1
– Как мне надоел дождь, Савва, кабы ты знал! Поливает, будто осень на дворе. Тоску навевает!
– Зинаида, голубушка моя, такой дом тебе построил, вся Москва только о нем и говорит, а ты еще смеешь о тоске рассуждать? – коренастый мужчина средних лет смотрел смеющимися глазами. (1).
– А тебе не приходило в голову, Саввушка, что я могу просто по тебе тосковать? Ты вечно пропадаешь по своим делам, а мы с детьми только то и делаем, что вспоминаем, когда видели тебя в последний раз. Вскорости забудешь, как выгляжу! – повернувшись к зеркалу, Зинаида привычным движением заколола шпилькой темные волосы и довольно глянула на свое отражение.
– Да уж, забудешь, как же! – Савва порывисто обнял жену. – Не для того, наверное, тебя у племянника увел! (2).
– Пусти! Все кости переломаешь! – шутливо хлопнула она мужа по спине. – Силища-то какая! Пусти, говорю!
Савва нехотя разжал руки и, уже отходя в сторону, подхватил со столика, инкрустированного светлым деревом, томик в кожаном переплете.
– Никак Пушкина читаешь? – поинтересовался он, перелистывая страницы.
– Перечитываю. Ты-то всего Пушкина наизусть знаешь, а у меня в голове свободного места уж не осталось. Все, куда ни глянь, хлопоты да дела. Суета одна, ей Богу!
Заметив, как Савва, захлопнув книгу, прикоснулся к серебряной цепочке, явно намереваясь вытянуть часы из кармана жилетки, Зинаида замолчала.
– Так что ты говорила? – Савва отпустил цепочку и, неловко повернувшись, едва не опрокинул с подставки вазу с фарфоровыми цветами. Заметив укоризненный взгляд жены, недовольно поморщился. Россыпь фарфоровых безделушек, заполнивших дом, была предметом его раздражения. У Зинаиды, определенно, отсутствовало чувство меры. Спальня из карельской березы с бронзой, мебель, покрытая голубым штофом – куда ни шло, но обилие фарфора, из которого были сделаны стоящие на столиках вазы, бесчисленные крохотные статуэтки и даже рамы зеркал – очевидный признак тщеславия и дань показной роскоши – пошлой и чрезмерной. Сам он, напротив, предпочитал строгий английский стиль во всем – и в одежде и манере поведения. Любовь ко всему английскому появилась еще в молодости, когда, закончив физико-математический факультет Московского университета, уехал изучать химию в Кембридж, где стал специалистом по красителям, и получил даже несколько патентов за изобретение. Ему нравилась английская обязательность, деловая хватка, неспешность в поведении и сдержанность в проявлении чувств. Глядя, как ревниво охраняют англичане все, связанное с традициями и собственным внутренним миром, он невольно сравнивал их с русскими, которые являли собой нечто противоположное. Распахнутая незащищенность расточительной русской души, право же, не лучшее свойство ее владельца.
– Зинаида, начала, так договаривай. А то мне уже ехать пора, —он аккуратно положил книгу на столик рядом с вазой.
– Да ты смеяться будешь, коли скажу, – с сомнением глянув на Савву, она машинально поправила вазу и взяла томик Пушкина, ласково проведя по обложке пальцами, украшенными массивными золотыми кольцами и перстнями.
– Я, знаешь ли, – смущенно склонив голову, она опустилась в кресло у окна, – только не смейся, пожалуйста! Я… гадаю по нему.
– Что? Как это – гадаешь? Как рыцари-крестоносцы по Евангелию, что ли? – усмехнулся Савва, опять нащупывая в кармашке жилетки часы.
– А просто! – Зинаида оживилась. – Открываю томик и говорю себе – на такой-то странице столько-то строк сверху или снизу надо отсчитать и прочесть, что написано. Глупо, конечно, понимаю, – заметив удивленный взгляд Саввы, попыталась оправдаться она, – но вот такая у меня появилась причуда! И надо сказать, Александр Сергеевич меня еще ни разу не подводил. Не хочешь попробовать? – протянула книгу мужу.
– Пора мне. К ужину не жди. – Савва направился было к двери но, почувствовав за спиной напряженную тишину, которая ясно свидетельствовала – в комнату вошла обида – остановился. – Ну, хорошо! – Он развернулся, прислонился плечом к дверному косяку и даже попытался улыбнуться, но улыбка не получилась, скорее – гримаса нетерпеливого раздражения. – Попробуй сама. За меня.
Зинаида, торопливо открыв книгу наугад, торжественно огласила: «Страница пятьдесят шесть!» – подняв глаза, добавила: «Шестая строка сверху», затем отсчитала строки и начала читать: «Да кто ж, скажи, разлучница моя?» – ее голос дрогнул. Бросив удивленный взгляд на Савву, продолжила: «Я доберусь. Я ей скажу, злодейке: отстань от князя, – видишь, две волчихи не водятся в одном овраге» – совсем тихо закончила она чтение и, опустив книгу на колени, растерянно посмотрела на нахмурившегося мужа.
– А! – Савва махнул рукой. – Глупости все это, видишь же сама! Странная ты, право, Зина! То вроде умница-разумница, а то… Ехать мне надо, не обессудь! – бросил он через плечо, покидая комнату.
Растерянная Зинаида, проводив взглядом мужа, снова открыла томик, и прошептав: « Шестая снизу», прочитала:
«На тихий праздник погребенья
Я вас обязан пригласить;
Веселость, друг уединенья,
Билеты будет разносить».
– Очень мило! – сердито захлопнув книгу, отбросила ее на диван. Потом подошла к окну, покрытому похожими на обильные слезы каплями дождя, провела пальцем по стеклу, и едва слышно повторила недоуменно, пытаясь разгадать скрытый смысл:
– Две волчихи не водятся в одном овраге? Что это с вами сегодня, господин поэт? То вроде умница-разумница, а то…