Глава 2
Как только дождь немного поутих, и грязь на дороге покрылась нетвёрдой коркой, по которой умеючи можно было пройтись, соседка Петровна навестила Машу. Маша уже к тому времени оправилась слегка от простуды, но была очень бледна и сильно кашляла. Петровна ужаснулась, но и почувствовала что-то вроде облегчения. «Будет с чего разговор начать, а то ведь срам какой, не знаешь как и взять грех на душу, жалко девчонку.» -думала она.
– Ты никак хвораешь, дочка?
– Ничего, лучше уже, – с трудом, срываясь на кашель ответила Маша.
– Жар прошёл. Встаю вот потихоньку. Лежать надоело и холодно, я не топила давно.
– Ах, ты, а я и ни сном ни духом. Лило ведь как из ведра из дому не выбериссии
– Да, ничего, я в порядке.
– Вижу, вижу в каком порядке. Я вот счас домой сбегаю, накажу моему Григоричу курицу зарубить. Бульона тебе наварю, он тебя в миг на ноги поставит.
Вечером Петровна снова пришла к Маше с куриным бульоном, как и обещала, а муж её Григорьич, занёс Маше вязанку сухих дров и сам растопил печь.
Петровна меж тем перешла к делу.
– Маш, ты только не взбрыкни на меня, девка, послушай, а там сама решай. Мне только передать тебе велели.
– Что?
Ты, нашего Палыча знаешь поди?
– Так, видела пару раз, а что?
– Ну так, это, он мужик ушлый, при деньгах. Нам-то тоже особо не знаком, с северов откуда-то к нам занесло в том году. Всю жизнь говорит мечтал о рыбалке, тепле южном и арбузах наших. Копил и вот домишко-то и прикупил у нас здесь. Живёт один, тихо, ни с кем не связывается. Но хозяин будь здоров, рыбу-то он, вишь, не в Астрахань на рынок, как наши все делают возит, а на вокзал, к поезду московскому, проводники у него там в доле, ишь…
– Не нравится он мне, – противный какой-то-ответила Маша, не понимая к чему клонит Петровна.
– Тебе не нравится, а ты ему, вишь,
– В общем, Маш, чего кота за хвост тянуть, приглянулась ты ему. К себе зовёт, женится, говорит.
– Что? Кто? Женится на мне? Зачем? Он же старый?
– Ну, какой старый, тот ещё жеребец, молодым фору даст.
– Да и не в нём дело Маш.
– А в ком?
– Да в тебе, мочи нет смотреть, как ты тут загибаешься. Ну, что делать? Судьбинушка такая выпала недобрая, не на кого тебе в жизни опереться. Да и сама ты, вишь, слаба здоровьем, к труду сельскому не приспособлена. Пропадёшь ведь, Маш. А ну его, жить надо, выживать… молодая ещё. Может, и стерпится-слюбится ещё, кто знает.
– Ты тут думай, девка, а я домой, Григорьич поди нервничает уже, он без меня ужинать не привык. Покедова.
И Маша стала думать. В словах Петровны было много правды. Маша знала, что пропадает и не видела выхода. Она, как все дети, верила в хорошее и так боялась плохого, что делала вид и старательно притворялась, что нет его, так, туман, наваждение. Сергей Павлович был ей неприятен. Машу с детства окружали пожилые люди-бабушка и дедушка, соседки, их мужья, учителя в школе. Все они были к ней добры. Маша привыкла думать, что все пожилые люди-добрые и хорошие. И хотя что-то ей подсказывало, что Сергей Павлович-другой, она пыталась себя убедить мысленно, что вот, он один, может, пожалел её, скучно ему, как и ей, одному. О том для чего Сергей Павлович действительно звал её, она старалась не думать. Не может быть, старик ведь.
Когда дрова, что принёс муж Петровны, закончились, и в доме опять стало промозгло, холодно и сыро, а ночью ещё и очень страшно одной в пустом старом доме, когда ветер, завывая словно зверь, рвался через трубу в дом. Маша, сложив в рюкзачок свои вещи, пошла к Сергею Павловичу.
Сергей Павлович пил чай, когда услышал робкий стук в дверь. Не поверил своим ушам. Стук повторился, и он метнулся к двери. На пороге стояла Маша. Ещё сильнее похудевшая с лета, бледная, но такая красивая и такая чужая.
Машу бил озноб не столько от холода, сколько от страха. Сергей Павлович пригласил её к чаю, подвинул ближе к ней вазочку с шоколадными конфетами. Маша согрелась постепенно и немного успокоилась. Она давно не ела шоколада и с удовольствием теперь пробовала конфету за конфетой из вазочки. Как только она согрелась, её стало клонить ко сну. Сергей Павлович заметил это и предложил ей пойти спать в спальную. Сам за ней не пошёл, и Маша этому несказанно обрадовалась. Она переоделась в ночнушку из рюкзачка, откинула покрывало на широкой кровати и легла спать.
Заснула она быстро. Ей снилось, что лежит она в дедушкиной лодке, речная волна бережно покачивает лодку, а сама она вдыхает полной грудью свежесть речного ветерка, летнее солнце, запах травы. Вдруг, откуда-то с берега набежала на лодку тень. На Машу дыхнуло неприятным затхлым запахом тины и водорослей. Или это дышит на неё огромный, страшный зверь? Да, это зверь- поняла Маша. Он навалился на неё всей своей волосатой тушей, распахнул пасть, и оттуда доносится этот противный запах. Маше стало душно, она попыталась скинуть с себя неподъёмную тушу и не смогла. Зверь ещё сильнее навалился на неё и вдруг, Маша проснулась от пронзившей низ живота резкой боли. Она увидела над собой перекошенное безобразной гримасой лицо Сергея Павловича и всё поняла. Остаток ночи она лежала с открытыми глазами, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить храпевшего рядом Сергея Павловича, чтобы не повторился снова только что пережитый ею кошмар.
Надежда на то, что «стерпится-слюбится» прошла у Маши очень быстро. Сергей Павлович с ней снова почувствовал себя молодым и не давал ей прохода. Чтобы она ни делала-мыла ли посуду, вытирала ли пыль, читала ли книжку он, как только ему приспичит, обхватывал её сзади и просто брал, не обращая внимание на то, что она едва терпела его, стиснув зубы.
От постоянной усталости, чувства отвращения, которое она питала к Сергею Павловичу, беды, которая на неё навалилась, Маша как будто отупела. На неё напала такая апатия, такое сонливое безразличие ко всему, что она перестала различать вкус еды. Разлюбила Маша даже шоколад. Детская вера в хорошее пропала у Маши совершенно.
Сергей Павлович тем временем занимался продажей Машиного дома. Когда он принёс ей доверенность на продажу дома, Маша вроде бы пришла в себя на минуту и даже попыталась ему возразить, но он пропустил её возражения мимо ушей, и Маша снова сдалась.
Весной, как только Маше исполнилось восемнадцать, Сергей Павлович отвёз её в райцентр, где под укоризненные взгляды работниц сельсовета, они расписались. Женщины в сельсовете шептались:
– Ишь-ты, какой аккуратист.
– Не придерёшься.
– Вовремя женился, а то мог бы и опять на свои севера загреметь на старости лет за растление малолетки.
Покупатели, вернее, покупательница, на Машин дом нашлась быстро. Сергей Павлович сам привёз дородную, рыжеволосую даму на оценку дома.
Таисия, так звали даму, была вдовой странным образом утонувшего в прошлом году браконьера Васька, который обладал недюжинным здоровьем и плавал, как рыба, впрочем, как и все местные. После его кончины пошли в селе Таисии нехорошие слухи, что де мол она была причиной его скоропалительной гибели на обычной рыбалке в полный штиль. Вернее, её неудачливый, или кто знает, может, и удачливый поклонник, тоже из местных, из браконьеров. От этих-то, не утихавших за её спиной слухов, и искала спасения в маленькой деревеньке на берегу реки, Таисия.
Конец ознакомительного фрагмента.