© Светлана Авдейчик, 2017
ISBN 978-5-4485-9042-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
25 октября
События не плохие и не хорошие. Они такие, какими вы их видите.
Мое отражение выглядело ужасно. Попробовала ему улыбнуться. Вышло плохо, но так надо. Мир не виноват. Он не заслужил, чтобы я являла ему такую скорбную рожу. Хоть и далек от совершенства. Завтрак впихнула в себя силой. Четверть его. Пока чистила зубы, думала только о том, чтобы задержать эту четвертушку в желудке. Неизвестно, когда в следующий раз удастся поесть – с таким-то началом дня. В метро читала очередную хрень про устройство мозга и шутки, которые он со мной чудит. Злилась на мозг, на автора, на тетку, которая переборщила с «Дюна», на липкоглазого мужика напротив. Но больше всего на Юльку, которая закачала мне штук десять таких книг. Радовалась, что могу злиться. Значит, отпустило. Посмотрела на часы – двадцать минут. Быстро управилась. Все по науке. Страшно захотела есть. Макдональдсы люблю. Демократичное не пафосное место. Без этих – бла-бла-бла, у нас лучшее бла-бла-манже в городе, и так далее. А еще там всегда открыт туалет. Первым делом пошла туда. Полюбовалась на свои зрачки, уже нормальные, потешила свою ипохондрию, дважды вымыв руки с мылом. Какая-то женщина паломнического вида развела «Роллтон» горячей водой из-под крана. Пока он разбухал, она мыла ноги. Я сталкиваюсь с изнанкой жизни постоянно, но это было как-то слишком демократично. С завистью посмотрела, как она безмятежно закинула в раковину ногу. Потом вымыла вторую. Мне бы так. Я не в смысле физподготовки. И вода у меня дома есть. Я вообще про всю эту ситуацию. Почему некоторым удается договориться со своей головой и наплевать на мнение окружающих? Почему этой бабусе, например, удается так беспечно улыбаться, когда на нее пялятся семь теток с брезгливо-высокомерно-жалостливыми физиономиями?
Жевала несъедобный чизбургер, смотрела на проспект.
Оценивала прохожих с пристрастием. Они же не знают, что я про них думаю. Берет не сняла. Нечего пугать народ моей немытой головой. Бумажный пакет засунула в сумку. Я им не пользуюсь. Просто так, на всякий случай.
Интересно, другим, когда они смотрят на меня, так же очевидно, что за ничтожество я из себя представляю?
Тьфу. Вот опять. Не то. Себя надо любить. Все по науке. Мозг он просто такая штука. Ничего особенного. Им надо научиться управлять. Как машиной. Сдать на права, короче. Я пока учусь водить. Плохо получается, но я стараюсь. Себя надо любить и никакого чувства вины. Мозг привыкнет к такому положению вещей и будет это делать далее сам, без усилий с твоей стороны. Нейроны замкнуться в сеть, типа интернета, с паролем: «любить себя».
Юлька молодец. Она будет отличным врачом. По крайнем мере, моим личным. Когда доучится. Я ее обожаю, когда нет ПА. Когда есть, я мечтаю только о том, чтобы это закончилось. Любым возможным способом. В идеале – как в «Пятом элементе». Вы долетели. Прошло столько-то лет. Подъём. Вот бы и у меня так. Переросла. Как переросла смену молочных зубов.
Юлька говорит, что это тоже возрастное. Кстати, да. Как смена зубов.
Все женщины к тридцати начинают страдать ПА. То есть не все. Многие. Ладно, некоторые. Угораздило же меня попасть в их число. У меня это якобы из-за стресса. Сильного и длительного. Который тюкал по мозгам, как молоток по наковальне. А еще из-за неустроенности в личной жизни, страха остаться одной, проблем на работе, и страха остаться без нее, и еще какого-то страха, и из-за отсутствия регулярной, ну и так далее. Ну, короче, вы поняли, рулит тут страх. Я, наконец-то, узнала, что он из себя представляет. Раньше читала, что страх пахнет. Не понимала. «Не бойся! Собачка хорошая!» – мамаши так детишек утешают. А сами – бочком, бочком. Мимо собачек. Знают же, что песик кинется на того, кто его боится. Учует.
«Все будет хорошо! Ничего не случится, Смотри какая сумочка у девочки. Ой, птичка!» – это то, что я накидываю в этот котел. Не помогает, как правило.
Первая паника со мной случилась в детском лагере. Я была не ребенком. Я была тем, кто за ними присматривал. Какой же смелой я была до того дня. Или уже не была. Я уже тогда поняла, что занимаюсь какой-то ерундой. Зачем мне это надо? Денег мало. За квартиру платить много. Соскочить страшно. Контракт на три года. Мама расстроится. Мы тебя учили-учили. А хочется – рюкзак за плечи и Мачу-Пикчу смотреть. Тот случай был вроде последней капли. Сколько прошло? Всего год. Мирной, спокойной, обеспеченной жизни. Ни тебе войны, ни голода, ни эпидемии. А я трясусь как осиновый лист в ожидании всего этого. Что во мне сломалось? Почему я позволила себе стать такой? Тот ребенок даже не утонул. Его спасли. Но те минуты, что его голова не показывалась над водой, меня добили. Теперь я боюсь воды. В особенности такой, где не видно дна. И еще детей. Нет, не детей, а остаться с ними наедине. Когда только я за них отвечаю, понимаете? Это совсем плохо. Я работаю в школе. Хорошо, что нас там – ого-го! Вся королевская рать. И еще почему-то поездов. Боюсь. Потому что вторая паника у меня случилась в поезде. Терпеть не могу ездить на дачу. На поезде. С детства не люблю. А надо. Маме помогать. Огород и все такое. А маме не объяснишь, что огурцы на рынке дешевле. Даже имея диплом педагога, не объяснишь. В отличие от детей. Те, кто думают, что детям ничего объяснить нельзя, ошибаются. Им как раз таки все можно объяснить, в отличие от взрослых.
Что за копирайтинг такой?
Это когда пишешь статьи. Это работа в интернете. За это платят.
А трудовая где лежит?
А нигде.
Ой, где мои таблетки от давления. Мы тебя учили-учили.
Они хохочут за соседним столом. Фри, кетчуп, счастливые физиономии. Вздыхаю. Мне бы их проблемы. В Макдональдсах всегда полно подростков. Наблюдаю за ними. Нравится потихоньку сидеть в стороне и косить глаза в их сторону. Как говорят, что делают. И ничего не боятся. Прекрасный возраст. Жаль, давно не мой. Юлька говорит, мы застреваем в том возрасте, где нас недолюбили. Блин. Можно подумать, я одна такая. А плохо, по ходу, только мне. Ближе к тридцати, таких невротичек, как я – полно. Тоже Юлькины слова. Посмотрела по сторонам. Врут. Вон они все, какие довольные, ухоженные. Не то, что я. Когда это я успела превратиться в такую развалину? Постаралась не думать про свои нечищеные ботинки. Про берет лучше забыть. Он ужасный, я знаю. Он вообще мне не идет. Октябрь на дворе, а мы в шапках ходим. Чего тут удивляться, что в депрессуху клонит.
Откроем-ка новости. Так-так. Что тут у нас? Самолет разбился! Отлично. Я и так не собираюсь никуда лететь. Уже.
Еще чего? Сосед зарубил топором соседку. У меня вроде нет соседа, но я на всякий случай узнаю, кто делит со мной лестничную площадку.
Жить стало невозможно. Страшно почитать новости. Каждый пережитый страх порождает новый. Я заякорилась на страхе.
Кошмар. Сто комментов! Водитель на БМВ, пьяный в стельку, врезался в остановочный пункт. Женщина погибла. Ну почему ты так со мной поступаешь? Почему ты думаешь, что это буду я? Второй женщиной, которой суждено немедленно выйдя из дома, погибнуть таким образом? А хорошо бы, если б так. Быстро, безболезненно и наверняка накрашенной. Это я к своему сознанию обращаюсь. Молчит.
Я иду пешком. Мимо остановочных пунктов. Не здороваясь с потенциальными соседями-маньяками. В свою школу, где меня ожидает куча детей, с которыми я боюсь остаться наедине. Боюсь, что они немедленно упадут на карандаши и все выколют глаза. Разобьют окна, порежутся стеклом, подавятся в столовой манной кашей и разобьют голову о батарею.
Сколько там стоит билет до Перу? Надо работать, еще не накопила.
Вывеска «Учительская» вызывает неприятный приступ тошноты. Что тут у нас? Всем здрасте. Что случилось? Что вы говорите? Надо же. Коллега чуть не умерла от апоплексии яичника? Ну дура, дура, дура! Это я себе. Им – улыбаюсь. Да. У всех женщин есть яичники. Нет. Не все получают апоплексию. Некоторые счастливицы. Это я им объясняю. Я всем и все могу объяснить. Кроме себя. Ну, с чего ты решила, что попадешь в их число? Это уже себе. Беру журнал. Иду в класс.
Юлька говорит, что мне это выгодно.
Маразм, да? Выгодно! Жить с постоянным желанием залезть в петлю, лишь бы то, что мне якобы выгодно, не случилось снова! Мне выгодно, что он закрепился во мне. Страх. Прижился. Уютно устроился. Я его прикормила. Вот тут я с ней не согласна. Категорически. И с ее коллегами. Вряд-ли кто-то из них на себе ощутил панические атаки. Уверена – нет. Повторения бы никто не захотел взамен на какую-то там выгоду. Ученые. Что с них взять.
27 октября
Любой человек появляется в нашей жизни тогда, когда мы больше всего нуждаемся в уроке, который он несет.
Робин Шарма
Юлька была неотразима. Как всегда. Кошмарная жилетка, увешанная бусинами и стразами. Эстонская вязаная шапка всех цветов радуги, очки в зеленой оправе. Не стала смотреть, какого цвета у неё будут волосы под шапкой.
Потащилась на кухню варить кофе.
Со сливками!
Условия ставит, блин. Сойдет и с молоком.
– Тебя еще не выгнали? – мрачно поинтересовалась я. Даже не попыталась смягчить выражение лица. Волосы были в тон оправы. Или оправа под цвет, как-то так.
– Я тоже рада тебя видеть. Юлька забралась на диван с ногами, и чашкой кофе. Я снимаю эту квартиру. Юлька это знает. Мебель моя. Этого она не знает, а не то, камня на камне здесь бы не оставила. От обивки точно остались бы одни лохмотья. Последняя её брошка в стиле стимпанк продырявила мой диван. Не буду говорить, что было со мной, когда я на этот диван плюхнулась. Прямо на брошку.
Я присела рядом. Кофе я тоже люблю. Но пью его только по утрам. В ненавистный зеленый чай насыпала сахару.
– Секонд хенд? – ужаснулась я, втянув носом воздух. Эта жилетка мне сразу не понравилась. Даже запах дорогого кофе не помог.
– Твой парогенератор уберёт это за пять сек, – парировала она.
– Юлька! У тебя столько шмотья. Зачем ты носишь секонд?
– Это мой вклад в экологию.
Я скорчила кислую мину. У нас у всех есть пунктики. Тараканы в голове. Юлькино недавнее увлечение – экология. Все мы много потребляем. Отравляем мировой океан пластиковыми гранулами, которые содержатся в скрабах для лица. Вместо того, чтобы полировать щеки кофейной гущей. Древние греки вот – молодцы. Много шмоток не носили. Они в простыню заворачивались. Подозреваю в ту, в которой спали. Короче, экологично себя вели. А мы забиваем шкафы синтетикой. Как-то так. А заводы, которые ее производят – дымят. И все в таком духе. Волосы интересно она натуральными красителями доводит до такого состояния? Вряд ли.
– Его обрабатывают какой-то гадостью. Я этот запах везде чую. По-твоему это – экологично?
Юлька пожала плечами.
– Знаменитости по секондам тоже ходят. Чем мы хуже?
Да всем, если уж придираться.
– Ну, им заняться нечем. А тебе?
– Должны же быть и у меня недостатки?
Вот уверена – у нее их нет.
– У тебя целая комната под гардеробную отведена.
– Такой жилетки у меня еще не было.
Ненавижу зеленый чай. Поняла почему. Его запах тоже на запах секонда похож.
– Все будут слышать этот запах. Его никакой парогенератор не уберет, – проворчала я.
– Какая тебе разница? Юлька потащила со стола шоколадку. Крошки подмяла под себя. Я отхлебнула. Обивка дивана была светлой. Когда-то.
– Мне есть разница.
Юлька похожа на ту тетку из Макдональдса. Которая «Роллтон» в туалете заваривала. Не в смысле внешности. И возраста, конечно.
Ей все равно, что о ней думают. Сменить линзы в метро, познакомиться с двойником Трэвиса Фиммела и попроситься в туалет в дорогущем бутике для нее проще простого. Предварительно все перемеряв, и ничего не купив. Ленка отработала на «скорой» пять лет, а потом вдруг решила поступить в медицинский.
Папа психиатр у неё. Этим все сказано.
Мне бы ее проблемы. И ее способность завершать гештальты одной левой.
– Расслабься. Ты воздухом секонд дышишь. Кто-то им уже дышал до тебя. И кстати, ты из секонд атомов состоишь. Они уже принадлежали кому-то до тебя. Жрице с острова Борнео. И закрой рот, ты ж не хочешь быть похожа на девочку с интеллектуальной недостаточностью?
Я отставила чашку. До чего же мерзкий чаек.
– Меня сейчас стошнит. Вспомнила свою сегодняшнюю поездку в переполненном метро. Пешком мне, что ли ходить до конца жизни? Я теперь в автобусе вздохнуть буду бояться. Я из одной чашки после мамы пить брезгую, а уж секонд воздух. Это слишком для моей чувствительной натуры.
Скомканная обертка от шоколадки полетела в урну. Пролетела мимо.
– Совсем плохо, – констатировала Юлька. Интересно, она про меня или про свои метательные навыки?
Я понесла чашку в мойку. С Юлькой мы с детства дружим. Даже не знаю почему. В смысле, не знаю, почему мне достался подарок вроде нее. Интересно, сколько еще она сможет меня терпеть. Терпеть такой, какой я стала. С другой стороны, без нее я бы погибла. Участковый терапевт упорно лечила меня от всего того, что я ей красочно описывала. Живот болит – гастритик. Голова болит – мигренька. Тошнит все время? И тест отрицательный? Паразитиков погоняем! За год моя карточка увеличилась вдвое. Полгода я работала только на анализы. Это притом, что дотащить свое тело до работы, мне стоило неимоверных усилий. Каждый день! Юлька первая вправила мне свихнувшиеся мозги. То есть не то, чтобы вправила. Я ей долго не верила. Не верила, прикиньте? Но когда поверила – жить стало легче. Хоть и не понятно зачем. Ну, реально. Так как я живу сейчас, мне жить не особо хочется.
– Ты читала Фрита Криса? Про устройство мозга?
– Я читала всю ту хренотень, что ты мне подсунула, – буркнула я, вытирая насухо чашку. От всей этой мерзкой истории с паническими атаками есть определенная польза. Я стала очень чистоплотной и до ужаса мнительной. Вот чашки я раньше мокрые плюхала в сушку, совсем не заботясь о зловредных плесенях, так и норовящих, поселиться на кухне.
– И как?
Я пожала плечами.
– Я поняла, что мозг, это гигантская цепь из присосок и проводков и контактов, и если их правильно замкнуть, то эта штука будет работать.
– Ну вот! – радостно воскликнула Юлька. – Видишь! Все просто!
Проще не бывает.
Алиса
Мир после атомной войны. Моя мама так говорила про такие прически.
С трудом отвожу взгляд от малиновых волос. Хочется рассмотреть сережку в ее языке, не знаю, Юлька бы наверняка сказала, как она называется, но чувствую, что это будет уже слишком. Куда бы посмотреть. На глаза тоже сложно. Именно так – «на глаза». «В глаза» даже сказать трудно. Произведение искусства и глаза и все что вокруг… Радужка какого-то нереального цвета. Все эти побрякушки. В принципе, для того она это и сделала, чтобы все смотрели. Чего смущаться? Бери да смотри. Смотрю на татуировку на шее. Завидую молча. В мое время не было такой возможности. То есть была, но я про нее не знала. А был период, когда мне очень хотелось оказаться на ее месте. Нет, не беременной в девятом классе. И я не про татушки. Алиса год назад перешла на домашнее обучение. Когда её мама пришла оформлять документы на домашнее обучение для Алисы – она выглядела примерно также. Ну, со скидкой на возраст. Моя бы не пришла. Хоть мне и хотелось в девятом классе оказаться на домашнем обучении. Я уже тогда была нелюдимой. На всех недостойных свысока смотрела. Недостойные и не стремились со мной общаться. Нечего мне там было делать. Прошу показать фотку малыша. Улыбается. В зубах пирсинг. Надеюсь, это так называется. Показывает на телефоне. Уже обе улыбаемся. Малышка – прелесть. А я ожидала увидеть детеныша в стиле семейки Адамс. Пока проколоты только ушки. В остальном – рюши, погремушка, все как надо. Продлеваем домашнее обучение.
29 октября
Люди, пожалуйста, – замечайте, когда вы счастливы!
Курт Воннегут
– Пусть бегут неуклюже, пешеходы по лужам…
Никаких возражений. Но я к ним присоединяться не собираюсь. Я лучше подожду. Закуталась в куртку поплотнее. Ушла глубже под козырек выхода из метро. Певучая компания, хохоча, побежала по лужам.
Стена дождя.
Интернет работает. У меня дома. Радио есть. Тучи вроде были. Только зонтика со мной нет. Почему это со мной случилось? Не отсутствие зонтика. Это фигня.
Отсутствие желания вот так же пробежаться по лужам. Подставляя лицо под капли, пусть даже воображаемо-радиоактивные, мимо завистливо-осуждающих физиономий, прямо в объятия гриппа и воспаления легких, с которыми мы так успешно справляемся в 21 веке. Повезло то как. Не то, что моим бабушкам. У них даже антибиотиков не было.
– Потому что твой организм жаждет стресса.
Сегодня очков не было. Бирюзовая радужка Юлькиных глаз ввергала меня в гипнотический транс. Бирюзовые ногти отбивали в «Пещере горного короля». Юлька общалась с кем-то в Вайбере посредством ёмких, коротких, невоспроизводимых в приличном обществе фраз. Ответное бибиканье вайбера раздражало. Очередной обладатель низкого IQ, умело скрывавший до поры до времени от Юльки этот недостаток, получал отставку. Юлька отшвырнула телефон с явным удовлетворением на лице.
– Не просто жаждет. Кричит и вопит: дайте мне его! Стресса! И побольше. Привык. А ты его лишаешь удовольствия. Все у тебя отлично. Излишества всякие… Ленка заглянула в посудомойку в поисках чашки.
Чашку она на четверть заполнила моим сверхдорогущим, кенийским кофе. «Эгоист» отдыхает. Одуренный запах. Запихала в рот овсяную печенюшку.
– У сомалийских восемнадцатилетних барышень не бывает панических атак. Как только их третий, четвертый и пятый ребенок умирают от поноса, они садятся с оставшимися двумя в лодку, заполненную такими же, как сами – горемыками и плывут навстречу счастью.
Варварство заваривать такой кофе в чашке.
– У восемнадцатилетних барышень не может быть пятеро детей.
– По себе не суди. В твоем возрасте у них уже внуки. Это у тебя их в двадцать восемь нет. Их только обрезают в двенадцать, чтоб ты знала. Юлька открыла хлебницу. – Часть из них при этом умирает. От кровотечений и сепсиса. Ну и больно, опять же. – Шоколадок нет что ли?
– Не борзей, а?
Юлька вздохнула и ловко отломила от батона горбушку.
– Перед тем, как выдать замуж третьей женой за какого-нибудь ВИЧ-инфицированного бандюгана, – прошамкала она с набитым ртом. – Вот это трешняк. А у тебя идиллия – адреналин вырабатывается, а деваться некуда. Одна опасность в жизни – что моль в норковой шубе заведется.
Завидует, блин. Уже месяц как завидует.
– Это коза. Крашеная.
– Вот-вот. Гринписа на тебя нет. Даже. И шоколада тоже. Обидно.
Юлька дожевала батон, проверила все заначки на кухне, и, убедившись в отсутствии вожделенного шоколада, взяла сушку. Сообщения по Вайберу приходили и приходили. Юлька не реагировала.
– Для таких, как ты, есть специальные агентства.
– Туристические?
– Типа того. Раз жизнь сильно хорошая, а стрессовать хочется, ну и бабосиков на это дело хватает, можно заплатить организаторам и… ну типа стать жертвой ограбления, изнасилования, за сомалийского пирата опять же замуж податься ну, или, на худой конец…
– Самое время замолчать. Мне денег не хватит на то, чтобы так лечить свой невроз. Даже если я почку продам.
– Как скажешь. Чтоб завтра была в форме. Невроз неврозом вышибают.
Я даже возразить не смогла. Завтра мне надо было идти на собеседование по Юлькиной протекции.
3 ноября
То, что нас не убивает, делает нас сильнее.
Ницше Фридрих
Ненавижу страх. Он идет откуда-то от пяток. Сначала дрожат колени. Потом все остальное. Сердце хочется затолкать вручную. Обратно. Чтоб не выскакивало. Потом подкатывает к желудку. Тошнит. Дальше. Трудно дышать. Комок. Выше. Лицо заливает жаром, словно горит. И, наконец, вот оно. Голова. Вот где основная кухня паники. Скорая проехала? К маме! Этот за углом? Маньяк. Где бы присесть. Почему все так пялятся? Вот пялятся же. А упаду в обморок, никто из них не поможет. В голове – словно черная дыра. Воронка. Котел. Все что кидаешь в нее, все засасывает, пока не наестся до отвала. А потом затишье. И хочется упасть и уснуть. И еще чтобы это больше никогда не повторилось. И очень страшно, что повторится. На все про все, полчаса. Зато какие, блин.
По-прежнему 3 ноября
Там, где кончается терпение, начинается выносливость.
Конфуций
– Я больше не могуууу!
Юлька невозмутимо пилила ногти.
– Плакать отличная идея. Я, кстати, тоже очень люблю поныть. Обожаю просто. Но, видишь ли, все время плакать не получится. Никто не отменял необходимость делать все остальные вещи. В промежутках между приступами нытья надо что-то делать.
– Не могу!
– Верю. Ведь плакать намного приятнее. Когда плачешь, ты вроде как алиби имеешь. О! Отвалите от меня все, не видите? Я же плааааачу. Где мои нюхательные соли? Очень удобно.
Юлька откинулась на диване, ботинки она не сняла. – Что у тебя сегодня случилось? Ты наконец-то дочитала «Пятую волну»?
Я шмыгнула носом. – Я не буду дочитывать. Ты специально мне подсовываешь такие книжки?
– Какие?
– Там где весь мир летит к чертовой матери?
Юлька вздохнула. – Кроме этого, там есть еще люди, которые живут в условиях мира летящего к чертовой матери. И не раскисают, заметь.
Я высморкалась и злобно покосилась на налет белой ногтевой пыли, которую Юлька беззаботно стряхнула на ковер. А я его, между прочим, пропылесосила перед ее приходом!
– Ты злая.
– Только с друзьями. Тебе повезло. Юлька изобразила одну их своих обаятельных улыбочек.
Я снова шмыгнула носом. Посмотрела в зеркало на свою зареванную физиономию. Ужас. Спустила ноги с дивана, вползла в тапки-бульдожки. Надо-бы умыться.
– Как тебя в группе терпят?
Юлька достала зеленый лак и принялась красить ногти. На моем белом диване! Когда-то белом.
– Верные слова. Меня именно терпят. Один, правда, влюблен по уши, остальные просто терпят. Никто, знаешь ли, не любит, когда им не восхищаются. Вот ты, например, хочешь чтобы я восхищалась твоей зареванной физиономией, а я – никак. Тебе обидно.
– Мне плохо и страшно, – как попугай повторила я. – Тревожно. Я вроде и понимаю, что бояться нечего, но не понимаю, почему в голове такая кухня.
Юлькины брови взлетели домиком. Какая же она спокойная, обстоятельная. Как она безмятежно пилит свои ногти. Когда при мне плачут, я тут же потихоньку начинаю дрожать мелкой дрожью и неумело утешать плачущего. Как правило, нужные слова в такие моменты почерпнуть из словарного запаса не удается. А Юлька… Да что там говорить. Кремень.
– Субъективно – да. Тебе плохо. Объективно – тебе хорошо. Настолько что организм и рад бы испугаться. Гормонов стресса наработал – на роту хватит, а бояться нечего. Вот тебе и стиралка, вот тебе – телефон скорой, вот тебе сбережения. Е – доставка и прочие блага. А бояться – страсть, как хочется, хоть скалолазанием займись с горя. Кстати – давно пора! С парашюта бы спрыгнула. А то лежишь тут и ноешь. Я тыщу раз тебе объясняла, что с тобой происходит с медицинской точки зрения. Ты должна научиться управлять своими страхами и тогда получишь совершенно новое ощущение. Это такое чувство победителя, приручившего дикого зверя.
Конец ознакомительного фрагмента.