение длительного времени их отношений, Виктория успела кардинально измениться. Ее внешность стала походить на внешность столичных проституток. На вопросы по поводу ее внешности, она отвечала, что «просто решила выглядеть дороже». По мере того, как «возрастали» губы и грудь девушки, возрастали и ее запросы. Она уже отказывалась посещать обычные рестораны и всячески высасывала деньги Вадима. Деньги Вадим, как Вам с вашим мужем известно, просить не любил, поэтому она исчерпала весь запас его личных денег и нерв.
Вадиму, как человеку из интеллигентной семьи, вскоре ее мракобесная сущность скоро надоела. Она не давала ему работать и развиваться; говорила, что таким, как он не нужно работать и пусть, мол, работают те, у кого денег нет. «Тогда почему ты не работаешь? Ты забыла, из какого болота вышла? Почему ты все время дурно отзываешься о таких же людях, как и ты сама?» – справедливо сделал ей замечание Вадим. (Да-да, он рассказывал мне все). Девушка обиделась и ушла из жизни Вадима. Но быстро предприняла новые меры. Она тут же якобы случайно попалась на глаза Вашему мужу и моментально вскружила голову. Вадим, вероятно, сойдет с ума, если узнает. Но не от любви и ревности, а от злости!
Но ладно, не будем о личной жизни вашего сына, вернемся к делу.
Когда я увидела эту девушку очно, я чуть не упала в обморок от ее вида и наглости. Представьте себе, она ведь только пришла к вам в дом и уже успела съездить за границу, как я позже об этом узнала! Поглядев на меня ног до головы, она сняла очки, скрывавшие уродливо прооперированное криворотое лицо, которое почему-то считала красивым, и сказала:
– О! Новенькая? Тащи чемоданы на верхний этаж.
– Что, простите?! – спросила я, немного опешив.
Но тут выбежал Максим Станиславович, поцеловал ее в щечку, взял из рук дорожную сумочку и сказал:
– Ах, моя куколка! Наконец-то! Обед готов.
Потом он посмотрел на мое опешившее лицо и объяснил ей:
– А это не домработница, это преподавательница. Знакомься, это Авдотья Павловна.
– Ну и что? Пусть несет чемоданы, – возмутилась она, изображая на лице усталость.
– Ты с ней деликатнее будь, она очень интеллигентная – у нее три высших образования, – сказал ей Максим Станиславович, провожая ее в комнату. Мне удалось услышать, как она ответила ему: «И что, что у нее три образования? Зато ее юбка стоит пятьсот рублей. Кстати, я себе такую юбку купила в Париже! Ты упадешь от восторга!». И они исчезли из виду.
Знаете, Людмила Станиславовна, если бы я так хорошо не знала эту девушку, я бы и не приняла это в счет. Подумала бы просто, что она невоспитанная и просто очень юная девица, которая не ведает о настоящих ценностях в жизни. Но мне она как-то сразу стала противна после этого.
Я старалась быть к ней беспристрастной, занималась своей работой, так как ее было очень много. Это был огромный научный труд, переводить этот труд пришлось не один месяц. Я хотела помочь Максиму Станиславовичу и как можно быстрее закончить работу. Мне пришлось каждый день работать до поздней ночи. Я практически жила у них дома. И это моей новой хозяйке (не хотелось бы ее так называть, но из уважения к Максиму Максимовичу признавала ее права) это начало не нравится. Однажды ночью я сидела за работой в гостиной, было прохладно, и я разожгла камин – это мне не запрещалось Максимом Станиславовичем. Неожиданно появилась она в одном непристойном неглиже и спросила, почему я еще не в постели. Я ответила, что не являюсь ребенком и решаю сама, что мне делать. Она поднялась в спальню и так громко стонала, что могли слышать даже соседи. И так она делала каждый раз, когда я работала ночью.
Вам, разумеется, известно, что Максим Станиславович всегда ужинал со мной, даже когда вас не было дома. Поскольку он очень любил обсуждать за столом политику, экономику, финансы и прочее. Он очень любил меня как собеседника, ибо я хорошо осведомлена в этих вопросах. Его новая барышня сидела все это время и слушала нас, нарочито зевая. Я помню те вечера, когда Вы тоже сидели с нами и обсуждали эти же вопросы, и как Максим Станиславович всякий раз смотрел на вас с таким восхищением и порой даже смущением, что разбирается в этих вопросах не так хорошо. Но я точно знаю, что он Вами всегда гордился, где бы он ни был.
Виктория поначалу обижалась, доставала в бумажник к Максиму Станиславовичу, как бы невзначай нащупав его у него в кармане, доставала круглую сумму и отправлялась в ресторан. А может, это было ей «на руку», и она частенько делала вид, что обижалась на нас, чтобы поужинать в дорогом ресторане с подружками. Однажды этот номер не прошел. На ужин были великолепные лобстеры и торт за сто евро. Она сделала вид, что недовольна тем, что подано, скрестила руки, вытянула свои губы и сидела, вынужденная слушать нас. Да, кстати, губы ее все время мешали ей жевать, и она так противно ими чавкала, что порой хотелось встать и выйти из-за стола. А может, и не в губах было дело, а воспитании. Но ладно, не хочу опускаться до обсуждения чьей-либо внешности, да и Вам, я уверена, это не будет интересным. Так вот, в тот самый вечер она послушала нас, скорчив недовольное лицо, и не выдержав, сказала:
– Послушай, милый, почему всякие (цитирую) «училки» должны сидеть с нами за одним столом?
Мы оба покосились на нее.
– Изволь, куколка, не отзываться так об Авдотье Павловне. Она не «училка», а преподаватель в крупном престижном вузе.
– А мне все равно! Может, еще кухарку посадишь с нами за стол. И тоже будет интересно послушать о вашем «Фонтане»!
– Не Фонтан, а Лафонтен, – как бы невзначай, боясь обидеть, подправил Максим Максимович и хихикнул. За ним вслед, не выдержав, легонько я хихикнула я.
Она встала с бешеными глазами, посмотрела на него, потом на меня и, вспыхнув, резко скрылась из виду.
Целыми днями она не появлялась дома – то по магазинам, то по соляриям, то на эпиляцию, то на стрижку, то еще куда-то. На поддержание своей внешности она тратила огромные деньги и говорила Максиму Станиславовичу: «тебе же нравится целовать мою гладкую кожу – тогда дай денег на то-то… тебе же нравится трогать мои волосы – тогда дай денег на то-то» и так далее. В общем, от природы у нее не было решительно ничего, все ей приходилось покупать: и волосы, и ресницы, и ногти и брови. Домработница неоднократно жаловалась, что все эти «синтетические атрибуты» красоты сыплются по всему дому, вызывая у нее аллергию.
Как-то раз она вернулась со своих походов не одна, а с подругой. Я сидела в гостиной. Она прошла мимо меня, в то время как ее подруга с раскинутой челюстью шла позади, осматривая все.
– Ой, здравствуйте! – поздоровалась она со мной.
– Здравствуйте! – ответила я и вновь погрузилась в работу, краем уха слыша, что происходит.
– Что ты с ней здороваешься?! Это всего лишь училка!.. Идем дальше. Это наша кухня. Здесь готовят… Далее она обратилась к кухарке с просьбой:
– Сделайте мне и моей подруге экспрессо.
Кухарка переспросила:
– Экспрессо? Может, Эспрессо?
– Послушай, не хватало, чтобы мне какая-то кухарка еще на ошибки указывала! – оскорбилась девушка, увидев, как ее столичная подруга скатывается от смеха. После этого она эту свою подругу домой не приводила.
За все время, что она жила в этом доме, у нее появился один плюс – она стала меньше говорить. Более всех ей почему-то было неудобно передо мной, хотя она меня не уважала, как человека, считая, что быть «училкой» недостойно. Но всякий раз, когда она доканчивала фразу, она украдкой поглядывала на меня, не скорчу ли я вновь ухмылку. У нее был ужасный говор, она везде неправильно расставляла ударение в словах, а сам словарный запас ее состоял как у Эллы-людоедки примерно из тридцати слов.
Я в первое время ехидно улыбалась ее ошибкам, но потом и вовсе перестала. Она же за это время все же прониклась хоть долей уважения ко мне. Примерно полтора месяца спустя она все ж обратилась ко мне с просьбой ей помочь:
– Мне надоело, что друзья Максима смотрят на меня как на дуру и смеются. Чувствую себя не королевой высшего света, а обезьянкой, которую выводят, чтобы посмеяться, – заявила она.
И знаете, Людмила Григорьевна, закрыв глаза на многое, я все же решила помочь этому беспомощному существу. Ведь я знала, что скоро Максиму Станиславовичу она надоест, и она окажется либо на улице, либо на панели. Я взялась за ее образование. Первые три урока она скучала, но что-то делала. Еще через десять занятий она бросила словарь ударений на пол и сказала, что книги – бесполезные пылесборники, и что ее бы воля она бы их все сожгла.
На этом наши уроки с ней прекратились. И сопровождать Максима Станиславовича на всяких встречах она отказалась. Ну а теперь переходим к самому волнующей меня части этого письма.
Месяц спустя началось то, что должно было начаться – финансовая нестабильность. При Вас, грамотном финансовом директоре, дела бизнеса шли только на лад – а тут все пошло, извиняюсь к чертям. Кончилась красивая жизнь нашей принцессы. Прислугу пришлось уволить, поэтому добавились еще и бытовые проблемы. Тут-то и вышли все ее паразиты ведром.
Максим Станиславович каждый раз после того, как принимал ванну, ругал Викторию, что та все время оставляет клочки волос на ее стенках. Эти волосы были везде, и становилось еще противнее от того, что волосы были не ее, а чьи-то. В ней все было либо наращенное, либо накаченное. И за всем этим ей без финансовой «поддержки» было тяжело следить. Она как-то стала угасать и становится более черствой. Курила помногу и оставляла окурки на полу, то же самое было и с грязной посудой. Вся ее сущность начала обретать свой истинный вид – свинка превращала королевский дом в свинарник, из которого она когда-то вылезла, так и не сумев стать королевой.
Ну, а теперь к самому главному. В один день Максим Станиславович устроил ей скандал по поводу бардака:
– Ты же собираешься за меня замуж и стать хозяйкой этого дома? Так будь добра, следи за порядком.
Она даже не приподнялась с дивана, когда он вошел, а лишь легонько повернула голову и устремила к нему свой укоризненный взор:
– Замуж? За тебя? Да кому ты нужен, старый импотент? Ты же никто без своих денег.
Не выдержав оскорбления, нанесенного мужскому самолюбию, Максим Станиславович взял ее за шкирку точно животное и выкинул из дома. Я поначалу удивилась к такому проявлению агрессии в отношении женщины со стороны нашего всегда галантного Максима Станиславовича. Но верите, или нет, она другого отношения и не заслуживала.
Но и это все ничего! Людмила Станиславовна! Проникнитесь в мои слова – Максим Станиславович очень по Вам тоскует и очень сожалеет, что так с вами поступил. Теперь-то он понимает, что молодая и глупая жена – это очень не практично и не экономно. Тем более что Вам теперь известно, что девчонка эта сама навязалась ему. Я знаю, что Максим Станиславович очень гордый человек и никогда не попросит вас вернуться к нему, и если Вы не проникнитесь в мое письмо и не примите решения вернуться – он так и останется один, потому что кроме Вас ему никто не нужен.
Перечитайте это письмо еще раз и примите правильное решение.