Город. Подземелье. Пятая неделя
Шел тридцать четвертый день. Тридцать четыре дня я живу в этом городе – и ни на йоту не приблизилась к выходу из города. Я уныло брела по мосту. Революция давала плоды, правда, они были горькими и несъедобными. На душе было мерзко и грустно. Неужели я всю жизнь буду бродить по этим туннелям и мосту, топтаться на пятачке, хлопать дверью? Хотя о чем это я, хлопать дверью уже не надо было. Горожане отказывались работать, ели прямо в амбаре, грабили замок, в общем, вели себя по-свински. Неожиданно я услышала деликатное «кх». Я обернулась.
– Ungeheuer,4 – растерянно сказала я.
– Ja! – радостно взревело одно из чудовищ и замотало головой. – Nein. Wir sind keine Monster.5
– Так монстр или не монстр?
– А ти совьецкая? – уточнил монстр. Хотя какой он монстр, просто обросший мужик. Понятно, Грема приняла этих двух неандертальцев за чудовищ. Это не удивительно. Они обросли до такой степени, что видны были только глаза. Одеты они были в какие-то рубища, кожаные ленты оплетали их тела. У одного в руках был топор, а у другого что-то вроде кирки. Вылитые чудовища. Но это я отвлеклась. О чем это он лопочет?
– Нет, я не советская, в смысле я не из СССР. Я из России. Russland.
Мужчина растерянно смотрел на меня. Видимо, в городе живет он давно.
– СССР больше нет, – пояснила я.
– DDR?
– Тоже нет, Берлинская стена рухнула, советский режим пал, – зря я это сказала.
– Warum? – чуть не плача спросил мужик. Я даже не знала, что ему ответить. Когда распался СССР, мне было лет десять, в школе же больше говорили про путч да расстрел Белого дома. Наверное, какой-то одной причины гибели империи нет. Здесь комплекс причин. И межнациональные конфликты, и прилизанные СМИ, и кризис экономики, а еще я вспомнила строчку из песни: «им нечего больше хотеть». Но не могу же я все это выплеснуть на беднягу. Даже не знаю, что ему сказать. Вон как он убивается.
– Wenn? – задал следующий вопрос мужик, придя в себя.
– Лет пятнадцать-шестнадцать назад. Sechzehn. Меня зовут Кира, – представилась я, заодно сменю тему разговора.
– Ульрих.
– А как вашего спутника зовут? – я кивнула головой в сторону обросшего блондина. Ульрих пожал плечами. Я спросила блондина, как его зовут, он улыбнулся и закурлыкал.
– На каком языке он говорит? – спросила я.
– Ich weiß nicht.
Я попыталась выяснить, как зовут блондина, самым примитивным способом. Сначала показала на себя и сказала: «Кира», а затем ткнула пальцем в сторону блондина. Не скажу, что мои изыскания не принесли успеха, блондин что-то курлыкал, но произнести это я не смогу. Хотя могу попробовать.
– Догрлбы, дограрлаб, дарлаграл…
– До, га, ла, – прервал мои мучения Ульрих.
– А как ты его зовешь?
Мой вопрос поставил в тупик Ульриха. Он никак не называл блондина.
– Но ведь нужно как-то его называть. А сколько лет ты его знаешь? – поинтересовалась я у Ульриха, а он мне показал один палец. Один год, и за все это время он не смог понять, как зовут, скажем, его напарника. – Но ты к нему как-то обращаешься. Там, эй или что-то в этом роде.
– Du, – ответил Ульрих, а блондин радостно закивал головой. Ну что же, Ду так Ду.
После того как мы определились, как кого зовут, я спросила у Ульриха, как он попал в это гиблое место. Он жил в Потсдаме, работал на заводе, был активным членом СЕПГ, у него была распланирована вся его жизнь. Теперь-то я поняла, почему он так расстроился. Той жизни, ради которой он выбирался из города, нет. Его ждет чуждая ему страна. Пожалуй, не стоит говорить ему о евроинтеграции, толерантности и прочих изменениях. Вдруг он захочет остаться в городе. Я, в свою очередь, рассказала о себе, Марке, революции и моих поисках. Он одобрительно отнесся к моим затеям с революцией. Ему понравилась эта идея, так как это отвлечет внимание хозяев замка.
– Их нюжно ermorden,6 – подытожил Ульрих.
– Хозяев замка? – уточнила я.
Ульрих качнул головой. На мой вопрос – зачем? – сказал, что я сама пойму. А сейчас нужно искать выход.
Ульрих с Ду проделали колоссальную работу по исследованию подземелья. Три туннеля, которые я пыталась исследовать самостоятельно, оказались пустышками. Это путь в никуда, так как в конце они соединяются в единый туннель, образуя тупик. Есть также и другие туннели, вход в которые располагался рядом с мостом. Мы вернулись к двери, которая вела из подземелья в замок, и повернули направо. Этот путь не виден, по нему нужно идти на ощупь, спотыкаясь, но идти.
Новый туннель представлял собой систему разветвленных дорог, мостов, подземных коридоров. Господи, кто все это строил? И зачем? Ульрих сказал, что он не знает. У Ду я решила не спрашивать. Ульрих с Ду исследовали всю правую часть подземелья, центральную дорогу с ее ответвлениями, частично обследовали левую часть подземелья. Год-другой – и мы полностью исследуем этот подземный мир, оптимистично закончил Ульрих. Год, другой? А я-то думала, месяц-другой. Наивная.
От дома пришлось отказаться, как и от жизни в городе, спали мы на матрасах, позаимствованных в замке. Пищу брали с фермы. Да-да, в городе был не только амбар, но и ферма. В основном нашей добычей были курицы, которых ловко разделывал Ду. Я раздобыла соль, а Ульрих их жарил на костре.
– Fräulein. Жизн ваша била kein Zuckershclecken.7 Вы лишится голов, – обратился Ульрих к тушкам трех птиц, которые были нанизаны на импровизированные вертела и жарились в языках пламени костра.
– Да и смерть не принесла вам облегчения. Покойтесь с миром в наших желудках, – продолжила я.
– Аминь, – закончил Ульрих.
Столь обильный обед объяснялся теми изменениями, которые происходили в городе. Несмотря на революционный настрой горожан, хозяева замка смогли перехватить инициативу и встать во главу протестного движения. Началось строительство нового замка, каждый день появлялись новые законы, ужесточалась жизнь в городе. Именно поэтому мы брали столько еды, сколько могли унести, так сказать впрок. Ведь неизвестно, сможем ли мы раздобыть еще провизии. Теперь-то я поняла слова Ульриха об ermorden. Понимаю, но не разделяю.