Вы здесь

Дилетант. Глава 5 (Н. С. Левитина)

Глава 5

Знакомые всегда считали Игоря Шведова любимцем судьбы, везунчиком. По его собственному мнению, каждую улыбку фортуны он отработал на двести десять процентов своим самозабвенным и ажиотажным трудом.

Шведов начал трудиться как ненормальный уже в шестнадцать лет. Дрессировал кирпичи на стройке, готовил цементное суфле, вкалывал по-черному. В армии счастливо избежал прелестей внеуставных отношений, так как оказался очень полезным человеком. Начальство стремительно улучшало свои жилищные условия и для этого использовало главным образом строительные таланты Игоря. Штукатурил, белил, монтировал, устанавливал, проектировал, организовывал, руководил бесплатной солдатской силой. Особенно удалась дача подворовывающего комбата – из красного кирпича, с колоннами, пальмовидными капителями, люнетами, пилястрами и окнами-бойницами. Короче, наворотил. Командир бился в экстазе, вознаградил двухдневным отпуском, но свое начальство возил для гулянок на другую дачу – попроще. Чтобы, не дай бог, не отдали под трибунал за несоответствие уровня материального потребления скромным майорским доходам.

В тридцать шесть лет у Игоря была своя строительная компания «Триумвират» в родном городе Шлимовске.

Весной этого года Игорь, не чуждый таким хорошим мужским качествам, как амбициозность и честолюбие, рискнул выставить свою персону на суд горожан – 27 июня в Шлимовске планировались очередные выборы главы города. Шведову давно стали тесны рамки частной строительной компании. Хотелось административного простора и власти. И недавно избирком объявил о начале агитационной свистопляски. Нужно было показать себя перед избирателями во всей красе, и каждый неиспользованный в рекламных целях день прибавлял шансов соперникам. Но в вопросах агитации и пропаганды Игорь разбирался гораздо хуже, чем в марках цемента, и поэтому при мыслях о предвыборной суете не испытывал того щемящего волнения, которое охватывало его обычно, например, при сдаче роскошного «новорусского» дома.

В кабинет вошла секретарша Элла Михайловна. Каждый раз, когда во время какой-нибудь встречи с нужными мужиками Шведов вдавливал кнопку селектора и просил Эллу Михайловну принести кофе, участники переговоров рефлекторно поворачивали головы в сторону двери, чтобы оценить внешность юной оруженоски, ее мини, ноги, мордашку. И появлялась Элла Михайловна. Центнер весу, ярко выраженный полтинник, очки с уймой диоптрий. Какая там мини-юбочка! Увидеть Эллу Михайловну в мини – на это не решился бы самый оголтелый мазохист. А коварный Шведов каждый раз с удовольствием наблюдал за реакцией коллег. Элла Михайловна работала с ним уже девять лет, и он не променял бы ее на дюжину длинноногих, глазастых фавориток.

– Через двадцать минут перезвонит Мамалыгин из департамента строительства, первая линия, – предупредила секретарша.

– Скажите ему, что я на объекте.

– Билеты для магнитогорцев заказала и машину тоже, завтра в семь вечера их отвезут в аэропорт.

– Проследите, Элла Михайловна, чтобы они все-таки сели в самолет. А то они ребята резвые. Зальют шары, как в прошлый раз, и пропустят рейс.

– В Германию сегодня позвонить нельзя.

– Мне надо.

– Но в связи с установкой новых АТС произошло какое-то замыкание на международной линии. Факс, естественно, тоже не проходит.

– Печально. Немцы никогда не понимали наших проблем. И сейчас не поймут, почему я не высылаю им, как обещал, проект договора.

– Ну, что поделаешь. Поноют немножко и заткнутся. Мы – выгодные партнеры. В час дня у вас обед с тестем. Олеся звонила, напоминала.

– А я где был, когда звонила жена?

– Вы говорили по второй линии с Федосовым.

– Ясно.

– После обеда – телевизионная съемка. Зачем вам, Игорь Палыч, вся эта суета с выборами – не пойму. Вас и без мэрского звания в городе любят, ценят, уважают.

– Без комментариев.

– Телевизионная съемка. То есть после обеда вы на работе больше не появитесь. К сожалению. Хайбуллину поэтому назначила на завтра на десять утра. Раньше десяти он вял и маловразумителен.

– Он и после десяти что-то перестал мне нравиться.

– И о «круглом столе» на телевидении вы не забыли? Я тут подготовила для вас выборку – цифры, факты, как вы просили.

– Спасибо, я помню.

– Звонил Суздальцев, у него забастовала бригада отделочников. Оказывается, второй день демонстративно сидят, ничего не делают.

– Почему сообщил только сегодня?

– Надеялся повлиять на них. Сдача дома на Комсомольском проспекте под угрозой срыва. Осталось всего две недели.

– Здрасьте, приехали! Я вроде бы всем вовремя плачу зарплату.

– Да. Но они не могут, по их словам, больше переносить пиночетские замашки Суздальцева. Требуют его линчевать. А для себя – нежности и литературных выражений. Думаю, вы сами поговорите с ними завтра, потому что в бригаде одни женщины.

– Хорошо. Я с ними поговорю. Поговорить?

– Конечно, Игорь Палыч. На Суздальцева надо реагировать адекватно. Он, я думаю, и в пеленках матерился. Просто иначе не умеет разговаривать. А мужик в целом неплохой. Хороший.

– Вот вы, Элла Михайловна, езжайте и все это дамам-отделочницам объясните.

– Как оратор вы для них безмерно привлекательнее меня.

– Да? А если им понравится такое неформальное общение? А если дамы с других объектов тоже захотят видеть меня в роли утешителя? Что тогда? Буду с утра до вечера мотаться по стройкам и лить сопли на мешки с алебастром? Нет уж. Я плачу этим нежным девицам-красавицам хорошую зарплату. И премии. И вовремя плачу, ни разу не задержал. А если они этого не ценят – могу уволить. Если сегодня же работы не возобновятся – увольняю всех до одной. А на Комсомольский перекину бригаду с Каслинской, и они быстро все доделают.

– Может, хотя бы вразумите Суздальцева?

– Суздальцев – специалист, каких поискать. А когда не матерится, у него и производительность снижается. Не хотят трудиться – скатертью дорога. Тоже мне пюре «Неженка». Надеюсь, вы точно передадите женщинам мои пожелания и сегодня вечером обрадуете меня сообщением, что вторую половину дня они самоотверженно трудились, невзирая на словесные выкрутасы Суздальцева.

– Хорошо. Только знайте, я с вами в этом вопросе не согласна.

– Буду знать.

– На сегодня все, Игорь Палыч. Факсы в Москву, Саратов и Южный Валомей отправила.

– Спасибо, Элла Михайловна. Я поехал домой. А вы, надеюсь, еще немного тут повоюете. До завтра!

– Всего хорошего.

Шведов еще раз бросил взгляд на свою замысловатую железнодорожную карту и встал из-за стола.


Олеся Шведова и Таня Птичкина дружили с первого класса школы. И все это время бушующее море материального неравенства пыталось утопить их в своей пучине.

Папа Олеси Шведовой (тогда еще Сувориной) был вторым секретарем обкома партии. Папа Тани Птичкиной (тогда тоже Птичкиной, потому что, выходя замуж, она решила сохранить свою милую фамилию) – инженером. Для Олеси получить на завтрак бутерброд с черной икрой было банальностью. Таня до семнадцати лет считала деликатесом шпроты – прежде чем они появились в повсеместной продаже. После восьмого класса Олесю перевели в другую, необычную для начала голодного девяносто первого года школу – с полированными партами, двумя иностранными языками, коврами и импортной видеотехникой. Олеся потащила за собой Таню, и для Таниной семьи это едва не обернулось финансовым крахом: целых два года инженер Птичкин выбивался из сил, оплачивая негласные взносы на охрану, паркет, сувениры, поездки. Жутким материальным потрясением стал выпускной бал – кроме чудовищной суммы, пожертвованной на дискотеку и праздничный обед, требовалось какое-то совершенно необыкновенное платье для юной выпускницы. Заказывали в ателье, потратив уйму семейных нервов на розыск и приобретение нужной ткани, фурнитуры, ниток с люрексом. За три дня до выпускного бала платье все еще не было готово. А Олесе ее фантастический бальный наряд доставили прямиком из Рима.

В восемнадцать лет Олеся встретилась на швейцарском горнолыжном курорте с земляком Игорем Шведовым и плавно перекочевала из заботливых папиных рук под покровительство мужа, строительного магната. Таня полюбила Алексея, охранника автомобильной фирмы, с небольшой и не совсем стабильной зарплатой. Олеся жила в двухуровневой пятикомнатной квартире с кухней в двадцать один метр. Таня – в однокомнатной «хрущевке». Они вместе закончили художественно-графическое отделение Магнитогорского пединститута, и сразу после окончания Таня устроилась на работу в картинную галерею. Олеся после получения диплома стажировалась в Лондоне, в Королевской академии искусств, и никуда не устроилась. Танин оклад составлял триста пятьдесят рублей. Олеся могла истратить четыреста на понравившегося ей игрушечного слона в магазине.

На свой двадцать второй день рождения Таня получила от мужа Алексея букет роз и тефлоновую сковородку. Олеся мягко намекнула Игорю, что хочет джип.

Было непонятно, каким образом им все еще удается оставаться подругами. Но Олеся и Таня на самом деле испытывали потребность в ежедневных встречах, советах и телефонной болтовне. В какой-то момент, в период подростковой неустойчивости, их дружбе едва не пришел конец. Но у Олеси умерла мама, и Таня, обнимая за плечи несчастную, мокрую от слез подружку, раз и навсегда уяснила: завидовать нельзя. У всех свои радости и свое горе. С того момента она в корне душила любой росток зависти, набрасывалась на него с саперной лопаткой и безжалостно выкорчевывала, напоминая себе, что и ее, Танина, жизнь, независимо от материальной несопоставимости с жизнью Олеси, полна счастья, веселья, любви.

Надо отдать должное Олесе: она искренне страдала, что единственная подруга не спит, в отличие от нее, на шелковых простынях. Нежная, романтичная, огражденная от реальной жизни усилиями отца и мужа, Олеся немного стыдилась своей буржуйской обеспеченности.

– Молодец, что пришла! – сказала она Тане, открывая дверь. – На улице жарко?

– Довольно жарко. Привет!

Несмотря на близость обеденного времени, Олеся все еще была одета в легкомысленный утренний халатик. На локте у нее висел шестимесячный карапуз рекламной наружности – упитанный, бело-розовый, с круглыми голубыми глазами и светлым пушком на голове. Тонкой, хрупкой Олесе было явно нелегко его держать.

– Сейчас я руки помою и возьму Валерку, – сказала Таня, бросая в угол свою сумку и направляясь в ванную.

– Хоть совсем забери! – крикнула вдогонку Олеся. – Уже достал маму. Достал, достал, достал! – повторила она, взяв ребенка под мышки и с трудом поднимая его вверх. Младенец радостно улыбался, демонстрируя два крошечных белых зуба – все, что у него было в наличии.

Они устроились на огромной кровати в спальне, подсунув Валерке погремушки.

– Сегодня у нас званый обед. Папа приедет и Игорь. Никитишна уже накрывает стол.

– О, я тогда ни к селу ни к городу приперлась! – заволновалась Таня.

– Почему? – удивилась Олеся. – Пообедаешь с нами. Никитишна наготовила! Слушай, я после родов ем и ем, ем и ем.

– С ребенком устаешь.

– Да я с ним не устаю. – Когда же у меня такой будет? – мечтательно посмотрела на Валерку Таня, поймала его за ногу и подтянула к себе. Ребенок удивленно проехал на пузе полкровати и принялся увлеченно, с хрипотцой, хохотать в ответ на Танины заигрывания. – Какой хохотун. Лялька-хохотушка.

– Будет, не переживай, – компетентно заверила Олеся. – Вы когда с Алешей поженились? И двух лет не прошло. Успеете соорудить. У нас с Игорем тоже долго не было. Конечно! С его дикой занятостью и усталостью. Сексом занимаемся реже, чем ездим за границу. Еще придумал себе новую игрушку – выборы. Здорово, правда? Папа – мэр, муж – кандидат в мэры. Не слишком ли много для меня одной?

– У нас с сексом все в порядке. Регулярно и напряженно. Я думаю, я все никак не залетаю, потому что… Ну, ты знаешь, чем я занималась четыре года.

– Да, наверное. Зря ты, Таня, конечно, этим занималась.

– Знаешь, Олеська, надо тебе было все-таки за Диму выходить. Игорь тебя старше на четырнадцать лет. Почти другое поколение. А Дима – всего на два года. Он бы и на высокие посты не замахивался, и тебе бы устроил круглосуточный сексодром.

Дима Павлов был влюблен в Олесю еще со школы. Но четыре года назад, ввязавшись в соревнование с Игорем Шведовым, он все же проиграл спринтерскую гонку, и сердце Олеси досталось противнику. Потому что при прочих равных условиях – симпатичной внешности, остроумии, разнообразных талантах, отличных математических способностях – Дима Павлов был двадцатилетним свежим дембелем, без кола и двора и средств к существованию, а Игорь Шведов – крутым бизнесменом.

– Про Диму мне и не говори, – отрезала Олеся.

– Потому что ты к нему все же неравнодушна.

– Неравнодушна только потому, что он феноменально предан мне, а это всегда льстит женщине. А так у меня прекрасный муж и очаровательный ребенок. О каком Диме мечтать?

– Тоже верно, – кивнула Таня, но все-таки вспомнила темные глаза Димы и задумалась. Когда-то и она мечтала об этом красавчике из десятого «Б» класса. А он всегда любил Олесю.

– О, приехали! – объявила Олеся, подхватывая ребенка, подскакивая к окну и выглядывая вниз. Под окнами дома остановилась новая белая «Волга» ее отца, мэра Шлимовска Валерия Александровича Суворина. Следом мягко подкатил скромный «опель» Игоря.

Мужчины вышли из машин и обменялись рукопожатиями. Потом одновременно посмотрели вверх. Олеся радостно помахала им Валеркиной ручкой, малыш поцеловался с оконным стеклом, оставив на нем мокрую кляксу.


Никитишна, шведовская домработница, повар, нянька, расстаралась. Она была совершенно без ума от импозантного Валерия Александровича, его рокочущего баса и вольных манер, и с самого утра самозабвенно копошилась на кухне, гремя томагавками и прочими орудиями убийства. Она даже доверила неприспособленной к труду Олесе покормить морковным пюре младенца, в результате чего добавила себе работы на будущее (безрукая мамаша спустила часть оранжевой морковки на диван и светло-фиолетовый ковер).

В центре стола высилась цветочная композиция из белых и желтых роз. Малыш сидел на руках у деда и сосредоточенно цеплял пухлыми ручками все, что не успевали убрать, – сервизную тарелку, блестящий нож, салфетку.

– Здравствуй, Татьяна! – поприветствовал глава Шлимовска Таню. Она смущенно улыбнулась. С Игорем Шведовым она давно была на «ты», но мэра больше видела по телевизору, чем дома у подруги. – Как дела, как жизнь?

– Папа, как хорошо, что ты смог приехать на обед, – сказала Олеся.

– Все нормально, – ответила Таня.

– И молодец! Начнем, ребята? – предложил Суворин. В свои шестьдесят он был не совсем седым, очень энергичным, очень веселым. В городе его называли Господином Ого-го. – Никитишна, давай с нами, молодежью.

Никитишна сбросила на стол супницу, как ядерную бомбу, и замахала руками:

– Ой, да куда ж я!

– Давай с нами садись, я сказал!

– А подавать кто будет?

– Вон девчонки помогут.

Никитишна, подхохатывая от приятного смущения, все же легко, несмотря на солидный вес, упорхнула на кухню.

– Папа, давай я унесу Валерку на балкон. Ему спать пора.

– Сиди, я сам, – подскочил Игорь, опережая Олесю. – Иди сюда, толстяк! – сказал он, принимая теплого, полусонного детеныша из рук тестя.

Через пару минут Игорь вернулся:

– Уже дрыхнет. Мы как, по одной выпьем?

– По одной можно, – согласился мэр. – И не по одной тоже можно. Но не более. У меня еще работы до часу ночи, не меньше.

– Папа, ты так надрываешься! – укоризненно сказала Олеся. – А я вашу гадкую водку пить не хочу. Мы с Таней будем вино.

– Таня, за кого будешь голосовать, за меня или за Игоря? – спросил Суворин.

Татьяна замерла с полным ртом бульона, не зная, куда деваться самой и куда девать суп.

– За вас, Валерий Александрович, – наконец-то с трудом пробулькала она.

– Предательница, – улыбнулся Игорь.

– Я тоже за папу, – сказала Олеся. – Он прекрасно делает свое муниципальное дело, а ты, мой ангел, свое строительное.

– И ты предательница, – кивнул Шведов жене. – Я-то надеялся, что хотя бы младые избирательницы будут на моей стороне.

– А почему не на моей? – искренне удивился Суворин. – Я что, рожей не вышел? Я мужик ого-го!

Все засмеялись.

Через сорок минут с деликатесами Никитишны было покончено.

– Ну, накормила, мать, ну, мастерица! – говорил Суворин, приятельски хлопая кастрюльную труженицу по спине. Никитишна нежно наливалась краской, словно юная барышня. – Сейчас бы завалиться на диванчик! Помечтать. Посопеть в две дырки. Правда, девчата? Но надо, надо, надо трудиться. Мужик должен все время трудиться. Зарабатывать себе уважение и почет. – Мэр, натренированный выступать перед большой аудиторией, не мог удержаться от привычного назидательного тона и в кругу семьи. – Я, Олеся, почему не задумываясь отдал тебя за Игоря? Потому что я знаю, этот парень – трудяга. С ним ты не пропадешь. А ты, милая, полежи, отдохни. У тебя какие-то пятна над глазами.

– Папа, это же тени! – объяснила Олеся.

– Я и говорю, тени. Надо побольше отдыхать. Ты еще не восстановилась после родов, зайка. Никитишна! Чтобы Леся с ребенком не надрывалась!

Никитишна, которая была в три раза старше Олеси и пахала раз в двадцать больше, озабоченно закивала.

Олеся и внук, названный в его честь, являлись для Суворина бесценным сокровищем, единственным, что у него было на земле, кроме любимой работы и нескольких друзей.

Напоследок он прошел на балкон – угловой, квадратный, с бордюром из зелени и цветов по периметру – и посмотрел на спящего ребенка.

После обеда Таня снова сделала попытку исчезнуть, но Олеся ее остановила:

– Ты что, не хочешь посмотреть на Нику Сереброву? Она сейчас приедет!

– Ника Сереброва? К вам? – удивилась Татьяна.

– К нам! Передачу снимать про Игоря. Со всеми кандидатами делают такое милое семейное кино типа «Героя дня без галстука», смотришь по НТВ?

– Да.

– Вот. Сейчас она приедет. Наверное, с оператором, со всякой техникой. Снимать нечто подобное для местного телевидения. Оставайся, посмотришь.

Звучало заманчиво. Тане очень хотелось живьем увидеть местную телезвезду, журналистку государственного телеканала красотку Нику Сереброву. Она осталась.

– Получается, весь день у тебя просижу.

– Танюша-хрюша, ты же в отпуске, – напомнила Олеся. – Если честно, я надеялась тебя поэксплуатировать. Из-за этих съемок Валерка останется без его обычной прогулки.

– Так я с удовольствием! – обрадовалась Таня.

– Хотя бы во дворе покатаешь часок? Или два. Пока не надоест.

– Конечно, – закивала подруга. Тане нравилось гулять с Валеркой, так как прохожие часто восхищались карапузом, а ее принимали за маму.