Глава III
Сгущавшийся мрак покрыл как вуалью ту реку, которая только незадолго перед этим отражала радостный солнечный свет на баржах и на загорелых лицах водников. И вместе с надвигавшимся мраком приближались раскаты грома.
В первый раз со времени своего признания Кент почувствовал себя одиноким. Он все еще не боялся смерти, но философия его заколебалась: как бы там ни было, а умирать одному было тяжело. Он чувствовал, что давление у него в груди все усиливалось и становилось значительно больше, чем час или два тому назад, и его вдруг стала страшить мысль о том, что «взрыв» может наступить в тот момент, когда не будет светить солнце. Он желал, чтобы к нему вернулся О’Коннор. Ему хотелось позвать к себе Кардигана. Он приветствовал бы сейчас даже появление патера Лайона. Но больше всего хотелось ему, чтобы в эти моменты отчаяния около него находилась женщина.
Он стал бороться с собой. Он вспомнил, что доктор Кардиган сказал ему, что наступят моменты глубокой подавленности, и прилагал все силы, чтобы не поддаться мрачному настроению: он старался думать об О’Конноре, таинственной девушке, о Кедсти, пытался представить себе Мак-Триггера ожидающим Кедсти в канцелярии, вообразить себе наружность девушки, с ее темными волосами и синими глазами, как описывал ее О’Коннор.
И вдруг разразилась гроза; полил потоками дождь. Вошел доктор Кардиган, чтобы запереть окно. Он задержался у Кента на полчаса, затем опять вышел, и вместо него стал время от времени навещать его юный Мерсер, один из его двух фельдшеров. Зашел на минутку и патер Лайон.
В десять часов вечера, когда уже прекратился дождь, к Кенту снова пришел доктор Кардиган. Кент заметил, что он теперь проявлял какую-то особую бдительность, которая показалась ему необычной. Четыре раза он приставлял к его груди стетоскоп, но когда Кент задал ему обычный вопрос, то Кардиган только покачал головой.
– Вам не хуже, Кент, – сказал он. – Я не думаю, чтобы эта штука случилась с вами сегодня ночью.
Несмотря на это заверение, Кент определенно заметил, что теперь в докторе Кардигане было беспокойство уже совсем другого рода, чем вчера и третьего дня. И ему показалось, что доктор старался этой профессиональной ложью успокоить его.
Спать ему вовсе не хотелось. К ночи небо окончательно прояснилось, и потому свет был притушен и окошко снова раскрыто настежь. Часы в соседней комнате пробили одиннадцать, и Кардиган вышел от него уже совсем. Кент подтянулся к окну, чтобы иметь возможность опереться о подоконник. Он любил ночь. Таинственное очарование тихих часов мрака, когда весь мир спит, никогда не переставало производить на него глубокое впечатление. Ночь и он были друзьями. Он постигал душой все ее тайны, и она казалась ему всегда еще более удивительной, чем день.
И эта ночь, которая открывалась сейчас перед ним по ту сторону окна, была великолепной. Гроза расчистила воздух, и казалось, будто золотые созвездия спустились поближе к земле и нависли над лесами. Луна была уже на ущербе, вставала поздно, и он следил за полосой света в том месте, где она должна была появиться, как она расширялась и поднималась все выше и выше. Глубокими вдохами впивал он в себя ночной воздух. Казалось, что в нем медленно стала зарождаться новая сила. Глаза и уши его были широко отверсты. Поселок у пристани уже спал, и лишь кое-где мерцали несколько тусклых огоньков. Время от времени до него доносился лай собак, окрик пастуха. У самого окошка, в ветвях сосны, похлопывали крыльями две совы. А затем вдруг послышались чьи-то шаги. Кто-то приближался прямо к окну. Кент пригляделся. Это оказался О’Коннор.
– Ты спишь, Кент? – спросил он почти шепотом.
– Нет, – ответил Кент.
– Я так и думал, когда увидел у тебя свет. Мне бы не хотелось нарваться на Кардигана. Я не пришел бы сюда, если бы знал, что он еще у тебя. И если ты ничего не имеешь против, то не потушишь ли ты свой огонь? Ведь Кедсти тоже не спит!
Кент протянул руку к лампе, и комната погрузилась в темноту. Только робко светила луна.
– Ведь, в сущности, приходить к тебе, Кент, – преступление, – продолжал О’Коннор почти шепотом. – Но я должен был это сделать, так как больше уже будет некогда. К тому же здесь что-то нечисто. Кедсти убирает меня со своего пути, потому что я был с ним, когда он повстречался тогда с девушкой на тополиной аллее. Он выдумал специальное поручение, с которым и командирует меня в Форт-Симпсон, а это целых две тысячи миль отсюда. Это значит – шесть месяцев или даже целый год отлучки. На рассвете мы выезжаем на моторной лодке, чтобы догнать караван и ехать далее уже с ним. Таким образом, волей-неволей пришлось беспокоить тебя сейчас. Но я колебался, пока не убедился по свету, что ты еще не спишь.
– Я очень рад, что ты пришел, – тепло ответил ему Кент. – И как бы я хотел отправиться вместе с тобой! Если бы не эта гадость в груди, которая каждую минуту может лопнуть…
– А я бы все-таки не поехал… Что-то странное напало на Кедсти. Он отчаянно стал нервничать, и я не ошибусь, если скажу, что он все время кого-то поджидает. К тому же он боится меня. Я это чувствую. Форт-Симпсон не более как предлог, чтобы избавиться от меня.
Он огляделся по сторонам и продолжал:
– Все это время я пробовал выследить девушку и Санди Мак-Триггера. Оба они точно в воду канули. Вероятно, Мак-Триггер удрал в леса, но меня просто изумляет девушка! Я опросил всех водников, обследовал каждое местечко, где она могла бы получить пищу или приют, и подкупил старого Муи, чтобы он обыскал все лесные закоулки, но ее и след простыл. Ни одна живая душа даже и не видела ее. Не правда ли, странно это, Кент? А затем мне неожиданно пришла в голову разгадка. Не прячется ли эта девушка у самого Кедсти? Не забывай, что он старый холостяк и живет совершенно одиноко!
– Но почему же «прячется»? – спросил Кент.
О’Коннор некоторое время помолчал и стал набивать трубку.
– Да видишь ли, – продолжал он, – я все-таки нашел ее следы. У нее удивительно маленькие ноги, а туфли на французских каблуках. Потом я увидел место, где Кедсти, видимо, нагнал ее. Далее, по следам я определил, что Кедсти вернулся на дорожку, а девушка направилась в еловую поросль, где след и потерялся. Но сквозь эту поросль легко было добраться до дома Кедсти. Странно все это. Очень странно. Но самое непонятное – это моя внезапная командировка в Форт-Симпсон!
Кент откинулся на подушки. Дыхание его стало сопровождаться резкими, короткими покашливаниями. При свете луны О’Коннор увидел, что лицо его изменилось.
– Я тебя утомляю, Джимми, – сказал виноватым голосом сержант. – В таком случае прощай, старый друг!.. Я… я… посмотрю, что делается около дома Кедсти, и через полчаса вернусь к тебе. Если ты заснешь…
– Я не буду спать, – ответил Кент.
О’Коннор крепко стиснул руку больного.
– Прощай, Джимми!..
– Прощай!