Глава II
ВЕСЕННЯЯ СЕЛЕДКА
После завтрака дядя Федор уехал на попутной машине в город, покупать какие-то запчасти для двигателя. А мы стали обустраиваться на житье. Мама, конечно, немного поворчала, но смирилась и сказала, что здесь нисколько не хуже, чем на озере, которого она никогда не видела, и рядом деревня, где можно купить молока и свежих яиц. Эта идея ей очень понравилась, и она стала собираться на промысел.
А мы с Алешкой все время с опаской поглядывали в сторону монастыря, на его разрушенные башни и полуразрушенные стены. Все-таки такое заколдованное соседство с лешаками и ведьмаками нас не очень радовало. Хотя полазить в развалинах и поискать в них чего-нибудь древненького, вроде ржавого меча или кривой сабли, было бы неплохо. Тем более что днем, при ярком солнце, монастырь вовсе не казался мрачным и угрожающим. Его скорее было жалко из-за заброшенных развалин, в которых когда-то кипела жизнь, а теперь водится всякая нечисть.
Лешка, видимо, подумал о том же, потому что спросил маму, которая сидела у палатки и старательно, глядя в зеркальце, разрисовывала себе лицо, будто не в деревню за молоком собиралась, а на фирменную дискотеку:
– Мам, а что такое монастырь?
Мама придирчиво рассмотрела свой автопортрет и, занятая творчеством, ответила:
– Ну… там люди живут и богу молятся.
– Если бы только это! – хмыкнув, высказался папа.
– А раз ты такой умный, – обиделась мама, – вот ты им и расскажи.
– Расскажу, – пообещал папа. – Только сначала тебе. Одну давнюю, но поучительную историю… Жил-был один маленький мальчик. Такой маленький, что еще не умел говорить…
– А звали его Сереженькой, – подначила мама, имея в виду, что папа рассказывает о себе.
– Неважно, как его звали. А важно то, что в один прекрасный весенний день мама поднесла его на ручках к окну и сказала: «Смотри, Сереженька, весна!» Сереженька глазками луп-луп и даже засмеялся, когда чихнул от яркого солнечного света…
– Какие милые подробности, – съехидничала мама и стала доводить до совершенства свои длинные ресницы.
– И вот прошло довольно много времени, – продолжил папа, – и Сережа, уже прекрасно болтавший на русском языке, забегает в комнату, полную гостей, видит на столе селедку, тычет в нее пальцем и восторженно вопит: «Весна! Весна!»
– Глупость какая! – почти рассердилась мама. А мы уже хихикали, понемногу догадываясь, где здесь собака зарыта.
– И вовсе не глупость, – объяснил папа. – Когда мама подносила Сережу к окну и ворковала: «Весна, весна», за окошком висела селедка в пакете.
– Так! – Мама сначала рассмеялась, а потом грозно блеснула красиво накрашенными очами. – К чему это ты все рассказал?
– К тому, что, когда что-то объясняешь детям, нужно это делать так, чтобы потом не пришлось их переучивать. Чтобы они весну селедкой не называли.
– Ах, вот как! – Мама сердито подхватила бидончик для молока и сетку для яиц и пошла по тропинке в деревню.
– Осторожнее! – крикнул ей вслед Алешка. – Там коза Васька живет! Бодучая.
А папа присел у затухшего костра, закурил и стал рассказывать нам про монастыри. Обстоятельно и подробно. Чтобы потом нас не переучивать. Чтобы мы весну селедкой не обзывали.
Но рассказывал он очень скучно, одними фактами. Он только при маме красноречивый, а перед нами-то что стараться? И поэтому мы слушали очень невнимательно, а для вида с умными лицами кивали головами.
– …Монастырь – это, ребята, государство в государстве, со своим уставом, со своими промыслами и заботами…
У меня уже голова устала кивать. А Лешка, похоже, дремал с открытыми умными глазами.
– …Огромную роль выполняли монастыри в качестве оборонительных сооружений. Их и строили в виде крепостей, с башнями и крепкими неприступными стенами…
Алешка вдруг так кивнул, что чуть не врезался лбом в столик. Он вскинул голову и сказал с ясными глазами:
– Как интересно! А вон мама идет!
Но мама не шла. Она бежала. А за ней скакала коза Васька, волоча на веревке деда Степу.
– Тпру! Стой, оглашенная! – орал дед, семеня за козой. – Тормози!
Мы бросились маме на помощь. Я подхватил бидончик, Алешка – сетку с яичками, а папа маму. И мы благополучно удрали от агрессора Васьки.
Коза с сожалением посмотрела нам вслед и повернулась к деду. Ну и началась другая погоня.
Мы вернулись к себе, отдышались.
– Ну и коза, – сказал папа. – Настоящий козел! Крутой!
Мама поправила растрепавшиеся волосы и объяснила:
– Мне дед рассказал. Когда эта коза была козленком, все думали, что это козлик, и назвали его Васькой. А потом оказалось, что это козочка. И она уже привыкла к своему мужскому имени.
– И характер себе козлиный оставила, – сказал папа. И спросил, мне показалось, не столько с опасением, сколько с надеждой: – Она тебя не боднула?
– Не надейся! – сказала мама. – Я увернулась. Давайте молоко пить.
Молока в бидончике осталось всем по полкружки, а яиц и того меньше.
– Теперь вы будете за молоком ходить, – сказала нам мама. – Я этого… эту козу с козлиным именем видеть не могу. – Она немного подумала и добавила: – И вообще, у меня есть подозрение, что дед эту Ваську нарочно на меня натравил.
Тут с обратной попутной машиной вернулся дядя Федор, привез необходимые для ремонта запчасти. Выпил свои полкружки молока и полез под капот.
– Тебе помочь? – спросил его папа.
– Ага, – ответил дядя Федор. – Самая твоя главная помощь, Саныч, – не мешаться.
Папа обрадовался и вытащил из машины свои удочки.
– Кто со мной на пруд? – весело спросил он.
Алешка лицемерно вздохнул:
– Что ж, иди на рыбалку. А мы маме по хозяйству поможем. Кому-то ведь надо…
– Молодцы! – похвалил нас папа.
Как только он отошел подальше, Алешка тут же всунул голову в палатку, где мама наводила порядок, и сказал:
– Ма, мы с папой пойдем, а то он пруд не найдет. Ладно?
Мама ничего не ответила, только вздохнула.
И мы помчались к монастырю, который властно чем-то нас притягивал. Наверное, своими жуткими историческими тайнами. И всякой нечистой силой.
Монастырь оказался гораздо дальше, чем нам казалось. И чем ближе мы к нему подходили, тем выше, неприступнее и величественнее становились его грозные, местами почти развалившиеся стены.
Дорога к монастырю, на которую мы в конце концов выбрались, тоже была старая, засыпанная мелкой щебенкой, которая похрустывала под ногами и сквозь которую пробивалась всякая зеленая трава. Но мне показалось, что по этой дороге все-таки кто-то проезжал – кое-где трава была явно примята колесами.
Дорога привела нас к высокой башне с воротами. Самих ворот, конечно, не было, был только широкий проем, а по краям его сохранились мощные ржавые штыри, на которых когда-то висели тяжелые дубовые створки ворот, схваченные стальными полосами.
Задрав головы, мы постояли перед этой башней, делая вид, что с интересом ее разглядываем. Но это было верно только отчасти. Потому что мы никак не могли решиться пройти внутрь. Побаивались, прямо скажу.
По верху башни сохранилось несколько массивных зубцов. Среди них росли кудрявые березки, а на них беззаботно щебетали птицы. И это нас как-то успокоило. Раз уж птицы щебечут, значит, никакой опасности поблизости нет.
Мы вошли под своды башни, и сразу же наши шаги стали громкими и весомыми – так гулко здесь было. А в стенах, напротив друг друга, были пробиты две сводчатые двери, тоже с остатками петель. За дверьми полуразвалившиеся ступени вели наверх. Но туда мы пока не пошли. А вошли на широкий и пустой монастырский двор.
Он был весь покрыт обвалившимися старинными камнями, среди которых буйно раскустились громадные лопухи.
Здесь было тихо и как-то торжественно. Дорога от ворот вильнула куда-то в сторону и скрылась среди руин и лопухов.
Мы осмелели и стали бродить по двору, присматриваясь – не попадется ли на глаза какая-нибудь древняя реликвия.
Реликвии нам не попадались. Зато полным-полно было симпатичных ящериц. Они грелись на камнях и шустро скрывались в трещинах, как только мы подходили поближе.
Алешка так ни одной и не поймал. Зато из-за большого камня, заросшего зеленым мхом, вытащил какую-то странную картонку, в которой были прорезаны какие-то странные дырки, похожие на непонятные, небывалые буквы. Алешка повертел ее в руках и хотел было уже зафинтилить куда-нибудь подальше, но случайно перевернул ее другой стороной, измазанной высохшей синей краской. И сразу же загадочные буквы стали совсем обычными: «ДПС-16». Где-то мы их совсем недавно видели.
– Чего это такое, Дим? – спросил Алешка. – Я думал, какая-то древность.
И я тут же вспомнил. Эти буквы и цифры мы видели на борту гаишного «жигуленка», когда проезжали мимо остановленной гаишниками для проверки фуры. ДПС – дорожно-патрульная служба.
– Это трафаретка, – объяснил я Алешке. – С ее помощью буквы наносят. Прикладывают, а прорези краской мажут. Понял?
– Понял, – сказал он задумчиво. – А как она сюда попала? Что, по-твоему, гаишники сюда загнали свою машину и здесь ее красили, этими буквами, да?
– Выходит, что так… Только зачем?
– А чтобы никто не видел, – сказал Алешка.
Вот это мне уже не понравилось! И стены старого монастыря уже не казались безобидными. Они были молчаливыми свидетелями какой-то тайны. И вовсе не древней.
– Пошли-ка отсюда, – сказал я. – Пока не поздно.
Мы засунули эту трафаретку в щель между камнями и, озираясь, выбрались на дорогу.
И до самого нашего пристанища шли молча, раздумывая. Еще не догадываясь, что эта испачканная краской картонка стала вторым звеном в цепи загадочных и опасных событий.