Дневник maccolit'a. Онлайн-дневники 2001–2012 гг.. 2001 (А. Н. Житинский, 2016)

По наводке Лабаса открыл журнал, провел испытания.

С Богом!

К сожалению, оба ника – macca и massa – оказались занятыми, пришлось воспользоваться берлиозовским Массолитом…

Между прочим, идея онлайнового дневника возникла у меня в 1997 году, когда я строил свою страницу. Там был предусмотрен такой раздел.

Первая запись появилась 13 мая 1997 года, практически ровно 4 года назад, и несколько месяцев я поддерживал этот раздел.

Потом забросил, конечно, но все это еще висит…

«Как стать членом Вашего объединения?

Могу ли я это сделать?».

Дорогой N!

Стать членом нашего объединения очень просто. Нет ничего проще, чем стать членом нашего объединения.

Для этого Вы ничего не должны делать – ни писать, ни читать, ни даже быть подключенным к Интернету. Достаточно считать себя членом нашего объединения. Это первая стадия.

Запомните: нужно себя им считать, без этого трудно.

Если Вы свыклись с мыслью, что Вы – член ЛИТО, Вы можете подключиться к Интернету и зайти в Беседку по адресу http://www.lito.spb.ru/frfree.html, чтобы насладиться литературной беседой.

Если Вы и после этого найдете в себе силы считать себя членом ЛИТО, можно сделать следующий шаг, а именно отправить секретарю Горчеву свои сочинения (если Вы их, конечно, пишете, что совсем не обязательно).

Возможно, Горчев вывесит их, если ему напомнить раз 5–6, но это тоже не строго. Упаси Бог обращаться к т. н. МАССЕ, числящемуся руководителем этого объединения. Мало того что он давно ничего не решает, но такое обращение может подвигнуть его на какие-нибудь дурацкие шаги. Например, он может прочитать первые две страницы Вашего сочинения и расплакаться прилюдно. От чего – Бог его знает.

Однако если Вы – молодая женщина, лучше сразу обратиться именно к МАССЕ, тогда есть шанс, что он Вас примет вне очереди, сразу, поспешно и с восторгом.

Только не посылайте ему романов. Лучше стихи. На ночь.

Но вот Вас наконец вывесили, и Вы сидите в своей гестбуке и ждете критиков. Не исключено, что этот инкубационный период может продлиться три-пять месяцев, но не больше года. Если к Вам зайдут критики, пишущие себя с маленькой буквы, не обращайте на них внимания. Это разведчики. Вас прощупывают. Ждите крупную рыбу.

Крупных рыб здесь две. Одна живет в Москве, другая в Бостоне. Отличаются они тем, что если одной Ваша рукопись понравится, то другая съест Вас с потрохами и даст другой в харю. Если же Ваши творения понравятся другой рыбе, то еще хуже. Первая просто определит Вас в мерзавцы.

Если после всего этого Вы все еще считаете себя членом объединения, значит, Вы прошли проверку на вшивость и можете подавать заявление на включение себя в список участников.

Конечно, Вам скажут, что он давно закрыт, что ЛИТО распущено, расформировано, но Вы не верьте, продолжайте надоедать МАССЕ, а он будет надоедать Горчеву. Если у всех хватит терпения, Вы попадете в список.

Но учтите – это уже навсегда. Обратного хода нет. Подумайте.

Подумайте вдвойне, если Вы армянин, грек, еврей, чухонец или калмык, друг степей. Потом будет поздно.

А вообще милости просим!

Замечательные встречаются авторы. Я от них балдею.

Приходит один, здоровый лось с бородой, развязен. Поэт типа, режиссер, хуе-мое. Хочет издать книжку тиражом 50 экземпляров.

В книжке одна пьеска в стихах, абсолютно бредовая, называется «Философия любви», и штук 8 газетных статей о нем в разные годы. Газеты полуистлевшие.

Плюс несколько фотографий с известными людьми типа Андрона Кончаловского или Собчака.

– Хорошо, – говорю. – Чудесная книга.

– А можно, – говорит, – чтобы книги были в разных обложках?

– Как это? – спрашиваю.

– Ну вот штук 20 в одной обложке, штук 20 в другой, а 10 – в третьей.

– Не принято, – говорю.

– Ну вот у вас же, я видел, – все обложки разные…

– Это разные книги! – ору практически.

– Ну и что? У меня это будет такой прием. Театральный, знаете…

Автобус, О'Санчес, погранцы, мост, Нарва, Диана, Крупский, пиво, вино сухое, сухое, сухое, ночь, книги, вино сухое, ночь, автобус, Таллин, первый эстонец, hostel, книги, дети, пиво, куриные крылышки, ночь, такси, Каллас, Веллер, водка, Дом офицеров, колонны, первый читатель, эстонцы, Stockmann, водка, ночь, Кадриорг, Певческое поле, эстонская девушка с потрясающим бюстом, пиво, бессонная ночь, тяжелые раздумья, автобус, сортир в автобусе, Тарту, библиотека, Лейбов, Крупский, Антик из Риги, виски, вино, виски, водка, сухое, общежитие, такси, утро, пиво, Лейбов, пиво, Ботанический сад, медведь-абстинент, пиво, слоны из цирка, пиво темное, второй читатель, эстонская девушка с потрясающим бюстом (другая), жизнь не удалась, пиво, автобус, Нарва, Диана, Крупский, чеснокодавилка для Горчева, автобус, погранцы, Ивангород, Россия… Пиво.

Практически внезапно нагрянули olchik, serzh и iana. Все оказались родственниками. Пришла Саша, потенциальный юзер, а про внука Митьку не знаю – юзер он или нет.

Он вчера сдал экзамен по философии, что меня поразило. Не то, что сдал, а сам предмет. Ведь философию отменили.

По Каменноостровскому промчался Путин в окружении четверки гончих бронированных автомобилей. Менты стояли через 10 метров. С моего балкона удобно совершать теракты, я все время боюсь, что меня в этом заподозрят, поэтому на балкон не выхожу.

Приходит человек и хочет издать брошюрку на 12 страниц. Там что-то насчет общественного строя. Типа его предложения России и Америке, как из капитализма и социализма сварганить что-нибудь приемлемое.

На вид Мушкину чуть поболее, чем мне, – лет 65–67. Он в изумлении от компьютера. Я говорю ему, что текст нужно набрать. Он интересуется, каким шрифтом, каким кеглем. Он это все знает еще со времен линотипа, хочет контролировать процесс.

Я говорю, что наберем текст, а верстать будем потом, каким он захочет шрифтом. Не понимает.

Ну не понимает он, как можно набрать текст без определенного начертания.

– Символы… – уныло объясняю я, видя всю бесперспективность этого занятия.

Тратим полчаса, остаемся при своих.

Наконец он решается отдать свой труд в наши руки и переходит ко второму вопросу.

Как поместить это в Интернете и сделать достоянием мировой общественности?

Я окончательно скисаю. Никакого времени не хватит.

Как-то изящно комкаю этот вопрос, перевожу стрелки, потом Мушкин еще час бродит по редакции от компьютера к компьютеру, заглядывая в монитор через плечо редактора и поражаясь прогрессу. Где он был раньше?

Уходит.

Потом я думаю: а ведь фамилия отличается от Пушкина одной буквой.

Уверен, что Пушкин все понял бы с полуслова.

А Мушкин никогда не поймет.

Пушкин молоток еще и потому, что сделал смешную, нелепую, в сущности, фамилию благородной, исполненной высокого смысла. Переломил фамилию.

Есть хорошие писательские фамилии, настоящие, от Бога.

Тургенев, Гончаров, Набоков. Тут и писать не надо.

Или Пригов, Горчев, Меклина… Современники типа.

Пелевин. Ну так, на четыре с минусом.

А Пушкин – нет. Не от Бога. Хотя дворянская и т. д.

Наши диалоги с ММ наконец дошли до литературы.

Мы долго держались.

Я предполагал, что наши вкусы различны. Нет, они полярны. Примерно как наше расположение на глобусе.

ММ считает писателя Д. мерилом русской литературы. Я утверждаю, что он пишет расчетливый бред. Расчетливый бред отличается от натурального, как сухое молоко от коровьего. Натуральный бред пишет сейчас в прозе (да и в стихах) Соснора. У него мозги связались вот в такой узелок. Что ж, бывает.

У писателя Д. с мозгами все в порядке. Даже более того. Он просто позволяет тексту писать себя. Типа отключает свои мозги, свое рацио.

Это так же непродуктивно, как полностью управлять текстом, оставив только рациональную составляющую.

У автора и текста должны быть отношения партнерства, каждый должен быть готов к компромиссам. Тексту всегда хочется выкаблучиваться, Автору хочется его приструнить. В этой борьбе все и пишется.

Автору хочется, чтобы его поняли, а Тексту нет. Тексту наплевать. Ему нужно давать свободу, но не полную, иначе он заведет Автора в непонятки. В хороших книгах Автор с Текстом играют обычно вничью.

Завтра ухожу в отпуск.

В воскресенье уезжаем на машине по маршруту Финляндия – Швеция семейством.

Попробую выйти из Швеции в Сеть. Когда-то мне это удавалось с маленького острова в шхерах, где был телефон. Там, кстати, я изваял дизайн «Арт-Тенет-97», опираясь на Тему Лебедева:) и переговариваясь с olchik по аське.

Прекрасных.

Я всю жизнь преклонялся перед людьми, умеющими изобразить в рисунке то, что они нафантазируют.

И совершенно искренне недоумевал, что многие не могут изобразить того же в слове.

Это так просто.

Перед отъездом в отпуск удалось собрать вместе всех детей, что теперь бывает редко.

На этом снимке, сделанном во дворе моего дома можно увидеть:

Настю Житинскую (род. 1992 г.) – ученицу 3-го класса испанской гимназии в Санкт-Петербурге;

Сашу Житинскую (род. 1982 г.) – студентку 1-го курса Санкт-Петербургской консерватории по классу ф-но;

Сергея Житинского aka serzh (род. 1968) – топ-менеджера «России-онлайн» (только что переехал работать в Москву);

Ольгу Петрову aka olchik (род. 1962) – веб-дизайнера, живет и работает в Дармштадте (Германия).

Я в тот день находился в Дубултах, в писательском Доме творчества со своею молодой женой и пишущей машинкой «Эрика».

Утром мы бегали по пляжу – я от инфаркта, она за компанию, днем я пытался сочинять сценарий по мотивам булгаковских «Роковых яиц» (заказ режиссера Снежкина, у меня все дело происходило в современной перестроечной Москве), а вечером где-нибудь оттягивались.

К 19 августа я сочинил 19 страниц сценария и остановился на демонстрации по Садовому кольцу с ОМОНом, дубинками и тогдашними лозунгами. Не помню, зачем там была нужна демонстрация. Для антуража, видимо.

Ну и утром нам объявили по телевизору.

Первое, что я сделал, – пошел в магазин и купил 8 бутылок портвейна «Агдам». Как выяснилось позже, их как раз хватило на путч, потом я поражался своей прозорливости. Но тогда рассудил, что со свободой слова неизвестно, но портвейн отменят точно. Ну, и неприятно было смотреть «Лебединое озеро» всухомятку.

Пили мы с одним московским поэтом, из неизвестных. С бородой, как у Солженицына. Поэт был патриотического направления, только в путч и можно было с ним пить. Над нами летали вертолеты и сбрасывали какие-то листовки. Содержания не помню.

Через три дня изрядно помятые, но уже трезвые, мы встретились в столовой.

– Как вы были правы! – воскликнул он.

– А в чем дело?

– Ну, помните, в первую ночь, уходя из моего номера, вы сказали: «Они не продержатся и трех дней!»

– Но продержались всё же… – возразил я.

Ничего этого я не помнил.

А на следующий день к огромному памятнику Ленина, что стоял неподалеку у шоссе, приехала машина с мужиками. Мужики резво отпилили пустотелую голову вождя и забрались к нему внутрь. Долго что-то выстукивали, высовывались из Ленина, деловито переговаривались. Потом начали его резать дальше кольцами и увозить.

В тот же день я позвонил в Москву своему другу Андрюше Гаврилову, музыкальному издателю, спросить, как дела. И он сказал мне, что умер Майк.

Мы успели как раз на похороны.

А сценарий я так и не закончил. Не написал больше ни строчки. Снежкин много позже все же поставил фильм по «Роковым яйцам», кажется, без всяких новаций.

dimkin опубликовал эссе под тем же названием.

Оно, к несчастью, оказалось пророческим.

Дело в том, что я еще весной начал сочинять Энциклопедию покемонов – сначала для моей младшей дочери, потом уже по заказу неких инвесторов, которые захотели это опубликовать и заработать. Заодно и заплатить автору. Отрывки я опубликовал в ЖЖ.

Я подговорил dimkin нарисовать к этим текстам оригинальные картинки, чтобы и текст, и картинки были, так сказать, копирайтными, нашего авторства. От японских покемонов там осталась, конечно, внешняя похожесть на оригиналы и их имена, транскрибированные на русский.

Я искренно считал, что это не воровство, все тексты мною выдуманы с ног до головы. Да и рисунков таких в природе не было.

Инвесторы издали первый выпуск Энциклопедии с 26 покемонами и рисунками dimkin. Мы гордо поставили там свои копирайты на текст и рисунки.

И тут оказалось, что мы вроде бы нарушаем авторские права. Во всяком случае, так мне сказали компетентные люди.

Шутки шутками, а вопрос серьезный. Можно попасть на бабки, как говорили в старину.

Написано их у меня 206 штук, нарисовано художником около сотни. Мне жаль труда, в который я вложил знание о человечестве и повадки многих моих друзей и знакомых.

Сижу вчера вечером за бутылкой «Саперави» в Сети. Аська включена.

Входит неизвестный, просит авторизовать. Ну пускаю его.

Ты, говорит, сменил бы пароль в аське, а то можешь поплатиться своим красивым номером из 7 знаков. И вообще, у тебя диск нараспашку, там все можно прочитать.

Ну читай, говорю. Я всю жизнь пишу, чтоб меня читали.

Такая постановка вопроса сбила его с толку, разговорились.

Он даже на «вы» перешел.

Все спрашивал о том, про что я пишу.

– Про вас, идиотов, – отвечал я ему философски. – И про себя, идиота.

Короче, придет в понедельник ставить и настраивать мне firewall за книжку с автографом.

Он из Питера оказался.

Ты просила рассказывать тебе о Застекле. Вчера я вновь посмотрел эту замечательную телевизионную трансляцию.

Вчера в Застекле была вечеринка. Наши хомячки веселились.

Увидел наконец, как моют в душе Марго. О!

Это отдельная песня, которую попытаюсь спеть слегка простуженным голосом.

А вообще вполне уже втянулся. Много раз замечал, что, если начинаешь заниматься какой-нибудь ерундой, да хоть собирать винные этикетки, это дело становится важным, значительным, интересным, обрастает теорией и философией.

Застекло интересно тем, что оно в какой-то степени аналог ЖЖ. Но не только этим.

Итак, Марго.

Собственно, первый профессиональный застекольщик. Или застекольщица.

Она, конечно, там самая умная, включая и мужиков. При этом достаточно цинична, что, вероятно, является следствием.

Она с самого начала правильно поняла свою задачу и ответственность перед народом. Народ хочет зрелищ, а не разговоров о Фройде, музыке, политике и даже сексе. Зрелище, которое может дать Марго, – это ее тело. И она первая там пошла на стриптиз и исполнила его вполне приемлемо.

Ее поведение в ду́ше потребовало от нее полной собранности. Партнер все же немного пускал слюни, на лице Марго не дрогнул ни один мускул. Просто не знаю, кто в ЖЖ мог бы так себя вести, когда тебя моет незнакомый практически мужчина под прицелом телекамер.

Я поставил Марго «пять». У нее есть вкус.

Вот Жанна полчаса выбирала ракурс, с которого меньше всего видно. Но там этих камер до черта, не спрячешься. Потом обреченно сняла трусы. Сдалась практически. Это ошибка. Вообще она излишне комплексует, не выдерживает конкуренции. Она думает, что народу интересен ее внутренний мир. Но это уже для мексиканских сериалов больше, до этого надо дорасти.

А сейчас пока душ.

Сегодня ДР моего отца Житинского Николая Степановича, генерал-лейтенанта авиации, кавалера орденов Ленина, 4 орденов Боевого Красного знамени и многих других орденов и медалей.

Сегодня ему исполнилось бы 92 года.

Он родился в Симферополе, как и я много позже, там до сих пор стоит двухэтажный дом семьи Житинских на улице генерала Попова, кажется.

В 1929 году, скрыв свое дворянское происхождение, стал военным летчиком, поступил в Качинскую летную школу под Севастополем.

В 1937 году, будучи уже лейтенантом, был арестован по ложному доносу и 2 года провел в тюрьме как враг народа.

В 1939 году был освобожден (известный отток из тюрем и лагерей, связанный с заменой Ежова на Берию), восстановлен в должности и в партии. Воевал на Северном флоте, обеспечивал прикрытие караванов союзников по лендлизу, бомбил норвежские базы, где базировались немецкие подлодки.

В 1949 году, в 39 лет, получил звание генерала.

После войны служил в Москве, в штабе авиации ВМФ, потом закончил Академию Генерального штаба с золотой медалью и был назначен на должность командующего авиацией Тихоокеанского флота. С 1954 по 1959 год занимал эту должность, в связи с чем мне пришлось закончить школу во Владивостоке.

Потом в связи с хрущевским сокращением армии оказался в Питере и занимал должность начальника кафедры военно-морской авиации в Высшей военно-морской академии до своей отставки в 1969 году.

Умер в 1975 году, не дожив до своего 66-летия, от третьего инфаркта.

Ксюша Букша принесла новый небольшой роман, который написала за последние два месяца.

Я продолжаю пребывать в полном изумлении.

Ее фантастико-исторический роман «Эрнст и Анна» вызвал в ЛИТО небольшую бурю. Потом она съездила на Всероссийский семинар молодых писателей, где была в семинаре Юзефовича и получила хорошие отзывы. «Эрнста» мы издали крошечным тиражом, будем допечатывать. И вот новая вещь «Вероятность». Прочитал, как и первую, в один присест, взахлеб. Опять прибегал к жене, чтобы зачитывать отрывки вслух, чем вызывал, понятное дело, неудовольствие. Она привыкла верить своим глазам, а не моим восторгам, что тоже понятно.

Вспоминался «Понедельник» Стругацких, то есть это ближе всего, пожалуй.

При моей нынешней не очень большой любви к чтению – это случай уникальный. Не помню, чтобы когда-либо я так безоговорочно принимал молодого автора.

Мне нечего ей сказать по большому счету.

И страшновато – что она будет делать дальше?

Абсолютный слух на слово.

Абсолютный.

Издавать немедленно!

ДУЭЛЬ (вспомнилось из старого)

Дошло до того, что он бросил в меня перчатку, но не попал.

Я поднял перчатку и протянул ему. Он взял перчатку двумя пальцами, как шелудивого котенка, сунул в карман, а пальцы вытер носовым платком.

– Значит, дуэль? – с удовольствием выговорил он, гордясь.

– Дуэль так дуэль, – пожал плечами я.

– Выбирайте оружие, – сказал он и набрал в легкие столько воздуха, что чуть не полетел.

– Телефон, – сказал я. – Мне удобнее всего телефон.

В назначенный час ко мне пришел секундант, я набрал номер, и дуэль началась. Первым стрелял он.

– Вы подлец, – сказал он.

– Совершенно с вами согласен, – сказал я.

– Не иронизируй, мерзавец! – закричал он.

– Вы зря теряете время, стреляя вхолостую, – заметил я. – Все это я уже давно знаю. Хотелось бы чего-нибудь новенького.

– Кретин! Бездарь! Негодяй! – выпалил он.

– Это лучше, но все еще слабо, – сказал я. – Напрягите воображение.

– Сволочь… – прохрипел он. – Стреляй, гад!

– Вы забыли сказать, что я подонок, гнусная тварь, алкоголик, баран, сукин сын, прохиндей, блюдолиз, лизоблюд, козел и дерьмо. В особенности – дерьмо.

В трубке наступило молчание, а потом испуганный голос его секунданта сообщил:

– Он убит…

– Жаль, – сказал я. – Это был чистый ангел, а не человек.

1971

Вот такой вот эбаут.

Целый день сегодня думаю, что бы такое написать о поездке в Москву, Тенетах и мыслях по этому поводу.

Мысли самые скверные, надо сказать. Совсем не по поводу церемонии, она могла быть лучше, в принципе, но Делицын сделал даже больше, чем позволяли ему силы и средства.

А скверные мысли по поводу бытования литературы в Сети.

Начну издалека. Когда 20 лет назад я начал ходить в рок-клуб, слушать музыку, встречаться с музыкантами и их окружением, писать об этом, культуртрегерствовать в неро́ковой среде, меня прежде всего привлекала необычайная ЖИВОСТЬ этого явления. Сходное ощущение я получаю и здесь, участвуя в жизни т. н. сетевой литературы. Ибо это литература чрезвычайно ЖИВАЯ. И в ней, как и в музыкальной среде, есть немало способных и некоторое количество действительно талантливых людей.

Однако дальнейшее сравнение будет не в пользу литературы. Если рок-музыка была знаменем поколения, средством обозначить свою самостоятельность, средством протеста, в конце концов, то литература Интернета не стала знаменем Интернета, не стала НАШЕЙ литературой для тех, кто полжизни проводит за компьютером.

Дело не в компьютерах, а в среде. Интернет-среда очень активна, интеллектуальна, молода. Она читает книжки! Читает книжки, да. Казалось бы, должна болеть за своих, за те книжки, которые написаны такими же, зачастую приятелями и друзьями. Но где они, команды фанов, толпы поклонниц, которые бросаются на каждую публикацию, книгу, выступление кумира? Не вижу я их. У БГ поклонницы ночевали на лестнице под его дверью. Я не к тому, что нужно идти ночевать на лестницу к Горчеву. Но почему на церемонии были практически только литераторы и несколько журналистов? Где читатели, те самые, которые в тот же вечер заполняли всевозможные «Пироги» и «Дрова», наслаждаясь интеллектуальной беседой?

Почему у сетевой литературы нет среды, кроме самих авторов?

Возможно, я задаю наивные вопросы. Но до тех пор, пока писатели не станут голосом этой молодой интеллектуальной толпы, ничего не случится. А хотелось бы. Потому что неужели не надоело обсасывать Пелевина, Пригова и Сорокина, когда рядом погибают в безвестности известные весьма узкому кругу Горчев, Фцук, О'Санчес, Цунский и добрый десяток поэтов, которые заткнут за пояс любого офлайнового стихотворца?

Срочно нужен читатель! Срочно нужен критик! Писатели у нас уже есть.

Умер Александр Моисеевич Володин.

Один из самых человечных писателей нашего времени.

Про него всегда и все говорили: какой милый и прекрасный человек. И несмотря на то что он был действительно большим писателем, человеческое в нем перевешивало. Редко про кого из литераторов так единодушно судят.

Мне посчастливилось с ним познакомиться лет тридцать назад в журнале «Аврора». Был какой-то редакционный вечерний междусобойчик, куда оказались втянутыми все находившиеся в редакции люди. Выпивали в кабинете главного. Я оказался рядом с незнакомым седым и хрупким человеком. Мы с ним чокались, улыбаясь, потом я спросил, как его зовут. Он ответил: Володин.

Ну, конечно, я тогда уже прекрасно знал, кто такой Володин.

Уже тогда он казался мне старым человеком, а было ему немного за пятьдесят.

Это было зимой. Мы вышли из «Авроры» вместе, и я сказал, что провожу его до дома. Так под ручку и пошли, потому что держась друг за друга нам было легче идти.

В троллейбусе нам встретились какие-то люди – парень и девушка. Они усиленно кланялись Володину, и он им тоже. Я подумал, что это его знакомые.

Вышли из троллейбуса уже вчетвером, вошли в подъезд. Володин стал проявлять признаки беспокойства. Дошли до его дверей, и тут Александр Моисеевич, страшно смущаясь, как-то выдавил из себя: а вы, собственно, к кому? Кто вы, собственно?

Они тоже смутились и сказали, что просто вот хотели выразить ему свою любовь. И раскланявшись, удалились.

Мы вошли в квартиру на Большой Пушкарской, в одной из комнат которой стоял пинг-понговый стол. В квартире никого не было.

– Сейчас мы будем играть в пинг-понг, – объявил Володин.

И мы действительно взяли в руки ракетки и стали играть. То есть стали подавать по очереди, потому что никто из нас не мог попасть по шарику после подачи. Тем не менее это нам очень нравилось, и мы смеялись.

Потом Володин сказал:

– Саша, вот в том шкафчике есть бутылка портвейна. Но его от меня запирает жена. Вы не смогли бы его открыть?

Я сказал, что нет ничего проще, – и открыл. Кажется, он не был даже заперт, потому что далось мне это чрезвычайно легко.

– Саша, вы гений! – провозгласил Володин, и мы стали пить портвейн, закусывая найденными в холодильнике котлетами.

Потом мы много раз встречались в разных местах: в Репино, в Союзе писателей, а последний раз на 80-летнем юбилее Александра Моисеевича. И каждый раз, встречаясь, он спрашивал:

– Помнишь, как мы играли в пинг-понг?

Я-то не забыл.

Удивительно, что он это помнил.

Мир его праху.

Это был новый 1960-й.

Мне вот-вот должно было исполниться 19 лет.

Я тогда учился в МАИ на радиотехническом, на 2-м курсе.

Не пил вообще ничего, потому что был Большой Спортсмен. То есть не очень большой. В масштабах института.

Девушки, как ни странно, тогда у меня не было. Я вообще тогда девственником был. Такие времена, френды…

Но и девушки платонической тоже не наблюдалось, поскольку та, которую я избрал, предпочла другого. Что тоже странно, признаюсь.

И был у меня друг Валерка, у которого, напротив, девушка имелась. Кажется, тоже платонически. Валерка позвал меня в какую-то компанию к этой девушке, а перед самым Новым годом, ну так часа за 4, девушка его обломала. Поссорились навеки.

И мы остались вдвоем в пустой трехкомнатной квартире моего отца, который в то время служил на Дальнем Востоке, а квартира бронировалась типа, поскольку он был Большой Начальник. Квартира была на Новопесчаной улице, близ метро «Сокол».

Тогда мы героически купили бутылку грузинского коньяка «три звездочки» и один лимон.

Мы решили упиться. Больше у нас не было ничего. Это не гипербола.

И, надо сказать, нам блестяще удалось упиться в полный хлам. Бутылка коньяка с лимоном вырубила нас обоих напрочь, так что я еще лет пять после того не мог даже смотреть на коньяк. Потом привык понемногу.

Так начались шестидесятые.

Новый год практически неизбежен.

Еще вчера казалось, что можно как-то его обмануть, избежать всех этих церемоний и глупостей, пожеланий счастья, подарков и шампанского на морозе. Нет, не удастся. Значит, надо морально готовиться.

Итоги уходящего года.

Трудно было очень. Долги увеличились, за что особое спасибо покемонам.

Издали кучу текстов.

ЖЖ занял ведущее место среди интернет-игрушек.

Блин! За год так и не удосужился оформить пенсию. Потерял кучу денег – баксов 300, не меньше.:)

Хотя собес посетил один раз. Мне там резко не понравилось. Там сидят какие-то совершенно старые люди. В ужасе бежал.

Напоминает название главы древнекитайского романа.

Размышляю типа под цветущей вишней.

Решил, что мне наиболее подходит в ЖЖ жанр мемуаров. Логично, да? Ну не писать же, почему меня не любит NN и как я от этого страдаю. Посему хочу завести еще два фейса. Под одним писать цикл «Мои встречи с ВИП (великими, известными, популярными)». Это довольно смешные встречи, потому что многие происходили в различных стадиях алкогольного опьянения. Собственно, навеяно одним комментом к моему рассказу о Володине.

Под другим фейсом что-то типа «Записки старого ловеласа». Пора поставить маленький памятник всем особам, которых я любил. Да и пересчитать их, в конце-то концов. Проект рискованный.

Но есть еще один проект, строго секретный.

Посему сам себе выдал код и завел новый ЖЖ под новым ником. Там будет просто одна история. Точнее, черновик одной вещи, создаваемой по ходу дела. Кто найдет, получит приз.:) Но я не представляю, как его можно найти, поскольку ни единого френда у этого ника нет.

Ну, конечно, Красная площадь.

Еще раз убедились, что на ней «всего круглей Земля», и сразу нырнули в ГУМ.

Там теплее.

По выходе из ГУМА нас неожиданно поджидали «Дрова», где мы и пообедали, причем мне удалось удачно разбить целую стопку мисочек для супа. Они так плавно посыпались и зазвенели. Полные «Дрова» осколков. Администрация благородно сделала вид, что ничего не произошло.

Нечего ставить мисочки такими высокими стопками!