2
Во избежание вполне имеющих возможность случиться «недоразумений» я не поехал на поезде и не полетел на самолете. Честно говоря, мне к тому же не очень хотелось бросать совсем недавно купленную «восьмерку». У меня не было личного гаража, и машина большую часть своей «жизни» проводила под открытым небом на обдуваемой всеми ветрами платной стоянке недалеко от ВДНХ.
Расплатившись с таксистом, я вышел из потрепанной «Волги» за квартал от места «дислокации» моего четырехколесного коня и, с огромным удовольствием закурив, не спеша пошел в нужном направлении. Мысли, как и следовало ожидать, ни в какую не хотели выстраиваться в логическую цепочку, а беспорядочно метались внутри моей черепной коробки. Я успел ухватить главную – нужно немедленно «рвать когти» из Москвы, но в остальном… Слишком серьезная заварилась похлебка, чтобы о ней не думать. Размышляй, Валерий Николаевич, не ленись! А то не успеешь аукнуть, как уже раз и навсегда позабудешь все прелести жизни. Впереди тебя ждут о-о-очень непростые денечки.
Воспользоваться своим автомобилем мне так и не удалось. Любой автомобилист хорошо знает, что самые неприятные поломки всегда происходят в неподходящий для этого момент. Закон подлости, он же – закон бутерброда, неизменно падающего на землю маслом вниз, в очередной раз получил логическое подтверждение. Да еще какое! Мало того, что двигатель совсем еще новой «восьмерки» наотрез отказывался заводиться, так ведь по непонятной причине вышла из строя и пережгла все предохранители электросистема машины, а вдобавок ко всему еще «село» левое заднее колесо. На мой немой вопрос, заданный одними глазами подошедшему охраннику, он только пожал плечами и недовольно скривил небритую физиономию.
– Вроде не лазил никто… Я вообще только два часа назад сменился… – Парень с отсутствующим видом медленно обошел вокруг не подающего признаков жизни «чуда» советского автомобилестроения, безразлично осмотрел машину туповатым взглядом и полез в карман джинсовых штанов за очередной порцией семечек.
– Ладно, придется сегодня на «пешкарусе» передвигаться, – стараясь не проявлять перед охранником внезапно напавший на меня приступ раздражительности, как мог, изобразил на «фейсе» равнодушную улыбку оглушенного пыльным мешком простофили, лениво захлопнул и закрыл на ключ дверцу «восьмерки». – Закурить есть?
– Да вроде… – снова пожал плечами переросток и, слегка покопавшись в кармане, вытянул оттуда, всю в черной пыли от семечек, пачку дешевых сигарет без фильтра. – Держи, дядя, – он протянул ее мне.
– «Ватра»?! – Я недовольно поморщился, как будто увидел прямо перед носом вонючую пупырчатую жабу. – Не, я лучше курить брошу, но такую дрянь в рот не возьму.
– Как хочешь, – нисколько не обидевшийся парень затолкал мятую желто-рыжую пачку обратно в джинсы и широко открыл свою пасть, демонстрируя недостаток крепкого здорового сна прошедшей ночью.
– Пока, – я вышел обратно за высокие металлические ворота. Проблема с транспортом снова встала на первое место.
И тут опять вмешался Его Величество Случай. Хотя кто-то сказал, что случайность есть не что иное, как проявление закономерности. Возможно… Практически не найти человека, который в определенные моменты жизни не думает примерно следующее: «Вот не сказал бы я тогда ей… Вот не сел бы тогда к нему в машину… Вот послушал бы совет друга…» И так – до бесконечности. И все, кого посещают такие, сослагательного наклонения, воспоминания, совершенно правы! Нет ничего более сильного, более весомого, более определяющего всю дальнейшую жизнь, чем случайные события. Примеров тому сотни, тысячи, миллионы. Любой человек, если захочет, в своей собственной жизни насчитает много кардинально повлиявших на судьбу «мелочей».
Так случилось и со мной. И все благодаря притормозившей рядом со мной черной «Волге» с военными номерами и совершенно непрозрачными стеклами. Дверца машины чуть слышно щелкнула, и я увидел появившиеся в проеме плечо, а затем и лицо человека в зеленой форменной одежде. Личность мужчины показалась мне знакомой. Я попытался вспомнить, где мог видеть его раньше, но он избавил меня от этой не особо утомительной для «серого вещества» работы.
– Товарищ Бобров? Валерий Николаевич? – Офицер, как я успел заметить – подполковник, очень любезно улыбнулся и посмотрел на меня ярко-голубыми глазами. – Вы меня не помните?..
– По-моему, помню. Но вот имя… – Я ответил на улыбку довольно кислой миной и почему-то крепко прижал рукой к правому боку спортивную сумку с вещами: деньгами и дискетой покойного генерала Крамского. Что-то во взгляде добродушного на вид пухлячка меня насторожило. Уж не братец ли единоутробный у меня объявился? В том состоянии, в котором я находился с самого утра, можно невесть что подумать. Для уверенности я слегка пошевелил левым плечом и радостно ощутил знакомую тяжесть крепко пристегнутого к кобуре «стечкина». Единственный мой защитник, страж и воин. С полусотней «желудей» в запасе.
– Мы с вами вместе в Ташкентском госпитале лежали, после ранения. Я тогда в командировке был, так случайно, прямо на улице, хулиганы подстрелили. А вы, по-моему, из Афгана, – освежил мою засорившуюся всякими прочими событиями последних семи лет память подполковник. – Только тогда я капитаном был, как и вы.
«Их контора что, слежку за мной установила? – пришла мне в голову совершенно глупая мысль. – Или в доверие втирается?»
Но, черт побери, я действительно узнал его!
– Капитан… нет, простите, подполковник Березовский? – осторожно спросил я, все еще цепляясь за спокойно висящую на моем плече сумку «Адидас» – видавший виды «трофей» московской Олимпиады-80.
– Точно, – обрадовался, как ребенок, уже начинающий седеть на висках светловолосый крепкий мужчина. – Думал, забыли. Вам куда? Если по пути, то могу подбросить, – подполковник приглашающе кивнул в сторону широкого мягкого сиденья, обтянутого вишневым бархатом.
– А куда вы едете? – Где-то в глубине души я почувствовал, что через секунду услышу нужный, очень нужный мне именно сейчас «адрес».
– Вообще-то далеко. У меня через… – подполковник вскинул мощную руку и посмотрел на дорогие, в крупном золотом корпусе, часы, – семь часов важное совещание в Ленинграде. Вот прямо туда и направляюсь.
– Вы просто не поверите, но сейчас я собирался ехать на вокзал за билетом и через три часа уже отчаливать в город на Неве! – Мне с большим трудом удалось сдержать то чувство внутреннего ликования, которое неожиданно проснулось внутри. Наверное, нечто похожее испытывает азартный игрок, когда в один прекрасный момент по воле Его Величества Случая выигрывает самый главный и самый дорогой Приз.
– Правда?! Так замечательно, садитесь рядом со мной и поехали. Хоть не скучно будет отсиживать мягкое место несколько часов подряд. А то, понимаешь, в кабинете целыми днями сидишь, а потом еще в машине трястись… Давайте, Валерий Николаевич, не стесняйтесь. Думаю, нам будет интересно поговорить после пяти-то лет, – Березовский жестом пригласил меня в салон «Волги» и даже отодвинулся дальше.
Кто еще находился в машине, я знать не мог. Темные стекла наглухо перекрывали видимость. Но, елки-палки, черт побери, где за такое короткое время они могли специально для меня откопать этого добродушного кабинетного пухлячка, едва знакомого со мной по совместному лечению в далеком южном госпитале? Чушь собачья, обычное совпадение.
– По-моему, уже не пять, а целых семь лет прошло, – бросил я, обрушивая все свои восемьдесят два килограмма на теплый бархат заднего сиденья приписанной к штабу округа «Волги», одновременно придирчиво осматривая скрытое за тонированными стеклами пространство. Кроме водителя, угрюмого лейтенанта, в машине никого не было. И я мысленно погладил себя по голове. Ура, ура, ура! Вдвоем с подполковником – прямо в Ленинград. На служебном автомобиле. Что может быть лучше? Только ковер-самолет в придачу с шапкой-невидимкой.
– Олег, поехали, прямо и без остановок, – отдал приказ подполковник Березовский, и черная «Волга» плавно тронулась с места, стремительно набирая скорость. Одной из привилегий автомобилей штаба было право не останавливаться по требованию ГАИ. А следовательно, для машин с соответствующими номерами не существовало никаких правил движения. Через десять минут мы уже пересекали границу города. Я молча проводил взглядом быстро промелькнувшую по правой стороне высокую белую табличку с надписью «Москва».
– Ну что же вы, Валерий Николаевич, замолчали? – Подполковник с интересом посмотрел на меня. – Рассказывайте, где вы, что вы… Хотите коньячку? – Глаза Березовского заметно просияли, а губы вытянулись в трубочку.
– Хочу, – охотно отозвался я, решив, что после всего случившегося сегодня мне совершенно не помешают пятьдесят граммов благородного напитка.
– А вот и коньячок, – подполковник открыл пухлый коричневый портфель, и на его широком скуластом лице я заметил довольную мину. – Молдавский, пять звездочек! Сейчас такого уже не продают. Разве что у нас, да в Совете Министров, – и Березовский громко рассмеялся. Жизнь казалась ему радостной и беззаботной. Как у Христа за пазухой.
– А вы, товарищ подполковник, где сейчас обитаете? – спросил я, подставляя переданный мне Березовским маленький пластмассовый стаканчик под горлышко фляжки из нержавеющей стали. – Все там же?
– Валерий Николаевич, – Березовский поморщился, – не надо званий и регалий, называйте меня просто Семен Романович, договорились?.. Вот и замечательно!
Я отхлебнул из стаканчика маленький глоток коньяка и почувствовал, как огненная жидкость медленно воспламенила мои совершенно пустые внутренности. Ведь с самого утра я даже маковой росинки не выпил, и уж тем более – ничего не ел. А не мешало бы! Так почему не воспользоваться гостеприимством неожиданного попутчика? Глядя на его щеки, можно с уверенностью сказать, что такой не выдержит и двух часов, чтобы не положить в рот очередной бутерброд с лососиной или карбонадным кусочком свинины.
И подполковник, будто заслышав мои слова, неожиданно предложил разделить с ним «скромный дорожный паек». Насколько он действительно оказался «скромным», лучше не останавливаться. Совсем скоро я стал всерьез опасаться за способность моего желудка справиться с таким объемом пищи.
– А что мы все про меня да про меня, вы-то как? Служите? В каком звании, должности? Дети, жена? – как на допросе, начал перечислять стройную череду вопросов Березовский.
– Служу. В должности начальника охраны одного объекта… Так, ничего особенного. Звание у меня майор, семья и жена были, но сейчас уже нет. Я свободен, словно ветер, – поставил я точку в скорострельной «исповеди» и достал сигарету. – У вас в машине можно курить?
Мы еще много о чем успели поговорить со словоохотливым подполковником. Я узнал о его удачной женитьбе на дочери «комитетского» генерала много лет назад, о его двух дочках, как две капли воды похожих на сварливую мамашу и в настоящее время заканчивающих восьмой класс, послушном и добром псе по кличке Пистон, чью породу не смог определить даже опытный кинолог, личных пристрастиях в еде, женщинах и напитках, и о всем остальном, о чем можно узнать от желающего кому-то выговориться человека. Я же ограничился общими формулировками типа: «нормально», «ничего», «могло быть и лучше» и тому подобными.
Мне вообще не очень нравится, когда начинают расспрашивать о личной жизни и пристрастиях. Может быть, оттого, что личной жизни, как таковой, уже довольно давно не наблюдалось, а все пристрастия и предпочтения определялись наличием того или иного в данный момент. Если на твоем столе в солдатской палатке стоит алюминиевая миска с кашей на комбижире, то бесполезно мечтать о красной и черной икре. Примерно так я и рассуждал во всех жизненных ситуациях. Лучше гривенник сегодня, чем червонец завтра. Моя бывшая жена частенько поговаривала, мол, «солдафоны» – к реальной человеческой жизни люди совершенно не приспособленные, так как не могут жить без гарантированной пайки на завтрак, обед и ужин, подъемов в шесть утра, трехэтажного мата, неосознанного желания всегда и всеми – а особенно семьей – командовать, и дикого, первородного желания хорошо натасканной собаки в любой момент сорваться по приказу начальника прямо в драку. А как тогда быть с театром, посещениями музеев, ресторанов и дражайших подруг-пустомелек? Этого Марина понять никак не могла и не хотела. Зато сейчас, с новым мужем, который регулярно целует ее в попочку и моет нежные тонкие пальчики в тазике с оливковым маслом, а в свободное от постоянного ухаживания за женой время еще и умудряется быть членом правления крупного банка, она чувствует себя как любимая роза в саду у маньяка-садовода. Именно то, что хотела все свои двадцать восемь лет.
Конечно, об этих своих мыслях я не рассказывал Березовскому. Спокойно дождался, пока черная «Волга» не пересекла границу города-героя Ленинграда, и на первом же перекрестке вышел, успев, однако, пообещать подполковнику, что обязательно встречусь с ним в десять часов возле Казанского собора на Невском проспекте. Машина напоследок умудрилась окатить меня грязью из ближайшей лужи, а я медленно и неторопливо пошел по направлению к ближайшей станции метрополитена.
Моей конечной целью был не замечательный город на Неве, который я тоже очень любил, а независимая ныне Эстонская Республика, курортный городок под названием Пярну. Там, по крайней мере мне очень хотелось в это верить, все еще жила моя первая любовь Рамона, «последствие» минувшего много лет назад летнего отдыха на берегу ласкового Балтийского моря.
Удивительно, но мне, тогда уже ветерану афганской войны, тридцатитрехлетнему капитану десантно-штурмового батальона, до того самого отпуска чувство любви, о которой судачит как минимум восемьдесят процентов людишек, было совершенно незнакомо. Женщины были, как у всякого нормального мужика, но вот чтобы захотелось видеть ее рядом с собой каждый день, на протяжении многих лет, вместе воспитывать детей, вместе ходить в кино, в театр и в гости… Нет, такого не было. До того дня, пока совершенно случайно я не забрел на так называемый «дикий пляж».
В общем, он и не был никаким официально обозначенным на местности куском прибрежного песка, просто в полукилометре от обычного курортно-санаторного пляжа города Пярну уже давно нашли себе пристанище группы раскрепощенных местных жителей, любивших предаваться солнечным ваннам в костюме Адама и Евы. Влекомый обычным человеческим любопытством, я встал прямо посередине изжаривающихся вокруг меня граждан и стал ошалело вертеть головой, непроизвольно останавливая взгляд на самых выдающихся образцах женской половины человечества. И дождался.
Жирная, как свиноматка, и, конечно же, полностью голая дамочка неопределенного возраста, совершенно не стесняясь своих отвисших, как уши спаниеля, до самого пояса грудей, на непонятном мне языке начала громко вопить и показывать в мою сторону указательным пальцем. Эстонский я к тому времени как-то не удосужился выучить, но и без этого прекрасно понял, что попал в удивительно дурацкое положение. Абсолютное большинство загорающих на «диком» пляже были здесь людьми постоянными и привыкли не обращать, по крайней мере слишком навязчиво, внимание на лежащих вокруг граждан. И появление неискушенного в нудизме мужика в бело-голубой десантной майке и сшитых из «серпасто-молоткастого» флага шортах никак не могло остаться незамеченным. Я был словно волк в овчарне. Правда, «овцы», один раз обратившие внимание на дикие крики выжившей из ума «фотомодели» с десятком вторых подбородков, снова лениво уткнулись в расстеленные на горячем песке полотенца и покрывала. Хотя строгая радетельница за соблюдение правила «не обращать внимание» продолжала истошно вопить и никак не хотела опускать нагло уставившийся в мою сторону палец. До тех пор, пока я не проглотил внезапно подкравшийся «облом» и не побрел обратно в направлении общественного пляжа. Но тут, совсем неожиданно, чья-то нежная ладошка тронула меня за локоть. Я почувствовал, как по моему мускулистому и узловатому торсу пробежала едва ощутимая волна «мурашек».
Передо мной стояла девушка с вызывающим зависть бронзово-шоколадным загаром и длинными белыми волосами. Ее очаровательные, словно две маленькие дыньки, формы ненавязчиво подчеркивал салатового цвета купальник. Она легким и незаметным движением сняла солнечные очки и, щурясь от яркого света, весело спросила:
– Вы здесь новенький, да?
Я обратил внимание на небольшой, очень приятный на слух акцент. Потом долго вспоминал, где мог слышать его раньше, и наконец вспомнил некогда всеми любимую передачу «Телевизионные знакомства», завоевавшую огромную популярность не столько содержанием, сколько необъяснимым налетом «заграничности» из-за сильного эстонского акцента ее ведущего.
Девушка говорила по-русски гораздо лучше.
– Да, совсем новенький, – я неловко пожал плечами и позволил себе заглянуть в глубокие, как морская бездна, голубые глаза неожиданной знакомой.
– Здесь все загорают голыми, – просветила девушка и вдруг провела своей маленькой влажной ладошкой по моей бугристой руке. – Какой вы сильный… – как будто завороженная, медленно протянула она. – Вы десантник?
– Что-то вроде того, – я уклонился от дискуссии на эту тему, хотя испытал известное удовольствие от комплимента. Мужчины вообще как дети и очень любят, когда женщины восхищаются их силой, умом, способностями или темпераментом. Вот на такую приманку мы регулярно и попадаемся в умело расставленные слабой половиной ласковые сети!
– Хотите, я расскажу вам про правила этого пляжа? – Девушка слегка прищурилась и, закрывшись от полуденного солнца приставленной к челке ладошкой, приглашающе посмотрела на меня. – Если, конечно, думаете здесь загорать.
– А почему ты сама в купальнике? – Во мне проснулся хулиган и повеса, в правилах которого было всегда и везде задавать бестактные вопросы.
– Потому что здесь кругом люди, а у меня на спине… – Девушка слегка замялась, дотронувшись рукой до нижней правой округлости, скрытой за салатовой тканью, – небольшой шрам. В детстве я лазила за вишнями на дерево, и вдруг сук обломился. Вот и приходится загорать за дюнами или в купальнике.
Я просто поражался непринужденности и раскованности девушки, разговаривающей с совершенно незнакомым мужчиной и так спокойно отвечающей на, мягко говоря, не совсем обыденные вопросы. В тот момент мне просто не удалось сдержать улыбку. А она восприняла это по-своему просто, как согласие с моей стороны, и тут же взяла меня за руку.
– Вас как зовут?
– Валерий…
– Пойдемте, Валера, угостите меня кока-колой, а то очень пить хочется! – Шоколадная красавица потянула меня в сторону виднеющегося вдали пляжного кафе, откуда доносились приглушаемые шелестом накатывающихся на янтарный песок волн звуки музыки. – Меня зовут Рамона. У вас в России, наверное, нет таких имен, правда?
– А почему ты решила, что я именно из России, а не из какой-нибудь там… Литвы? – не очень твердо поинтересовался я, увлекаемый Рамоной в сторону. Но она не ответила, а только громко рассмеялась и еще сильнее сжала мою грубую кисть своей мягкой ладошкой. Только спустя несколько дней, лежа вместе со мной в раскачивающемся под звездами гамаке в саду своего дома, моя загорелая красавица открыла мне эту «тайну».
– Знаешь анекдот про Штирлица?
– Знаю. А какой?
– А такой! – Рамона нежно поцеловала меня в небритую щеку. – Штандартенфюрер Штирлиц шел по центральной улице Берлина и никак не мог понять, что же так сильно выдавало в нем русского разведчика – то ли надвинутая прямо на глаза шапка-ушанка с огромной красной звездой, то ли волочившийся сзади парашют! – И обитательница гостеприимного курорта, словно маленькая девочка, крепко прижалась к моей широкой офицерской груди.
Словом, влюбился я окончательно и бесповоротно с первого же дня знакомства с двадцатилетней моей красавицей. Но, увы, отпуск мой был не резиновый. Три недели почти ежедневного загара на нудистском пляже, два десятка страстных и полных сверкающих созвездий ночей, несколько сотен пылких признаний в любви – все подошло к концу. Билет на автобус до Таллина и на поезд до Москвы уже заняли свое место в дебрях моего безразмерного бумажника. Оставалась последняя ночь и всего несколько часов вместе с Рамоной.
Мы молча стояли на аккуратном, уходящем далеко в море причале для прогулочных яхт и никак не могли найти подходящие для расставания слова. Все, что нас окружало, очень смахивало на финальную сцену из высококлассной голливудской мелодрамы. Вечер, море, покачивающиеся на легких волнах яхты, садящееся за горизонт солнце и длинная оранжевая дорога от него, упирающаяся прямо в прибрежный песок. И двое пылких влюбленных, не решающихся начать последний серьезный разговор…
Ах уж эти курортные романы! Сколько про них писали писатели, сколько фильмов снимали режиссеры и сколько невероятных по красоте и душещипательности историй регулярно рассказывают друг дружке сентиментальные женщины! Но они по-прежнему происходят, будоражат кровь и так же неожиданно, как и начались, заканчиваются. За редким исключением. И в тот момент я, уставший от разухабистой офицерской жизни мужчина, надеялся, что именно нам с Рамоной удастся попасть в число тех немногих счастливчиков, которые встретились однажды под ласковым пляжным солнцем и уже больше никогда не расставались. Однако на мое предложение вместе со мной уехать в Москву, или, по крайней мере, приехать ко мне позже, загорелая красавица лишь медленно покачала головой.
– Я не смогу жить в России, – как-то слишком печально произнесла Рамона, поправляя растрепавшуюся от вечернего бриза и выгоревшую за лето светлую челку. – Русские – это совсем другие, не похожие на эстонцев практически ничем люди.
– Но ведь со мной ты этого не замечала!..
– Валерочка, ты – не все. Я несколько раз была в Москве и Ленинграде, и каждый раз мне хотелось как можно быстрее убежать из этих грохочущих и кишащих народом мегаполисов, где у большинства людей, ты уж не обижайся, нет ни малейшего понятия о культуре. Я представляю, насколько трудно там живется по-настоящему образованным и воспитанным людям.
Такие слова двадцатилетней девушки, произнесенные еще во время правления потенциального «политического покойника» Константина Устиновича, честно говоря, задели мое самолюбие и неосознанную гордость за «великий русский народ». Так мы и расстались, без всяких обещаний и клятв в вечной любви. Ту ночь я провел у себя в гостинице, где за весь отпуск ночевал едва ли три-четыре раза, и все никак не мог заснуть, поражаясь отношению молодой эстонки к русским и иже с ними. На следующее утро я, как бы между прочим, по дороге на автовокзал прошел мимо небольшого, утопающего в зелени домика Рамоны, где она жила вместе с бабушкой и где я провел, наверно, самые счастливые минуты и часы своей жизни.
Светловолосая загорелая девушка спокойно и размеренно поливала из прозрачного синтетического шланга многочисленные клумбы с цветами. Разлетающийся в воздухе на миллионы мелких брызг поток воды в этот утренний час напоминал внезапно ожившую радугу… Я тихо постоял несколько минут в тени растущей возле дома плакучей ивы, еще раз проводил Рамону все еще влюбленным взглядом и быстрым шагом направился в сторону уже принимающего пассажиров междугородного автобуса.
Спустя неделю после своего приезда в Москву, на одной из вечеринок, куда меня пригласили друзья-офицеры, я познакомился с Мариной. Не знаю, что тогда руководило мной, но уже через три дня я сделал ей предложение, а перед самыми ноябрьскими праздниками она стала моей официальной женой. После проведенных в объятиях Рамоны дней я уже просто не представлял себя без постоянно находящейся рядом женщины. Мне нужно было ежедневно ощущать ее присутствие в доме, без которого жизнь вдруг стала казаться скучной, серой и невыносимой. Впрочем, Марина осточертела мне уже через полгода, и я без малейшего сожаления отправил ее к сдувающему с нее пылинки очередному воздыхателю.
А от Рамоны я время от времени получал поздравительные открытки с пожеланиями счастья, здоровья и успехов в личной жизни. Так продолжалось два года, затем все оборвалось. И вот ровно месяц назад я снова обнаружил в своем почтовом ящике красочную почтовую карточку с теперь уже заграничными эстонскими марками… И так же, как раньше, – ни малейшего намека на что-то более значительное, чем обычные поздравительные эпитеты в честь прошедшего дня рождения. Но каким-то шестым чувством я понял – она меня ждет…
Спустя час после того, как «Волга» Березовского высадила меня возле ближайшей станции метро, я уже сидел в автобусе Санкт-Петербург – Таллин и думал о предстоящей мне через несколько часов встрече.
Равномерный гул двигателя и накопившаяся усталость сделали свое дело – автобус еще не успел выехать за пределы Ленинграда, а я уже спал, не обращая никакого внимания на сидящего ря-дом со мной мужика с белым, как поросенок, бультерьером на коленях.
Позади у меня был самый трудный и самый сумасшедший день в моей жизни.