Доказательство одиночества. Моим стихам (Андрей Драгунов, 2015)

Что ж, без хозяина ты отправляешься в путь.

Больше мне нечего дать, да и надо ли больше…

Будет водица холодной слезой по чуть-чуть

путь окроплять, отсылая всё дальше и дальше,

как бы стараясь помочь, но опять не туда.

Новые руки, которые примут – едва ли

будут с почтением перебирать. Без труда

пальцами мокрыми трогая список печали…

Но отправляйся – я буду писать тебе, в след

твой попадая, как некогда, чтобы не сгинуть,

шёл за товарищем, не получая в ответ

малую долю тоски, что корячилась в спину.

Я же старался, всегда доверяясь тебе,

как одному из немногих, кому можно верить,

если не боль и тоску о несчастной судьбе,

то одиночество в сумме с печалью доверить,

чтобы однажды, когда ты отправишься в путь,

яркая краска не смыла, рука не затёрла

то, что сославший тебя не сумел зачеркнуть,

чтобы тебя за меня не схватили за горло…

Чтобы когда-нибудь в месте, не знавшем меня,

ты очутился и чьи-нибудь добрые руки

вдруг согласились, меня за ошибки виня,

всё сохранить – просто так, даже, может, от скуки…

Чтобы тогда, среди прочих забот о судьбе,

как – не о жизни, осталась какая-то малость,

переносимая только во мне в тебе,

как драгоценность, что будто в наследство досталась

от соглядатая, что не спешит указать

правильный путь и флажками разметить дорогу

для возвращения, чтобы в итоге сказать:

«Все хорошо. Ты свободен теперь, слава Богу!..»

Но одиночество учит порядку вещей

тех, что твои, а не чьи-то… Бумажная память —

всё же надёжней воды, что почти без затей

перемывает по берегу мелкие камни.

Только теперь, когда ты совершенно один —

Время – не я – твой попутчик в означенной жизни.

Как там у классика-женщины? – «холод рябин»

освобождает не то что от жизни – от мысли. —

Так и выходит – тебе одному, без меня,

даже без друга, что был до последнего верен —

к новым пределам, где, может, круглее земля

и обозримее для понимания Время,

что будто спит здесь, где я коротаю свой срок,

где тополя и немного корявые вязы

вид украшают присутствием и между строк,

как запятые, торчат, хоть ничем не обязан

им переписчик своей непутёвой судьбы,

но и игра в поддавки – не годится для жизни,

пусть и вдали от Империи, но у воды,

перебирая в руках – не монеты, но числа,

что предсказатель сложил, как порядковый сон

между вчера и каким-то невидимым завтра,

где обитает, как в детстве, раскрашенный слон,

и молоко с неизменной овсянкой на завтрак,

чтобы я вырос здоровым… Теперь ни к чему

всё вспоминать – у тебя есть другие заботы,

вдаль отправляясь, но тень догоняет суму,

где ты до времени, как ни сказать – до работы,

что без хозяина будешь вершить ты один.

Если сподобит Господь – доживёшь до обложки

в мелкий рисунок какой-нибудь… Я до седин

к этому времени, видимо, если немножко

нам повезёт, и тогда различимей черты

станут во Времени или, хотя бы, в пейзаже,

чтобы туда, где теперь согреваешься ты,

звук доходил и какой-нибудь сторож на страже

не донимал. Чтобы дольше, чем чай на столе,

тёплые руки хранили следы пребыванья

в этом пространстве, как листья – ещё в октябре

помнят о жизни и не унимают роптанья.

Помни, тебе одному завершать этот круг

из нерасписанных букв и потерянных чисел,

как среди сосен в лесу, если встретится вдруг.

Только под ноги смотри, а не балуйся высью —

там и без нас достаёт – невозможный предел —

в распоряженьи: бумага, судьба и чернила.

И ничего из того, что когда-то хотел:

булка, зефир, колбаса и бутылка кефира,

чтобы не сдохнуть от голода и от тоски.

Время, конечно же, лечит, но слишком накладно.

Да и карманы пусты. И пути коротки,

чтобы всё вышло, как надо – красиво и складно.

Но не гляди – там до неба нехоженый лес,

и, углубляясь всё дальше в дремучую чащу,

жди не каких-нибудь милых невинных чудес,

а кровожадных злодеев, причём – настоящих! —

что за полушку развяжут немому язык.

Не говори им, откуда ты вышел на волю —

в этом спасение! И откровения миг.

Просто молчи – я с тобою. Поверь мне, с тобою.

Если и выпадет вдруг расплатиться за всё,

сгинув в какой-нибудь яме с остатками пищи,

то соглядатай тебя непременно прочтёт

и обязательно с этих разбойников взыщет.

Ну а пока отправляйся. Количество лиц,

знавших тебя, неизменно стремится на убыль.

Тех, кто читал содержание этих страниц,

Время уже превратило в навоз или уголь,

или во что-то ещё. Но чернее листы —

даже не памятью, чтобы вовеки остаться,

точно на клумбе, где только трава и цветы

могут со временем в летнюю пору сравняться —

лишь продолжением. Чтобы закончит урок,

т. е. мои наставления, как бы на память,

я завязал в уголке у тебя узелок.

Слева, в углу, чтобы можно потрогать руками

при первой встрече. Моё сохраняя тепло

или хотя бы слова, что черны на странице —

путь будет лёгким, куда бы тебя ни несло

по воле волн. И ничего не случится.

Я же, тебя дожидаясь, состарюсь уже.

Может быть, даже и свидеться нам не придётся,

но остаётся надежда – банально – в душе,

что для тебя, между прочим, местечко найдётся,

где совершенно неважно – откуда приплыл

или пешком по степи доплутал до границы,

где коротал свои дни и где ночь сторожи,

чтобы дожить до рассвета, что вновь повторится,

но не в пример написавшему. Короток день.

В путь отправляйся, мой стих. С наступающим утром

всё и начнётся, наверное. Та дребедень,

что так звонка, что становится несколько мутно

даже в прозрачной воде, но вода не предел —

облако выплывет и заберёт восвояси,

слившись с печалью, тоской и судьбой – между дел,

если погода позволит и снег в одночасье

всё не разрушит и не перекроет следы,

чтобы дорогу найти, возвращаясь обратно,

как по зарубкам в лесу. Переживший всё ты —

горечь потерь – согласишься теперь, вероятно,

что одиночество учит, а Время идёт,

даже когда холодеют от страха ладони,

что, заплутав, никогда и никто не найдёт

в тёмном лесу. Никогда – ни вчера, ни сегодня.

Только бумага способна ещё пережить

всю эту боль, сохранить, как волшебное слово,

как на погосте участок тебе застолбить,

перемещая всё дальше – и снова, и снова,

чтобы уже навсегда. Обозримая даль —

где-то за облаком маяться. За облаками

движутся вместе: судьба и тоска, и печаль,

но прикоснуться возможно – лишь только в названьи,

чтобы опять не разрушить и не соскрести

с мёрзлого камня снежинки, как вечную память

о пережитом когда-то. У вечной реки

только и есть, что вода и намытые камни

в мелких проплешинах, но дошлифует рука,

чтобы уже избежать среди букв многоточья,

если, конечно, возможно, но тянет река

вслед за волной, заполняя собой междустрочье

в тексте, что ты сохраняешь, не ведая страх,

но чтоб не случилось – волна приплывает обратно

вместе с камнями, как урна, хранящая прах,

чтобы напомнить – кто есть ты, опять, вероятно…

И среди прочего – ты остаёшься один.

Гладкие камни лежат на столе. Сигарета

долго дымится среди неизвестных картин —

что-то на них из пейзажа, наверное – лето.

Лето, когда ты с оказией двинулся в путь.

Я коротал вечера, ожидая известий

о пребывании. Пробовал даже уснуть,

чтобы короче казалась тоска об отъезде,

но не дождался – корабль заплыл не туда.

«В списках не значится», – так мне на почте сказали.

Может быть, шутка иль чья-нибудь злая игра

или трагедия, что обещали вначале.

Только куда же теперь – за чернильным листом —

вдоль по волнам или в лес, по зарубкам сличая

гиблое место, оставив уже на потом

поиск виновных, что прячутся где-то за краем,

где и, должно быть, твои потерялись следы.

Так, без хозяина, ты обживаешь пространство,

смерив уже по колено воды и беды,

где все слова о любви, как за завтраком «здравствуй» —

т. е. сомнение – будет ли чай на столе

или опять подадут неразбавленный кофе —

слишком горчит, чтоб участвовать в этой игре —

мерзкой на вкус, но горячей и – миленькой в профиль.

Мне же теперь остаётся кромсать календарь

в выборе времени, места и, может быть, даты,

где всё закончится, передвигая словарь

в сторону тех, кто, должно быть, во всём виноваты.

Только к чему? Ты живёшь и, наверно, тебе

так, без хозяина – лучше. Наверное – лучше!

Без размышлений о жизни, там, и о судьбе —

но отзовись как-нибудь, если выпадет случай.

Лучше всего напиши – пара строк на листе

душу согреют. «Вода» размочалит границы

вместе с камнями. Явись, ну, хотя бы, во сне —

Время – потерпит. И ничего не случится.