Доктор Ахтин. Жертвоприношения. Глава первая. Время убивать, и время врачевать (Игорь Поляков, 2012)

1

Грязная деревянная дверь. Черные неровные пятна снизу, – дверь явно поджигали. Остатки темно-коричневой краски и отсутствующий номер квартиры, под которым цвет краски более светлый. Дверной ручки нет. Задумчиво осмотрев препятствие, я, подцепив ножом за край, понимаю, что дверь не закрыта. Медленно открываю, и вижу, что замок выломан. Однажды и навсегда.

Я вхожу в квартиру. Темнота и запах. Смесь перегара, сигаретного дыма, разлагающихся остатков пищи и немытого тела. Я медленно иду вперед, ориентируясь не только на зрение, но и на ощущения. Заглянув в кухню, я смотрю на стол, заваленный грязными тарелками и пустыми бутылками, и понимаю, что праздник недавно закончился. В этом помещении никого нет. В центральной комнате тоже тишина. И только в спальне я нахожу тела. На раскинутом диване лежат мужчина и женщина. Шторы на окне раздвинуты, и освещения от уличного фонаря вполне достаточно, чтобы увидеть половые признаки обнаженных тел.

Мужик храпит, а женщина, словно что-то почувствовав, вздрагивает всем телом. И просыпается. Я тихо смещаюсь к стене и замираю, прижавшись спиной к твердой поверхности. Женщина встает с дивана и с закрытыми глазами идет в сторону туалета. Она шатается, и по пути натыкается на косяк. Чертыхнувшись, она проходит через гостиную и, вписавшись в следующий поворот, попадает в туалетную комнату.

Я иду за ней, и, остановившись перед совмещенным санузлом, терпеливо жду. Слушаю звуки, доносящиеся из туалета.

Я спокоен и сосредоточен.

Когда женщина выходит из туалета, глаза у неё открыты. И она видит меня.

– Ты кто? – тихо спрашивает она. В голосе нет ни страха, ни удивления. Она просто видит силуэт человека и задает закономерный вопрос. Она настолько уверена в своей безопасности, что, даже при сломанном замке и не закрывающейся двери, ни на секунду не ощущает страха.

И это то, что мне надо.

Страх заставляет жертву совершать хаотичные поступки.

Адреналин изменяет визуальные картины в сознании.

Я наношу удар. Лезвие ножа легко входит в надключичную ямку слева, и она почти мгновенно умирает. Подхватив тело, чтобы грохот падения никого не разбудил, я мягко опускаю её на пол. Проверив пульс, – чего только в жизни не бывает, – и, убедившись, что она мертва, я извлекаю нож из раны и иду в спальню. Обтерев рукоять ножа, и осторожно вложив оружие в правую руку мужика, я спокойно возвращаюсь к телу убитой мной женщины.

Это моё первое убийство после долгого перерыва.

Я созерцаю тело и понимаю, что жертвоприношение удалось. Осталось сделать небольшое дело. И я уйду.

Никаких лишних ритуалов не надо. Всё в прошлом, – органы мне не нужны. Кроме одного.

Присев рядом с телом, я ловким движением указательного пальца выворачиваю глазное яблоко слева. Достаточно всего одного, нет никакой необходимости извлекать правое, потому что женщина видела только левым глазом. После травмы в детстве она потеряла зрение на один глаз, и теперь вся информация о прошедшей жизни находилась слева. Мертвый правый глаз я оставляю на месте.

Аккуратно упаковав глазное яблоко в контейнер с раствором, я встаю и иду к входной двери. Справа от меня кладовка, и перед ней я ненадолго останавливаюсь. Прикоснувшись правой рукой к двери, я замираю.

Слушая тишину, я чувствую, что за дверью кто-то есть.

И я знаю, кто там.

Улыбнувшись, я представляю себе, как маленький человек замер за дверью кладовой, вслушиваясь в тишину.

С ужасом и надеждой.

С осознанием и уверенностью.

Надеюсь, что в жизни этого маленького человека сегодня произошло важное событие.

Покинув квартиру, я выхожу в подъезд. Посмотрев на темные глазки соседних дверей, я понимаю, что у меня всё получилось.

Это первая жертва после долгого перерыва, и, как бы ни был уверен в себе, я все равно волновался, как всё сложится.

Получилось как нельзя лучше.

На улице тепло. Весна в разгаре. Большая часть снега растаяла, – где коммунальные службы сгребли горы снега, там он и остался, громоздясь грязными кучами. Я иду, осторожно обходя лужи, в которых отражается круглый диск луны.

У меня приподнятое настроение.

Даже нет, можно не так сказать, – я очень рад. И я доволен тем, что у меня всё получилось. Я только что сделал первый в этом году шаг к Богине. Надеюсь, Она оценит это, и вернется ко мне.

Я так устал от Её отсутствия.

Я иду быстрым шагом. За оставшиеся до рассвета два часа мне надо пройти через весь город. Утром на работу. Ходьба для меня в радость. Быстрый шаг по чистому асфальту одной из центральных улиц. Отсутствие людей и теней, очень редкие автомобили, едущие на большой скорости. И полная луна сверху.

В этом есть некая мистика.

Полнолуние и жертвоприношение.

Первая жертва, принесенная при полной луне, как идеальный признак будущей удачи. Я почему-то уверен, что сегодняшний день – двадцать первое апреля – станет переломным не только для меня, но и для города, по которому я сейчас иду.

Я, наконец-то, выхожу из тени, и становлюсь самим собой.

Город, так долго живущий в спокойном состоянии, наконец-то, проснется от зимней спячки.

Тени, замерев от ужаса, будут со страхом смотреть во тьму ночи.

И это хорошо, особенно для человеческого стада. Оно слишком долго медленно брело по пустынной местности, и утратило чувство коллективного страха, когда общественный разум готов пожертвовать несколькими особями ради выживания основного состава.

2

Обычный парень из современного поколения. Русые волосы. Карие глаза через стекла очков смотрят прямо и уверенно. Прямой нос и тонкие губы. Маленькая родинка у левого угла рта. Единственное отличие от худосочных очкариков, живущих рядом с компьютером в том, что он дружит с физкультурой. Посмотрев на корешок амбулаторной карты – Семен Александров, тысяча девятьсот девяносто первый год рождения, студент политехнического университета, – я спрашиваю:

– На что жалуетесь?

– Горло болит, температура повышается, особенно к вечеру, слабость во всем теле, – отвечает он, глядя мне в глаза.

Я вижу, что он врет, и мне становится интересно – зачем?

– Какая температура бывает вечером?

– Тридцать восемь и пять. Меня знобит. И голова сильно болит.

Якобы сочувственно покачав головой, я даю ему термометр. Затем совершаю рутинные действия – считаю пульс, заглядываю в горло, слушаю легкие. Повесив фонендоскоп на место, я смотрю на шкалу градусника и вижу, что ртуть замерла на цифре в тридцать семь и шесть.

Замечательно. Способный парень. Он абсолютно здоров, но, тем не менее, у него субфебрильная температура.

Собственно, теперь я всё знаю про него. И он меня заинтересовал. Тем, что он сделал, и что собирается сделать. В парне есть стержень, и он пытается идти своей дорогой, пусть даже выбрал тупиковый путь. Он живет с компьютером, но при этом ходит на тренировки по боксу, которым занимается четыре года. У него есть хобби, занимающее в последнее время большую часть свободного времени. И он при этом умудряется хорошо учиться, перемещаясь с курса на курс без проблем.

Я объясняю Семену, чем ему лечится, и выписываю ему справку-освобождение от занятий в университете в связи с острым респираторным заболеванием. Марина выдает парню бланки анализов, и я говорю, когда ему прийти на прием:

– Через неделю, в понедельник, вы приходите, Семен. Вам этого времени должно хватить для выздоровления.

– Да, конечно, доктор.

Я смотрю вслед парню и думаю, что большинство пациентов даже не задумываются о том, что на приеме у доктора нельзя врать. Это, как на исповеди, – лучше попытайся быть самим собой и скажи правду, потому что если соврешь, Бог все равно увидит и накажет. Не надо имитировать и выкручиваться, – умный врач всегда заметит фальшь. И, поняв, что его обманывают, сделает то, что считает нужным в данный момент – или подыграет пациенту, чтобы развести его, или, разоблачив ложь, отправит восвояси.

Впрочем, пациенту может улыбнуться фортуна – плохих докторов, которые ничего не видят и не замечают, достаточно много.

– Михаил Борисович, у вас в двенадцать тридцать оперативка у главного врача, – напоминает мне медсестра.

– Спасибо, Марина, – благодарю я. И вспоминаю, что я – заведующий терапевтическим отделением в муниципальной поликлинике. Это всего лишь должность, никто меня не освободил от территориального участка и приема пациентов. И я даже был рад этому, потому что мне нравиться заниматься врачеванием.

Поздней осенью в прошлом году я, используя паспорт на имя Кузнецова Василия, уехал поездом в Москву и учился два месяца под своим настоящим именем. Просто ежедневно ходил на занятия, а в выходные посещал кинотеатры и торговые центры, словно я обычный ничем не примечательный человек. Муравей в гигантском муравейнике, целенаправленно ползущий в направлении, которое обязательно принесет пользу обществу. Одна из многих теней, сбивающихся в стадо, и с опаской вглядывающихся во мрак окружающего мира.

С неба падал снег, и я, вместе со всей природой, пребывал в замороженном состоянии. Я, находясь в другом месте, как будто изменился. Внешне всё тот же доктор Ахтин, а внутри – спокойное тихое болото, в котором на века замерла жизнь.

Очень часто после занятий я уходил в библиотеку и читал. Найдя массу литературы по интересующей меня теме, я читал запоем, порой забывая о том, что рабочий день в библиотеке закончился и пора уходит. Я брал книги с собой и читал ночью.

Я жил в другом измерении, и в другом времени.

И мне казалось, что именно там в другой реальности я чувствую себя живым. В книгах были ответы на все мои вопросы, и там задавались вопросы, на которые у меня были готовые ответы. Я разрушал воздвигнутые авторами замки, и возводил на их фундаменте свое здание, которое было прочнее в десятки раз. Я заходил в помещения и находил, что они необратимо пусты. Я терпеливо заполнял их информацией, и, когда понимал, что комната заполнена до отказа, запирал дверь до лучших времен.

Настойчивость и терпение – вот мои добродетели, на которые я опирался в своем сознании. И я радовался каждому прожитому дню.

Потому что он приближал меня к продолжению пути.

Приходило утро, и я снова шел на лекцию. Или на семинар. Или в клинику к больным.

Время, заполненное до отказа пустотой.

Сознание, в котором зреют мысли и планы.

Да, я много думал.

Создавал образы.

Рисовал картины.

Путь в Тростниковые Поля требует жертв. Я знаю, что Богиня вернется ко мне сразу, как только я вернусь на свою дорогу. Свет далеких фонарей манит меня, но я терпелив – еще не время, и не место.

Обучение закончилось. Экзамены и предновогодняя суета совпали, создав иллюзию того, что наше обучение кто-то проконтролировал.

Я вернулся домой и после праздников вышел на работу. И в первый же рабочий день заместитель главного врача по медицинской части Сергей Максимович Бусиков представил меня коллективу, как заведующего терапевтическим отделением. Судя по лицам, никто этому не удивился.

И процесс пошел.

До весны я спокойно работал, никак не показывая того, что могу быть самостоятельным руководителем. Я дисциплинированно выполнял распоряжения руководства, держал документацию в идеальном порядке, пытался быть строгим, но справедливым с подчиненными, и при этом выполнял все функции обычного терапевта на участке.

Свободного времени оставалось мало, но это и к лучшему.

Зимний сезон никогда не был для меня любимым временем. Я не люблю мороз и белый снег, от которого отражается солнце, обжигая глаза.

Я, по-прежнему, находился в застывшем состоянии.

По ночам я все также думал, создавал образы и рисовал картины. Я просто терпеливо ждал.

До месяца апреля, когда пришло время настоящей весны.

В один из первых теплых солнечных дней на прием пришла сравнительно молодая пациентка, которая вывела меня из состояния заморозки, и я понял, что моё время пришло и пора делать первый шаг.

Я смотрю на часы, и, увидев, что до оперативки у главного врача есть еще десять минут, говорю:

– Марина, а давайте чай попьем. Нам ведь хватит десяти минут?

– Конечно, Михаил Борисович, – радостно улыбается в ответ медсестра.

И, нажав на кнопку электрического чайника, достает из тумбочки чашки, чай в одноразовых пакетиках, печенье и конфеты.

3

Она появилась на пороге кабинета в начале апреля с жалобами на болезненное частое мочеиспускание. Типичные жалобы при остром цистите или обострении хронического воспаления мочевого пузыря. Я смотрел на пациентку и видел молодую женщину с многочисленными знаками порочной жизни. Вроде, она более-менее аккуратно причесана, но заметно, что волосы в последний раз видели шампунь минимум неделю назад. Макияж на лице, подчеркивающий большие глаза и длинные ресницы, но мешки под глазами, дряблая серая кожа и масса мелких морщинок, совсем не характерных для её возраста. На губах ярко-красная помада, но, когда она открывает рот, сразу заметно, что полость рта требует усиленной санации. Вроде, женщина использует какую-то туалетную воду или духи, но к нестойкому сладковатому запаху примешивается легкий аромат мочи, прокуренной одежды и немытого тела.

Анжела Мясникова, тридцать один год, не работает, в центре занятости на учете не состоит. Прописана на моем терапевтическом участке, но живет в другом месте у сожителя. Сдает свою комнату в общежитии и практически всё деньги от аренды пропивает.

Пока я выполнял обычный осмотр, она рассказала мне, как у неё всё это началось – проснулась утром, пошла в туалет и такая боль, что хоть волком вой.

– Где вы проснулись? – как бы невзначай спросил я.

– Дома, – спокойно ответила она.

Я кивнул. Да, она проснулась на бетонном полу лестничной площадки рядом с квартирой сожителя. Немного не дошла до постели.

– Вы что-то пытались делать, чтобы облегчить боль?

– Нет.

И снова она врет. Она несколько раз прикладывала бутылку с горячей водой к животу, но это не помогло.

Я объяснил пациентке, что надо делать, чтобы выздороветь. Написал название препарата и посоветовал тепло одеваться. Всё, как обычно. Я бы не обратил на неё внимания, если бы не увидел маленький пустячок в её жизни.

Ребенок трех лет от роду.

Маленькая девочка, которая пока еще учится ненавидеть.

Анжела Мясникова с сожителем жили в свое удовольствие. Сожитель – молодой мужик, перебивающийся случайными заработками, приносил кое-какие деньги в дом, которые тратились на водку и закуску. Анжела, кроме ежемесячной аренды комнаты в общежитии, тоже пыталась достать денег, чтобы показать свою полезность, но её хватало только на сбор и сдачу бутылок. Чувствуя свою зависимость перед мужчиной, она старательно ублажала сожителя, покорно принимая и побои, и насилие, и попреки, и радуясь малейшим знакам внимания со стороны мужчины. Находясь практически всё время в состоянии опьянения, мать почти не замечала дочь. И когда девочка просила кушать, она просто закрывала её в кладовке. Чтобы не мешала, особенно, когда сожитель находился дома. И даже когда девочка не просила ничего, мать, наткнувшись на неё в квартире, закрывала ребенка в кладовке. На всякий случай. Голод заставлял девочку брать пищу без спроса, но, чаще всего, ей доставались только хлеб и вода.

Девочка бы просто умерла от голода, если бы не добрые люди, живущие в этом же подъезде. Но эти же добрые люди даже не пытались что-то изменить. Никто из них и не собирался сообщать об этой ситуации куда-либо, никто не попытался повлиять или образумить непутевую мать.

Участковый милиционер пару раз проводил воспитательную работу с хозяином квартиры, но очень быстро бросил это пустопорожнее занятие и попросту забыл о существовании этой проблему на его участке.

Социальный работник, не найдя женщину с ребенком по месту прописки, со слов соседей написала в своих документах, что женщина выехала в неизвестном направлении и забыла про неблагополучную женщину и её ребенка.

Соседка сверху однажды попыталась поговорить с Анжелой, но, нецензурно оскорбленная, прекратила эти свои благие намерения.

Весь мир делал вид, что ничего не происходит.

Стадо медленно передвигалось вперед, старательно не замечая ничего вокруг.

Тени опасливо смотрели себе под ноги, чтобы не споткнутся и не наступить в дерьмо, опасаясь запачкаться.

Я думаю, что маленькая девочка по имени Ангелина еще не научилась ненавидеть мать. Она хотела любить самого близкого ей человека. Но трудно это делать, сидя часами во мраке маленького помещения. Это невозможно сделать, когда даже в своих одиноких играх ребенок желает избавления от такой жизни и неумело рисует себя рядом с убитой матерью. Я увидел всё это, когда стоял перед закрытой дверью кладовки. С той стороны двери стояла девочка и, прижавшись руками и ухом к деревянной поверхности, слушала тишину.

Я осуществил её подсознательную мечту, которую она отражала на бумаге и прятала от матери. В новогоднюю ночь она, сидя в кладовке, слушала радостные крики веселящихся людей и в первый раз загадала своё желание.

И вот, похоже, что я – Дед Мороз, который выполнил её просьбу. Пусть поздно, – работы у него много, всё дети загадали желание, и вот наконец-то весной и до неё дошла очередь, – Дед Мороз пришел и сделал то, о чем она просила.

Тогда, почти месяц назад, я, посчитав пульс, прикоснулся к руке Анжелы и внезапно понял, что моё время пришло. Она будет моей первой жертвой, и причина проста – эта тень не заслуживает свободной и спокойной жизни. Богине в Тростниковых Полях нужны рабыни, и Анжела Мясникова будет первой.

Около недели я думал над этим решением. Рисовал образ жертвы – в своем сознании, и на листе бумаги. Планировал и представлял. Собственно, всё складывалось, как нельзя лучше. Женщина была прописана на моем территориальном участке, а проживала у сожителя на другом конце города. Амбулаторные карты на руки пациентам не выдаются. Соответственно, даже случайно моё имя не должно всплыть во время следствия.

Тем не менее, я выждал еще две недели и только затем вышел в ночь.

Я сижу и рисую первую жертву по имени Анжела Мясникова. Рядом с ней нет девочки по имени Ангелина. Она попадет в детский дом. Да, впереди у неё не простая жизнь, но, мне кажется, когда мы с девочкой стояли, разделенные дверью кладовки, она почувствовала присутствие Бога, пусть даже этот образ в её сознании был с белой бородой и в красной шубе.

В некотором роде, я вывел её на тропу, ведущую к свету далеких фонарей.

Во всяком случае, мне хочется в это верить.

Я рисую события той ночи, никак не отражая на листе бумаги образ Ангелины. Она присутствует в моем сознании, но не на рисунке. Там ей не место.

Потом, когда придет время, я принесу эти нарисованные образы и глазное яблоко жертвы Богине.

И только тогда ритуал жертвоприношения будет завершен.

– Время убивать, и время врачевать, – говорю я.

Это не мои слова, но так ли важно, кто их сказал, если они точно отражают суть той моей новой жизни, первую страницу которой я перевернул.

4

Иван Викторович Вилентьев стоял у окна и смотрел на улицу. Кабинет находился в Башне Смерти. Высокое и красивое здание, увенчанное круглой башенкой и построенное в тридцатых годах прошлого столетия, все эти годы служило органам правопорядка и, по его мнению, совсем не заслуживало этого названия. Но родственники тех людей, кто вошел внутрь и никогда не вышел наружу, запомнили сами и передали детям и внукам страх, который застыл в сознании и зафиксировался в названии.

Бесконечная вереница автомобилей, автобусов и троллейбусов неутомимо вертелась по дорожному кольцу площади, уходя вдаль широким проспектом и расходясь в стороны второстепенными улицами. Разноцветные и яркие картинки сменялись на большом рекламном мониторе в центре площади. Люди дисциплинированно переходили через дорогу на зеленый сигнал светофора. Двери магазинов и мест общественного питания неутомимо открывались и закрывались.

Майор не замечал этой городской суеты. Погрузившись в свои мысли, он думал о том человеке, который стал для него проклятьем. Маньяк-Потрошитель с медицинским образованием и больным сознанием, которого он так и не смог поймать. Парашистай, – имя, которое он даже в мыслях озвучивал с раздражением. И злостью. Прошлым летом он поймал его, но убийца неожиданно ускользнул от правосудия. И исчез, хотя врачи говорили, что с пулей в позвоночнике он не смог бы передвигаться.

Нельзя верить эскулапам. Если Парашистай даст ему еще один шанс, то уж он, майор Вилентьев, его не упустит.

Иван Викторович вздохнул и дал себе слово, что как только Парашистай снова появится, он неутомимо пойдет по его следу, схватит и сам проследит за его охраной. В конце концов, как может маньяк-одиночка противостоять слаженной и мощной государственной машине? Да никак. Ему просто везет, как любому идиоту, но любое везение рано или поздно заканчивается.

– Давай, Парашистай, – прошептал майор, обращаясь ко всему городу с высоты пятого этажа, – вылезай из своей норы, уже пришла весна. Я жду тебя, сволочь!

Никто ему не ответил, и майор грустно улыбнулся. Скорее всего, до июля этот ублюдок никак себя не проявит. Может, это и хорошо – без него дел хватает.

Вилентьев посмотрел на стол. Около десяти папок лежало на краю, и столько же в сейфе. Все самые сложные дела. С одной стороны, это согревало амбициозную часть сознания – его ценят, как профессионала высокого класса. Ему доверят те дела, с которыми не справятся другие профессионалы сыска.

С другой стороны, – он прекрасно понимал, что не сможет довести все эти дела до суда. И не потому что он плохой следователь, – просто небольшая часть дел заведомо обречены остаться не раскрытыми, а еще часть он элементарно не успеет или не сможет завершить.

В последнее время количество преступлений стало расти лавинообразно, и эта тенденция настораживала. Может, просто весеннее обострение – все преступники психически больны, это же любому понятно – и эта бессмысленная и жестокая лавина быстро закончится, когда листья на деревьях станут большими. Может, просто он стал пессимистом, а преступников как было много, так и осталось.

Майор Вилентьев сел за стол и открыл первую папку. Быстро проглядывая бумаги – фотографии, протоколы допросов, акты изъятий – он искал что-нибудь, что выведет его на Парашистая. Собственно, это еще одна причина для удовлетворения работой – за каждым преступлением он пытался разглядеть руку доктора Ахтина. Любой, даже пустяшный след. Малейшую улику, которая выведет на маньяка. Иван Викторович знал, что в Управлении за его спиной сотрудники с улыбкой говорят о навязчивой идее у Вилентьева, но ему было наплевать.

Он просто хотел найти проклятого Потрошителя.

К сожалению, практически все дела, которые у него были в последние полгода, никоим образом нельзя связать с Парашистаем. Иван Викторович с раздражением хлопнул по столу ладонью и встал. Всего лишь, очередная кровавая драма, в которой даже нет намека на Ахтина.

В раздражении походив по кабинету, Вилентьев посмотрел на часы.

Рабочий день закончился. Спрятав документы в сейф, Вилентьев закрыл его и отправился домой, как обычно, проехав мимо дома Парашистая. Так, на всякий случай, авось что-то заметит, или придет в голову какая-нибудь мысль.

Его встретила Тоня и радостно сообщила, что сегодня она приготовила на ужин его любимые голубцы.

– Как ты любишь, Ваня, из свежей телятинки.

Вилентьев смотрел на жену и даже не пытался улыбнуться в ответ. Он вдруг отчетливо понял, что ему это до смерти надоело. Надоело приходить домой и видеть толстуху, которая с довольной рожей зовет его вместе набивать брюхо. Надоело делать вид, что они счастливая пара, живущая в совместном браке и радующаяся каждому совместно прожитому дню.

Ненависть окутала сознание майора.

Он неторопливо открыл портфель и достал кобуру с пистолетом.

Глядя, как от удивления расширились глаза жены, он вытащил оружие, снял его с предохранителя, и приставил ствол ко лбу женщины.

– Достала ты меня, корова, – сказал Вилентьев и нажал на курок.

Грохот выстрела, как победный клич воина, преодолевшего себя и победившего врага.

Брызги крови и ошметки мозговой ткани, разлетевшиеся по всей прихожей, как победная карта боя, на которой воин проложил свой путь к победе.

Пуля, застрявшая в косяке двери.

И запах пороха, который майор с удовольствием вдохнул полной грудью и, как это делают в вестернах, дунул на дуло пистолета.

Наконец-то, он сделал то, что должен был сделать.

Теперь он свободен.

Иван Викторович счастливо улыбнулся, и, перешагнув через труп жены, пошел на кухню и сел за стол.

– А руки помыл? – услышал он голос жены и вздрогнул.

Тоня стояла рядом и улыбалась.

Вилентьев сглотнул слюну. И понял, что у него случилось временное помутнение рассудка. Конечно же, его табельное оружие лежит в сейфе. Он всего лишь представил себе, что только что убил жену.

Но это видение было настолько ярким и живым, что майор вдруг подумал о том, что если бы у него был в портфеле пистолет, то он бы пару минут назад совершил убийство.

– Да, ты права, Тоня, чуть не забыл, – виновато улыбнулся Иван Викторович и пошел в ванну мыть руки.

5

Мария Давидовна посмотрела на экран телевизора. Диктор новостной программы начал говорить о «свином» гриппе. Эпидемия разворачивалась, захватывая всё новые и новые территории. Люди забивали свиней, полагая, что всё проблемы из-за них. Специалисты международных организаций приводили мрачную статистику, ученые говорили о скором создании вакцины, а многочисленные пророки предрекали очередной конец света.

Всё, как обычно.

Мария Давидовна вспомнила стихотворные строки Парашистая:

Море часть суши собой поглотит.

Незримый убийца повсюду сидит.

Слова о незримом убийце вполне подходили под прогнозы пророков. Почему бы и нет? Если исходить из того, что Парашистай расположил строки, не соблюдая хронологию событий, то вполне может быть, что под «незримым убийцей» он подразумевал «свиной» грипп.

Барака Обаму, смуглого афроамериканца, совершенно «другого» политика для достаточно консервативной страны, выбрали в президенты Соединенных Штатов.

Землетрясений, о которых бы можно было говорить, как о предстоящем апокалипсисе, пока нет, но эта беда всегда приходит неожиданно. Глобальное потепление и поглощение суши водой тоже процесс медленный.

Мария Давидовна услышала стук в дверь и, нажав кнопку на пульте дистанционного управления, сказала:

– Да, войдите.

Она была на рабочем месте и ждала пациента. Главный врач позвонил ей сегодня и попросил посмотреть хорошего человека. Мария Давидовна всегда с опаской относилась к таким просьбам – как правило, эти «хорошие» люди, пришедшие по протекции, были невоспитанны, требовали к себе повышенного внимания и обходительного обращения. Они говорили громко и задавали массу вопросов, перебивая врача. При этом демонстрируя всем своим видом, что доктор для них обслуживающий персонал, с мнением которого можно не считаться.

Впрочем, так было не всегда.

Дверь широко открылась, и внутрь неторопливо и с некоторой опаской в движениях вошел мужчина средних лет.

– Здравствуйте, доктор. Я – Лев Петрович. Вам звонили.

– Да, конечно, проходите, садитесь.

Мария Давидовна, жестом радушной хозяйки, показала на стул для пациентов. Она видела перед собой чистый лоб и гладкую голову. Глаза за стеклами очков чуть прищурены. Края губ опущены. Усевшись на стул, Лев Петрович положил руки на колени и тяжело вздохнул.

– Что беспокоит, Лев Петрович? – спросила Мария Давидовна. Она поняла, что с этим клиентом будет сложно, но, во всяком случае, пациент показался достаточно воспитанным и вежливым.

Мужчина так сильно сжал пальцами колени, что кисти рук побелели. Затем он расслабился и тихо произнес несколько коротких фраз:

– Мне сны снятся. Страшные сны. Я думаю о них. И боюсь спать.

– Что вам снится?

Мужчина опустил голову и, покачав ею, промолчал.

Мария Давидовна терпеливо ждала, зная, что порой надо дать возможность человеку начать самому. Больного человека не надо подгонять, не надо торопить. Суетливый и неспокойный доктор – это беда для пациента.

– Чаще всего я вижу во сне, как убивают человека. И это не простой человек, а очень важная персона, – Лев Петрович говорил так тихо, что Марии Давидовне пришлось изо всех сил прислушиваться, – и, если его убьют, то для нас для всех это будет катастрофа.

– Как его убьют?

– В смысле?

Мария Давидовна терпеливо повторила:

– Эту персону, – как его убьют? Какое будет оружие? Кто это сделает?

Мужчина задумался, и по его внешнему виду можно было подумать, что он «завис». А потом он сказал:

– Я не знаю. Этого нет в моем сне. Я просто вижу, что он внезапно умирает, а по какой причине – не знаю.

– Так, может, он от старости умирает? – уточнила доктор Гринберг.

– Нет, его убивают, – уверенно ответил мужчина.

– А имя и фамилия у этой важной персоны есть?

– Есть, но я не могу произнести это имя вслух, – больной человек начал суетливо теребить брючину справа.

– Ну, может, тогда скажете, где он работает?

– Там, – мужчина ткнул пальцем вверх.

Мария Давидовна вздохнула. Похоже, это их клиент. Чтобы разобраться в его бредовых сновидения, придется поработать.

Поговорив с мужчиной еще в течение получаса, она старательно записала в карту все важные события бредовых снов, и, назначив время следующего приема, отпустила больного человека.

Она устала. Изо дня в день одно и то же. Беспросветное путешествие по бесконечным мозговым извилинам изматывало сильнее, чем однообразный тяжелый физический труд.

Но даже не это главное. В конце концов, это всего лишь работа, привычное для неё занятие.

Она устала быть одна.

Нет никакого смысла возвращаться домой, когда там нет никого.

Изнурительное ожидание без какой-либо надежды на будущее изменяет сознание, разрушая всё доброе и созидательное, что там еще было.

6

Он сидел в вечернем полумраке и думал. Мысли были хаотичны, но примерно об одном и том же, – о своем праве убивать. И еще, – о смерти вообще. Своеобразный аутотренинг – это у него в третий раз, имеется в виду реализация права на убийство, и самовнушение всегда настраивало его на должный лад. Хаос мыслей в голове постепенно успокаивался, дрожь в теле сменялась на уверенную расслабленность тугой пружины.

Он сидел на лавке в одном из московских дворов, смотрел на редкие окна многоэтажного здания, в которых горел свет, и писал в голове убийство.

Семен Александров был уверен в том, что каждый человек имеет право убивать живые существа, в том числе и себе подобных, но при этом тот, кто убивает, сам должен быть готов умереть. Все сбалансировано – сегодня убиваешь ты, завтра убьют тебя. Жизнь, что туго натянутая нить, – бесконечно растягиваться не может, всегда есть начало и конец, каждый человек и убийца, и жертва. Но даже не это главное. В конце концов, во все времена люди убивали друг друга. Его не устраивала гнилая христианская мораль: классический постулат «не убий», который размягчает мозг человека. И в то же время, – распятый Иисус Христос, который в фанатизме своей веры сделал все, чтобы люди убили его. Многочисленные святые, которые заработали свою святость бессмысленной мучительной смертью, а не истовым служением Господу и не во благо человечества. Крестовые походы с убийством иноверцев, индульгенции убийцам и костры инквизиции с гибелью невинных. Молчаливое потворство современным локальным религиозным войнам, в которых гибнут случайные люди, а не фанатики. Убийство во имя веры, которая на словах запрещает смерть человека, а на деле молча потворствует гибели людей.

Хотя, может, всё правильно – люди другой веры вовсе и не люди. Если внимательно присмотреться, то и он совершает ритуальные убийства. Просто у него религия другая.

Еще Семена не устраивали современные законы демократии: отмена смертной казни, хотя, если тебя взяли с поличным в момент убийства или доказали, что ты серийный убийца, – ты должен умереть, а не сидеть в одиночке пожизненно.

Ибо, убивая, будь готов умереть, потому что ты человек.

Если ты человек, а не червяк, ползающий и пресмыкающийся в грязи. А если червяк – сиди дома и жди смерти от старости.

Или запрет на право иметь огнестрельное оружие. Тот, кто захочет убить, найдет, чем это сделать. И совсем неинтересно это делать, если знаешь, что жертва не может защититься. Это принижает твой статус убийцы – ты, всего лишь, мясник на бойне. А если у жертвы есть хотя бы пистолет, то он бы имел более высокое мнение о себе – словно он идет с ножом на медведя. Или с копьем на льва. Один на один с таким же воином, как он. Но – в этом дерьмовом обществе худосочных очкариков, интеллектуальных импотентов и представителей сексуальных меньшинств он никогда не сможет найти достойного противника.

Он – Великий Мастер, пишущий смерть и несущий её тому, кто не верит.

Он – Человек, предпочитающий жизнь и готовый умереть в любой момент.

Его первое убийство было сумбурным: он специально не искал жертву, не готовил оружие, и не получил того удовлетворения, какое он получил во второй раз и получает сейчас. Готовить убийство, продумывать его в малейших деталях, искать жертву и следить за ней, подбирать оружие, соответствующее жертве, – это несказанное удовольствие, которое он переносит на бумагу. Эти короткие новеллы (и эта уже третья) – словно песня, длиною в жизнь. Он готов умереть и с его смертью эта песня оборвется. Но, почему-то он уверен, что будет петь еще очень долго.

И короткие рассказы, пережив его, станут нетленными творениями Всемирной Сети. Они переживут его, став Гимном для тех, кто будет после него.

Второе убийство он продумал. Ублюдок сам напросился и не убить его он просто не мог. Пришлось приложить некоторые усилия и понести определенные траты, чтобы найти его, но это стоило того – когда он увидел в его глазах понимание, то почувствовал себя если не Богом, то уж точно Мессией, несущим истину. Жертва моментально поняла свою ошибку, умоляла простить его, называла Великим, но – его участь была предопределена уже тогда, когда он необдуманно высказал свое гребаное мнение.

Третья новелла, которая уже написана в голове, еще не произошла, но это дело времени. Если что-то будет не так, как он продумал, – что ж, внесем изменения.

Семен сидел и ждал. Терпения не занимать – он в Москве уже три дня.

Клэвемэн, – он убил бы его только из-за того, что этот дебил взял себе это сетевое имя, – появился из подворотни. Парень, в реале носивший имя Леонид, был не один. Жертва сейчас отведет девушку домой и пойдет домой. И пройдет через двор, мимо лавки. Семен взял в руку толстый прут, почувствовав холод металла, и посмотрел на часы – парень точен, как всегда. Двадцать три – тридцать. И эта точность радовала – все идет идеально.

Через десять минут парень вышел из подъезда и пошел через двор. И когда подошел достаточно близко, он негромко спросил:

– Если не ошибаюсь, Клэвемэн?

Парень – высокий и широкоплечий – чуть повернул голову в его сторону и спокойно ответил:

– Да. А ты кто?

Семен не ответил на вопрос. И нанес первый удар. Металлический прут просвистел в темноте, врезаясь в ноги жертвы, ниже колен. С глухим возгласом парень упал, и Семен, не давая опомниться жертве, нанес следующий удар – в область поясницы. Затем, прижав его коленом к земле, он вдавил его лицо в грязь и сказал прямо в ухо:

– Я тот, кого ты назвал больным на голову обдолбанным графоманом. Помнишь, свое высказывание по поводу рассказа «Я убиваю»? Один из лучших моих рассказов, а ты написал, что это полный отстой и бред шизофреника. Очень необдуманно, ибо я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО убиваю.

Клэвемэн сделал попытку сбросить противника со своей спины, но Семен сам освободил его. Чтобы в тот момент, когда жертва перевернется лицом вверх, вонзить в его грудь свое оружие. Парень захрипел, изо рта хлынула кровь. Семен, поправив на носу очки, заглянул в глаза жертвы, в которых застыло проклятье, и сказал:

– Интернет, эта кажущаяся безнаказанная виртуальная жизнь, иногда оборачивается реальной и быстрой смертью, ибо всегда есть тот, кто готов убивать за свою веру. Я – Великий Писатель, а ты этого не принял на веру, не понял, не осознал. И поэтому сейчас ты умер.

Семен Александров шел по направлению к Казанскому вокзалу. В ушах через наушники звучала песня.

Рано утром поезд унесет его домой, где он сядет к компьютеру и наберет на клавиатуре уже написанный в голове рассказ. Выложит новеллу в Интернете, и будет ждать рецензии.

Ибо это только начало песни, длиною в жизнь.

Песни, которую ему так нравиться петь.

7

Я захожу в кабинет главного врача одним из первых. Сев на стул – крайний справа – я спокойно смотрю на собирающихся сотрудников. Заведующие структурными подразделениями поликлиники и узкие специалисты заходят и садятся на привычные места.

Невысокая ростом, похожая на серую мышь, заведующая отделением медицинской профилактики Анна Галина, скромно мостится на край стула. Я знаю, что она только с виду такая тихая и скромная. Эта женщина готова пройти по трупам для достижения своей цели. И цель у неё проста, – сначала стать заместителем главного врача, а потом взобраться выше, сместив главного врача.

Полная мощная женщина, громогласная и шумная, Эвелина Аркадьевна Маркова – это заведующая женской консультации. С ней всё просто. Сахарный диабет, которым она болеет, заставляет её подчиняться ритму ежедневных инъекций. И этот дисциплинирующий ритм стал для неё смыслом жизни. Всё остальное – работа, дом и дочь – вторичны.

Миловидная женщина, никогда не повышающая голос, вежливая и спокойная, Кристина Кузнецова, – заведующая клинической лабораторией. Она замужем, имеет двух детей, и она счастлива. Поэтому ей на рабочем месте ничего не надо. Она выполняет свои функциональные обязанности и думает о том, в какую школу пристроить сына, будущего первоклассника.

Заведующая статистики, Мила Гавриловна Афанасьева, стройная женщина, которая старательно прячет за макияжем свою вредную привычку. Она приходит на работу с мыслью о том, что вечером нальет в стакан огненную жидкость и выпьет. Она сидит и думает о том, как водка разольется теплом по организму, и ей станет хорошо. Она всё еще полагает, что никто не догадывается об её тайной страсти, но не замечает этого только начмед.

Так же в кабинете присутствуют узкие специалисты – окулист, хирург и невропатолог. И если хирург – пожилой мужчина, постепенно опускающийся из-за хронического пьянства – отсиживал время, глядя потухшим взором прямо перед собой, то окулист и невропатолог – молодые женщины, находящиеся в постоянном поиске, живо что-то обсуждали, склонившись друг к другу головами.

Во главе стола сидит главный врач, Басова Алевтина Александровна, которую большая часть врачей за глаза называют «Куклой Барби». Рядом с ней два заместителя – по медицинской работе и по экспертизе временной нетрудоспособности.

– Так, все в сборе, начинаем, – говорит главный врач, – Мила Гавриловна, давайте начнем с вас.

Афанасьева встает и, хрипло прокашлявшись, читает с листа бумаги статистические данные за прошлую неделю. Из её слов мы узнаем, какими темпами идет выполнение муниципального заказа. Эти еженедельные отчеты должны дисциплинировать нас, заставляя думать сначала о выполнении плана, а только потом – о лечебном процессе. Количество важнее, чем качество. И причина проста – финансовые потоки от страховых компаний. Каждый пришедший в поликлинику пациент – это энное количество рублей, перечисленных на счет поликлиники. И процесс излечения не столь важен, – главное, чтобы пациент приходил чаще и обязательно лечился в амбулаторных условиях, потому что стационарное лечение подразумевает потерю денег поликлиникой.

Когда Мила Гавриловна заканчивает говорить, Алевтина Александровна поворачивается ко мне и строго говорит:

– Михаил Борисович, у вас снова план не выполнен. Уже вторую неделю всего восемьдесят процентов.

Улыбнувшись, я смотрю в глаза главного врача и отвечаю коротким вопросом:

– Зачем?

– Что зачем? – недоуменно хмурит брови Басова.

– Зачем делать больше, если от этого не зависит размер оплаты труда? Зачем выполнять и перевыполнять план, если это никак не поощряется?

После моего вопроса в кабинете главного врача воцаряется гробовая тишина. Заведующие отделениями и узкие специалисты замерли в ожидании ответа главного врача. Собственно, этот вопрос уже давно всех беспокоил, но никто не хотел быть первым, каждый опасался высказать его, рассуждая о заработной плате в тиши своих кабинетов.

– Я что-то не поняла, о чем вы, Михаил Борисович? – говорит Алевтина Александровна, пытаясь уйти от неприятного ответа и давая мне последний шанс на отступление.

Но я спокоен и уверен в себе.

– Алевтина Александровна, вы прекрасно знаете, что у вас есть возможность поощрять рублем тех работников поликлиники, которые выполняют план. В первом квартале этого года моё отделение выполнило муниципальный заказ на сто два процента, но никакого поощрения не последовало. Поэтому я и спрашиваю, зачем делать больше, если от этого не зависит размер оплаты труда?

– Но вы и так получаете по десять тысяч рублей каждый! – почти возмущенно говорит главный врач.

– Это нам платит государство. А вот что готовы сделать вы, чтобы каждый врач в отделении захотел выполнить и перевыполнить муниципальный заказ?

Я вижу, как покраснело лицо начмеда. Заместитель главного врача по экспертизе опустила глаза к документам, словно это её не касается. Они работают по контракту, получая стабильную и хорошую заработную плату, а не сидят на маленьком окладе, как большинство врачей поликлиники.

– Михаил Борисович, – тон у Басовой становится угрожающим, – вам не кажется, что вы сейчас переходите границу?

Я по-прежнему улыбаюсь. Мне очень нравится ситуация. Руководители поликлиники даже и не думали, что рабы способны поднять головы. Маленький бунт – это то, что немного расшевелит их. И заставит думать о том, что набивание своих бездонных карманов может однажды прекратиться.

– Какую границу? – простодушно спрашиваю я.

Главный врач наконец-то берет себя в руки и, вернув на лицо холодную маску властного руководителя, категорично говорит:

– Михаил Борисович, в ваши функциональные обязанности входит обеспечение выполнения плана муниципального задания. Если вы не желаете выполнять свои обязанности, то мы найдем вам замену.

Кивнув, я говорю:

– Жаль, что вы, Алевтина Александровна, так и не ответили на мой вполне логичный вопрос.

Я молчу. Тишина в кабинете главного врача, воцарившаяся на долгие три минуты, прерывается кашлем начмеда. Прочистив горло, он говорит:

– Думаю, надо перейти к следующему вопросу. В преддверии Дня Победы, нам надо провести диспансеризацию ветеранов войны и труда, репрессированных, ну, и тому подобное.

После его слов оперативка у главного врача пошла своим чередом, словно ничего не случилось.

8

Вилентьев сидел на совещании и делал умное лицо. Он даже не пытался слушать, что говорит генерал. Как обычно, глубокомысленный поток слов, связанных между собой только одним – отверстием говорящей генеральской головы, уверенно сидящей на большом теле, облаченном в мундир. Набор слов, смысл которых даже при достаточно большом усилии услышать их, ускользал из сознания.

Иван Викторович сосредоточенно смотрел прямо перед собой. Его правая рука держала ручку. В толстом ежедневнике он мелким и неразборчивым почерком написал буквы в строчку:

АМБ ГМД

Вилентьев нарисовал между этими аббревиатурами полукруглые стрелки, объединив их в единое целое. У него не было никаких объективных доказательств, но интуиция говорила ему, что всё обстоит именно так.

Далее он написал столбиком:

Врачи ОКБ

Киноцефал

Участковый Семенов

Шариковая ручка зависла над следующей строчкой. Иван Викторович вдруг понял, что писать собственно больше нечего. Да и участкового Семенова он написал зря. С мертвецами уже не поговоришь, а их связи никак не приведут к Ахтину. И Киноцефала он тоже зря написал, – никакой связи между ними ему так и не удалось найти. И вряд ли удастся.

Вычеркнув две последние записи, майор посмотрел на строчки в ежедневнике. Затем соединил стрелкой «ГМД» и «Врачи ОКБ». Поставил рядом со стрелкой жирный вопрос – она ведь тоже работала в ОКБ. И задумался.

Не смотря на то, что он занимался Парашистаем уже три года, он всего лишь шел по его следам, и толком не знал, чем и как жил доктор Ахтин. Он твердо знал, что невозможно жить в обществе и не иметь никаких социальных связей. Ни друзей, ни врагов. Ни любимой женщины (почему то Вилентьев был уверен, что Мария Давидовна таковой для Парашистая не является), ни просто подружки. Ни родных и близких, ни дальних родственников. Даже сотрудники по работе – врачи терапевтического отделения – не знали, чем живет и как проводит время вне работы доктор Ахтин.

С такими преступниками хуже всего. Не знаешь, что ждать от них в следующий момент.

И невозможно даже предположить, где он сейчас и что делает.

Можно попробовать снова поговорить с врачами отделения – может, что-то вспомнят, какую-нибудь мелочь, пустяковое событие, незначительное слово, сказанное Парашистаем. Вряд ли, что получится, да и уже неоднократно говорено-переговорено, но это лучше, чем просто ждать, когда Парашистай выйдет из тени.

Надо присматривать за Марией Давидовной. Если не Ахтин выйдет на неё, то она на него. И выведет его, майора Вилентьева. Так уже случилось совсем недавно, когда Парашистай вдруг возник в тот момент, когда Мария Давидовна нуждалась в помощи. В это вериться с трудом, но анализируя ситуацию и логически размышляя, получается, что доктор Ахтин каким-то образом может следить за тем, что происходит вокруг доктора Гринберг. Если бы сейчас она оказалась в опасности, то пришел бы Парашистай ей на помощь?

И, если реальной опасности нет, может, стоит её создать искусственно?

Иван Викторович дважды подчеркнул буквы ГМД и отложил ручку.

И вовремя.

– Майор Вилентьев, – услышал он обращение к себе и, встав со стула, четко ответил:

– Да, товарищ генерал.

– Что у нас по этому капитану, который стрелял в супермаркете?

Иван Викторович кивнул и бесстрастным голосом стал докладывать:

– Капитан Мартынов, РОВД Индустриального района, тридцать два года, женат. В органах сразу после института МВД, который закончил с красным дипломом. Характеристики с места службы отличные. После ссоры с женой пошел к другу и напился. Потом зашел в отделение и взял из сейфа табельное оружие. Зашел в супермаркет, который находится рядом с отделением и начал стрелять. Убил четверых человек, ранил троих.

Вилентьев не стал рассказывать о том, что ссора с женой была пустяковая, что такое уже бывало и, уходя из дома, капитан неизменно возвращался на следующий день. Иван Викторович не рассказал, что капитан выпивал не только с другом в его квартире, но и в отделении со старшим лейтенантом, который в этот момент находился на дежурстве. Но даже это никак не объясняло последующую стрельбу на поражение – капитан был не настолько пьян, чтобы не понимать своих действий. Две рюмки с другом и две со старлеем. Для здорового мужика это пустяки, и совсем не повод для прицельной стрельбы из пистолета по живым мишеням.

– Что, всего лишь ссора с женой? – хмуро спросил генерал.

– Так точно, – кивнул майор, – ссора с женой и алкоголь. Ну, и как говорит психолог, нервное перенапряжение. За последний месяц капитан вел сразу двадцать пять достаточно сложных дел, большую часть из которых от него требовали раскрыть в кратчайшие сроки.

– Хм, всего-то двадцать пять дел, – хмыкнул генерал, – я, когда был капитаном, бывало, вел и по тридцать дел. И ничего, в людей не стрелял. Где это капитан сейчас находится?

– В следственном изоляторе, в отдельной камере.

– Да, учитывая резонанс, замять дело не удастся, – покачал головой генерал, – что ж, майор, опрашивай свидетелей, собирай доказательства и передавай дело в суд. Придется его отдать.

Генерал махнул рукой, разрешив Вилентьеву садиться.

Иван Викторович сел. Закрыл свой ежедневник, заложив страницу со своими иероглифами, и стал слушать доклады других сотрудников областного следственного управления. Этот случай со стрельбой в супермаркете вызвал у него неоднозначную реакцию. Сначала он не мог понять, зачем капитан это делал. Но после вчерашнего «убийства» своей жены, он начал думать, что у капитана было временное помутнение рассудка.

Судя по тому, что капитан сам не мог внятно сказать, зачем он стрелял в незнакомых людей, так и было. Вполне возможно, когда он целился, то видел на мушке пистолета тех людей, которых действительно хотел убить.

9

Мария Давидовна ждала на очередной сеанс Льва Петровича. Он работал в Областном Правительстве, занимая одну из важных должностей в аппарате губернатора, и мог приходить только вечером. Собственно, если бы не эти сны, которые его беспокоили последние месяцы, этот человек никогда бы не пришел на прием к психотерапевту.

Очень важная работа с огромной ответственностью.

Мария Давидовна ничего не понимала в политике, да и не хотела понимать, но, как с любым пациентом, ей надо было знать, чем живет больной человек. К тому же, ей хотелось помочь человеку, потому что Лев Петрович был вежливым, воспитанным и пунктуальным человеком.

– Можно, Мария Давидовна?

– Заходите, Лев Петрович.

Сев на свой стул, он аккуратно поставил на пол портфель и пригладил редкие волосы на голове и только после этого посмотрел на доктора.

– Рада вас видеть, Лев Петрович, – улыбнулась доктор Гринберг.

– Я бы хотел ответить вам тем же, но, – мужчина развел руки, – к сожалению, не до этого. Сегодня ночью мне приснилось, когда будет убийство. В первом квартале две тысячи двенадцатого года. Точной даты не знаю, но где-то в конце зимы – начале весны.

– Почему вы так решили?

– Потому что мне приснилась зима. Сильный мороз, так что даже во сне мне было очень холодно. Белый сугроб, из которого торчит сухая елочка с остатками новогодней мишуры. И красная кровь на снегу. Мария Давидовна, я всё это увидел так реально, что проснулся от собственного крика.

– Лев Петрович, давайте пока отложим в сторону ваши сны. Расскажите мне о вашей работе.

– Думайте, хроническая усталость и нервный стресс, – хмыкнул мужчина. Затем снова пригладил волосы на голове и кивнул.

– Хорошо. Я попробую. Только, я надеюсь, всё останется между нами.

Мария Давидовна кивнула.

Он помолчал, словно не знал, как начать, а потом заговорил:

– Мне сорок пять лет, и двадцать из них я работаю на государственной службе. Особенно сложно было в девяностые годы. Я тогда еще был молодым перспективным юристом без опыта работы. Благодаря моему дяде, я стал помощником одного из заместителей главы города. Года через три мне удалось проявить себя, и я стал помощником главы города. Потихоньку набираясь опыта в структурах управления, я пережил тяжелые времена. Свободные средства вкладывал в валюту, поэтому дефолт девяносто восьмого года обернулся для меня удачей. Я купил себе квартиру в престижном районе, обставил её мебелью и аппаратурой. Подумывал даже жениться, но или не оказалось подходящей кандидатуры, или я очень требователен к женщинам, но – не вышло. Так и остался холостяком.

– В начале нового столетия меня пригасили в аппарат губернатора и предложили работу. Я сразу же согласился. И вот, уже восемь с лишним лет я работаю у губернатора. Прошел путь от простого помощника до советника по стратегическому планированию. И мне нравилась моя работа. До некоторых пор.

Лев Петрович замолчал.

Подождав немного, Мария Давидовна уточнила:

– Нравилась?

– Да. Но сейчас я понимаю, что последние два года я заставляю себя идти на работу. И виноват в этом губернатор Чуклинов. Вначале, когда только пришел в Белый Дом, он выглядел вполне вменяемым человеком. Правильно говорил, слушал окружающих, если и не пытался что-то изменить, то и не мешал работать.

Лев Петрович помял пальцы рук и через мгновение продолжил:

– В общем, я продолжал с удовольствием выполнять свои обязанности. Потом он стал меняться, – вначале внешне не заметно, мелкие пустяки, практически несущественные, затем стали возникать странные проекты, к которым я не имел никакого отношения. Продуманный пиар в средствах массовой информации, обеспеченный моим отделом, хотя я совершенно не понимал, зачем ему это. Дальше – больше. Какие-то безумные проекты, какие-то абсолютно дебильные семь важных дел, на пиар которых истрачено много денег. Он перестал слушать окружающих. Иногда мне кажется, что он возомнил себя всемогущим, что ему все позволено. Может, вы не заметили, но экономическая ситуация в регионе аховая. Много местных предприятий, которые пополняли бюджет края, проданы московским варягам, и теперь налоги утекают в столицу. Здравоохранение и образование в огромной финансовой дыре. Коррупция на всех этажах власти процветает. А рыба, как вы знаете, всегда гниет с головы. Поэтому вот сейчас я думаю, что у губернатора Чуклинова или сорвало крышу от вседозволенности, или он просто тупо набивает карманы.

Лев Петрович значительно посмотрел на доктора, словно хотел дополнительно указать на последнюю фразу. Заметив, что Мария Давидовна внимательно слушает, он продолжил:

– Он очень хорошо скрывается. Губернатор по-прежнему разумно говорит, пишет правильные слова в своем блоге в «Живом журнале», активно участвует в работе, адекватно ведет себя на заседаниях здесь и в Кремле. Порой, мне кажется, что никто, кроме меня, не замечает, что Чуклинов – сумасшедший вор и коррупционер.

Мария Давидовна улыбнулась и, как ни в чем не бывало, спокойно спросила:

– Вы так и не сказали мне, кто был убит в ваших снах?

Лев Петрович, задумчиво глядя перед собой, невыразительно ответил:

– Председатель правительства.

И замолчал.

– Какого правительства?

– Самого главного, – угрюмо ответил Лев Петрович.

Мария Давидовна практически сразу вспомнила строчки:

Она замерла, думая о том, кто сейчас в кабинете психически болен. Мужчина, посвятивший себя государственной службе и твердо уверовавший в пророческую значимость своих снов, или она, врач-психотерапевт высшей категории, кандидат медицинских наук, которая полагает, что бредовые сны больного человека могут оказаться будущей реальностью.

10

Семен сидел за столом и смотрел на монитор. На голове наушники, из которых звучит рок-музыка. Самый любимый концерт, самые лучшие песни, собранные в портативном плеере.

Он любил слушать «Наутилус Помпилиус». Есть глубокий смысл в рифмованных словах песни, и музыкальный ритм настраивает на работу. Пусть писательство для него всего лишь хобби, но для того, чтобы из набора слов сделать хотя бы читабельное предложение, нужно потрудиться. И этот труд в радость, как любое творчество. Он создавал пусть короткий, но цельный мир. Совсем не обязательно, что этот мир должен кому-либо понравиться, но хаять его он никому не позволит.

Семен просматривал в Интернете отзывы на свой последний рассказ. Он его выложил на нескольких сайтах, дающих возможность графоманам самовыражаться. Или точнее, – самовыражевываться, потому что в большинстве случаев тексты графоманов ничего не давали ни уму, ни сердцу. Впрочем, чужие тексты его не интересовали. Гораздо интереснее было посмотреть реакцию читателей на его прозу.

На лице у Семена застыло спокойное равнодушие и терпеливое ожидание. Пока ничего интересного. Один из читателей с кратким ником «Чел» написал, что ему понравился рассказ, но сделал этот так, что почти сразу стало понятно – ему просто всё равно. «Чел» тоже в первую очередь хотел узнать мнение других о том, что он написал. Другой – «Квазимир» – рассуждал о русской литературе вообще, пытаясь через анализ множества рассказов на сайте выразить мысль о нравственном и моральном падении российской словесности в пропасть невежества. Этот хотел выглядеть умным, но «Квазимиру» тоже не было никакого дела до прозы, размещенной на сайте. Он выпячивал своё «я», что, впрочем, делали практически всё. Если смотреть правде в глаза, в их числе и он.

Третий – с бессмысленным ником «123321» – просто и коротко написал, что рассказ – фигня. И это уже было что-то. Еще не повод, чтобы искать его. Но стоит взять его на заметку, и, возможно, в будущем они встретятся. Пересекутся где-нибудь на просторах рунета, и тогда, возможно, им будет о чем поговорить.

Семен улыбнулся. Наконец-то. Четвертый читатель с ником «Черный» написал, что более тупой и бессодержательной прозы он не читал. Семен выделил часть текста «… не знаю, каким местом думает автор, и способен ли он вообще думать, но этот рассказ написан абсолютно бездарным графоманом, место которому не здесь, а в психбольнице для олигофренов…» и, перенеся цитату в форму для ответа, ответил:

«Черный, в психбольнице для имбецилов, достаточно много места для критиканов, тупоголовость которые настолько заметна, что их нельзя показывать людям. Уверен, что твоё место там. А, может, ты пишешь прямо из-за зеленого забора после того, как санитар запихал тебе таблетки в рот?»

Нажав на кнопку «Отправить», он довольно потер руки. Пока всё идет отлично. Лишь бы жертва продолжала вести себя так же агрессивно.

Затем Семен запустил компьютерную программу по определению IP-адреса и, меланхолично улыбаясь, стал ждать. Впереди приятное дело – планирование очередного убийства и написание следующего нетленного творения.

Поиск очередной жертвы и творческий подход к убийству нравилось ему с каждым разом всё больше и больше. Это не просто использование своих знаний и умений, но и ощущение полноценной жизни. Он здесь и сейчас делает то дело, которым владеет в совершенстве, и пусть никто не знает, на что он способен. Пусть читатели думают, что он фантазирует и все его рассказы выдуманы.

Жертва узнает истину, и этого вполне достаточно.

Ответ пришел быстро. И это хорошо, потому что «Черный» находился сейчас в сети, а, значит, он вычислит его достаточно быстро.

«Киллер, ты не просто больной, ты необратимо и полностью отмороженный дебил. Если ты еще не догадываешься об этом, то я тебе сейчас этого говорю. Писать подобные тексты – это твой диагноз, который ты демонстрируешь всему миру. У тебя есть лишь один выход – посмотри на потолок и увидишь там растущую веревочную петлю. Встань на табуретку, сунь в петлю голову и сделай шаг вперед. Только так ты излечишься и обретешь мир».

Семен рассмеялся. Отлично. То, что надо. Этот придурок голыми руками роет себе могилу. Он поднял из трея программу и посмотрел на результат поиска. Становилось интереснее. «Черный» находился недалеко. В том же городе, где жил Семен. Это значительно облегчало поиск и планирование.

Подумав пару минут, он вернулся на форум и написал:

«Замечательно предложение, но я уже пробовал. Залез на табурет, засунул голову в петлю, терпеливо висел в петле целый час и понял, что не помогает. Совершенно никак. Но – было время поразмышлять. Вот я и подумал, что стоит попробовать повесить тебя, Черный. Может, когда я увижу твой вывалившийся изо рта язык и выпученные глаза, мне станет легче. Вряд ли полностью излечусь, но облегчение наступит точно. А ведь ты хочешь мне помочь? Ты ведь хочешь стать доктором моего тела? И тебе понравиться, когда я увековечу твое имя в моем следующем рассказе».

Семен снова вернул на экран поисковую программу и увидел, что теперь у него есть провайдер, которого он уже давно хакнул. Осталось всего ничего – по IP-адресу вычислить место, откуда выходит в сеть его будущая жертва. Найти дом и квартиру. Вычислить окружение и возможные риски. Просчитать пути отступления и продумать план.

В ближайшие дни он встретиться с жертвой с идиотским ником «Черный».

Очень скоро он напишет новое убийство.

Семен улыбался. Он был очень доволен. Этот виртуальный мир создан для него. Невидимая жертва из кожи вон лезет, чтобы он заметил его. А потом перед смертью будет удивляться, как он обнаружил его.

Тупорылые жертвы сами просят убить их. Минимум умственных затрат, и максимум удовольствия.

Ощущение полноценной жизни.

Ради этого стоит рисковать.

Ради этого стоит жить.

11

Майор Вилентьев приехал на работу раньше. Значительно раньше обычного.

Дома он проснулся засветло, и, посмотрев на тело спящей жены, понял, что не хочет дожидаться звонка будильника. Не хочет видеть её заспанное отекшее лицо, лохматую голову и старый халатик, который с трудом сходился на животе. Он не желает слушать её слащавый голосок, когда она будет предлагать ему еще кусок хлеба или добавки яичницы. Поэтому он встал, оделся и ушел, написав записку на кухонном столе, что ему надо срочно на работу. Сидя в автомобиле, он думал о своей жизни, размышлял о возможных путях выхода из создавшейся ситуации, и – ничего не находил. Абсолютно тупиковая ситуация, как на работе, так и дома.

Дорога по пустынным улицам заняла в два раза меньше времени. Можно сказать, что он её не заметил. Дежурный сержант на вахте удивился, увидев его так рано, но ничего не сказал. Поднявшись на свой этаж на лифте, Иван Викторович поздоровался с дежурным следователем, капитаном Сергеевым, и пошел в свой кабинет.

– Иван Викторович, – окликнул его капитан, – не знаю, надо вам это или нет, но я тут позавчера с другом встречался, и он мне про одно убийство рассказал.

Майор Вилентьев резко развернулся и заинтересованно посмотрел на офицера.

– Ну, и что за убийство?

– Мужик сожительницу убил ножом.

– И всё, – разочарованно выдохнул майор.

– Собственно, да. Но там есть пара мелочей. Мужик был в дупель пьяный, но, тем не менее, удар ножом нанес точно в надключичную ямку. И затем он зачем-то выдавил правый глаз. И мужик совершенно не помнит, как всё это сделал.

Иван Викторович, почувствовав, что в сознании всё напряглось, а в области сердца чуть кольнуло, глубоко вдохнул и махнул рукой:

– Стой, капитан. Пошли ко мне в кабинет, расскажешь подробно.

Закрыв за собой дверь, майор показал капитану на стул, а сам сел за свой стол.

– Давай снова.

Капитан терпеливо повторил то, что услышал от своего друга, следователя одного из УВД города.

– Что мужик говорит? Зачем убил? Зачем выдавил глаз?

– Я так понял, что мужик ничего не помнит. Пьяный был, как и его сожительница. Кстати, там еще ребенок был. Девочка, дочь жертвы. Мать её посадила в кладовку, чтобы не мешала пить и трахаться.

Майор Вилентьев широко открытыми глазами смотрел в пространство перед собой. Он словно забыл, что рядом кто-то есть. И когда капитан что-то сказал, то он не сразу среагировал:

– Что?

– Я говорю, что вину этого мужика даже доказывать не надо. Орудие убийства в руке, ничего не помнит, соседи говорят, что они часто ссорились, особенно, когда напьются.

– Напиши-ка, капитан, мне данные этого следователя – как зовут и в каком УВД это дело, – майор подтолкнул к нему лист бумаги и ручку.

Капитан, пожав плечами, выполнил просьбу.

Посмотрев на часы, Вилентьев взял бумагу и сказал:

– Спасибо.

Иван Викторович вышел из управления и снова сел в автомобиль. Он не сразу потянул руку к ключу зажигания. Можно было остаться в кабинете и обдумать новую информацию, но так хотелось сразу действовать. Он снова прокрутил в голове – точный удар ножом в надключичную ямку и выдавленный правый глаз.

Пьяный мужик вряд ли смог это сделать.

Или смог бы? Некоторые люди даже в пьяном состоянии способны сделать то, что отточено до автоматизма.

Не торопится ли он с выводами?

Не хочет ли он выдать желаемое за действительное?

И ребенок в кладовке. Могла ли она что-то слышать? Кстати, сколько лет ребенку и не спала ли она, когда произошло убийство?

На все эти вопросы майор Вилентьев захотел незамедлительно получить ответы, поэтому он завел мотор и поехал в районное УВД на краю города.

И снова он практически не заметил, как проехал вдвое большее расстояние, чем от дома до работы. Припарковавшись перед зданием районного УВД, он достал из кармана лист бумаги, прочитал имя – старший лейтенант Алеуткин – и вышел из машины.

Следователя он нашел быстро. Подойдя к нужному кабинету, Иван Викторович мысленно перекрестился, хотя обычно поминал Бога только в пьяном состоянии, и, постучав для приличия, толкнул дверь.

Алеуткин пил кофе. В кабинете царил аромат Nescafe Gold. Представившись, Вилентьев без приглашения сел на стул.

– Кофе будете, товарищ майор, – радушно предложил старлей. На его лице сияла жизнерадостная улыбка.

– Нет. Я по делу. Мне надо всё, что ты накопал по тому делу, о котором ты рассказал Сергееву.

Заметив легкое недоумение на лице Алеуткина, майор нетерпеливо закончил:

– Ну, там где пьяный мужик убил женщину и выдавил правый глаз.

– А, это, – снова просиял старший лейтенант, – да легко, товарищ майор.

Он поставил чашку с кофе на стол и повернулся к сейфу. Вилентьев нетерпеливо потирал руки. Он быстро посмотрел по сторонам – типичный кабинет следователя, живущего на «земле». Грязное зарешеченное окно, подоконник, заваленный стопками папок и бумаг, огромный компьютерный монитор, занимающий полстола, портрет президента на стене и потертый диван у дальней стены. Когда-то и он работал в таких условиях.

Дверца сейфа скрипнула.

– Ну, вот она, родная.

Иван Викторович взял протянутую ему папку и открыл её.

– А зачем вам это дело, товарищ майор? – спросил старший лейтенант. – Мужик убил свою сожительницу. Правда, он ничего не помнит, но это не причина снимать с него обвинения. Тут, вроде, всё ясно.

– Вот именно, что вроде, – задумчиво пробормотал Вилентьев. Он быстро пробежал глазами по тексту заключения патологоанатома, и, вычленив главное, твердым голосом закончил:

– Я забираю это дело у тебя, старлей.

12

Семен Александров пришел с утра. Сев на стул, он говорит:

– Всё, доктор, благодаря вам, я выздоровел. Спасибо огромное. У меня уже два дня не болит голова, и нет температуры.

– Что, прямо совсем здоров?

– Да.

– Ну, что же, давай посмотрим.

Я даю парню градусник, смотрю в рот и считаю пульс. Шестьдесят ударов в минуту, слизистая оболочка горла розовая и чистая, температура тела тридцать шесть и шесть.

Как и неделю назад, Семен Александров здоров. И он сделал то, что собирался совершить. Я заинтересованно смотрю ему в глаза и говорю:

– Молодец! И ведь всё получилось.

– Да, благодаря вам, – улыбается парень.

Я закрываю справку, которая позволила ему на законных основаниях прогулять неделю в университете. И, протянув её Семену, говорю:

– Печать поставьте в регистратуре. И больше не болейте.

Кивнув, он еще раз говорит спасибо и уходит.

Парень терпелив и последователен в достижении своей цели. Он не боится действовать, и ему нравиться быть самим собой. Я знаю, что мы еще с ним встретимся, но, скорее всего, это случится не в этом кабинете.

– Михаил Борисович, можно приглашать следующего?

Я смотрю на Марину. Она изменилась за прошедшие полгода. Теперь девушка не смотрит на меня коровьими глазами. Нет, глаза у неё по-прежнему большие и тиреотоксикоз никуда не делся, но сейчас в них нет влюбленности. И это хорошо. Пусть она на кого-нибудь другого смотрит влюбленным взглядом.

– Да, Марина, давайте работать.

Я даже стал находить некоторое удовольствие от работы в поликлинике. Амбулаторный прием хорош тем, что пациенты постоянно меняются. В стационаре я ежедневно в течение длительного времени видел одни и те же лица. В поликлинике, в принципе, то же самое, ходят одни и те же больные, но я их вижу далеко не каждый день.

За следующее три часа я посмотрел десятерых пациентов, из которых во мне нуждались только семеро. Остальным нужен священник и патологоанатом. Впрочем, двоим из них вполне достаточно последнего специалиста. Священник будет для них ненужной роскошью.

Я автоматически смотрю на пациентов и пишу в амбулаторных картах, говорю минимум объясняющих слов и полезных рекомендаций. Я равнодушно созерцаю проходящие мимо меня тени, пытающиеся найти утерянное здоровье. До определенного момента они идут по жизни, думая, что имеют всё и навсегда. А когда замечают, что уже не могут кушать «в три горла», что не могут пить водку «ведрами», что не способны подняться на пятый этаж без изнуряющей одышки и боли в ногах, что тело начинает разваливаться, то бегут к доктору с молитвой. Обычно бывает поздно, но для теней, неустанно ползущих вперед, падение в пропасть кажется нереальной ситуацией. Они заглядывают в глаза и наивно надеются на то, что врач пропишет таблетки и всё снова встанет на свои места. Они уверены, что можно угробить своё здоровье, а современная медицина в лице доктора вернет всё обратно, и они снова смогут жить так, как им нравится. Они готовы отдать все деньги, которые у них есть, обещая «златые горы», словно забыв о том, что здоровье – единственный продукт, который никто никогда не сможет купить за деньги. Ни в одной частной клинике страны и мира, ни один врач никогда и ни за какие деньги не сможет гарантировать выздоровления.

Под конец рабочего дня в кабинет заглядывает девушка.

– Можно? – робко спрашивает она.

– Вы по записи? – недовольным голосом задает вопрос Марина. Она хочет уйти домой раньше. У неё сегодня свидание.

– Да. Я записывалась на последнее время.

– Заходите, – говорю я, подняв голову и посмотрев на пациентку.

Девушка, мягко говоря, толстая. Если бы она была повыше ростом, то выглядела бы лучше. Если бы она смогла похудеть, то её можно было бы назвать симпатичной. Если бы не затравленный взгляд и обреченное выражение лица, то я бы даже не заинтересовался ею.

Ганиева Динара, восемнадцать лет, нигде не учится и не работает, живет с родителями.

– Что беспокоит? – спрашиваю я, когда девушка садится напротив меня.

– Шум в ушах. Почти постоянный.

Вздохнув, Динара показывает на свои уши, и продолжает:

– Этот шум появился лет пять назад, но сначала он был слабый и почти не мешал мне. В детской поликлинике меня смотрели доктора и говорили, что это скоро пройдет. Потом стало сильнее шуметь. Мне делали рентгеновские снимки, но они ничего не показали. А потом мне исполнилось восемнадцать лет и всё. Больше я в больницы не ходила.

– На что походит этот шум – свист, звон, шипение, щелчки, гудение? – уточняю я.

Девушка задумчиво смотрит в потолок и говорит:

– Сначала это был просто шум, как будто где-то далеко-далеко летит самолет. Потом года через два присоединился звон и посвистывание. А сейчас, кроме этого, бывают еще щелчки.

– Головокружение и обмороки бывают?

– Да, а откуда вы знаете? Я никому об этом не говорила, – Динара искреннее недоумевает.

– Марина, измерьте девушке давление и можете идти, – говорю я, обращаясь к медсестре. Я вижу, что она уже в нетерпении поглядывает на часы, и разрешаю ей уйти раньше.

– Сто на шестьдесят, – говорит Марина и, быстро собравшись, исчезает из кабинета.

В наступившей тишине я смотрю на толстую девушку по имени Динара и понимаю, что я хочу ей помочь. Причина болезни проста и я могу сделать то, что не в состоянии были сделать врачи детской поликлиники.

– Ну, что, Динара, будем лечиться.

– Вы думаете, что получится? Пока никто не мог мне помочь.

– Я знаю, что получится.

13

Динаре Ганиевой просто не повезло в жизни. Отец девушки, офицер-ракетчик, дослужившись до пенсионного возраста в звании подполковника, ушел в отставку. Мать девушки, Алина, жена офицера, будучи типичной домохозяйкой, мечтала о том, что однажды станет генеральской женой. Но не вышло. Когда Динаре исполнилось четырнадцать, семья отставного военного поселилась в городе, где подполковник Ганиев родился и где у него осталась по наследству двухкомнатная квартира.

Когда мужа практически постоянно не было дома, Алина спокойно занималась своими делами, готовила пищу, растила девочку, встречала мужа вечером и провожала утром. И это было замечательное время.

Этот ритм жизни внезапно изменился, и, оказалось, что муж стал раздражать Алину.

Когда Альберт Ганиев практически каждый день уходил на службу, то он даже не задумывался о том, что у него в тылу. И, оказавшись один на один с женой, он вдруг осознал, что эта женщина ему совершенно чужая. Он её не понимал.

Они стали ругаться почти постоянно. Встав утром, бывший подполковник не находил на кухне завтрак и кричал на жену, которая в ответ в полный голос орала, что не собирается готовить завтрак какому-то подполковнику.

Найдя грязные носки, брошенные в ванной комнате, Алина швыряла их в лицо мужу и кричала, что эти вонючие тряпки он будет стирать сам, потому что она не прачка и не нанималась за копейки его убогой пенсии корячится в ванной.

Они шумно ссорились из-за того, что смотреть по телевизору – Альберт хотел посмотреть футбол или очередную серию «Солдат», а Алина – «Кривое Зеркало» или очередную серию «Глухаря». Алина хватала пульт дистанционного управления и кричала, что не собирается смотреть на этого тупого ублюдка Шматко, потому что настоящий мужчина – это только Сергей Глухарев. На что Альберт отвечал, что не надо даже сравнивать продажного мента Глухарева с прапорщиком Шматко, потому что на таких служаках вся Российская Армия держится.

Динара сидела в своем углу у компьютера и пыталась приготовить перед школой домашнее задание. Иногда у неё получалось, но чаще – нет.

Сначала она стала хуже учиться.

Затем она стала больше кушать.

Потом у неё появился шум в ушах.

Так как хождение по врачам не помогло, а родители не перестали ругаться, она перестала жаловаться матери на то это. Она перестала готовиться к занятиям в школе, просиживая практически всё время за компьютерными играми, в которых была иллюзия нормальной жизни.

С трудом закончив школу, Динара на целый год зависла в подвешенном состоянии, став еще одной причиной для родительских ссор. В голове девушки постоянный шум, крики родителей и однообразная музыка компьютерных игр слились в одну какофонию звуков, которые стали почти привычными. Она прибавила в весе двадцать килограмм, и уже не хотела смотреть на себя в зеркало.

И всё бы ничего, но пару месяцев назад девушка в первый раз упала в обморок. Отец ушел получать пенсию, мать ушла в ванную комнату мыться, и в это момент зазвенел телефон. Резко встав со стула, Динара хотела подойти к нему и взять трубку, но вдруг перед глазами всё поплыло, и она поняла, что ноги её не держат. Очнулась она на полу. Прошло всего лишь пара минут, вода в ванной продолжала шуметь, но телефон больше не звонил. Динара встала с пола и вернулась к компьютеру. В течение дня она ощущала головокружение, но никому ничего не сказала.

У неё еще два раза были обмороки, прежде чем она поняла, что надо идти к доктору.

Я знаю причины болезни девушки.

И я хочу помочь.

Вопрос лишь в том, как это сделать.

Я сижу и рисую семью – бывший подполковник, домохозяйка и толстая девушка.

Я думаю о том, кто и в чем виноват. И как это можно исправить.

И еще вопрос – что после этого изменится?

В детстве девушка по имени Динара мечтала стать певицей. У неё хороший голос, и вполне возможно, у неё бы могло что-то получиться. Потом она хотела стать врачом, но это желание быстро испарилось после посещения стоматолога. В тринадцать лет она решила, что будет бизнесвумен и заработает кучу денег. В пятнадцать – она хотела стать палачом и, нажав на рубильник, смотреть, как умирают на электрическом стуле люди. И чаще всего она убивала своих родителей. В шестнадцать – она уже ни о чем не мечтала. В семнадцать лет она захотела умереть и даже думала о том, как это сделать, но дальше мыслей не пошла. После – она просто тупо шла по жизни, ничего не замечая вокруг.

После третьего обморока Динара впервые задумалась о том, что хочет жить. И впервые ей в голову пришла мысль, что она хочет родить ребенка и воспитать его так, чтобы он вырос в тишине и спокойствии. И чтобы родители любили его.

Собственно, поэтому девушка пошла в поликлинику.

Она захотела стать обычным человеком. Простой тенью, бредущей в общем стаде.

Стоит ли помогать ей?

Нарисовав лицо Динары, я не вижу в глазах того, чтобы я хотел увидеть.

А, значит, пока еще рано.

Отложив рисунок в сторону, я вдруг понимаю, что не один в комнате.

Я улыбаюсь.

Богиня вернулась.

Я вижу её силуэт в дальней части комнаты. Она не смотрит в мою сторону. Она словно не замечает меня. Она как бы случайно здесь оказалась.

Но я рад даже этому.

Вернувшись на утоптанную тропу, я иду по своему пути и пока не вижу свет далеких фонарей. Но это вопрос времени.

Я терпелив и спокоен.

В ночи я шепчу слова, которые обращены к Богине:

Любовь – это память, которая всегда с тобой. Ты идешь по жизни, не замечая смены дня и ночи, пытаешься хорошо делать свое дело или не делаешь ничего, молчишь, когда надо говорить, и поешь песню, которая никому не нужна.

Ты хочешь быть самим собой, но постоянно приходится опасаться порицания общества.

Ты ломаешь преграды, воздвигнутые только что на твоем пути.

Ты перешагиваешь через трупы, и протягиваешь руку помощи человеку, падающему в пропасть.

Ты живешь так, как можешь и – ты всегда погружен в свою память, словно находишься в другом мире.

И в этом мире ты счастлив.

14

Вилентьев был приятно возбужден. Уверенность в том, что убийство совершил Парашистай, не покидало его. Убил и подставил мужика, вся вина которого в неумеренном употреблении алкоголя. Раньше Парашистай так не делал, но – всё течет, всё меняется. Затаившийся маньяк снова вышел на охоту, но при этом он хочет остаться в тени.

Но не на того напал. Майор хрустнул суставами рук и придвинул к себе папку. Он уже просмотрел все документы, отметил для себя проблемные места, решил, что он сделает в первую очередь, а что во вторую, но просто сидеть и ждать он не мог. Скоро должны были привезти основного подозреваемого, сожителя жертвы, и, только поговорив с ним, он сможет двигаться дальше.

Иван Викторович открыл папку и снова стал раскладывать информацию в сознании по полочкам.

Первое, и самое важное, – выдавленный правый глаз. Зачем бы мужику это делать, даже если он находится в невменяемом состоянии? И почему не выдавлен левый глаз? Вопросы, на которые он скоро получит ответы.

Второе – точный удар ножом. Трудно поверить в то, что пьяный мужик смог бы это сделать. Надо не только нанести удар, но и знать, куда вонзить нож.

Раздался телефонный звонок. Подняв трубку, Вилентьев послушал, что ему сказали, и произнес довольным голосом:

– Да. Давайте его прямо ко мне.

Ощущение полноценной жизни стремительно возвращалось к майору. Весело глядя в окно, он с удовольствием подумал о том, что чутье в очередной раз не подвело его. Мог бы не обратить внимания на рассказ капитана Сергеева, полениться съездить в районное УВД, и, как результат, никто бы не заметил этих мелочей.

И Парашистай снова ушел бы от правосудия.

– Можно, товарищ майор?

– Заводи.

Сержант завел в кабинет подозреваемого. Вилентьев увидел перед собой маленького роста невзрачного мужичка с пропитым опухшим лицом и пустыми глазами. Узкие плечи и оттопыренные уши на голове с редкими волосенками завершали карикатурную картину на настоящего самца.

– Садись, – показал рукой на стул майор.

Мужик сел, сложил руки в наручниках себе на колени и исподлобья посмотрел на нового для него человека.

– Зовут как?

Вилентьев знал имя и фамилию мужика, но надо было с чего-то начинать.

– Василий, – ответил мужик тихим голосом.

– Рассказывай, Василий, как сожительницу свою убивал.

– Не помню.

– Что не помнишь? Как ножом зарезал и затем глаз выдавил?

– Зачем глаз-то? – недоуменно спросил Василий.

Вилентьев чуть не рассмеялся. Похоже, мужик даже не догадывался, что он убил сожительницу в извращенной форме. Капитан Алеуткин не рассказал ему, каким образом совершено убийство.

– Ладно, расскажи мне, Василий, всё, что помнишь в тот день. Что пили, чем закусывали, о чем говорили.

Майор слушал сбивчивую речь мужика и думал, что этот алкоголик не мог совершить это убийство. Слишком уж сложно для него, особенно, в алкогольном опьянении. Придя к этому выводу, он, прервав монолог мужика на полуслове, махнул рукой сержанту – уводи.

– Начальник, погоди, – пробормотал мужик, – я что, действительно, глаз выдавил у неё?

– Да.

– Левый?

– Нет. Правый.

– Зачем? Я же её слепой сделал, – мужик говорил так, словно его сожительница была жива, – у неё левый глаз не видел с детства. Она только правым глазом видела. Как-то не по-людски это, не мог я так сделать.

Иван Викторович даже замер, не веря своим ушам. Он несколько раз вдохнул и выдохнул, и затем переспросил мужика о возможной слепоте жертвы на один глаз, и снова получив утвердительный ответ, пробормотал:

– Отлично.

Похоже, всё становилось на свои места.

– Сержант, давай, уводи.

Майор возбужденно вскочил и, практически сразу забыв о мужике, подошел к окну. Если Парашистай считает, что кА жертв хранится в виде информации в глазном яблоке, то вполне логично, что он оставил слепой глаз. Мертвый глаз у живого человека не может иметь кА.

Об этом надо поговорить с Марией Давидовной.

Кстати, она, как психолог, будет нужна при разговоре с девочкой, дочерью жертвы.

15

Семен нашел дом и квартиру, из которой «Черный» выходил в сеть. Это оказалось так легко сделать, что он даже испытал некоторое разочарование. В прошлый раз у него ушло шесть дней, чтобы добраться до жертвы. А сейчас всего один день и вот она, – пятиэтажка в центре города. Он смотрел на экран монитора, где на спутниковой карте изображено здание. Он подумал, что завтра обязательно надо съездить туда и посмотреть на будущее место убийства.

Вернувшись на форум, Семен увидел по ярлыку справа, что «Черный» снова здесь.

В его ушах из плеера звучит:

Отбивая ритм ногой, он зарегистрировался на форуме новым пользователем и вошел под ником «Тутанхамон». И затем сразу написал пост в топике о своем рассказе:

«Тупорылый Киллер, твоя проза не просто бездарна, но еще и абсолютно бессмысленна. Зачем это написано? Любое литературное произведение чему-то должно научить, что-то дать читателю, открыть другой мир. Что ты хотел этим сказать? Просто тупо хотел поторчать? Или ты дрочишь, когда чувствуешь себя Писателем?»

«Черный» среагировал достаточно быстро. Его пост появился через пять минут. Собственно этого он и ожидал. Если бы он промолчал, то было бы очень грустно. И не интересно.

«Тутанхамон, всё просто. Киллер – шизофреник. В нормальном обществе для него нет места, там бы его быстро вычислили и поставили диагноз. А в Интернете можно всё, вот он этим и пользуется. То есть, он обычный шизоид, которого пока не посадили в психушку».

Семен улыбнулся. Замечательно. Жертва сама лезет в петлю. «Черный» уверен в своей безнаказанности, он верит в то, что в Интернете можно спрятаться за ником и говорить всё, что заблагорассудится. Очень скоро он его разочарует.

Семен слушает песню:

Пальцы на клавиатуре отбивают ритм, создавая следующий пост:

«Изолировать таких надо. Куда смотрит модератор? Куда смотрят правоохранительные органы? Из-за таких ублюдков Интернет становится выгребной ямой и клоакой. Обидно до слез».

Семен довольно улыбался. Выглянув в окно, он посмотрел сверху на улицу. Уже практически лето. Он любил это время года. Кроме того, что теперь всегда тепло, еще и преобладающий цвет вокруг – зеленый. Он его настраивал на благодушный лад. Настроение взлетело, и мечта вознесла его к горизонту, где закатное солнце меланхолично опускалось за дальние деревья.

В сознании возникли образы. И Семен понял, о чем будет его следующий рассказ. «Черный» будет всего лишь одним из героев. Без вопросов, он его убьет, но надо идти дальше и брать шире. Хватит уже творить в узком диапазоне коротких новелл. В это раз он напишет большой рассказ. Может, даже это будет повесть. Хотя, нет. Повесть – это слишком много для этого ублюдка. Вполне хватит рассказа.

Семен был счастлив.

Творить – это так замечательно.

Эйфория от того, что в сознании стало создаваться пока еще нечеткое, но вполне осязаемое сооружение.

И пусть это пока воздушный замок.

Скоро он воплотит его в словах-кирпичиках, из которых станет расти вверх здание.

Семен вернулся глазами к монитору и увидел, что появился новый пост:

«Тутанхамон, ты прав, таких надо лишать доступа к Интернету. Я написал в личку модератору, чтобы он обратил внимание на эту ветку форума. Кстати, я думаю, что можно как-то вычислить IP – адрес этого дебила, и, соответственно, его местонахождение. Пусть знает, что Интернет – это не место для безнаказанных мерзостей».

Семен жизнерадостно рассмеялся. Отлично. «Черный» определенно ему нравился. Убивать его он будет с удовольствием. Встав со стула, он понял, что не будет ждать до завтра. Он пойдет сейчас.

Отправив компьютер в спящий режим, он быстро оделся и вышел из квартиры.

Уже через два часа он получил практически всё, что хотел. Немного терпения, ненавязчивая ложь, скромная улыбка и вежливые слова, умение расположить к себе людей, – вот и всё, что нужно. Практически всё, что нужно, можно выяснить, поговорив с пожилыми женщинами, сидящими на лавке перед подъездом соседнего дома. Полученная информация удивила его, и он решил перепроверить её.

Семен поднялся на пятый этаж и, сидя на верхней площадке, дождался, когда откроется дверь квартиры на четвертом этаже. Девушка пошла в магазин, а бабушка, провожавшая её, говорила ей, что надо купить.

Через полчаса, сидя на лавке во дворе, он задумчиво созерцал изображение на экране своего смартфона. Об этом он как-то даже не подумал. «Черный» оказался девушкой. Да, это он еще раз перепроверит, но пока в той квартире, где стоит компьютер с нужным ему IP-адресом, живет эта девчонка. И еще старуха, наверное, бабушка.

Семен сфотографировал девушку, когда она шла к магазину. Худенькая и невысокая. Симпатичная мордашка. Черные джинсы и простая футболка. Семен непроизвольно улыбнулся. Не то, чтобы он трепетно относился к слабому полу, но для него это было как-то странно – он никак не ожидал, что эта девица будет прятаться за ником «Черный». Хотя, ник вполне бесполый. Да и не меняет это ничего.

Так, а теперь проанализируем то, что он узнал сегодня.

Мила Говорко. Двадцать лет. Студентка института культуры. Немного, но вполне достаточно, чтобы начать действовать.

Семен убрал смартфон и снова задумчиво почесал голову.

Конечно, никаких сомнений в том, что он убьет её. Жалость и сострадание никоим образом не повлияют на его решение. Жертва сама выбрала свой путь. Прежде чем высказать своё мнение о творчестве Великого Писателя, надо думать. Очень хорошо думать. Потому что высказанное в Сети слово всегда найдет своего Читателя, и об этом она должна была подумать.

Сказав громко и на весь мир букву «А», надо быть готовым насмерть подавиться буквой «Б».

Семен встал и пошел домой.

В этот раз он сначала напишет, а потом совершит убийство.

16

Мария Давидовна чувствовала, что приближаются перемены. Чувствовала какой-то дальней частью мозга. Понимала иррациональность этих интуитивных мыслей, но так хотелось, чтобы хоть что-то изменилось в жизни.

Вместе с весенним обновлением природы должны произойти изменения в её жизни.

Она так думала.

И ждала.

Продолжала работать, выполняя свои обязанности автоматически. Практически не обращая внимания на рядовых пациентов. На необычных больных она реагировала, но только в том случае, если это каким-то образом могло повлиять на её жизнь. Или на будущие изменения глобального характера.

Последний из таких пациентов, Лев Петрович, начал лечение, и уже через несколько дней стал спокойно спать. Никаких сновидений, никаких бредовых мыслей, – мужчина продолжал работать в аппарате губернатора, словно ничего не произошло. Он больше не вспоминал о грозящей катастрофе для страны. Мария Давидовна ни о чем его не спрашивала, хотя по-прежнему вечерами думала о пророчествах Парашистая. И каждый день с опаской включала телевизор и смотрела новости по центральным каналам.

На столе зазвонил рабочий телефон. Мария Давидовна неторопливо сняла трубку и к своему искреннему удивлению услышала голос Вилентьева.

– А почему на рабочий телефон? – спросила она, ответив на приветствие.

– На мобильном телефоне денег не оказалось, – ответил Иван Викторович, – забегался, забыл положить, вот поэтому звоню на рабочий.

Он помолчал и продолжил:

– Мария Давидовна, а почему бы нам с вами не пообедать вместе?

Он сказал это так, что доктор Гринберг сразу поняла – майору что-то надо от неё. И при этом она почувствовала, что эта встреча каким-то образом связана с Ахтиным.

– Я подъеду? – настойчиво уточнил майор, истолковав её молчание, как согласие.

– Что ж, давайте, пообедаем, – как бы нехотя согласилась Мария Давидовна.

– Какую кухню предпочитаете?

– Я бы не отказалась от украинского борща.

– Хорошо. Значит, в «Хуторок». Я заеду через десять минут.

Мария Давидовна положила трубку на место. В ушах всё еще звучал довольный и жизнерадостный голос майора. Судя по всему, интуиция её не подвела. Задумчиво глядя на ровную поверхность рабочего стола, на котором ровными стопками лежали документы и книги, она не видела их.

Что-то произошло, и совсем скоро она об этом узнает.

Быстро переодевшись, Мария Давидовна вышла из кабинета. Закинув сумку на плечо, она вышла из больничного корпуса и пошла к парковке. Ждать практически не пришлось. Вилентьев появился минута в минуту. Распахнув дверцу, он широким радушным жестом предложил ей место спереди. На его лице сияла улыбка, а в глазах легко можно было заметить радостное нетерпение.

Мария Давидовна ничего не сказала, словно её не интересовала причина повышенного настроения майора.

– Как живете, Мария Давидовна? Как на работе, как дома?

Они медленно ехали по запруженной машинами центральной улице.

– Нормально, – односложно ответила она с равнодушным выражением лица.

Вилентьев кивнул, словно его удовлетворил такой ответ. Свернув к парковке перед кафе, он затормозил и сказал:

– Пойдемте, во время еды поговорим. Кстати, я угощаю!

Мария Давидовна с непроницаемым лицом спокойно отстегнула ремень безопасности и вылезла из автомобиля. В сознании вдруг возникла мысль, что Вилентьев может так радоваться, если он смог поймать Парашистая. Последняя фраза майора убедила её, что произошедшие события однозначно касаются доктора Ахтина, но она надеялась, что он хотя бы жив.

Расположившись за столом и заказав пищу, – борщ и чай для неё, салат, борщ и чай для него, – они помолчали пару минут, и только потом майор Вилентьев не выдержал:

– Парашистай снова убил.

Мария Давидовна, как ни в чем не бывало, кивнула. И внезапно поняла, что майор радуется самому факту возвращения маньяка-убийцы. Не важно, что человека убили, для него человеческая трагедия вторична, – главное, вернулся тот, кого он так сильно хочет поймать.

– Вы уверены? – спросила она, намазывая смальце на маленький кусочек хлеба.

– Да, на девяносто девять процентов.

– То есть, совершено убийство с неким ритуалом, похожим на тот, что использовал Парашистай?

Майор Вилентьев проследил взглядом за маленьким бутербродом, который исчез во рту женщины, сглотнул слюну и тоже стал мазать смальце на хлеб. Он никак не среагировал на ехидство в голосе Марии Давидовны.

– Да, несколько дней назад была убита женщина. Точный удар ножом в надключичную ямку и выдавленный правый глаз. Левый глаз не тронут, и причина проста – этим глазом жертва не видела с детства. Никаких следов, никаких отпечатков пальцев. Нож, которым совершено убийство, вложен в руку сожителя, который в это время, находясь в пьяном состоянии, спал беспробудным сном. Соответственно, когда его разбудили, он ничего не смог вспомнить.

Принесли еду и Вилентьев замолчал. Работая вилкой, он изредка бросал взгляды на сидящую напротив женщину и жевал салат.

Мария Давидовна медленно ела борщ, не замечая его вкуса.

Хотя не было стопроцентной уверенности в том, что это убийство совершил Парашистай, она практически сразу приняла эту информацию за истину. Она рассуждала так же, как Вилентьев. Собственно, она тоже хотела, чтобы Парашистай вернулся.

Чтобы в её существование вернулся смысл, а жизнь перестала быть застывшим болотом.

17

Я задумчиво смотрю на Динару Ганиеву. Она пришла с результатами обследования. Пока никаких изменений, – девушка хочет быть, как всё, но при этом не желает что-либо менять. Она сделала первый шаг, решив избавиться от проблемы и придя в поликлинику, но дальнейших движений пока не предвидится.

Конец ознакомительного фрагмента.