Неожиданное знакомство
«Ну что, проверим, на что мы способны…» – подумал я, все больше откручивая ручку газа… Сейчас нам никто не помешает… от блуждающих машин не осталось и следа, и многие светофоры переведены в мигающий оранжевый цвет, а главное, я получил тот маленький, но все же, первый опыт…
Я направил свой байк в соседний, новый район со его хорошим, свежим асфальтом и отсутствием безумного количества припаркованных машин. Наши два района соединяла длинная дорога с двумя затяжными поворотами, по которой можно было развить довольно приличную скорость даже на машине. А я был на мотоцикле и вновь откручивал ручку газа до скорости в сто пятьдесят километров в час.
Эйфория, подпитываемая безграничным чувством свободы, вперемешку с щекочущим мои нервы адреналином, уносили меня прочь от моего дома.
Не очень теплый, но все-таки уже совсем весенний ветер залетал ко мне в шлем через воздухозаборники, передавая мне запах дороги и прогретых покрышек. Я был наедине с самим собой, лишь звук моего двигателя разрезал тишину вечерней улицы, так громко заявляя о нас всем в округе. Разметка из прерывистой линии превращалась в сплошную, и картинка сменяла картинку, кадр за кадром добавляя в мою жизнь новые эмоции и впечатления.
Тот я, который проснулся с утра, уже точно никогда не вернется домой… с каждым новым метром я понимал это все отчетливей… Тот я остался во вчерашнем дне… Тот я стал свободнее… Тот я больше никогда не будет прежним.
Все эти чувства были для меня пыльным клубком, лежащим высоко на полке, теперь же он оказался в моих руках, и я завязывал его концы на своем стержне.
Как же немного надо человеку, чтобы так много понять, чтобы в глаза вернулся блеск, чтобы мысли, что делать дальше, обрели свою оболочку, чтобы жизнь забурлила вновь в остывших венах, толкая обладателя этого дара на новые поступки в жизни.
Пересекая последний рубеж соседнего спального района и оставив новостройки за своей спиной, я остановился на его окраине. Это была практически такая же площадка, как и в моем районе, только она была совершенно пуста. Ни машин, ни людей, ни шума, ни пыли, и мачты без света добавляли тому месту немного мрачности, но это тихое одиночество уничтожил я, медленно подкатываясь к свежеположенному бордюру. Заглушив мотор, я слился с той тишиной воедино, вдыхая полной грудью прохладный апрельский воздух. Вот она, тихая Московская ночь на своей окраине, и вот то, чего мне так сильно не хватало последнее время.
Эти пятнадцать минут, что я простоял там, в тихом одиночестве со своим первым железным другом, запомнились мне надолго, и я возвращался туда всегда, когда мои мысли наполняла грусть. Я разглядывал свой сверкающий город с той возвышенности и улыбался, радуясь тому выходу, что нашел меня сам еще много лет назад, и теперь каждый новый день открывал мне новые дороги. Конечно, дороги моего города были теми, что и всегда, но теперь мое понимание их было совершенно иное.
Заглядывая в темные, еще не освещенные окна совершенно нового дома, что стоял по мою правую руку, я представлял счастливые глаза, которые там уже скоро появятся. Их чувство нового и краткосрочное чувство радости, что заполнят эти квартиры уже в ближайшем будущем. Они будут сверкать там до первого неугомонного соседа, который будет обустраивать свои стены, вонзая в них сверла от рассвета до заката. Люди со счастливыми лицами заполнят эти подъезды, в суматохе будут затаскивать свои вещи в пустые квартиры, но в скором будущем радость нового будет разбавлена бытом неблагоприятного соседства, а детский смех, постепенно заполняющий эти этажные пролеты, в последующем превратит лестничные площадки в места для вечерних посиделок. Так было и так будет, так есть, и с этим уже ничего не поделаешь, и каждое чувство нового всегда сменяется чувством однообразного «полдника».
Я смотрел на те окна, и передо мной пронеслись несколько лет их жизни, и, глядя на них, я радовался новому в своей жизни, не имея и малейшего представления, что произойдет со мной завтра.
Как многого я тогда еще не знал… и как сильно я тогда ошибался…
Телефон, лежащий в моем кармане, выдал непрерывную трель, оторвав меня, от полуночной тихой идиллии.
– Ну, ты где есть? – не успев что-либо сказать, я услышал голос Андрея.
– Да, я сейчас приеду, – пытаясь перекричать его фон из рычащих моторов и визга шин, произнес я. – А вы где?
– Что? Где ты?.. Не слышу! – все так же кричал он.
– Сейчас буду, – более громко прокричал я. – Где вы?
– Мы там же! – наконец услышав меня, произнес он. – Давай, мы ждем! – и, не дождавшись моего ответа, повесил трубку.
Мне ничего не оставалось, как еще раз посмотреть на этот сверкающий город и выдвинуться обратно.
Всё так же осторожно и размеренно разрезая ночной ветер, я, как и по пути туда, был один. Всё те же фонари, провожающие меня, подмигивали в зеркалах и, прокладывая мой путь как по фарватеру, исчезали в темном горизонте. Все та же опустевшая дорога, с теми же заплатками от многочисленных ремонтов, все те же дома, все те же окна; я вернулся в свой район, не успев досчитать до ста, и вот последний светофор – меня ждали мои друзья. Но… в наших жизнях всегда присутствует какое-то «Но…», которое всегда появляется тогда, когда ты не готов. Как говорят: «Век живи, век учись». Вот и я жил, жил и учился, и встретил своё «Но…» совершенно не ожидая, чтобы оно меня чему-то научило.
Ночное московское время, как оказалось, это не только время драйва и скорости, это хорошее время для дорожных работ. Работ, на которые я прежде никогда не обращал внимания, но если я их не замечал, это не значит, что их нет, и они проходили в нашем районе каждую ночь. Дорожная работа под названием «очистка улиц от зимней пыли» была в жизни нашего города в весенние месяцы и днем, и ночью. И каждую ночь на наши дороги выползали тысячи водовозов с пенным раствором, чтобы осушить свои цистерны на проезжей части московских улиц. Несознательная, а может, и сознательная борьба с гонщиками проходила с часовыми интервалами, но чище от их ползанья по графику все равно не становилось, и нам приходилось лишь сбавлять газ.
Тогда я этого не знал и был застигнут этим незнанием врасплох.
Мне оставался последний поворот, за которым я слышал громкую музыку, но мое «Но…» опережало меня, повернув перед моими глазами в мой поворот. Это «Но…» было оранжевого цвета и прибивало грязь к обочине, забрасывая тротуар пеной. Оно величаво удалялось от меня, показывая значимость своей фигуры мигающим знаком обгона слева, и я не понял этого «знака». Я пересек перекресток, уходя за этим оранжевым чудовищем, включил пониженную скорость и открутил газ. Вмиг колеса подо мной потеряли сцепление с этой запененной дорогой, а я, докручивая тахометр, придал им еще больше силы. Мотор взревел как израненный зверь, и через мгновенье физика сделала свое дело за меня. Через секунду нас вынесло на кусок сухого асфальта, и сцепление с дорогой оказалось молниеносным. Еще секунда, и мы с моим рычащим зверем уже продолжали свой путь в отдельности друг от друга. За несчастный миг мой мотоцикл превратился в дикого, необъезженного скакуна, который взмыл в воздух, поднялся на задние копыта в диком танце, и с бешеным ржанием скинул своего наездника. А дальше всё происходило как по сценарию из фильмов про каскадеров. Мой мотоцикл продолжал свое движение в гордом одиночестве, проехав метров пять на заднем колесе и с грохотом рухнув набок в конце этой дистанции. Скользя по мокрому асфальту, он выжигал из-под себя парад из искр, и это красивое ночное зрелище сопровождалось скрежетом железа. Всю эту картинку ночного фейерверка я наблюдал, кувыркаясь позади, и чередовал её с болезненными ударами об асфальт. Вспышки фонарей, небо, асфальт и снова небо – я кружился по дороге в нижнем брейке, оставляя на ней клочки не своей кожи. Удар за ударом, вспышка за вспышкой, пытаясь ухватиться руками за гладкую, как отполированная доска, дорогу, я катился кубарем, не понимая, когда закончится моя безумная пляска. Последний удар, и я подкатился к своему дикому другу на спине, не достав до него пару метров.
Мне показалось, что еще секунда, и из-под моей искусственной кожи вырвется пламя огня, но это были всего лишь мои физические ощущения, и так же быстро, как всё это началось, так же все и закончилось, хотя тогда для меня эти секунды были бесконечностью. Мы остановились практически одновременно: мотоцикл в полуметре от бордюрного камня, а я в паре метров от него. Ну а дальше шок, боли пока не было, был только шок и череда картинок последних нескольких секунд моей жизни. Хорошая штука этот принцип самосохранения, перерастающий в шок, ведь человек в шоковом состоянии способен на многое. Он способен сдвинуть многотонную машину, прыгнуть в длину на столько, что спортсмены, которые тренируют свои навыки каждый день, только позавидуют, пробежать стометровку с рекордным временем, в общем, сделать то, что в обычных условиях ему не под силу. Это как в игре – шкала супер удара, которая резко поднявшись вверх, даёт тебе право на победу в практически проигранном раунде. Главное, правильно и быстро его использовать, зацепиться за это мгновение, потому что она появляется так же быстро, как и исчезает. Многие люди в шоковом состоянии спасали свои и чужие жизни, несмотря на сложность задачи. Секундный супергерой, что живет в каждом из нас, в такие моменты вырывается на свою недолгую свободу и даёт нам право на еще один шанс. Я смутно помню, как я оказался рядом с мотоциклом, схватил его за руль и попытался поднять с бока. Его раскаленное масло растекалось по дороге, дополняя эту мыльную оперу своим черным видом и исходящим паром. Я резко дернул вверх и поднял эти сто шестьдесят килограмм вертикально, параллельно пытаясь найти подножку. Мои руки, крепко держащие руль, начинало потихоньку подламывать, а ноги с каждой новой секундой становились менее послушными. Головная боль, нахлынувшая так резко, как и вся эта ситуация, сдавливала мои виски, но я удержал свое шаткое равновесие и поставил мотоцикл на подножку. Отпустив ручки, я отошел от своего истекающего друга и присел на бордюр, стягивая с себя шлем. Переведя дух, я огляделся и увидел, как с площадки приближаются огни и рев едущих в мою сторону мотоциклов.
«Странно, откуда они узнали…» – промелькнуло в моей голове. Ведь пока я участвовал в этом спектакле, в округе не было ни души…
Голову вновь пронзила немая тупая боль как после хорошо проведенного вечера, и тело начало знобить в судорожной лихорадке. Я начал осматривать и ощупывать части своего тела и наткнулся на резкую боль в плече, что не позволила поднять мне руку выше уровня глаз.
Первый, из той, стремящейся в мою сторону толпы, припарковал свой байк и уже бежал ко мне. Следом остановился еще один и еще, и еще. За ними стали подтягиваться машины.
– Ну, ты как? Живой? – прокричал первый подбежавший, это оказался Пашка. Склонившись надо мной, он продолжал свои вопросы с лицом старшего брата, увидевшего, как его младший свалился с дерева: – Что случилось? Скорую вызвать? Ты слышишь меня?..
Видимо со стороны мой вид был не очень, и я напоминал человека, нуждающегося во врачах.
– Да, нормально все, – взяв секундную паузу, все так же сидя на бордюре, вымолвил я. – Бывало и хуже.
– Ну… раз шутишь, значит и вправду все нормально, – склоняясь надо мной, успокоился Большой, вокруг которого уже стояла толпа. – С первым падением тебя, – добавил он, хлопнув меня по плечу, разбавляя тем самым окружившую меня обстановку.
Но тут резкая боль вновь вернулась в мое ознобленное тело и пронзила мою левую сторону, выражаясь на лице непередаваемой гримасой.
– Точно, всё нормально? – переспросил он, уже ощупывая место похлопывания. – У тебя что-то с плечом, вот бугор, – остановив свою руку на искажении под слоем кожи, высказал он свою озабоченность, аккуратно сжимая этот торчащий холмик.
– Уже не уверен, – понимая, что от этого сдавливания мне не становится лучше, ответил я, пытаясь выдавить на своих губах подобие улыбки.
– А как вы узнали, что я тут кувыркаюсь? – осматривая эту толпу, поинтересовался я, пытаясь сменить тему плеча.
– Да ты такой парад планет показал, что сложно было не заметить, – подключился стоявший рядом с Большим Андрюха. – Звук подъезжающего мотоцикла, потом резкий рев, фары в небе, ну а потом грохот и искры. Все ясно как белый день, – ухмыльнулся он. – Как тебя угораздило-то?
– Сам не понял, – сказал я, не желая разбирать сейчас причину моего полета, хотя она была и так всем ясна.
– Что там с мотоциклом? – пытаясь подняться с бордюра, спросил я, увидев, как несколько людей окружили его.
– Вроде всё нормально… Лучше… чем у тебя, – подметил Димка, который был среди той компании.
– Так что с ним? – переспросил я, встав на твердую землю, опираясь на Андрюху.
– Ерунда, крышку пробил, зеркала сломал, ручку сцепления загнул, ну и бок потер, вроде всё, – ответил Димка, улыбаясь такому исходу, ведь все прекрасно понимали, что могло быть и хуже, и это хуже было всего в нескольких метрах.
– Ты лучше в травмпункт скатайся, пускай тебя доктора осмотрят, – продолжил он. – А за него не переживай, это всего лишь железка.
– Кто на машине? – вглядываясь в лицо каждого, кто не был одет в мотоциклетную одежду, добавил он, но все лишь молча наблюдали.
– Я уже нашим друзьям позвонил, сейчас будут, – резво вставил Андрюха, также оглядев присутствующих, которых видимо больше интересовало не мое здоровье, а шоу, которое я показал.
После заявления Андрея они, не спеша, расселись по своим четырехколесным творениям и поспешили удалиться, ведь представление было окончено, и теперь они смело могли обсудить это на том месте, с которого их сорвал грохот и асфальтные искры. Лишь мои новые друзья остались дожидаться «экипажа быстрой помощи».
В этом десятиминутном ожидании они шутили, рассказывая о своих неудачах, своих падениях и своем везении, они пытались приободрить меня, смеясь над всей этой ситуацией, потому что каждый из них проходил через подобное в той или иной степени. И эта поддержка отвлекла меня от мыслей поражения, я также смеялся, как и они, и совсем не заметил, как на горизонте появилась машина Ярика.
Остановив свой болид прям посередине дороги и включив аварийку, оттуда высыпались сам Ярик, Женька и Олег. Подойдя на расстояние вытянутой руки, они потеснили присутствующих и, осмотрев место аварии и ее виновника, засыпали меня уже знакомыми мне вопросами.
– Как ты так? Что произошло? Как тебя угораздило?..
– Ребят, хорош! – не дав мне сказать и слова, обрубил их Андрюха. – Его в травму отвести надо, а не допрос с пристрастием устраивать.
Слегка озадачив их своим высказыванием, он взял мой мотоцикл за ручки и начал распределять роли.
– Олег, поможешь до гаража докатить, пока они скатаются? – вопросительно посмотрев на наших друзей, высказал он.
– Хорошо, – не заставляя себя ждать, ответил Олег, взглянув на лужу масла под мотоциклом. – С тобой скататься надо? – уже зная ответ, все же спросил он.
– Я думаю, нет, – сказал я, кивнув ему в сторону Ярика и Женьки, которые немного застопорились, ожидая дальнейшие указания от Андрюхи.
– Как скажешь.
– Ну что стоим, поехали, – опомнился Ярик, и через мгновение я уже сидел на заднем сидении его машины.
Мы тронулись, и позади нас остались припаркованные мотоциклы с их хозяевами, что не спешили разъезжаться. Олег с Андрюхой и Большим развернули мой байк и медленно покатили его в сторону гаражей, а мы исчезли за поворотом.
«Какие всё-таки люди, эти мои новые друзья…» – думал я, пытаясь не обращать внимания на боль и не думать о последствиях… Люди с большой буквы «Ч», не умеющие оставлять товарищей в беде, ведь чтобы быть человеком, не так много нужно, и этого в них хватало сполна. Они все такие разные, но живут одним чувством свободы. Работники офисов, охранники, управляющие или просто бездельники, они поглощены одной темой, и эта тема их объединила в одно целое, в то самое, что можно легко назвать братством. Первый раз, видя человека, они пришли на помощь, и всем своим видом показали мне, что всё происходящее им небезразлично. Они не просто приехали поглазеть, они приехали поддержать, и я принял эту поддержку, радуясь, что она у меня есть.
Хорошие дела могут принадлежать только хорошим людям, а их не так много, как и их поступков…
После моего быстрого рассказа о произошедшем, всю оставшуюся дорогу мы молчали, лишь встречаясь взглядами в зеркале заднего вида. И по этим глазам Ярика я читал немой вопрос: «Как же тебя так угораздило?.. Как? Зачем ты это сделал?».
Хороший вопрос: «Как?», а еще лучше: «Зачем?», ведь покупка мотоцикла была тайной не только для моих родителей, но и для моих друзей, которые тоже начали бы меня отговаривать. Но дело уже было сделано, оставив второй немой вопрос без ответа, а разобраться с первым мне еще только предстояло.
У меня было время обдумать его, и это время я дал себе сам, ведь всё, что с нами происходит, это лишь следствия нашего выбора, а следствия всегда имеют свои последствия. Не случись со мной это тогда, это могло случиться позже, и на этом могла закончиться эта история. Я мог легко надломиться как неокрепшая ветка, отодвинув эти чувства, что ощущал несколько часов назад, на второй план, тем самым оставив свою надежду на свободу, и позже я бы не встретил людей, которые мне стали так дороги. Я бы запер под огромный амбарный замок все эти пылающие чувства, которыми уже обладал, и надломленный своим поражением был бы в бешенстве от самого себя. Я бы опять продолжал свое тихое существование, размеренно превращаясь в серость улицы, но я не мог так поступить с собой, и, сидя на заднем сидении машины Ярика, я знал, что мой следующий выбор будет точно таким же, как и сегодня.
«Случилось, значит, так должно было случиться…» – успокаивал себя я, а будущее покажет, какие уроки я могу из этого извлечь…
Я не заметил, как мы въехали во двор травмпункта, где рядом с парадной дежурила карета скорой помощи. Ярик медленно припарковал машину прям напротив входа, и я попытался вылезти с заднего сидения без чьей-либо помощи, но это оказалось не так уж и просто. Чем больше я находился в неподвижном состоянии, тем больше наливались мои руки, раздувались сухожилия и болело тело, чем больше я был без движения, тем меньше мне хотелось их совершать, но дверь уже была распахнута, и при помощи своих провожатых я все же вылез наружу. Отказавшись от дальнейшей помощи, я в сопровождении своих друзей поднялся по лестнице, ведущей к главному входу, и вскоре пересек черту алюминиевых дверей.
В нос тут же ударил этот лекарственный запах, который мы так не любим с детства. Белые свежевыкрашенные стены говорили о недавнем ремонте, а безумное количество пристенных лавочек о популярности этого заведения. Нам повезло, и той ночью обошлось без пьяных дебошей и вечерних драк, и все лавочки оказались пусты. Лишь на входе нас встретил одинокий охранник, сидящий за узким высоким столом, на котором стоял еле светящий светильник. Окинув нас взглядом, он и дальше углубился в изучение развернутой газеты, не обращая на нас совершенно никакого внимания.
Женька быстро пробежал вперед к приоткрытому кабинету, откуда доносились мужской и женский голоса, и скрылся за дверью. Подойдя к ней ближе, я услышал:
– Доктор, у нас тут проблема, – быстро проговорил он. – Друг упал и видимо что-то себе поломал. Посмотрите?
– Конечно, пускай заходит, – ответил уже более отчетливый мужской голос. – А где он?
– Я здесь, – пересекая порог кабинета, сказал я, увидев сидящего за столом доктора и Женькину фигуру, стоявшую перед ним.
На вид доктору было не больше тридцати пяти; маленькие очки в золотой оправе, острый нос и блестящая голова из-за ранней лысины – вот, наверное, все, что я успел подметить выше его худых плеч в белом халате.
Но вдруг я услышал тот же женский голос, что и несколько секунд назад, и, повернув голову, увидел медсестру, которая сидела в углу.
– М-да, вид не очень, – пристально вонзая в меня свой ярко подкрашенный взгляд, проговорила она и, кокетливо улыбнувшись, слегка откинулась назад к стене. Она сидела на кушетке, опираясь на нее обеими руками и закинув ногу на ногу, походила скорее на представительницу автосалона, нежели на врача. Ее ярко-рыжие распущенные волосы волнистыми линиями спускались на ее белый короткий халат, из которого вырастали длинные ноги на высоких каблуках. И в этом заведении она была чем-то из ряда вон выходящим, но ее агрессивная красота и надменный вид умиляли эти стены, которым приходилось видеть многое.
Доктор резко посмотрел на неё, отсекая своим взглядом всякие последующие высказывания, и перевел взгляд на меня.
– Мотоциклист? – спросил он, пристально вглядываясь в каждый сантиметр моего тела.
– Да, – выдержав паузу, ответил я и, пытаясь объяснить свой вид, стесняясь, добавил: – Начинающий.
– Ясно, – сказал он, встав со стула. – Проходи вон к той кушетке, – указал рукой на место рядом с медсестрой. – И раздевайся, будем тебя осматривать. Друзья могут подождать возле кабинета, – добавил он, указывая на дверь, адресовав свое послание стоявшим за моей спиной Ярику и Женьке.
Им ничего не оставалось, как молча выполнить это указание, но выходя из кабинета, Ярик не стал плотно закрывать за собой дверь и оставил небольшую щель.
Я прошел к кушетке и начал расстегивать свой комбинезон. И тут я окончательно понял, что без чьей-либо помощи мне будет сложно стянуть с себя эти прилипшие латы. Боль была полностью в своей власти, сковав мои движения настолько, что я даже не смог стянуть с себя рукав, и в этом зависшем состоянии я продолжал стоять в попытках «скорейшего разоблачения». Медсестра, не обращая никакого внимания, встала со своего места и подошла к врачу, который склонился над столом, над какими-то бумагами, и видимо ее участие там было куда важнее ее прямых обязанностей.
Но из-за двери вдруг послышался голос Ярика:
– Может, я ему помогу, – засунув свою голову в дверной проём, обратился он к медсестре.
– Помоги, – обернувшись, ответила она с полным видом равнодушия. И этот стеклянный взгляд мог означать только одно, что в ее рыжей голове не существовало никаких чувств, а уж тем более сострадания.
Он подошел ко мне и начал стягивать с меня одежду как отец новорожденного, с той же осторожностью и трепетом.
Сжав зубы, я терпел, ведь особого выбора у меня не было, терпеть и еще раз терпеть, пока не наступит завтра. Ушибы, кровоподтеки и ссадины скрывались под слоем толстой кожи, но были вскрыты, стоило мне освободиться от этой мото кожуры, и теперь пестрели во всей своей красе, отливая ярко-алым и бордовым цветом.
Закончив свою миссию, Ярик молча удалился за дверь, и уже закрывая ее, окинул меня не очень радостным взглядом. По его глазам мне стало ясно, что мои дела обстоят не очень, и мне оставалось лишь услышать итоговый приговор.
Медсестра, окинув меня все тем же взглядом, подошла ко мне вплотную с небольшим подносом, на котором было несколько тампонов ваты и небольшая колба с непонятной жидкостью.
– Сейчас обработаем твои ссадины, терпи, может пожечь, – принялась она выполнять свою работу, с аккуратной точностью проводя по каждому, подожженному сантиметру моей кожи словно по холсту, на котором она рисовала, отнюдь не красками.
«Да, ощущения не из приятных…» – подумал я, как только она начала рисовать свою «картину»… Мне казалось, что это давно оставленные в детстве чувства вернули меня снова в мои шесть. И вот я опять стою со стертыми коленями перед мамой, а она смазывает их зеленкой. Внутри меня всё дергается, хочется сбежать, но мама держит меня за руку, и чтобы облегчить мои страдания дует на только что залеченные раны.
Видимо медсестра прочитала именно это в моих глазах и сделала точно также, что меня безумно удивило и заставило пересмотреть ее безразличие. Врач стоял, облокотившись на стол, и наблюдал за всей этой картиной с долей ревности. По его фигуре можно было понять, что он готов ринуться в бой и отстаивать свои завоевания, но мне до них не было никакого дела, и он прекрасно это понимал.
– Ты закончила? – нервно спросил он, подойдя ближе и начиная рассматривать мои травмы.
– Да, теперь он полностью в твоём распоряжении, – закрывая флакон с той отвратительной лечебной жидкостью, лукаво ответила она, оценив улыбкой свою провокацию.
– Спасибо, – выражая благодарность за воспоминания из детства, улыбнувшись ей в ответ, вымолвил я.
На что она лишь так же лукаво подмигнула, быстро проговорив:
– Да не за что, обращайся, – отошла обратно к столу.
Доктор не оценил такого обмена любезностями и торопливо осмотрел моё тело, уже поставив заочный диагноз.
– Ну что, тут всё понятно, нужен снимок плеча. Надевай штаны и пройди в соседний кабинет на рентген, врач сейчас подойдет, – пытаясь избавиться от меня как можно быстрей, проговорил он, отойдя обратно к столу и написав мою фамилию на талоне.
Пачка моих документов с самого прихода лежала на его столе, об этом позаботился Женька, и теперь он мог легко ответить, как меня зовут и сколько мне лет, и даже – женат я или холост.
Еле собравшись, я вышел из кабинета, ища взглядом заветный дверной номер, что доктор написал на клочке бумаги, и к моему удивлению это оказалось напротив. Рядом с этой комнатой сидели мои друзья. Быстро подскочив со своих мест ко мне, они обрушили на меня град «переживающих вопросов», на которые я пока не мог ответить.
– Ну как?. Что врач сказал? – остановив меня стеной, озабочено спросил Ярик.
– На рентген отправил, – коротко ответил я, указывая рукой на дверь. – В остальном – ничего.
– Ясно, – расстроился Женька, впиваясь глазами в мой выпирающий из плеча бугор. – Болит?
– Да нет, – расстроив его, ухмыльнулся я. – Может, пропустишь?
– Конечно, извини, – быстро нашелся он. – Мы будем здесь.
Да, без одежды всё выглядело несколько хуже, чем в ней, но Ярик всё это уже видел, когда помогал мне раздеться, и его взгляд был менее удивленным, чем у Женьки.
Я сделал три шага и оказался уже внутри этой затемненной просторной комнаты. Не успел я толком осмотреться, из-за спины раздался тихий низкий голос.
– Бумажку мне, а сам проходи и ложись вон на ту кушетку.
Обернувшись, я увидел небольшого человека в белом халате, который стоял за моей спиной и ждал. Я протянул ему листок, и он направился в свой кабинет в кабинете с огромным бронированным стеклом.
– Вон на ту, – увидев мою нерасторопность, вернулся он обратно, указывая мне рукой на ложе, которое стояло практически посередине. – И одеялом вон тем укройся.
Я прошел до середины комнаты и опустился на «фотокровать». Сел на её край и, осматривая здоровый агрегат, что был прикреплен к ней, понял, что это все только начало, и дальше мне предстоит множество таких кабинетов, их обшарпанных стен и таких вот безликих людей, для которых я всего лишь выскочка.
Из смотрового окна вновь высунулась голова пожилого фотографа человеческого нутра.
– Ложись и укрывайся, – приказным тоном проговорил он, всем видом показывая, что был оторван мной от чего-то важного, и к этому важному он хотел вернуться как можно быстрее.
Мне оставалось лишь подчиниться такому развитию событий и, взяв свинцовое одеяло, которое весило килограммов двадцать, я улегся, прикрывая им всё, что ниже груди.
«Тяжеловато было нашим предкам…» – отвлекся от всего происходящего я… Закованные в кольчуги и латы они были как неваляшки, восседая верхом на своих лошадях. И если их сбивали с ног, они уже с трудом могли подняться, впрочем, также как я под этим «пуховым» одеялом.
Из своей комнатушки вновь показался хозяин этих владений. Он, семеня, подошел ко мне, настроил свой аппарат для сканирования, поправил свинец и удалился обратно.
Секунда, и я был вновь свободен.
– Всё, готово, жди в коридоре, – раздалось из окошка все тем же приказным тоном, на который я уже не обращал внимания.
Я сдвинул с себя эту мнимую тяжелую защиту и вышел за дверь. Там всё также сидели мои друзья, травя друг другу что-то смешное, но с моим появлением их лица опять стали сосредоточенными. Я присел рядом с ними и не успел перевести дух, как между кабинетами пробежал белый халат с моими готовыми снимками.
– Заходи, – услышал я в ту же секунду, и это обращение было посвящено только мне.
Я встал и зашел в кабинет. Врач разглядывал мои снимки, стоя напротив лампы, рядом с рентгенологом, который, увидев меня, тут же вышел.
– В принципе, как я и думал, – сказал он, не отрываясь от этих черно-белых фотографий.
– Думал как? – забыв о всякой субординации, спросил я, застыв в ожидании. Он положил снимки на стол и взглянул на меня.
– У тебя вылетела ключица с обрывом всех связок, – разглядывая мою реакцию, начал он. – Ну а в остальном все нормально.
– Нормально?! – удивился я.
– Да, нормально! – с долей раздражения он смотрел мне в глаза. – Нужна операция, сейчас вызовем скорую и в больницу. Где у нас сегодня принимают?! – уже обращаясь к медсестре, добавил он.
– В тридцать шестой, – сказала она, уже набирая номер телефона.
В голове всё стало затуманенным, это ему было всё ясно, мне же ничего. Какая операция? Какая больница? Какие, вообще, могут быть последствия этого высказывания?
Углубляясь в самого себя, я перестал контролировать происходящее, как будто всё происходило не со мной, а с кем-то другим, а я просто оказался невольным наблюдателем, которому уже давно хочется уйти с этого спектакля.
– А, может, без скорой обойдемся? – немного собравшись с мыслями, вставил я. – Я на машине, скажите адрес и меня отвезут.
– Нет, так не получится, такие правила, – монотонным голосом ответила сестра, продолжая набирать какой-то номер.
– Доктор… а это серьёзно?.. Что за операция? – обращаясь уже к врачу, спросил я.
– Да не очень, – сменив свой первоначальный тон, начал пояснять он – Твои связки просто уже ушли в плечо. В больнице разрежут, найдут, потом свяжут заново, закрепят и все дела, – словно это было как пришить пуговицу, объяснил он, показав мне, что дальнейшие расспросы бессмысленны.
Да, звучало это намного проще, чем было на самом деле, и мне оставалось лишь довольствоваться этой скудной информацией.
Натянув верх комбеза, я вышел из кабинета и уселся рядом с Яриком и Женькой. Они не задавали никаких вопросов, потому что слышали весь разговор сами, и нам оставалось лишь ждать этот белый экипаж с мигалками.
– Домой сам позвонишь? – оборвал эту чудовищную тишину Ярик.
– Да, – ответил я, только сейчас вспомнив о родителях и уже представляя их реакцию. – Но сделаю это позже, чтоб не беспокоились понапрасну, – делая отсрочку скорее для себя, нежели для них, сказал, и Ярик это отлично понимал.
– Позвони Андрюхе или Олегу, спроси, что с байком, – перевел разговор я.
– Хорошо, – кивнул Ярик, достал телефон и вышел на улицу.
Через минуту он уже вернулся обратно и с улыбкой на лице сказал, что с байком всё в порядке, и он уже стоит в гараже, и, конечно, ждет второй серии.
На входе показался врач скорой помощи. Вглядываясь в наши лица в поисках своего попутчика, он молча прошел в кабинет, но через секунду дверь снова распахнулась, и он уже стоял с документами в руках.
– Ну что, мотоциклист, поехали, – не дожидаясь моего ответа, обратился он ко мне. – Сам в состоянии передвигаться?
– Вполне, – удивляясь такой постановке вопроса, сказал я, встав со скамейки.
– Тогда пошли, будем загружаться, – показывая на часы, поторопил он и, не дожидаясь меня, направился к выходу.
– Давайте, парни, – протянул я руку своим друзьям, но их реакция не заставила себя долго ждать.
– Э…э, мы с тобой, – отводя её в сторону, возмутился Ярик. – Скорой на хвост сядем и довезем тебя до места.
– Тебя в какую больницу определили? – солидарно с возмущением Ярика вставил Женька. – Чтобы найти, если потеряемся.
– Вроде в пятнадцатую, – неуверенно ответил я. – В тридцать шестой места для меня не нашлось.
– Ну, теперь точно не потеряемся, – расхохотался Ярик. – Там, наверное, тоже сестрички симпатичные будут?
– Не факт, – опередил меня Женька. – Но посмотреть стоит.
– Ну что? Грузимся? – посмотрев на выход, за которым уже давно скрылась фигура «перевозчика», поторопил их я, и через несколько секунд мы втроем уже вышли из парадной травмпункта, где меня ждала эта белоснежная карета с синими маяками и распахнутой дверью. Рядом с ней стоял врач с документами, всем своим видом показывая, что мы опаздываем.
– Давай, запрыгивай, у нас еще вызовов вал, – спешно пробормотал он, указывая мне на салон. – Звонят все кому не лень, как будто в больницах сегодня бесплатную лотерею разыгрывают.
Вскоре я сидел в кузове, ожидая, когда за мной закроется дверь, которую придерживал торопливый врач.
– Мы за тобой, – выкрикнул Ярик, усаживаясь за руль своей машины.
В ответ мне оставалось лишь кивнуть.
Дверь захлопнулась, водитель включил люстру, и мы отправились в дом, где ремонтируют человеческие тела как на конвейере.
Через лобовое стекло падал свет от фонарей, чередовавшийся то белым, то синим цветом, который оставался на всем, что окружало мой экипаж. Мы ехали в тишине, никаких тебе расспросов, никаких жизненных наставлений, просто тишина, тишина, понимание и усталость, лишь иногда обрываемая голосами рации. Усевшись на кушетку, я напоминал себе ребенка, севшего на высокий стул и, побалтывая ногами, я разглядывал все эти медицинские приспособления, которые напоминали мне бортовой компьютер на космодроме с множеством непонятных кнопочек и мониторов. Это немного отвлекло меня от мыслей о предстоящем, и я не заметил, как мы пересекли ворота больницы. Фары, всю дорогу двигавшиеся синхронно с нами, отражаясь в задних, заклеенных белой пленкой стеклах, вдруг исчезли, и через секунду наш экипаж въехал в приемную огромного здания. Водитель заглушил мотор и, наконец, выдал единственную фразу за весь вечер:
– Приехали, выгружайтесь, – как таксист высказал он, и врач незамедлительно последовал его указаниям.
Его посаженный множеством сигарет бас был настолько командирским, что если бы у моих попутчиков завязалась беседа, для меня был бы вопрос, кто капитан на этом корабле.
– Чего ждешь, или тебе особое приглашение нужно? – распахнув передо мной дверь, вновь заговорил врач, выполняя вышесказанное поручение как верный юнга.
– Ничего, – поднявшись с боковой лавочки, я направился к выходу, ища глазами своих друзей. Высунув голову из раздвижной двери, я увидел их фигуры, которые спешными шагами поднимались по эстакаде.
Я сделал несколько шагов в сопровождении Ярика, Женьки и спешащего врача, и вскоре нас встретила суета приемного покоя в полной красе, и это оживленное место с бетонный квадратом пола было всегда таковым, вне зависимости от времени и погоды. Люди в белых и синих халатах хаотично передвигались, на этом маленьком пятачке. Все что-то делали, куда-то бежали, и мой «перевозчик» без труда влился в это движение, оставив нас рядом с выходом. И эту картину суеты разбавляли обычные люди, которых привела сюда отнюдь не радость.
Старушка, сидевшая на стуле, безжизненно смотрящая в дверной проём приемной, что-то нашептывала себе под нос, словно читая заговор; веселая компания из пяти человек, видно, изрядно погуляв и найдя себе приключения, успокаивала совсем юную, но изрядно выпившую девушку; старик, стоявший рядом со стулом, опирался на свою клюку; женщина с ребенком лет пяти на руках, с глазами, полными отчаянья, – все эти люди были временными звеньями одной цепи, и таким же звеном стали мы, дополнив эту картину. Со всеми здесь, что-то случилось, и все чего-то ждали, косо рассматривая друг друга и предполагая причину появления, но моя персона говорила сама за себя, что ни для кого не было секретом, почему я здесь. Белый искусственный свет освещал всю сцену с утвержденными и случайными актерами той весенней ночи, приглашая исполнить свою роль на всеобщее обозрение.
Врач, который меня привез, спешно прошел к окошку приемной, и передал туда мои документы.
– Принимаете? – отдавая листки моего дела пышной женщине в очках, пробормотал он, совершенно не скрывая своей спешки.
Она окинула меня взглядом, полным безразличия, взяла в руки эти бумажки и, указав нам на ряд свободных стульев, разрезала своим громким голосом воцарившийся шум.
– Подождите вон там, сейчас дежурный врач освободится и примет вас, – громко проговорила она, слегка привстав со своего места и оглядев меня с ног до головы.
Мы последовали такому, уже привычному нам указанию, и принялись ждать. Опять ждать, снова – эти минуты ожидания и неизвестности пульсировали у меня в голове, давая мне пищу для размышлений.
– Ну как ты? – заглядывая в мои глаза, спросил Ярик.
– Бывало и хуже, – ответил я уже заезженной фразой.
– Да хватит киснуть, – подключился Женька, хлопнув меня по ноге. – Все будет хорошо.
– Да я и не кисну, просто устал немного, – пытаясь выдавить улыбку, ответил я, понимая, что рядом со мной близкие люди, для которых моя судьба тоже важна.
Пускай в скором будущем наша жизнь развела нас по разным дорогам, но тогда они были рядом, и за это я был им благодарен.
Вдруг в конце коридора показалась тень доктора в зеленом одеянии и таком же зеленом колпаке. Даже та веселая толпа при виде его слегка притихла и уставилась в его лицо, не скрывая своего интереса. Он медленно прошел по коридору, окидывая всех слегка печальным взглядом, и, подойдя к старушке, что-то сказал ей тихо на ухо, положив свою руку ей на плечо. В ответ она лишь посмотрела на него своими туманными глазами, из которых уже струились слезы. Всем стало ясно, что он принес ей плохую весть, и ее мокрые от слез глаза только подтверждали это. Он взмахнул рукой, и тут же рядом с ними уже стояла медсестра, которая приподняла старушку за локти и, придерживая, увела её в процедурный кабинет. Вокруг повисла вопросительная тишина, но никто не осмелился задать свой вопрос этому вестнику в зеленой робе. Все лишь проводили их взглядами и смотрели на доктора, не скрывая своего любопытства, от которого через мгновенье не осталось и следа, стоило старушке исчезнуть за дверью процедурной. После того как дверь захлопнулась, все вновь углубились в свои разговоры или свое молчание, но я до сих пор помню ее бесцветные глаза, в которых была надежда, и которые в один миг превратились в пустоту.
Врач секунду помешкал, оставаясь на своем месте и, опомнившись, прошел к приемному окну. Оттуда сразу показалась рука с моими документами. Он взял их и, оглядев всех присутствующих изучающим взглядом, остановился на мне. Бегло просмотрев эти пару листов, он уже вынес свой вердикт и направился к нам.
– Ну что, спортсмен, пошли, сейчас на анализы и в палату, эту ночь тебе придется провести здесь, – сказал он с полным спокойствием в голосе, так что мы трое прибыли в некое замешательство.
– А как же операция? – тревожно спросил я, надеясь, что тот диагноз неправильный.
– Операция? – ухмыльнулся он, ставя эту надежду под сомнения. – Операция, конечно, будет… Но завтра.
– Как завтра? Я думал, что сейчас, – в замешательстве ответил я.
– Сейчас?! – возмутился доктор. – Ты что думаешь, что всё так просто? Говори своим друзьям «До свиданья» и пошли со мной, а по ходу я тебя обязательно посвящу в тонкости нашей работы.
Я обернулся к Ярику и Женьке, которые недоумевали не меньше моего.
– До завтра, – в очередной раз протягивая им свою руку, и в очередной раз соглашаясь с чужим мнением, вымолвил я.
– А родители? Они же не знают, – пожав мою руку, спросил Женька.
– Я сам завтра с утра позвоню, а сейчас пускай спокойно спят, – ответил я, возвращаясь к своим мыслям о них. – На сегодня с меня хватит ваших сочувствующих взглядов.
– Хорошо… Но… – хотел продолжить Женька, но был тут же остановлен Яриком.
– Заедем завтра, – обрывал он его. – Поехали.
Женьке ничего не оставалось, как согласиться с ним, и вскоре я уже видел их исчезающие спины в дверном проходе.
Мы с доктором направились к лифту, который находился в центре этого здания врачевания болезней и недугов. Его так возмутили мои вопросы, что по ходу нашего движения он еще пару раз нервно хмыкнул, незаметно поглядывая на меня, но я отчетливо это видел. Одну из тонкостей их профессии я уже для себя уяснил, это была тонкость неведенья, в которой они держали всех, увеличивая в наших глазах свою значимость. Несколько минут назад он был посланником плохих вестей с каменной мимикой на лице, а уже сейчас он стал важной фигурой, несущей в себе такие важные для меня ответы.
Мы сели в лифт и стали медленно ползти по шахте вверх, на этаж с объясняющим названием «Травматология».
При входе нас встретила старшая сестра, которая сидела за конторкой и перелистываля какую-то газету, она лишь подняла свои глаза, оценивая меня как нового клиента своих владений.
– Определите его в палату, – отрывая её от очередной газетной истории, сказал доктор. – А мы пока пройдем в кабинет.
Она медленно привстала со своего нагретого стула и хотела, было, что-то спросить или сказать, но ей так же как и мне в лицо уже смотрела его спина в зеленой робе, которая плавно удалялась по затемненному коридору. Переглянувшись с этой хранительницей палатных душ, мне ничего не оставалось делать, как следовать за ним.
Он открыл кабинет и исчез в клубе яркого света, к которому проследовал я. Медленно шагая за ним, я пытался разглядеть это место, где мне было положено провести какие-то дни из своей жизни, но из-за тусклой освещенности это было невозможным. Лишь свет из кабинета освещал дверь напротив, а лампа, стоящая на столе у ночной сиделки, освещала только часть стены и письменный стол, остальное пребывало во мраке, и этот мрак захватил здесь все, включая людей на их временных койках.
Я вошел вслед за врачом в помещение, которое целиком и полностью шло вразрез с моим представлением о кабинетах докторов. Только выкрашенные в светло-синий цвет стены оставляли память о своем первоначальном предназначении, остальная обстановка напоминала мне, скорее, комнату отдыха приличного фитнес-центра, чем кабинет врача. Просторный, светлый, с огромным окном напротив входа, он был полной противоположностью увиденного мной в приемном покое, и теперь я точно знал, как отдыхают местные врачеватели. В углу распластался большой диван из коричневой кожи, а рядом с ним стоял маленький журнальный столик со следами от кружек, стену напротив захватили деревянные шкафы с множеством папок, а по центру вросли в пол два стола, стоявшие буквой «Т».
Доктор прошел вглубь комнаты и плюхнулся в огромное кожаное кресло, взяв со стола кружку, с остывшим чаем или кофе, и уткнулся в мои листы.
– Проходи и садись, – откинувшись назад и разглядывая мои снимки, пробормотал он, все так же держа кружку рядом со своими губами.
Я хотел было пошутить, что постою, но с каждой минутой на меня все больше опускалась тяжесть сегодняшнего дня и ночи. Будто на моей спине находился невидимый рюкзак, в который подкладывали и подкладывали невидимые гантели, и под их тяжестью мне становилось сложнее устоять на своих ногах.
– Ну что, Данила, лечиться как будем? – лукаво взглянул он на меня.
– Что значит, как? – не понимая, что он имеет в виду, переспросил я, также как и он, откинувшись на мягком диване.
– Быстро или медленно? – продолжил он задавать наводящие вопросы.
– Конечно, быстро, – надеясь, что уже сегодня я покину это заведение, резво ответил я, готовый уже сейчас пройти в операционную.
– Хорошо, – улыбнувшись такому ответу, обрадовался он. – Сейчас я тебе все расскажу.
Пройдя через весь кабинет, он подошел к маленькому шкафчику, открыл его и взял оттуда небольшой сверток, в котором находились несколько пластиковых пакетов. Углубившись в медицинские термины, он поведал мне все варианты моего скорейшего выздоровления, и всё оказалось совсем не так просто, как мне рассказывал его коллега.
– Ты согласен? – закончив свое повествование, спросил он, держа в руке один из запечатанных свертков, в котором проглядывалась гнутая железка.
– А у меня разве есть варианты? – пораженный тем, с чем мне пришлось столкнуться, поинтересовался я.
– Нет, – всё тем же сухим голосом оборвал он. – Готовься. Сегодня с утра сдашь анализы, а вечером будет тебе операция, – монотонно продолжал он указания к моим действиям. – Сейчас попроси сестру сделать тебе укол обезболивающего и ложись спать, а завтра увидимся, – отложив в сторону сверток, закончил он.
Я, молча, встал и вышел из кабинета, перебирая в голове всё, что он мне сказал. Сестра сидела на том же месте и за тем же делом, за которым мы её застали. Увидев меня, он неторопливо встала, проводила меня в палату, где все обитатели уже мирно сопели и храпели после дневных процедур, и провела к кровати у окна, где горел ночник.
Безумная тяжесть свалилась на мои плечи, вмиг обезоружив меня. Глаза слипались, тело болело, всё вокруг казалось каким-то нереальным, будто всё это дурной сон, и я сейчас проснусь у себя дома, в своей кровати, но это не было сном, и теперь я мог только выдохнуть, готовя себя к новому завтра.
Я не заметил, как оказался под одеялом с закрытыми глазами, потихоньку уходя в дремоту. Мои мысли начали путаться в паутине моего разума, а тело, наконец, смогло расслабиться, привыкая к новому ложу. Перевернувшись к окну, я выключил ночник, так и не дождавшись этой «очень говорливой» женщины с ее уколом, и вскоре я провалился в глубокий сон, дополняя своим дыханием больничный спертый воздух.
Слишком много эмоций для одного дня, слишком много открытий для не готового меня, но я знал одно, когда ты что-то берешь от этой жизни, не забудь что-нибудь отдать ей взамен, или она возьмет это сама.
Впечатления того дня закончились для меня в палате номер девять с поломанными мыслями, множеством ссадин и ушибов, и только потом я понял, что если бы всё это тогда со мной не случилось, это была бы совсем другая история.
Никогда ни вини судьбу в своих поражениях, ведь это всего лишь следствия твоего выбора, которые могут тебя многому научить, главное, всегда о них помнить…