Дневная битва. Глава 7. Учение (П. В. Бретт, 2013)

Инэвера не терпела шарумов, которых приводил в дом отец. Они с матерью стряпали и прислуживали, отец же покрикивал да отвешивал им шлепки, бахвалясь перед приятелями, по мере того как все напивались и впадали в буйство за игрой в глиняные кости – шарак. Еще до того, как Соли оделся в черное, Касаад запретил ему всякий труд. «Ты воин, сынок, а не хаффит или баба!»

Пока Инэвера была младше, мужчины не обращали на нее внимания и пялились на Манвах, но с приближением зрелости хищные взгляды обратились и к ней. Один шарум, отвратительный тип по имени Кемаль, даже попытался ее полапать.

Но Соли, хоть и не мог ни стряпать, ни подносить, всегда был рядом, готовый ее защитить. Кемаль только протянул руку, а брат уже врезал ему между ног коленом и сломал нос.

Касаад покатился со смеху, потешался над Кемалем и поздравлял сына, но даже не взглянул на Инэверу убедиться, цела ли она. Хуже того – он не перестал приглашать Кемаля в дом и ничем не препятствовал его вожделению. Инэвера знала, что шарум только и ждет, когда Соли отвлечется.

Необходимость обслуживать отца и полдюжины пьяных шарумов приводила Инэверу в ужас, но ей тогда и вполовину не было страшно так, как при подаче чая для дама’тинг в Праздник Растущей Луны.

На толстом ковре трапезной выложили полукруг из бархатных подушек. Кеневах села первой в центре, и Мелан немедленно подала ей чашку с дымящимся чаем. Девушка сама напоминала дымок: возникала, чтобы наполнить ее вновь, и опять исчезала.

– Кева, сядь справа, – распорядилась Кеневах и махнула в сторону подушки. – Фавах – слева.

Кева уселась куда велено, как и Фавах – почтенная невеста, которая выглядела старше самой Кеневах. Обслужить их выступили Асави с еще одной най’дама’тинг.

Кеневах подняла чашку, и все три женщины отпили. Затем Кеневах пригласила сесть еще двух невест, снова справа и слева. Им подали горячий чай, и выпили пятеро.

Чай для следующей пары, налитый из той же посуды, уже не был горяч. Для той, что уселась позже, – оказался чуть теплым. К тому времени, когда села последняя невеста, он совершенно остыл.

Еду подали в том же порядке, и Кеневах, как самая почтенная, получила лучшие куски мяса, хотя и остальные отобедали сытнее, чем могла вообразить Инэвера. От голода и ароматов у нее закружилась голова.

Когда ритуалы были выполнены, дама’тинг расслабились и перешли к дружеской беседе. Готовили и подавали в основном красавцы-евнухи, однако невест обслуживали только послушницы.

Дама’тинг, что сидела перед Инэверой, допила чай и отставила пустую чашку. Инэвера не сразу метнулась ее наполнить, и невеста вскинула брови. Инэвера поспешила с сосудом и пролила на стол одну-единственную каплю. Другая дама’тинг презрительно шмыгнула носом.

Когда Инэвера вернулась к прислуживающим, Мелан ущипнула ее; понадобилась вся выдержка, чтобы не вскрикнуть.

– Дура! – прошипела девушка. – Мы все за это заплатим. Прольешь еще раз – и мы в купальне продержим тебя под водой, пока не встретишься с Эверамом.

Дама’тинг не открывали лиц даже в столь избранном обществе и ели, склонившись над плошками, при помощи гладких палочек, брали понемногу и быстро подносили ко рту. Порой Инэвере удавалось заметить рот или нос, и она сразу отводила глаза. Зрелище казалось более непристойным, чем вид Касаада, перегнувшего Манвах через груду корзин.

Когда дама’тинг отужинали, послушницы обслужили себя сами и съели то, что осталось в кухне. Мелан и другие девушки затолкнули Инэверу в конец очереди, и ей пришлось довольствоваться самой малостью. Удалось наскрести миску остатков со стенок горшков, но девушки и после этого подчеркнуто отгородились от нее, расселись тесными кружками. Она поела в одиночестве и на закате, когда Кева погнала их в Каземат, с потерянным видом пошла за всеми.

Най’дама’тинг ночевали в общей спальне, на ее потолке отчетливо светились метки. Инэвера глянула вверх и в крайнем изумлении уставилась на магические символы.

– Скоро начнешь изучать, – пообещала Кева, перехватив ее взгляд. – Мелан, где твоя койка?

Койки стояли посреди комнаты в несколько ровных рядов. Мелан указала на угловое место вдалеке от двери.

Кева кивнула:

– А там кто спит? – Она махнула рукой на соседнюю с Мелан койку.

– Асави, – ответила Мелан, и девушка быстро шагнула вперед.

Кева хрюкнула:

– Твоей сестре по подушке придется найти новое место. Инэвера проспит подле тебя ближайшие двенадцать Ущербов – так ты ее лучше натаскаешь.

Мелан почти неслышно зашипела, когда Асави отправилась собирать вещи: в основном книги и письменные принадлежности. Проходя мимо Инэверы, она метнула в нее гневный взгляд, будто ножом полоснула.

– Можете заниматься своими делами, пока не погаснет защитный свет, – объявила Кева и вышла.

Инэвера затаила дыхание, ожидая, что девушки нападут на нее, но ее проигнорировали, разбились на маленькие тесные кружки и бросили в одиночестве. Инэвера дошла до своей койки, достала Эведжах’тинг и начала читать.

Свет померк лишь через несколько часов, но она почти не продвинулась в чтении толстой книги. Однако послушно заложила страницу лентой и погрузилась в тревожный сон.

Инэвера проснулась оттого, что кто-то навис над нею во тьме. Ее глаза были привычны к мраку, но все равно различили лишь бесшумно подкравшийся силуэт. На миг она перестала дышать, затем опомнилась и принялась мерно вдыхать и выдыхать, прикидываясь спящей. Она позволила себе негромко всхрапнуть, как часто случалось с матерью.

У Инэверы не было вещей, кроме Эведжах’тинг и мешочка для хора, – ничего, что послужило бы оружием против целой спальни враждебных девиц. Сейчас они убьют ее в темноте, и все сойдет им с рук – почему бы и нет? Она напряглась, готовая броситься наутек, хотя бежать некуда. Даже если отыщет дверь, та все равно заперта снаружи.

Но силуэт скользнул к постели Мелан. Послышался шорох: откинули одеяло.

– По-моему, она меня заметила, – прошептала Асави.

Последовала пауза.

– Она спит. Я слышу храп, – возразила Мелан. – Да и кому какое дело, что подумает неудачный расклад?

Инэвера лежала, стараясь похрапывать ритмично, и прислушивалась к поцелуям и любовному шепоту на койке Мелан. Она ни разу не целовалась с девушкой, даже не помышляла об этом, но сейчас позавидовала. Инэвере никогда не было так одиноко.

Инэвера проснулась вновь, на этот раз от острой боли в боку. Она вскрикнула, приподнялась и увидела, что Мелан отводит ногу для нового пинка.

– Подъем, неудачный расклад!

Метки снова горели, а большинство девушек уже повязало бидо. Ужасно желая помочиться, Инэвера бросилась к шторке уборной, но Мелан поймала ее за руку:

– Раньше надо было проснуться, если хотела успеть. Дама’тинг придет с минуты на минуту, и если не сплетешь к ее приходу бидо, полный пузырь станет меньшей из твоих бед.

Инэвера похолодела и схватилась за свежий шелк, забыв о неудобстве. Девушки угрюмо проследили за тем, как она быстро сплела бидо.

Асави сплюнула ей под ноги:

– Она же дочь корзинщицы, это ничего не доказывает.

Едва Инэвера закончила облачаться, тяжелые двери спальни распахнулись. На пороге застыла в ожидании Кева. Девушки построились в одних бидо, и Инэвера последовала за ними из Каземата в другое просторное помещение подземного дворца.

– Каждый день начинается с шарусака, – сообщила Мелан. – Помалкивай. Делай так же, как дама’тинг.

Инэвера кивнула. Девушки организовались в стройные ряды на расстоянии двух шагов от одного до другого. В передней части комнаты стоял небольшой помост, на него и взошла Кева. Она развязала свой балахон, шелк с шелестом упал к ногам, и Кева осталась обнаженной, не тронув только покрывала и головного платка.

Она медленно приступила к упражнению на растяжку. Девушки повторяли ее движения, и Инэвера постаралась не отставать. Тело Кевы было гладким и мускулистым, вскоре оно покрылось пленкой из пота и благовонного масла. Инэвера не поняла, почему от медленных движений она взмокла так, будто час напролет бегала под палящим солнцем.

Движения были плавными и точными и ничуть не напоминали тех размашистых, грубых, в которых упражнялся Соли. Но, несмотря на вкрадчивость исполнения, стойки Кевы оказались намного сложнее. Инэвере пришлось принимать немыслимые позы и сохранять их подолгу. Непривыкшие мышцы ломило и жгло, пот лил градом, сердце бешено колотилось, воздуха не хватало. Казалось, ей будет мало любого вдоха, и она боялась, что вот-вот обмочится.

Стоя на левой ноге и раскинув руки, как для объятий, Кева наклонялась вперед, пока ее тело не оказалось параллельно полу. Правая нога пошла вверх и загнулась, почти коснулась пальцами копчика.

Инэвера попробовала повторить, но потеряла равновесие и ткнулась ладонями в пол.

– Держать позу, – приказала Кева, и девушки остались балансировать в шатком положении, тогда как она сошла с возвышения.

– Встань прямо, – скомандовала дама’тинг.

Инэвера быстро поднялась, и Кева положила одну руку на ее обнаженную грудь, а другую – во впадину, где сходятся лопатки.

– Дыши носом. Глубже. – Она сдавила корпус, и Инэвере пришлось преодолеть сопротивление, чтобы расправить грудную клетку.

– Выдох. Медленно, – проворчала дама’тинг.

Она сдавливала, а Инэвера медленно и ровно выдыхала.

– Еще раз, – велела Кева. – Дыхание – жизнь. Если ты дышишь, у тебя есть центр. Если у тебя есть центр, ничто не заденет тебя всерьез. Ты не почувствуешь ни голода, ни боли. Ни любви, ни ненависти. Ни страха. Ни тревоги. Только дыхание.

Инэвера и сама ощутила, что успокаивается. Настойчивые позывы, исходившие от полного мочевого пузыря и пустого желудка, заглохли, когда она проследила за своим дыханием от носа до кишок и обратно. Девушки вокруг пошатывались, их напряженные лица выдавали, насколько трудно сохранять неудобную позу.

– Со мной, – скомандовала Кева.

Продолжая сдавливать ее грудную клетку, она задышала в медленном ритме, и Инэвера подстроилась под нее.

– Дыхание очистит сознание и отладит тело так, что они станут единым целым.

Когда они задышали в унисон, дама’тинг отпустила Инэверу, взяла за руки, развела их и высоко подняла.

– «Капюшон кобры», – сообщила Кева и посмотрела на остальных девушек. – Продолжайте.

Послышались облегченные вздохи, девушки встали прямо и потянулись разведенными руками к потолку.

– Это шарукины, – объяснила Кева и показала Инэвере еще ряд движений, аккуратно выправляя ее стойки. – «Клюв грифа». «Прыжок шакала». – Она наклонила Инэверу, перевела в ту самую ненадежную позицию. – «Хвост скорпиона».

Дама’тинг наступила левой ногой на ступню Инэверы, удерживая на месте, а правой подцепила ее правую лодыжку и поднимала ногу, пока не поймала; она заводила ее все выше, пока сухожилия Инэверы не напряглись до предела. Инэвера хватила ртом воздух и пошатнулась.

– Дыши, – напомнила Кева. – Ты пальма, а дыхание – ветер. Воспользуйся его силой, чтобы вернуть равновесие и перейти из одной формы в следующую.

Инэвера восстановила ритм и убедилась, что дыхание действительно помогает. Кева отметила ее новообретенную устойчивость, кивнула и вернулась на помост.

Занятие продолжилось. Инэвера по-прежнему шаталась и чувствовала себя неуклюже, а суставы ломило так, что впору было кричать, но дышала она ровно и испытала облегчение, когда Кева наконец расслабилась и сунулась в ящик за помостом. Звякнул металл, и она выпрямилась с четырьмя крошечными кимвалами, притороченными к большим и указательным пальцам.

Повинуясь ее кивку, Мелан подошла, взяла ящик, вынула собственные кимвалы и передала его дальше. Все девушки поступили так же, возвратились на свои места и замерли в ожидании следующей части занятия.

Кева повернулась боком, высоко воздела руки с кимвалами наготове и выставила ногу вперед.

Девушки приняли ту же позу, и Инэвера приложила все силы, чтобы ее повторить.

– Колени согнуты, – скомандовала Кева. – Опираться на пальцы.

Когда Инэвера исправила стойку и обрела свой центр, дама’тинг четырежды ударила в кимвалы, каждый раз двигая округлыми бедрами так, что суставы издавали звук, похожий на щелчок кнута.

– Теперь все вместе. – Она повторила движения.

Девушки воспроизвели их с натренированной точностью, но Инэвера обнаружила, что это мудренее, чем казалось на первый взгляд.

– Еще раз, – велела Кева. – Смотри внимательно.

Дама’тинг воздела кимвалы и щелкнула бедрами, и вновь движение ускользнуло от Инэверы. Она не сразу поняла, как шевелить тазом, и ее кимвалы звучали вразнобой с остальными. Сделать то и другое одновременно казалось невозможным.

Кева не унималась, заставляла ее повторять. Инэвера старалась в поте лица, улавливала раздражение девушек, но не могла поделать ничего, кроме как пробовать снова и снова.

Наконец Кева осталась удовлетворена. Она что-то буркнула и принялась бить в кимвалы безостановочно, щелкая бедрами в такт. Инэвера поймала ритм, и вскоре он стал ее второй натурой. Она поняла, что улыбается.

Но после этого дама’тинг с гибкой грацией закружила по помосту, не сбиваясь с ритма, в котором работала кимвалами и бедрами. Это было красиво. Это завораживало. А Инэвера, попытавшаяся ей подражать, налетела на Мелан, и обе грохнулись на пол.

– Дура! – выпалила Мелан.

Кева склонилась с помоста и с силой ударила ее по лицу. Кимвалы звякнули.

– Это твоя вина, Мелан! Это тебе дамаджи’тинг поручила сделать из нее най’дама’тинг! Чему ты ее научила? Она не знает ни «Капюшона кобры», ни первого поворота бедрами!

Кева наставила палец в лицо Мелан.

– Ты должна научиться серьезно относиться к своим обязанностям. Отлучаешься от Палаты Теней до тех пор, пока Инэвера не догонит других.

Девушки ахнули, а Мелан выпучила глаза.

– Еще секунду посмотришь так дерзко, – предупредила Кева, – и очутишься в великом гареме игрушкой для шарумов.

Мелан потупила взгляд и низко поклонилась:

– Да, дама’тинг.

После шарусака девушки выстроились в очередь к кухням, где пара стареющих евнухов налила каждой по черпаку жидкой каши. Инэвера прочла в глазах Мелан и остальных желание поставить ее в конец. И с легкостью уступила. Бессмысленное противостояние ничего не даст. Лучше выглядеть кроткой по мере постижения правил най’дама’тинг.

Инэвера не получила и половины плошки, ей достались водянистые остатки со дна котла. Но даже это она едва успела проглотить, прежде чем Мелан явилась по ее душу.

– Уже почти рассвело, – заявила Мелан. – Дама’тинг скоро пойдут в шатер, и забери нас Най, если мы опоздаем.

– В шатер? – переспросила Инэвера.

Мелан взглянула на нее, как на слабоумную:

– На рассвете шарумы возвращаются из Лабиринта, и раненых отправляют в шатер. Дама’тинг лечат их, а мы помогаем.

Инэвера вспомнила вопли раненых шарумов, что накануне проникали сквозь полотняные стены, и представила себя окруженной мужчинами, которые истекают кровью и ревут от боли, в то время как она помогает дама’тинг кромсать и латать их плоть.

У нее закружилась голова, к лицу прихлынул жар. Жидкая каша подступила к горлу.

Мелан влепила ей затрещину. Каша и желчь исторглись фонтаном, осквернив каменный пол; от стен отлетело эхо. Девушки обернулись на звук, глядели холодно. Дама’тинг отсутствовали, а евнухи, как обычно, немы.

– Эверамовы яйца, найди же свой центр! – вскипела Мелан. – Для дама’тинг нет дела серьезнее, чем врачевание. Мне уже запретили посещать Палату Теней. Если шарум потеряет хоть каплю крови из-за твоей слабости, дама’тинг выпьют из меня стократ больше!

Она придвинулась и понизила голос до шепота:

– А я тогда отрежу тебе соски и заставлю сожрать!

Инэвера уставилась на нее, осмысливая услышанное. Мелан не дала ей времени на ответ, схватила за руку и потащила в Каземат. Девушки быстро умыли руки и лица, облачились в белое и снова построились. Мелан препроводила Инэверу к выходу, где они встретились с дама’тинг, которая вывела их из дворца. Вскоре они дошли через Подземный город до катакомб под шатром дама’тинг Каджи, где дождались рассветного пения дама с минаретов Шарик Хора.

Содействие дама’тинг в их врачевании оказалось делом кровавым и жутким, опасения Инэверы полностью подтвердились. В ушах звенело от криков и воплей – орали как шарумы, слишком страдавшие, чтобы принять свою боль, так и Мелан и дама’тинг, которые бранили ее за медлительность.

Один раз она несла кувшин с инструментами, замоченными в едкой жидкости, по сравнению с которой кузи показалось бы пустяком, споткнулась и пролила несколько капель. Мелан ударила ее по лицу на глазах у Кевы и еще одной дама’тинг. Ни та ни другая не сказали ни слова, их больше волновали инструменты, а не ее распухшая скула.

Воин, что лежал перед ними на столе, забился в агонии, когда они срезали черную ткань вокруг глубокой раны в животе. Невесты бросили осколки керамических защитных пластин в пальмовую корзину, и те, от крови мокрые, звякнули.

Кева швырнула Мелан пару шелковых шнуров:

– Привяжи его.

Мелан взяла один и протянула Инэвере второй:

– Пошевеливайся и делай, как я. – Она намотала шнур на кулаки, оставив между ними отрезок длиною в предплечье.

Обдумывать инструкции было некогда, потому что Мелан с поразительными скоростью и грацией накинула шнур на запястье воина, отпрянула и выпрямила его руку, воспользовавшись принципом рычага. Тот попытался вырваться, но Мелан знала, под какими углами его плечо слабее всего, и не позволила.

– Живо! – крикнула она, когда мужчина неуклюже простер к ней другую руку.

Инэвера рванулась вперед, пытаясь повторить действия Мелан. Захватила шелковой петлей запястье шарума, но толком не поняла, куда шагнуть и как переместить свой вес по примеру Мелан. Шарум нанес ей удар слева, и затрещина Мелан показалась поцелуем.

Инэвера рухнула на пол, Кева зашипела и погрузила два напряженных пальца в плечевой сустав воина. Его руку свело судорогой, и у Инэверы появилось время, чтобы расправить шнур и повторить попытку. Кева раздраженно глянула на Мелан, а та, в свою очередь, молча и яростно уставилась на Инэверу. Они зафиксировали воина распростертым. Дама’тинг силком влила ему в глотку сонное снадобье, и вскоре он обмяк. Невесты резали, не обращая внимания на кровь и другие, более гадкие жидкости, что пятнали их белоснежные одежды.

– Это не поможет, – выдохнула Кева спустя какое-то время.

– Без магии хора ему не выжить, – согласилась вторая невеста и посмотрела на Мелан. – Отнеси его в катакомбы.

Мелан кивнула, и они с Инэверой взялись за ручки носилок, что свисали с краев операционного стола. Воин был куда тяжелее обеих девушек, вместе взятых, но Инэвера привыкла к тяжелому труду и не сбилась с шага. Асави метнулась вперед, открыла люк, и дама’тинг повела их вниз, в темноту.

Асави дождалась, когда Инэвера и Мелан спустятся, и захлопнула крышку, оставила их в кромешном мраке. Тот царил, пока Кева не воспользовалась светящейся демоновой костью и не осветила путь к каменной палате с еще одним операционным столом. В стену была врезана стальная дверь, Кева отперла ее ключом, который висел у нее на шее, и их взорам явилось нечто вроде набора кусков угля и почерневших костей. Алагай хора. Она выбрала средних размеров кусок и затворила дверь, та мелодично щелкнула: сработал запирающий механизм.

– Отсос, – скомандовала Кева.

Мелан подогнала устройство из трубок и мехов, управлявшееся ножной педалью. После чего вставила трубку в открытую рану воина, чтобы перекачивать кровь в стеклянный сосуд, а Инэвера принялась ритмично давить на педаль.

Дама’тинг очистила края раны, сперва убрала кровь, а после выбрила участок вокруг. Пока они трудились, Асави приготовила кисточки и плошку с чернилами.

– Инэвера, подойди ближе, – позвала Кева.

Асави сменила ее за педалью, и Инэвера подошла к невестам, стараясь не помешать.

Не глядя на нее, Кева заговорила:

– Сначала сифонная метка, ее рисуют на северном краю раны. – Она окунула кисточку в чернила и начертила странный символ.

Инэвера смотрела во все глаза и ждала, что чернила засияют, но этого не произошло.

– Дальше – метки для силы, стойкости и крови. – Кева быстро нарисовала их, расписывала плоть шарума по часовой стрелке и наносила метки в соответствии с частями света.

– Теперь их нужно объединить. – Кева начертила четыре одинаковые метки в промежутках так, что получился восьмиугольник.

Покончив с этим, она подала знак второй дама’тинг, которая выставила осколок демоновой кости. Едва кость приблизилась к ране, метки Кевы и в самом деле яростно вспыхнули.

– В метках нет магии, – объяснила Кева, – но они вытягивают ее из кости демона и заставляют силу алагай служить цели Эверама.

Инэвера смотрела с разинутым ртом, как смыкается плоть шарума. Рана затягивалась, как сливаются воедино две пригоршни воды. Через считаные мгновения от нее остался лишь шрам. Новая плоть оказалась бледнее, не будучи тронута ни солнцем, ни песчаными бурями, и выглядела даже здоровее, чем кожа вокруг нее.

– Хвала Эвераму, – благоговейно прошептала Инэвера. – С такой магией шарумам не придется умирать.

Кева печально покачала головой:

– Если бы! Самые тяжелые раны не исцеляет даже магия хора, а за наше могущество приходится платить. – Она кивнула на демонову кость, которая раскрошилась в руке второй дама’тинг. – Лечение – самое дорогостоящее применение магии, к нему не прибегают без острой нужды. Пусть алагай – бедствие, которому не видно конца, но их костей меньше, чем жизней, которыми мы расплачиваемся за их сбор. Эту силу нужно использовать экономно.

– И тайно, – строго добавила вторая невеста. – Шарумы и так чересчур беспечно относятся к своим жизням. Одному Эвераму известно, каких вершин глупости они достигнут, если узнают о нашем могуществе. Пусть лучше выздоравливают естественным путем, когда возможно.

Кева кивнула:

– Этого мы подержим отдельно от братьев – одурманенным и как бы «поправляющимся».

– Но разве он не нужен, чтобы защищать нас от алагай? – удивилась Инэвера.

Мелан прыснула, и Кева зыркнула на нее:

– Спасибо тебе, дочь, за то, что добровольно вызвалась отнести этого воина в шатер и весь оставшийся день отстирывать бидо.

Мелан напряглась, но поклонилась:

– Прошу прощения за непочтительность, мать.

Кева махнула рукой:

– Принято. Захвати с собой Асави.

Девушки подхватили носилки с исцеленным шарумом и понесли прочь из палаты. Вторая дама’тинг освещала им путь костью демона. Не зная, что делать, Инэвера застыла столбом.

Когда все ушли, Кева вновь повернулась к ней:

– Мелан плохо воспитана, но права. Копье Пустыни защищают не воины, а меченые стены. Пока Избавитель не явится вновь, алагай’шарак останется лишь поводом для мужской гордыни, унося жизни ради побед, которые ничего не стоят.

Инэвера округлила глаза от услышанного кощунства. Соли и Касаад рисковали собой в Лабиринте каждую ночь. Все ее деды, дядья и прочие предки по мужской линии на три столетия погибли в Лабиринте, она всегда считала, что и ее сыновей ждет та же участь. Это не может быть сугубо мужской гордыней.

– Разве не сказано в Эведжахе, что нужно убивать алагай любой ценой?

– В Эведжахе сказано, что нужно любой ценой повиноваться шар’дама ка, – поправила Кева. – А шар’дама ка приказал убивать алагай.

Инэвера открыла рот, и Кева подняла палец, повелев ей молчать.

– Но шар’дама ка мертв уже три тысячи лет и унес в могилу боевые метки. В Лабиринте еженощно гибнет больше мужчин, чем рождается за день. До Возвращения нас были миллионы. Сейчас осталось меньше ста тысяч, и все из-за мужчин с их нелепой забавой.

– Забавой? – переспросила Инэвера. – Как может быть забавой защита городских стен от демонов во время священного алагай’шарак?

– Стенам не нужна защита, – объяснила Кева. – Каджи построил Копье Пустыни с двумя мечеными стенами: наружной – по древнему городскому периметру, и внутренней – для защиты оазиса и окрестных дворцов и племен. Между ними – Лабиринт, возведенный на руинах внешнего города. – Она сделала паузу, неотрывно глядя Инэвере в глаза. – Ни одну стену ни разу не проломили.

Инэвера озадаченно уставилась на нее:

– Но как же демоны попадают каждую ночь в Лабиринт?

– Мы пропускаем их, – пророкотала Кева. – Шарум ка распахивает ворота настежь и держит, пока Лабиринт хорошенько не засеется, а потом запирает демонов в Лабиринте для мужской охоты.

Инэвера почувствовала себя примерно как после затрещины Мелан. Голова пошла кругом, и она уперлась ладонью в стену, чтобы устоять на ногах.

– Дыши, – скомандовала Кева. – Найди свой центр.

Инэвера подчинилась, задышала глубоко и ритмично, успокаивая и тело, и колотящееся сердце.

Это помогло, но не настолько, чтобы полностью избавиться от накатившего гнева. Часть ее хотела бить по лицу все мужское население города. Она считала Соли и отца храбрецами, а еженощную жертву, которую они приносили, входя в Лабиринт, – священной. Но если достаточно просто закрыть ворота…

– Вот… недоумки, – выдавила наконец Инэвера.

Кева кивнула:

– Но недоумки они или нет, а най’дама’тинг не вправе несерьезно относиться к их жертве.

Инэвера вспомнила о наказании, которому Кева подвергла Мелан, и покраснела. Поклонилась.

– Я понимаю, мать.

– Мать? – вскинула брови Кева.

Инэвера закусила губу.

– Разве не так обращаются обрученные к невестам?

От глаз Кевы разошлись лучики, что Инэвера сочла улыбкой.

– Нет. Мелан сказала так, потому что она моя дочь.

Час от часу не легче.

– Вы назвали матерью Кеневах…

– Правильно, – кивнула Кева. – Я наследница дамаджи’тинг.

У Инэверы сжалось сердце. Кева всегда казалась строгой, но справедливой. Не другом, наверное, но и не врагом. Но теперь…

– Дыши, – снова повелела Кева и подняла руку в ожидании, пока Инэвера обретет центр. – Я тебе не враг. Я выросла со знанием того, что занимаю среди дама’тинг второе место во власти, но давно смирилась с мыслью, что не наследую матери во главенстве над женщинами из рода Каджи. Мелан еще предстоит принять эту истину и согнуться под ее ветром, и я молю Эверама, чтобы со временем ей это удалось.

Умиротворяющая ладонь Кевы сменилась наставленным пальцем.

– Но не заблуждайся. Я не враг, но и не друг. Для грамотного, сильного и смиренного перед лицом Эверама руководства дама’тинг из рода Каджи нужна особенная женщина – такая, как моя мать. Если окажется, что ты недостаточно сильна, грамотна или смиренна, чтобы выжить и облачиться в белое… – она пожала плечами, – значит, такова инэвера.

От щек Инэверы отхлынула кровь, но она сосредоточилась на дыхании и сохранила свой центр.

– Да, дама’тинг.

– Хорошо, – произнесла Кева. – Ступай за мной.

Она вышла из палаты, и Инэвера последовала за ней в потайные ходы Подземного города, которые вели к дворцу дама’тинг. Большинство туннелей освещалось метками, что тянулись вдоль стен непрерывными линиями вверху и внизу.

В апартаменты дама’тинг их впустил тот самый евнух, с которым Кева заговорила накануне, – обнаженный, в одних золотых кандалах. Лишенный ядер, он обладал, однако, внушительным мужским органом, и Инэвера невольно приковалась к нему взглядом.

– Что, хорош? – улыбнулась Кева. – Хавель – мой любимец, опытный любовник и верный слуга. Но боюсь, сейчас тебе придется отвести от него глаза. Ты познаешь его мастерство напрямую при обучении постельным пляскам.

«Обучении постельным пляскам?» Инэверу захлестнула волна тревоги, хотя за ней скрывалась и толика любопытства.

Кева не дала ей времени на размышление. Взяла квадратный ящичек с мелким белым песком и тонкими палочками. Сверху и снизу имелись пазы, позволявшие сдвигать панель и разравнивать песок. Кева протянула Инэвере палочки:

– Утром ты видела, как я нарисовала пять меток. Начерти их.

Инэвера сжала губы, но взяла палочку и закрыла глаза, чтобы зримо представить каждую метку. Она нарисовала восьмиугольник, как сделала Кева, поставила метку в каждом углу. Четыре разные, а пятая, четырежды повторенная, соединила их. Инэвера держала палочку близко к концу, как перо, четко работала гибким запястьем по ходу начертания извивистых символов. Закончив, с гордостью подняла глаза.

Кева мучительно долго изучала ее труды. Потом буркнула:

– Шарусак тебе дался лучше. Силу удержат только две метки, да и то еле-еле.

Инэвера приуныла, а невеста сдвинула панель, уничтожая ее работу, и взяла палочку.

– Начнем с сифонной метки. Это – клыки демона. – Кева нанесла на песок две кривые отметины, а Инэвера склонилась и пристально всмотрелась. – Они соседствуют с каждой меткой или скрываются в ней, притягивают в символ магию. Окончательную форму этой силе придают очертания метки.

Она продолжила рисовать, держа палочку за дальний конец.

– Посмотри, каким прямым остается мое запястье. Я двигаю кисточку плечом, а не кистью. Самые сильные метки получаются, когда рисуешь их непрерывной линией, а это нельзя сделать одним запястьем.

Кева быстро нарисовала сифон, и Инэвера поняла, насколько слабой оказалась ее память. Она покраснела от стыда, но Кева ничего не заметила, разровняла песок и вернула ей палочку.

– Еще раз.

Инэвера повиновалась, но держать палочку, как показала Кева, было неудобно, и во второй раз метки получились даже хуже.

Кева снова стерла рисунок. Ее глаза не выражали ничего.

Когда Инэвера вернулась в Каземат, рука у нее ныла от палочки, а мочевой пузырь готовился лопнуть. Ее одежда еще была запятнана кровью шарума.

Но все это воспринималось как бы издалека, она без труда игнорировала телесный дискомфорт. Мелан и Асави оказались заняты, и Инэвера в конце концов смогла помочиться и выкупаться.

Нашлись ароматические масла и мыльные брикеты, инструменты для ухода за ногтями и шершавые камни для очистки кожи. Девушки демонстративно проигнорировали ее, когда она взяла бритву и завершила работу, которую они начали накануне, – сбрила с головы последние клочья волос и довела ее до абсолютной гладкости. На ощупь кожа показалась чужой.

Но если тело расслабилось, то сознание Инэверы выворачивалось наизнанку. Все, что она знала и во что верила, либо отпало, либо предстало ложью. Ничто не имело смысла. Ничто не выглядело важным.

За обедом Инэвере чудилось, будто она вышла из самой себя. Она смутно осознавала свое тело. Прислуживая дама’тинг, бросалась к ним по первому знаку, а после с той же скоростью исчезала. Забавно, но женщинам, похоже, именно этого и хотелось, и она управлялась лучше, когда действовала бездумно. Впрочем, ей было и не о чем думать, ибо она отчаянно продолжала искать точку опоры или непреложную истину. Даже Эведжах, на котором ее воспитали и который некогда считался истиной абсолютной, обернулся писанием субъективным, а великие деяния Каджи и законы, что вывели из них дама’тинг, явились ее умственному взору как есть, без прикрас. Эведжах’тинг включал в себя мнение Дамаджах о мирообразующих событиях, порой значительно отличавшееся от мужского.

Где правда? В словах Каджи или первой Инэверы? Или и там и там – сплошные ложь и полуправда? Важны ли события, произошедшие тридцать три века тому назад?

Она затосковала по материнским рукам, по спокойствию на душе, которое испытывала, когда Соли ерошил ее густые черные волосы. Но волосы сгинули, а с ними и Соли. Быть может, она еще увидит его, но он, скорее всего, погибнет в Лабиринте до того, как она станет – если вообще станет – дама’тинг. Она сожалела даже о Касааде и его пьяных дружках-шарумах. Вправе ли она судить мужчин, которые вынуждены еженощно идти в Лабиринт на бессмысленный бой с полчищами демонов?

Однако, несмотря на боль и внутреннюю сумятицу, Инэвера поняла: будь у нее возможность движением руки зачеркнуть два последних дня, она бы этого не сделала. Она прожила во мраке девять лет, и перед нею впервые забрезжил свет.

Магия. Ее обучают магии хора.

Инэвера вспомнила свое отвращение при виде крохотной косточки демона, которой Кева освещала путь в комнату предсказаний. Неужели с тех пор прошел всего один день? Казалось, что целая жизнь. Сейчас же ей хотелось одного: зажать в руке такую кость и одним махом исцелить раненых мужчин.

Глухие удары сердца понудили ее вновь задышать ритмично, в согласии с центром. Вскоре тело расслабилось, и она сумела выступить из него вторично. Оставшись в вихре проблем и вопросов, она сочла их теперь похожими на летящий песок – помеху, которую можно проигнорировать.

Не издавая не звука, она встала в конец очереди най’дама’тинг, и на этот раз евнухи наскребли ей полную плошку. Она поела в тишине и вместе с другими девушками вернулась в Каземат.

«Найди свой центр!» За завтраком Мелан рыкнула на нее перед оплеухой. Инэвере почти захотелось, чтобы она повторила – исключительно ради припоминания чувства.

Что значит – найти свой центр? Что значит быть дама’тинг? Действительно ли эти женщины не чувствуют ничего, заглядывают в будущее и принимают решения, несущие жизнь или смерть мужчинам и женщинам, – и живут при этом, как Дамаджи, в роскошных дворцах и не знают ни в чем отказа?

По возвращении в Каземат дама’тинг предоставила девушкам заниматься своими делами, пока не померкнет меточный свет. Она затворила дверь и звучно щелкнула запорами. Инэвера пошла к своей койке, на которой оставила Эведжах’тинг.

Она не замечала Мелан, пока не обнаружила, что летит. Она крепко ударилась о пол, и вспышка боли вернула ее в чувство.

Вскинув взгляд, она уперлась руками, чтобы встать. Остальные девушки окружили их с Мелан, как в купальне. Старшая приблизилась.

Инэвера вздохнула. «Только не снова».

– Мне поручено преподавать тебе шарусак, – объявила Мелан. – Я не увижу Палаты Теней, пока ты не научишься!

Инэвера медленно пятилась и натолкнулась спиной на живое кольцо, кто-то выпихнул ее вперед.

– «Хвост скорпиона»! – крикнула Мелан, плавно нагнулась и обвила рукой бедра Инэверы, свою же ногу стремительно отвела назад, подняла по дуге и метко ударила ею в лицо.

Ошеломленная Инэвера опрокинулась навзничь. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и встать. Мелан осталась в той же позе.

– «Хвост скорпиона»! – скандировали девушки, становясь так же. – «Хвост скорпиона»! «Хвост скорпиона»!..

Инэвера сохранила ровное дыхание и с удивлением обнаружила, что не боится. Мелан собралась задать ей трепку, но сопротивляться бессмысленно. Вряд ли ей нанесут непоправимый ущерб, да и в любом случае делать нечего. Лучше пока стерпеть и научиться – чему получится.

Ее центр был крепок, когда она приняла позу «Хвост скорпиона» – устойчивую, несмотря на то что лицо стремительно покрывалось потом.

Мелан рассвирепела пуще прежнего – видимо, ждала слез и мольбы. Инэвера на миг пожалела ее. Кости, призвавшие Инэверу, метнула родная мать Мелан, наследница Кеневах. Что она думает доказать гневом и ревностью?

– «Увядший цветок»! – выкрикнула Мелан, ударив быстро и низко.

Закаменевшие пальцы ее правой руки вонзились Инэвере в живот.

Возникла тупая боль, Инэвера перестала чувствовать ноги и повалилась на пол.

– Важно знать не только как бить, – проговорила Мелан. – Надо понимать куда.

Не успела Инэвера восстановить контроль над телом, как Мелан опрокинула ее навзничь и прижала коленями руки, удерживая их в беспомощном и безопорном состоянии.

Она с силой вдавила костяшки указательных пальцев в виски Инэверы.

Через мозг словно проскочила молния. Перед глазами заплясали световые вспышки, Инэвера втуне дернулась, забыв о дыхании.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Мелан подалась назад и встала. Инэвера осталась лежать, дыша медленно, пока заново не обрела свой центр.

– «Увядший цветок», – повторяли девушки и плавно принимали нужную позу. – «Увядший цветок». «Увядший цветок»…

Инэвера поднялась на неверные ноги и скопировала движения.

– Это туннельная гадюка. – Кева показала най’дама’тинг стеклянный ящик.

Внутри, на присыпанном песком днище, лежал полый камень, и в той самой полости свернулась змейка с тускло-серыми чешуйками.

– Под солнцем нет твари опаснее.

Инэвера и остальные обрученные склонились, чтобы рассмотреть. Прошли месяцы, и дни приобрели своеобразную размеренность: начинались с шарусака и лечения раненых шарумов, после чего следовали уроки, которые иногда были общими с другими девушками ее лет, а иногда давались Кевой лишь для нее.

– Какая крохотная, – прошептала она.

– Не обманывайтесь, – предупредила Кева. – После яда туннельной гадюки удар скорпиона покажется нежным поцелуем. Один укус способен убить шарума за считаные минуты. Туннельная гадюка жалит быстро, отползает и ждет, когда жертва умрет. Она может позволить себе ожидание. Другие животные не едят ужаленных ею, иначе тоже погибнут от яда.

Рассказывая, Кева сняла крышку и закатала по локоть шелковый рукав. Она держала за хвост песчаную мышку. Та отчаянно пищала и извивалась, чуя беду. Кева уронила ее в гадючий ящик перед камнем.

Змея мгновенно развернулась и бросилась на мышь, но, как ни была проворна, Кева оказалась быстрее. Ее рука неуловимо для глаз схватила змею позади головы и вынула из ящика. Та поначалу забилась, но Кева держала крепко, ворковала над ней и поглаживала по голове, пока змея не успокоилась.

– Мы можем заставить гадюку обнажить клыки, если надавим на основание черепа.

Она нажала большим пальцем, и выдвинулись два кривых клыка, ранее прятавшиеся в своде пасти. На столе стоял стеклянный пузырек, прикрытый тонкой пленкой. Кева проткнула ее клыками.

– Мешочки с ядом расположены с обеих сторон головы, тут и тут, – показала она. – Если надавить, они опорожнятся в наш сосуд.

Она сделала, как сказала, и в пузырек упало несколько капель. После Кева вернула пленницу в стеклянный ящик, змея мигом свернулась и, медленно поводя головой, уставилась на мышь. Та вытаращилась в ответ, оцепенела вся, кроме носа, который с точностью повторял танец змеиной головы. Наконец змея нанесла удар, укусила только раз и втянулась в каменную пещеру, оставив мышь извиваться в песке. Через несколько секунд мышь затихла.

– Даже после дойки на клыках сохраняется яд, которого более чем достаточно, чтобы убить, – прокомментировала Кева, когда змея выскользнула из полости за добычей. Пасть приоткрылась, готовая заглотить мышь целиком. – Гадюка наестся, выспится, и завтра к этому времени ее мешочки снова наполнятся ядом.

Кева подняла пузырек, в котором яда и было-то капли три.

– Этого хватит, чтобы убить всех присутствующих. Кто скажет, как приготовить противоядие?

Несколько девушек подняли руки, но Инэвера успела первой.

Инэвера и другие девушки стояли на коленях, образовав кольцо вокруг горы подушек. Спины выпрямлены, взоры – внимательны. К най’дама’тинг присоединилось и несколько даль’тинг в черных головных платках – этих девушек прислали на учебу во дворец дама’тинг перед отправкой в великий гарем.

Кева сняла белые одежды, даже покрывало и капюшон. Под ними оказались прозрачные лосины, они обтекали ее голени и бедра, как лавандовый дым, и заканчивались ножными браслетами с мелодичными золотыми колокольцами над голыми ступнями. Накрашенные ногти были бледно-лиловыми, в тон одежде. Просвечивал и топ, свободный в области крепких грудей; стройная талия обнажилась, имея на себе лишь золотую цепочку, на которой висели черный бархатный мешочек с хора и фиал. Ничем не прикрытое лоно гладко выбрито, как и вся ее кожа; нетронутыми остались брови и густая грива черных волос, что ниспадали блестящими локонами и были забраны в золото. Незримым осталось только лицо: непроницаемая лиловая шелковая вуаль подчеркивала лавандовый цвет прозрачного наряда.

В задней части комнаты зазвучала ритмичная музыка в исполнении трио пожилых евнухов, вооруженных зурной, томбаком и кануном. Кева подала знак, подошел Хавель. На мускулистом теле евнуха не оказалось, как всегда, ничего, кроме золотых кандалов и шелковой набедренной повязки, которая свисала, как флаг, с огромного затвердевшего члена. Взгляды многих девушек, и в том числе Инэверы, устремились к нему, словно металл к магнетиту. Инэвера поежилась, чувствуя себя неуютно.

Дама’тинг рассмеялась:

– Как видите, Хавель уже готов исполнить свои обязанности. Но мужчину необходимо довести до безумия и только потом разрешить ему расчехлить копье.

Она взяла Хавеля за руку и с подворотом швырнула его на подушки, использовав собственный вес евнуха.

Затем начала танцевать. Бедра покачивались в такт музыке и не сбивались с него даже под дополнительный ритм, который она выбивала в маленькие латунные кимвалы, закрепленные на больших и указательных пальцах. Золотые колокольцы на лодыжках и ручные браслеты усиливали колдовское воздействие по мере того, как она обходила ложе из подушек, переступая ногами уверенно и быстро, как в шарусаке. И в самом деле многие ее движения повторяли те, что регулярно отрабатывались в предрассветные часы.

Хавель смотрел на нее зачарованно, как мышь на туннельную гадюку. Набедренная повязка грозила треснуть, то же творилось с мощными мышцами, которые напряглись и обозначились отчетливо, а жилы неистово пульсировали.

Так продолжалось, пока у Инэверы не закружилась голова. В помещении стало жарко и сладко пахло благовонным курением; она раскачивалась в такт музыке и нескончаемой дроби, которую выбивала дама’тинг. Другие девушки очаровались не меньше, и все напряженно следили, как дама’тинг подкрадывается к жертве.

Наконец Кева сделала ход, метнулась к подушкам и сорвала с Хавеля набедренную повязку, дабы обнажить его горделивое копье. Она провела по нему пальцем, и безъязыкий евнух застонал. Кева сняла с поясной цепочки фиал, капнула на ладонь маслом и растерла, ее руки сделались скользкими.

– Повествуя о ночах, когда она возлежала с Каджи, Дамаджах описывает семь приемов, – сказала дама’тинг и взяла Хавеля за член. – Смотрите внимательно, я покажу все.

Вскоре Хавель запрокинул голову, вновь застонал, но невеста крепко сдавила его орган у основания похожей на гриб головки и принялась ворковать, дожидаясь, когда он успокоится.

– У Хавеля нет ядер, но они будут у мужчин, с которыми вы возляжете. В их чреслах заключены грядущие поколения красийцев, и Эведжах предписывает не проливать и не проглатывать ни капли семени.

Священнодействия дама’тинг снова и снова ставили Хавеля на грань, но она всякий раз терпеливо восстанавливала его самообладание, прибегая к сдавливанию.

– Приемов семь, – повторила дама’тинг и оседлала евнуха, – но возлечь с мужчиной можно семьюдесятью семью способами. Вот первый, называется «дживах сверху». Мало просто двигаться вверх и вниз на его копье. Вы должны… вращаться.

Она показала как, применив недавние танцевальные па.

– Если вы властвуете над мужскими чреслами, возлежа на подушках, то властвуете и над мужчиной, – изрекла дама’тинг, – а заодно обеспечиваете и собственное удовольствие. Большинство мужчин, дай им волю, едва соображают, куда совать, и сношаются, как собаки.

Бессчетные часы обучения постельным пляскам не прошли бесследно: у Инэверы заломило мышцы, едва она напрягла их на утреннем шарусаке. Из-за латунных кимвалов на кончиках пальцев появились мозольки, а пятки покраснели от волдырей. Потом обработает пемзой в купальне.

Но, несмотря на скованность и боль, Инэвера чувствовала в себе силу. Она не была столь сильна, даже когда переносила через базар огромные штабеля корзин. Она приготовилась выполнить шарукин, но Кева не разделась. Вместо этого подозвала девушек, чтобы встали вокруг, и кликнула мускулистого евнуха. На сей раз явился не Хавель, а другой, по имени Энкидо.

Он, как все евнухи, изъяснялся на сложном языке жестов, который входил в программу обучения най’дама’тинг. Дама’тинг умели быстро подать своим слугам развернутые команды, а в редких случаях, когда нуждались в ответе, получали не менее обстоятельный.

Но на этом сходство кончалось. В отличие от других евнухов, Энкидо всегда был одет в черное, хотя и носил золотые кандалы в знак служения, а также красное покрывало, которое означало, что до прихода во дворец дама’тинг Энкидо руководил боевой подготовкой шарумов, считался знатоком шарусака и мастером сражений в Лабиринте. Говорили, он убил много алагай, стал отцом многих сыновей и обучил много воинов, до того как угодил под чары дама’тинг и добровольно расстался с ядрами и языком.

Инэвера слышала, что он не снимал черных одежд, потому как скрывал ужасные шрамы, полученные в бытность шарумом, но, стоило дама’тинг ударить в ладоши, и он сбросил одеяние. Инэвера громко ахнула в унисон с девушками помоложе.

Шрамы были, но давно побледнели – скорее доблестные отметины, чем уродливые изъяны. Девушек потрясли не они, а татуировки на выбритой коже, под которой играли мышцы. Все тело было расписано черными линиями и маленькими кружками, они восходили по конечностям и покрывали торс, шею и голый череп.

Кева тоже сбросила одежду, и они, обнаженные, встали друг против друга, хотя вуаль, как обычно, осталась на дама’тинг. Кева тронулась с места, и Энкидо напал с неожиданной, пугающей скоростью. Он весил вдвое больше, но это ничуть его не замедлило, они схватились, и он быстро подчинил ее себе, оторвал от пола и лишил точки опоры.

Но дама’тинг не смутилась. Она немного сместилась и двумя пальцами ударила его в вытатуированную на груди точку Рука евнуха мгновенно ослабла, и Кева отвела ее, как ручонку малыша-ходунка, после чего высвободилась и опрокинула соперника на спину.

– Все создания Эверама управляются линиями силы и точками схождения на стыке мышц, сухожилий, костей и энергии, – объяснила дама’тинг. – Это места великой силы, но они же – самые уязвимые. Достаточно дотронуться правильно – и ослабеет даже сильнейший.

Она подала знак, и воин снова атаковал, на сей раз не обхватывал ее, а осыпал градом молниеносных пинков и ударов, похожих на выпады туннельной гадюки.

Но дама’тинг отклонялась, как пальма на ураганном ветру, и он ни разу не попал в цель. Наконец, за миг до пинка, она почти ласково надавила на точку, обозначенную на его опорной ноге. Та подкосилась и, хотя Энкидо устоял и быстро выпрямился, лишилась силы и перестала держать. Он балансировал на другой и поднял для верности руки в ожидании команды дама’тинг.

Но та повернулась к девушкам.

– Энкидо прошел подготовку в Шарик Хора и был величайшим мастером шарусака, какого видели шарумы Каджи за сотню лет. Никто из его племени не мог с ним сравняться, а алагай дрожали, когда его видели. Дама’тинг много раз благословляли своих дочерей его семенем, от них-то он и узнал о нашем искусстве. Но эти знания оставались для него под запретом, сколько он ни молил. Дамаджах учит, что тайны плоти нельзя доверить ни одному мужчине. Наконец дама’тинг сжалились над ним и сказали, что наши секреты будут стоить ему языка и свободы. Он тут же переломил о колено копье, а острием лишил себя языка и мужского достоинства – и корня, и ядер. Истекая кровью, он положил их к ногам дама’тинг. Перестал быть мужчиной, но его излечили и благословили правом участвовать в вашей подготовке. Вы должны его всячески почитать.

Инэвера и прочие девушки, как одна, поклонились Энкидо. Он же, хотя был лишь евнухом, окинул их суровым взглядом наставника, который оценивает своих най’шарумов, и когда заговорил жестами, девушки быстро подчинились.

Инэвера положила руку на Эведжах’тинг, но в книгу не заглянула. Закрыла глаза и повторила священные стихи:

Кева кивнула, когда Инэвера закончила, и указала на верстак, где стояли сосуды с металлической стружкой, приготовленной к плавке. Рядом собрались най’дама’тинг.

– Драгоценные металлы лучше проводят магию, чем простые. Серебро надежнее меди, золото вернее серебра. Но переход никогда не бывает совершенным. Всегда что-то теряется.

Она посмотрела на Инэверу:

– Что драгоценнее золота?

Инэвера замялась, но не взглянула на остальных в поисках подсказки. Мотнула головой:

– Приношу извинения, дама’тинг. Я не знаю.

Кева издала смешок.

– Ты и впрямь была бы ровней тезке, если бы знала. Дамаджах, да будет она благословенна, поведала много тайн в священных стихах. Но в мудрости своей утаила прочее, чтобы не украли соперницы. С тех пор прошли тысячелетия, и многое утрачено – метки невидимости, силы Копья и Короны, а с ними и святой металл. – Она взяла сосуд. – Поэтому начнем с меди…

Через несколько недель Инэвера стояла перед посеребренным стеклом и мягким карандашом рисовала себе метки вокруг глаз. Она тысячу раз чертила символы из Эведжах’тинг, в том числе перевернутые, зеркальные, чтобы полностью овладеть мастерством.

Девушки постарше, включая Мелан и Асави, продвинулись дальше карандаша. Они носили на лбах изящные венцы из меченых монет, но первый венец Инэверы остался недоделан, лежал в поясном мешочке и представлял собой гремучий набор недомеченных монет и золотой проволоки.

Она закончила рисовать, и Кева внимательно изучила ее труды, крепко взявшись за подбородок и резко меняя угол зрения. Она ничего не сказала, ограничилась слабым удовлетворенным выдохом, однако для Инэверы он значил больше, чем самая цветистая похвала. Найдись в ее работе малейший изъян, дама’тинг высмеяла бы перед всеми, заставила умыться и рисовать заново.

Инэвера содрогнулась, когда дама’тинг окунула палец в небольшую чашу с черной жидкостью, которая напоминала чернила, но по одной вони ясно, что это вытопленный демонов ихор.

Он оказался теплым, Кева легчайшим касанием мазнула ей лоб, но жжения, вопреки опасениям Инэверы, не возникло. Немного защипало, как от статического разряда, и она ощутила магию, которая поползла по коже, притянулась к карандашным меткам и заплясала вдоль тонких штрихов.

А затем глаза ожили. Инэвера задохнулась от новых ощущений и утратила центр. Тусклый меточный свет в помещении смылся сиянием, оно хлынуло из каждого угла, потекло по полу и просочилось в стены, окутало аурой Кеву и девушек. Это свет Эверама, поток энергии, которой они алкали каждое утро при упражнении в шарусаке; пламень в их центрах, наделяющий жизнью и силой все живое. Это бессмертная душа.

И она видела ее так же четко, как солнце.

– Хвала Эвераму во всей его славе! – Инэвера упала на колени, сотрясаясь в плаче под лучами радости и красоты.

– Положи руки на пол, – велела Кева. – Пусть слезы текут свободно, иначе они размоют карандаш и все исчезнет.

Инэвера немедленно уперлась ладонями в пол и ужаснулась при мысли, что может лишиться драгоценного дара. Слезы капали на каменный пол, рождали крохотные воронки в курившейся по ала магии. Она ожидала насмешек от Мелан и других девушек, но царило молчание. Несомненно, все они были так же потрясены, когда впервые узрели свет Эверама.

Когда ее перестало трясти, Кева бросила на пол шелковый носовой платок, Инэвера аккуратно промокнула глаза и встала. Остальные безмолвно наблюдали.

Кева указала на каменный пьедестал, гладкая поверхность которого была изрезана десятками меток. Кое-где они прикрывались отшлифованными камнями. Инэвера уже видела, как дама’тинг использует этот пьедестал для управления светом и температурой, но комплекс действий оказался слишком сложен для ее понимания.

Однако теперь, когда глаза омылись светом Эверама, она рассмотрела силу, что текла по сети. Узор, казавшийся загадкой секундой раньше, стал ясен, как детская игрушка-головоломка.

– Убавь свет, – приказала Кева. – Для этого урока он не понадобится.

Инэвера мигом повиновалась, передвинула одни полированные камни, а другие убрала в небольшой таз.

Меточный свет померк, но зрение Инэверы только обострилось, когда избавилось от ненужной яркости, и в свете Эверама все стало даже отчетливее.

– Меченое зрение сослужит тебе бесценную службу, пока будешь постигать наше ремесло, – проговорила Кева. – Оно запрещено только в глубоких кельях Палаты Теней, где вырезают кости.

Пролетели месяцы, Инэвера с головой погрузилась в учебу. Проснувшись, отрабатывала шарусак, потом помогала дама’тинг врачевать, а затем шла на уроки истории, рисования меток, приготовления ядов и снадобий, пения, танцев и соблазнения. Девушки по-прежнему ее избегали, особенно после того, как застали за вырезанием по деревянным костям, в котором она на годы опередила многих рожденных для белых одежд.

И каждый вечер ее избивала Мелан, прикрываясь упражнением в шарусаке. Прошло полгода, но Кева оставалась не вполне довольной успехами Инэверы, и Мелан по-прежнему отказывали в посещении Палаты Теней.

Каждую ночь Инэвера спала одна, обладая лишь Эведжах’тинг, который прижимала к груди, тогда как другие девушки шептались во тьме или делили постель и обменивались ласками. Даже во сне ей исправно являлись семь костей, что определили ее судьбу со дня Ханну Паш. Она бы рыдала, но не хотела доставлять удовольствие Мелан и Асави, которые всегда лежали вместе по соседству.

Инэвера стояла с гордым видом, пока Кеневах осматривала большие чаши. Там, в песке, Инэвера нарисовала самые сложные круги, какие ей приходилось чертить. Каждый состоял из сорока девяти меток, что связаны для содружественной работы. Между чашами стоял ее учебный ящик с единственной меткой в центре.

Метки отчетливо читались в мелком желтом песке, но мастерство Инэверы ни разу не подвергалось настоящему испытанию, и она не знала, удержат ли они силу.

Кева стояла рядом с матерью, рассматривала метки, но ни произносила ни слова. И незачем. О многом говорило уже то, что она сочла Инэверу достойной испытания на предмет хора, хотя ее обучение длилось меньше двух лет.

Наконец Кеневах кивнула:

– Задерни шторы.

Инэвера подчинилась, и дамаджи’тинг извлекла из бархатного мешочка с хора большую кость демона. Сколько же крови шарумов пролилось ради этой кости?

Она сложила руки лодочкой, и Кеневах опустила туда бесценный фрагмент алагай хора. Инэвера впервые в жизни прикоснулась к кости демона, и хотя Эведжах’тинг предупредил, чего следует ждать, ощущение все равно оказалось чуждым. Ладони закололо от силы, которая привлекла к себе кровь, как магнетит притягивает железо.

Она осторожно и благоговейно положила кость на метку между чашами, и метки засветились. Сначала слабо, а потом все ярче по мере того, как извлекали силу из кости. Песок потемнел, но они разожглись золотым светом. Круги начали вращаться. Сперва еле дрогнули, и Инэвера решила, что ей померещилось, но скорость наросла, возник водоворот, как в кастрюле, если сильно помешать ложкой. Круги перетекали один в другой, превращались в восьмерку.

Кость демона скрылась в этой воронке, последовала яркая вспышка, и чаши почернели. Во мраке перед Инэверой заплясали краски, дезориентируя и кружа голову.

– Готово, – известила Кеневах. – Раздвинь шторы.

Инэвера пошла через темное помещение, она спотыкалась и больше полагалась на память, чем на зрение. Нащупала толстые складки, раздернула шторы и наполнила комнату светом.

Затем вернулась к Кеневах и Кеве и ахнула при виде чаш, купающихся в лучах солнца. Песок исчез, бесследно пропала и кость демона, что лежала между ними. Левая чаша наполнилась прозрачной водой. Правая – кускусом, от которого поднимался пар, впору подать на стол.

Готовясь к испытанию, Инэвера постилась шесть дней, утром и вечером обходилась глотком воды из чашечки для кузи. У нее пересохло в горле, а в пустом желудке поселилась тупая боль. От аромата кускуса в нем заурчало.

Кеневах вскинула брови:

– Твой пост скоро кончится. – Она протянула Инэвере две палочки из слоновой кости с отделанными золотом и каменьями ручками. – Если метки точны, желудок насытится с первой палочки… – Она вынула золотой потир, инкрустированный алмазами, и погрузила его в воду. – А вода покажется чистейшим, сладчайшим питьем из всего, что ты пробовала, и утолит жажду, едва смочит горло.

Кеневах мрачно посмотрела на Инэверу:

– Если же нет… ты умрешь, как только дотронешься языком до того или другого.

По спине Инэверы пробежали мурашки. Дрожащей рукой она приняла потир.

– Это обязательно?

Кеневах покачала головой.

– Можешь отказаться, но пройдут годы, прежде чем я снова потрачу на тебя хора – если сочту нужным.

Инэвера нашла свой центр, и дрожь в ее пальцах унялась достаточно, чтобы держать палочки. Она плавно поднесла кускус ко рту.

Начала жевать и округлила глаза. Всепоглощающий голод, от которого ее шатало, исчез. Новая сила заструилась по телу, она подняла кубок и отпила.

Кеневах улыбнулась, и глаза ее вспыхнули, как только Инэвера осушила чашку. Та и вправду никогда не пила такой сладкой и бодрящей воды. Казалось, она приложилась к реке самого Эверама.

Дамаджи’тинг забрала у Инэверы палочки с потиром и передала их Мелан. Ноздри девушки раздулись, и Инэвера позволила себе легкую усмешку. Она не умерла, и Мелан теперь не помешает ей получить доступ в Палату Теней.

– Прошу вас, сестры, – произнесла она ритуальное приглашение, – ешьте и пейте от моих щедрот, ибо все мы дети Дамаджах.

Мелан взяла из чаши немного кускуса и поспешила смыть пищу глотком воды.

– Дети Дамаджах.

Кева наполнила чашку для Кеневах, престарелая дамаджи’тинг ловко орудовала палочками, за раз набрала полный рот и не уронила ни зернышка. Она сосредоточенно прожевала, затем отпила воды и чуть погоняла во рту. Наконец проглотила ее, затем осушила чашку.

– Дети Дамаджах.

Дамаджи’тинг отложила все, что держала, в сторону и повернулась к Инэвере.

– Назови лучшие проводники магии.

Инэвера помедлила, чувствуя подвох. Дамаджи’тинг могла с тем же успехом спросить, сколько будет дважды два. Глупый вопрос.

– Золото, дамаджи’тинг, – произнесла она, – а после него – серебро, бронза, медь, олово, камень и сталь. Железо не проводит магию. Существует девять драгоценных камней, которые собирают силу, начиная с алмаза, и он…

Кеневах остановила ее жестом:

– Сколько существует пророческих меток?

Снова простой вопрос.

– Одна, дамаджи’тинг. Ибо существует только один Создатель.

Эту метку наносили в центре одной грани на каждой из семи костей, и она направляла бросок.

– Нарисуй ее, – приказала Кеневах, сделала знак Мелан, и та подала кисточку, чернила и пергамент.

Последние месяцы Инэвера рисовала на песке, и кисточка показалась чужеродным предметом, но она безропотно и осторожно смочила ее, стерла излишек чернил о край чаши и принялась чертить на дорогом пергаменте.

Когда закончила, Кеневах кивнула:

– А сколько символов предсказания?

– Триста тридцать семь, дамаджи’тинг, – ответила Инэвера.

Символы предсказания не были метками, скорее словами, которые обозначали повороты судьбы – по одному в центре каждой оставшейся грани и вдоль каждой стороны семи многогранных костей, по которым читали будущее дама’тинг. Инэвера машинально взялась за свой мешочек для хора, где хранились глиняные кости со стершимися за годы усердной учебы ребрами.

У каждой кости было свое число сторон: четыре, шесть, восемь, десять, двенадцать, шестнадцать и двадцать. Каждый символ таил в себе множество смыслов, они зависели от расположения окружающих начертаний и контекста. Эти значения подробно разъяснялись в Эведжах’тинг, но чтение костей больше искусство, чем наука, и постоянно порождало споры среди дама’тинг. Инэвера часто видела, как они пререкались, толкуя расклад. В исключительных случаях для окончательного решения призывали Кеневах. Мнение дамаджи’тинг не смел оспорить никто, но проигравшие не всегда выглядели убежденными.

Конец ознакомительного фрагмента.