8 октября
Смешно я всё-таки придумал с этими синьорами с фотографий!
Начал я с Карло Нелли, хозяина шикарной модной лавки на Дель Корсо, который всегда элегантно одет и ходит на цыпочках, потому что ботинки жмут. Завидев меня, он сказал:
– О, Джаннино, ты уже поправился?
Я терпеливо ответил на все его вопросы, он даже подарил мне за это роскошный ярко-красный галстук. Я сказал спасибо, и тут он принялся расспрашивать о сёстрах, ну и я решил, что самое время достать фотографию.
Внизу было приписано ручкой: «Старый хлыщ», уж не знаю, что это за слово такое. Ещё сёстры пририсовали ему усы и рот до ушей. Увидев всё это, он покраснел как рак и сказал:
– Это твоих рук дело, гадкий ты хулиган?
Тогда я рассказал, что нашёл разрисованный портрет в комнате сестёр, и убежал подобру-поздорову: дело принимало серьёзный оборот, да и времени на объяснения у меня не было – предстояло ещё раздать кипу портретов.
Теперь я отправился прямиком в аптеку Пьетрино Мази.
Какой же урод этот Пьетрино со своей рыжей шевелюрой и жёлтым рябым лицом! Но сам он, бедняга, даже не подозревает об этом…
– Здравствуй, Пьетро, – поздоровался я.
– А, Джаннино! – откликнулся он. – Что дома? Всё хорошо?
– Да, все вам кланяются.
Он достал с полки большую белую стеклянную банку и спросил:
– Ты же любишь мятные пастилки?
Не дожидаясь ответа, он протянул мне пригоршню разноцветных пастилок. Здорово быть братом хорошеньких старших сестёр – все юноши с тобой так любезны! Я взял пастилки, потом вытащил фотографию и, невинно хлопая глазами, сказал:
– Смотри, что я нашёл у нас дома.
– Дай-ка взглянуть!
Но я не дал, тогда он вырвал карточку силой и прочёл надпись голубым карандашом. «Он просил моей руки, нашёл дурочку!»
Пьетрино побледнел, и я решил, что он вот-вот хлопнется в обморок. Но он только сказал, скрежеща зубами:
– Стыд и срам так насмехаться над порядочными людьми, как твои сёстры, понятно тебе?
И хотя я и так всё прекрасно понял, он решил объяснить получше и уже занёс ногу, чтобы отвесить мне пинка, но я увернулся и выскочил на улицу, и даже ухитрился по дороге стащить ещё горсть мятных пастилок, которые рассыпались по прилавку.
Дальше я направился к Уго Беллини.
Уго Беллини – совсем юный адвокат лет двадцати с небольшим, он сидит в конторе своего отца, тоже адвоката, но уже заслуженного, на улице Короля Виктора Эммануила, 18. Уго строит из себя незнамо кого: ходит грудь колесом и задирает нос, да ещё говорит таким толстым голосом, будто из-под земли. Он и правда смешон, что и говорить; но я всё же немного трусил заходить в контору, ведь этот господин шуток вообще не понимает. Поэтому я только заглянул в дверь и сказал:
– Простите, старик Дон Сильва[3] здесь?
– Что там такое? – откликнулся Уго Беллини.
– Вам фотокарточка! – я протянул его портрет, под которым было написано: «Вылитый старик Дон Сильва! Как же он смешон!».
Он взял фотографию, а я тут же бросился наутёк! Видимо, она поразила его в самое сердце: уже на лестнице до меня донёсся его грозный бас:
– Грубиянки! Клеветницы! Невежи!
Ох! Но я не стану здесь описывать все утренние сцены, иначе мне никогда не лечь спать!
Как же вытягивались лица у этих юношей, когда я совал им под нос их портреты, да я чуть не лопнул от смеха, глядя на их гримасы!
Потешнее всех был Джино Виани. Бедняга! Когда я отдал ему его фотографию с подписью: «Портрет осла», его глаза наполнились слезами и он произнёс слабым голосом:
– Моё сердце разбито!
Что-то не верится: ведь если бы у него и правда разбилось сердце, он не смог бы метаться по комнате и бормотать какую-то ерунду.