Не каждый умирает в одиночку
Бедственное положение самого первого хосписа в Лахте – кажется, никого не волнует…
– Раньше я не думала о том, что жизнь полная страданий, может стать почти радостью, что каждое ее мгновение – драгоценно. Я ошибалась. Для Олега это было время духовных открытий, духовного прозрения. Если мы не будем знать, что в последние дни рядом будут бескорыстные замечательные люди, – нет смысла жить…
Эти слова принадлежат Маргарите Кравченко, чей муж провел несколько месяцев в лахтинском хосписе. Хорошо, если бы эти слова услышали все – от губернатора до самого маленького чиновника нашего города. Может быть, тогда не понадобилось бы убеждать людей в том, что должно быть ясно без доказательств.
Сегодня старое здание первого лахтинского хосписа, которое в 1903-м году было построено как больница для бедных в парке на территории усадьбы баронессы Ольги Штейнброк, рассыпается прямо на глазах. Проваливаются полы, лопаются трубы… Пациентов здесь сегодня немного – состояние дома не позволяет принять всех, кто в этой помощи нуждается. Сотни больных, лишены заботы и доброты особых “хосписных людей”, которые пока еще здесь работают. Закроется лахтинский дом (а к тому все идет), и распадется удивительное содружество врачей, сестер и санитарок, не боящихся чужого страдания. У нас умеют губить самые замечательные проекты и начинания.
То, что человек смертен, а иногда, по словам героя Булгакова, “внезапно смертен” теоретически известно всем. Но мысль о том, что находится там за гранью, настолько пугающа, что, как правило, зажмурить глаза и постараться сосредоточиться на ходе своей сиюминутной жизни, гораздо легче. Это действительно дает некоторый психологический комфорт (не случайно знаменитый Карнеги советовал жить в отрезке настоящего). Но тогда ситуация тяжелой и неизлечимой болезни близкого человека – невыносима. И для самого страдающего – процесс ухода будет невыносимо тяжел.
К чести Петербурга, который был и остается духовным центром России, именно здесь вопреки атеистическим догмам и многолетней привычке думать всерьез лишь о работоспособном члене общества, зародилось российское хосписное движение, целью которого было изменить сознание, и как следствие, – отношение к человеку, какой бы тяжелой ни была его участь. В те годы, в начале 90-х, о хосписах писали много – тема стала модной.
Радушно встречали Виктора Зорза – признанного во всем мире главу хосписного движения. Польский еврей, заброшенный судьбой в сталинские лагеря, вырвавшийся оттуда с помощью Ильи Эренбурга и ставший известным английским журналистом, прошел со своей умирающей дочерью все круги земного ада. Это “перевернуло” его жизнь. Да, в Англии давно существовала общенациональная сеть хосписов (“хоспис” в переводе “странноприимный дом” – дом, где когда-то останавливались пожилые странники по дороге к Гробу Господню). Но в Америке эта идея вызвала противостояние общества. В стране прагматиков и оптимистов не любили думать о горе, страдании и смерти. И все же Зорза удалось пробить стену молчания и добиться того, что идею поддержали сенатор Эдвард Кеннеди, Генри Киссинджер, супруга президента Форда… Нашел он единомышленников и здесь, в Петербурге. Их объединил психотерапевт Андрей Гнездилов, давно занимающийся проблемами неизлечимо больных людей. Здесь собрались в основном верующие люди, согласные работать за очень маленькие деньги и лишенные страха перед неизведанным. Может быть, поэтому лахтинский хоспис и отличается от других, возникших позднее в разных районах города. Здесь особая атмосфера.
…С Виктором Зорза мне удалось побеседовать по телефону незадолго до его гибели. Наша беседа прерывалась – он принимал лекарства, справляясь с болями в сердце. Но говорил уверенно и определенно:
– В лахтинском хосписе работают замечательные люди. Там все именно так, как и должно быть. Знаю, они сталкиваются с большими проблемами в своем деле. Защитите, поддержите их…
Но почему же нужно защищать людей, отдающих силы важному, гуманному делу? От кого защищать?
Но он знал, о чем говорил…
…Когда мы встретились с Леной, она уже понимала, что ей предстоит… Чем дальше развивалась болезнь, тем более одинокой она себя чувствовала. Ее раздражали люди, глядящие на нее с состраданием и страхом. Она знала, что ей предстоят физические страдания. Муж разрывался между работой и домом, а дочка тихо сидела в своей комнате, боясь нарушить тишину мрачной квартиры…
Шесть лет назад, когда тема стала модной и на ней многие завоевывали политический капитал, первый хоспис получал и поддержку государства и гуманитарную помощь. Тогда же в городе стали появляться и другие хосписы и выездные службы. Но за эти шесть лет мода, похоже, прошла. Здание пришло в негодность. Наконец, год назад в день рождения хосписа в саду был торжественно заложен первый камень нового дома.
Красиво звучали обещания представителей комитета по здравоохранению (иных уж нет, а те далече)… Строители уверенно предполагали возвести здание за один только 1997-й год…
И вот он, долгожданный 1997-й… И Андрей Гнездилов бросается за помощью к журналистам (чиновников просить уже нет сил) – строительство нового здания не было включено в адресную программу 97-го года и неизвестно, будет ли включено в программу 98-го…
– Может быть дело в том, что мы шагнули в капитализм прямо из атеизма? – говорит Андрей Владимирович. – Отсюда высокий уровень агрессии и тотальное равнодушие к слабому. Но как-то нужно этому противостоять…
Оказывается, денег не хватает сегодня ни на ремонт старого, ни на строительство нового здания. Не хватает их и на адекватную оплату труда врачей, сестер и санитарок. Строительство хосписов, оказывается, – не приоритетно. Когда же появляются иные источники финансирования – тут государственные чиновники на страже. И, кажется, главная их задача – не допустить подобного “произвола”.
Как выяснилось, иностранцы не раз и не два предлагали свою помощь. Они, по словам Андрея Гнездилова, всегда были готовы послать оборудование, медикаменты, одежду, продукты. Но чтобы получить одну только посылку с необходимым перевязочным материалом, Гнездилову пришлось обойти 56 чиновников, путешествуя по всему городу и собирая бесчисленные справки и подписи. Не говоря уж о деньгах, которые пришлось за все это заплатить.
И директор немецкого банка, который искренне хотел помочь, отказался от этой мысли, сказав, что не готов платить за подарки вдвое того, что они стоят. За перевозку груза гуманитарной помощи его попросили выложить несообразную сумму. Западные благотворители могли бы даже выстроить новый дом, на который у нас не находится средств. Но за один только проект дома (а он должен быть утвержден нашими властными структурами) отечественные проектировщики требуют с западных дарителей огромные деньги.
– Да любому нашему бизнесмену собственный особняк обойдется гораздо дешевле, чем нам! – утверждает Гнездилов. – Ведь им не надо иметь дело с нашими чиновниками.
Значит, дело не только и не столько в отсутствии денег. Законы становятся грабительскими в исполнении чиновников.
И еще одна важнейшая проблема, не решенная до сих пор, хотя битва идет давно. Смерть не так страшна, как боль ей сопутствующая. Один из основных принципов хосписа – не снятие, а предупреждение боли. Однако объяснять это пришлось много лет. Сколько сил пришлось потратить врачам, чтобы доказать чиновникам от медицины, что дозу наркотических обезболивающих средств в хосписе нужно увеличить – привести ее к существующим европейским стандартам. Это, наконец, удалось сделать. Но больных и их родственников постоянно подозревают в наркомании, воровстве наркотиков.
Лена, молодая красивая женщина в свои неполные сорок лет сжималась от страха, глядя на часы. Вот сейчас пройдет действие лекарства. И снова– неотложка. Два дня назад врачи нашли ее в состоянии болевого шока.
– Я уверена, он – наркоман! – говорила мне врач поликлиники, имея в виду лениного мужа, который не мог спокойно наблюдать, как страдает жена. – А что он все просит и просит рецепты…
Родственники тех больных, которые лежат дома, вынуждены каждые три дня ходить за новым рецептом, а если лекарство вдруг пропадает из аптеки – все вызывать и вызывать неотложку (80 % всех вызовов в городе – к онкологическим больным.)
Или вдруг новая проблема – милиция требует ужесточить охрану наркотических средств в самом хосписе, вбить столбы, установить решетки (а ведь здание старое, стены могут и не выдержать). Причем все преследуют свои интересы, и та же представители милиции требуют заказать решетки в определенной фирме за определенные деньги. О благотворительности речь не идет.
…Моя знакомая, та самая, что страдала от страшных болей у себя дома, – могла бы спокойно и даже счастливо прожить эти последние месяцы. Для этого нужно было так немного – доверять ей и ее близким. Поддерживать ее наркотиками и, может быть, вместе с родными ухаживать за ней в хосписе. Но с доверием у нас по-прежнему плохо, а хосписа в этом районе не было (их до сих пор нет в 9 районах города).
На самом деле трудно сегодня представить себе иную, более гуманную систему помощи смертельно больному человеку, чем сеть хосписов.
В хосписе человеку легче уже только потому, что конца здесь не ждут и не боятся. Родные тоже успокаиваются – им помогают и их поддерживают. Как правило, бедность среднего класса и обнищание тех, кто никогда не был состоятелен, не позволяет” вытянуть” уход за больным чисто экономически. Так что альтернативы пока нет. И это нужно понять.
Я спросила Андрея Владимировича Гнездилова, что самое главное в жизни человека, знающего о своей скорой смерти. И услышала:
– Прощение. Люди часто испытывают чувство вины в конце жизни, потому что их ценности меняются…”
Может быть, попробовать взглянуть на жизнь их глазами и заслужить прощение прямо сейчас?
Фото Павла Маркина