Киев, Украина
03 марта 2016 года
До Киева мы летели не рейсовым самолетом, а служебным бортом Газпрома. «Суперджет» оказался набит под завязку. ВИПы, специалисты, оперативники. Нас было больше девяноста человек.
Марина сидела впереди, вместе с ВИПами – вице-президентом Газпрома и начальниками департаментов. Я прошел в хвост, там, в тесном кругу израильтян и наших парней из «Альфы», я достал из заначки бутылку водки «Флагман», и мы ее приговорили. На двадцать здоровых мужиков получилось совсем немного, но так оно и надо. Ребята из личной охраны и вовсе отказались, хотя шутили наравне со всеми. Русский язык хоть как-то, но понимали даже израильтяне.
В Борисполе мы нырнули в мокрый туман как в вату. Экипаж хотел даже уйти на какой-то запасной аэродром, но все же диспетчеры разрешили посадку.
Я выходил одним из первых, чтобы осмотреться. Все-таки сотрудники службы безопасности Газпрома знали меня хорошо и понимали, что такого опыта по всем делам, связанным с терроризмом, нет ни у кого из них.
Машины стояли полукругом. Украинцы не поскупились. Для ВИПов они подогнали «Майбах». Народу попроще предстояло ехать в «Мерседесах», вполне новых и приличных. Несколько бусов фирмы «Фольксваген» предназначались для плебеев.
Здание терминала еле видно, такой сильный туман. Это помешает снайперу, если у него, конечно, не термооптический прицел.
Тут же стоят менты для сопровождения. Это ДАИ – державная автоинспекция.
Борис, отвечавший за безопасность, принял доклады, покосился на меня. Я едва заметно кивнул.
Израильтяне вывели из самолета ВИПов. На Марине было красное платье, что совсем некстати. Оно выделяется и бросается в глаза. К моему удивлению, она села в «Майбах», а не в один из «Мерседесов».
Высоко взлетела.
– Трогаемся.
Я почти на ходу вскочил в какой-то бус. В нем было тесно, а от тумана – еще и темно. Мы набились в салон как сельди в бочку.
Борис, сидевший рядом, передал мне пакет. Я посмотрел на коленях. Два паспорта – греческий и украинский, «глок» с кобурой и глушителем, коробка с патронами. Три мобильника.
Машины вдруг начали тормозить. В пелене тумана показалась ограда, потом резко взвыла сирена автомобиля ДАИ.
– Это еще что?
Борис взялся за рацию. Я достал из пакета пистолет и проверил его. Если что, он лишним не будет.
Оказалось, что у ограды аэропорта собрался антироссийский пикет. Сотрудникам ДАИ пришлось приложить немало усилий, чтобы пробить нам дорогу.
Машины медленно ехали в живом коридоре. Мы видели озлобленные лица, черные шапочки – в Киеве действительно было холодно, – лозунги на наскоро написанных плакатах. Сперва в автомобили полетели смерзшиеся комки грязи и льда. Потом в дело пошли и бутылки с краской и мочой, наверняка приготовленные заранее. Вот так ласково встречала нас Украина.
Можно, конечно, говорить, что пикет проплаченный. Это, скорее всего, так и есть, но люди-то пошли на это мероприятие. И ненависть у них на лицах нисколько не поддельная, это сразу видно.
Вырвавшись на Бориспольскую трассу, машины прибавили скорость до ста двадцати.
Киев встречал дурной погодой: туманом, промозглой сыростью, да еще и какой-то безнадегой. Мало машин – бензин нынче дорог. Сорок гривен за литр. Людей тоже не густо, это было видно сразу. Кто-то уехал на заработки, кто-то – совсем. В одном месте я увидел у обочины остов сгоревшей маршрутки, прямо как во фронтовом городе. Никому до этого не было дела, и никто ее не убирал.
Поселились мы в отеле «Холидей Инн», расположенном в центре Киева, сняли полностью три этажа. Несмотря на падение цен на энергоносители, Газпром жил на широкую ногу и от роскоши отказываться не хотел.
Поселили нас быстро. Дело обошлось без всяких пикетов у отеля.
Мне, по моему собственному желанию, достался номер в конце коридора. Я прикрепил в углу под потолок камеру и вывел ее на ноутбук. Она будет активироваться всякий раз, как только произойдет какое-то движение. Эта камера разработана в США для наблюдения за детьми и бебиситтерами. Она будет работать и ночью. Я почему-то не люблю сюрпризов.
Закончив с этим, я спустился вниз и дал портье двадцать долларов. Тот все понял.
Киев…
Я часто бывал в этом городе, но надолго задержался только один раз, в две тысячи пятом. Произошла Октябрьская… тьфу, Оранжевая революция, и я был в составе спецгруппы, которая восстанавливала агентурную сеть в городе. Мы латали дыры, вербовали новых агентов, заводили контакты.
Прикрытие было то же самое – энергетика. Власть, которая пришла на смену циничному многовекторному Кучме, оказалась строго прозападной. Нам надо было дать ей понять, что это в принципе никоим образом не совместимо с низкими ценами на энергоносители.
Как оказалось, новая власть все прекрасно понимала и даже приветствовала наши усилия. Потому что десятипроцентный откат от пятидесяти долларов – пять, а от ста – уже вдвое больше. Остальное неважно. Ведь ты ничего не платишь, а только кладешь в карман откат.
Мы уже тогда знали истинную канву переговоров и соотносили это с тем, что видели и слышали на улицах. К нам приходило понимание – не избежать беды.
Через темный ход отеля, пару улиц и проходных дворов я выскочил на Крещатик и пару раз проверился. Похоже, за мной никто не шел. Но оставался еще беспилотник. Поэтому я пошел к станции метро.
Должен сказать, что Киев производил весьма мрачное впечатление. Серая слякоть неубранного снега, множество закрытых кафе и магазинов, обтрепавшиеся рекламные щиты. Из некоторых окон многоэтажек торчат дымящиеся трубы печек-«буржуек». Люди идут торопливо, смотрят под ноги, чтобы не поскользнуться.
У банков кружит шпана в черных дубленках и пуховиках, стоят машины с плакатами под стеклом – куплю доллары, евро, золото. Черный курс давно и безнадежно оторвался от официального и составляет уже семьдесят гривен за доллар. По тридцати меняют лишь приближенные к самым верхам, те, кто получил доступ к разворовыванию кредитов МВФ. Как и у нас в России в девяностых, ничего хорошего эти кредиты не дали.
И везде кругом – ненависть, ненависть, ненависть. Она как болячки на коже, как радиация. Ты знаешь, что не можешь ее чувствовать, но вот она, никуда не делась. Озлобленные взгляды в спину, граффити нецензурного содержания на каждом шагу, жовто-блакитные прапоры в самых неожиданных местах – на балконе, на бортах дорогого джипа. Много плакатов с надписями, извещающими о том, что здесь розмовлвляют тильки украинскою мовою. Не исключено, конечно, что хозяева этих заведений действительно такие патриоты, но, скорее всего, они просто боятся погромов.
На углу торчит разоренный и разграбленный ларек, где когда-то продавалось мороженое. Около него трутся какие-то личности, греют руки у костра, разведенного в железной бочке. Возможно, владелец этого ларька не хотел розмолвляти тильки украинскою. Или же он отказался платить дань вооруженным бандам рэкетиров, легализованным под вывеской батальонов территориальной обороны нацгвардии.
А вон на столбе объявление: «Силовая поддержка» и номер мобилы. Это уже что-то новое, такого я не замечал здесь даже в девяностые. Тогда тут существовал хоть какой-то порядок. Были группировки, зоны влияния, разборки в основном не выходили за пределы очень узкого круга. А тут звони, вызывай бригаду с той же обыденностью, как снимаешь проститутку. Надоел сосед, не пролонгируют кредит в банке, стукнули машину и отказываются платить – вызываешь. Это насилие будет касаться всех. И просто так оно не закончится.
Я нырнул в метро, испачкав ноги в грязном месиве на полу, который никто не мыл по крайней мере несколько суток. Проезд стоил шесть гривен.
Внизу на станции спали люди. Многие в военной форме, бундесовском флектарне. Рядом вещи в рюкзаках или картонных коробках. Видимо, метро стало их домом. Здесь тепло, и станции есть по всему городу. Метро – это не место для жилья, но никто не знает, что делать с этими людьми.
Я проехал три остановки в одну сторону, потом – столько же в другую. Вроде не следят.
Я пересел на другую линию и вышел на железнодорожном вокзале.
Послушайте мой добрый совет. Если вам надо легализоваться в городе, приобрести все необходимое, то начинайте с вокзала. Там всегда стоят тетеньки и предлагают комнаты на съем. Это куда лучше любой гостиницы, потому что тетенька не платит налогов и будет молчать. На каждом вокзале можно купить пожрать, даже украсть, если припрет. Здесь обязательно тусуется всякая шпана, у которой можно узнать, что да как. Если правильно спрашивать.
Киевский вокзал был слепком со всего остального города. Та же грязь, толпа, много людей в камуфляже, масса ларьков, запах жареного. Тетки с квартирами, мужики с машинами, нищие просят милостыню, крысы шмыгают прямо под ногами. Грязища – месиво из воды, остатков снега, мусора и грязи. Милиция, которая и не пытается со всем с этим справиться, сержант, прихлебывающий кофе из пластикового стаканчика и озирающий происходящее пустым, равнодушным взглядом. Крики торговок, шум поездов.
Из совсем необычного я заметил, что люди торгуют углем в мешках и вязанками дров так же буднично и обыденно, как елками под Новый год. Дожились!..
На стенах наклейки, явно дорогие. Это вам не листки дрянной бумаги, пропущенные через ризограф. Текст везде один: «Кровавый Пастор, веди нас на Донбасс!»
Поясню, что Кровавым Пастором здесь зовут человека, занимающего один из высших постов, главного застрельщика планируемого государственного переворота. Такое событие в Киеве ждут точно так же, как у нас, скажем, выборы. Люди надеялись на это прошлой зимой, летом, осенью. Сейчас уже март шестнадцатого, но переворот все еще ждут. Он поможет разомкнуть круг, разрубить гордиев узел, развязать который уже невозможно.
Я купил небольшую жовто-блакитную ленточку, прицепил ее на пуховик. Вот, теперь все в норме, можно и приступать.
Нужных мне людей я заметил сразу. Несколько человек, молодые, во флектарне, держатся вместе. Посматривают на табло. Рядом ларек с прессой. Тяжелые рюкзаки и сумки, все разномастные. Значит, волонтеры подогнали. Министерство обороны выдавало солдатам только автомат.
Ну, с Богом. Вперед.
– Слава Украине!
Парни подозрительно покосились на меня. Все небритые, с больными глазами бойцов, видевших такое, что и не выскажешь.
– Героям слава! – сказал один из них. – Ты кто?
– Отойдем? – предложил я.
Мы шагнули чуть в сторону. Вокзал жил своей жизнью, кто-то спешил на поезд или электричку, кто-то выходил в город. Никому до нас не было никакого дела.
– Зброя есть? – прямо спросил я.
Это был риск, но, в общем-то, вполне оправданный. В условиях, когда в стране беспредел, оружие покупают и продают. Оно нужно всем. Понятно, что вокзал контролируется мафией и что я, скорее всего, не сам по себе.
– А что надо? – Пацан был молодой, лет двадцати.
Наверное, по ротации едет, причем не пустой, хотя и без денег. Украинская держава, как и всегда, сделала для своих защитников все, что только могла. Ну, пан Петренко?.. И где тысяча гривен в сутки, сволочь ты этакая?..
– Пистолет бы купил.
Вариант был практически беспроигрышный. Цены я узнал из Интернета. Не проблема, просто надо знать, где искать. Автомат в зоне АТО стоил долларов пятьсот, в крупном городе – вдвое больше. Пистолет «ПМ» – семьсот-восемьсот, граната «Ф1» – примерно столько же. За несколько тысяч долларов в зоне АТО можно купить танк.
Пацан с подозрением посмотрел на меня. Все-таки видно, что я русский, хотя и говорю на суржике. Но это же Киев, а не Львов и не окрестности Говерлы. Здесь многие изъясняются таким вот манером. Да и сине-желтая ленточка как признак благонадежности и патриотизма имеется.
– А гроши е?
– Товар будет – гроши найдутся, – спокойно ответил я.
Пацан подозрительно, словно сомневаясь, доверять мне или нет, посмотрел на меня, но решился и окликнул приятеля:
– Мирон! Иди сюда!
Через десять минут я по доброй воле расстался с семьюстами долларами и стал обладателем пистолета Макарова, почти нового, всего-то восемьдесят второго года выпуска. Запасного магазина не имелось, кобуры и принадлежности тоже, но в стволе был патрон – девятый. Мелочь, а приятно.
Надеюсь, мои семьсот долларов помогут этим пацанам добраться до дома. Несмотря на то что они участвовали в АТО, особой злости у меня к ним нет. Это такие же жертвы, как и те, с кем они воевали на Донбассе. Хлопцы возвращаются в разоренную и разворованную у них за спинами страну, где их никто не ждет.
Почему я не взял с собой «глок»? Потому что не знал, что это за ствол. Нельзя иметь дело с оружием, которое пришло к тебе неизвестно откуда. Иначе можешь повесить на себя все, что кому-то угодно.
Я подумал, нужны ли мне левые документы, и решил, что пока нет, хватит тех, что есть. Я еще не знаю, что с Лазарем и надо ли мне будет переходить на нелегальное положение.
Я подошел к такси. Машина стоит выгодно, да и сама чистенькая, не в пример многим. Значит, с этим таксистом стоит иметь дело.
Я постучал по стеклу и полюбопытствовал:
– Свободен, командир?
– Ага.
– Вези на Подол.
– Сто пятьдесят.
– Поехали.
Киев – очень зеленый город. Крутые склоны, спускающиеся к Днепру, вообще поросли дремучим лесом.
Я забрался туда, нашел укромное место и потратил патрон, проверяя пистолет. Ствол работал.
Потом я выбрался из леса на Набережное шоссе и пошел в направлении Почтовой площади. Я шагал не один. Простые кияне тащили на санках, на старых колясках ветки и дрова. Они уже вырубили Подол больше чем наполовину. Горожане как-то приспосабливались к жизни в условиях отсутствия центрального отопления.
Впрочем, тут нет ничего экстраординарного. В Вильнюсе, столице Литвы, тоже многие топят дровами, потому что зимой счет за отопление – двести евро. Это Европа, детка!..
Мой выстрел наверняка погряз в других звуках, и никто не обратил на него особого внимания. А если и услышал, то держал свое мнение при себе. С вооруженными людьми тут не связываются.
Я остановился у Гаванского моста. Он вел как раз к Рыбальскому острову, к штаб-квартире ГУР. Это здание было видно мне и отсюда. Я остановился, присмотрелся и заметил на крыше восьмиэтажки нарост вертолетной площадки. Там стояла какая-то штука. Марку я издали определить не смог, но точно не «Ми‑8». Ну вот, больше и объяснять ничего не надо.
Багдад, Багдад… Город, над которым и на вертолете летать небезопасно.
Я пошел дальше, к метро.
Удивительно!.. Ведь еще два года назад это была нормальная страна. Пусть не очень богатая, но все-таки. Уж Киев-то точно. Здесь хватало всякого, но люди как-то при этом более или менее жили. Они пользовались центральным отоплением, а не «буржуйками». Покупали новогодние елки, а не дрова. Спали в своих квартирах, а не в метро. Да, между Востоком и Западом уже была пропасть, но ведь как-то уживались, верно?
Но даже сейчас, после войны, нищеты, безумия, повального воровства и звериной злобы, люди не приходят в себя, не отдают себе отчета в происходящем, не начинают преследовать свои экономические интересы, не требуют от правительства заняться наконец экономикой. Нет, везде одно и то же – сепары, мобилизация, москалей на ножи. Это красуется на газетных страницах, на стенах в виде граффити, на плакатах, звучит в разговорах. Старик Маркс, считавший, что человек в борьбе за свои интересы руководствуется только разумом, наверное, удавился бы, окажись он здесь и сейчас.
Уже темнело. Самое начало марта. Смеркается рано.
Лазарь жил в центре города, не на самом Крещатике, конечно, но место козырное. Было когда-то. Сейчас недвижимость в Киеве упала в цене втрое. Мало кто рискнет вкладываться в городе, где то и дело нет света и горячей воды, а государство имеет право отжать любую собственность только за нелояльность.
Чтобы идти к Лазарю напрямую, надо быть полным идиотом, тем более что он побывал на Рыбальском острове. На выходе из метро я купил сосиску в тесте, подкрепился и сейчас кружил по улицам, искал подозрительно чистые машины, тонированные стекла, большие фургоны, лишние антенны, парубков, шарахающихся без всякого дела, по которым сразу видно, что они не местные.
Но ничего этого не было. Были только киевские коты, кучи мусора, давно не вывозящиеся, желтые разводы, проплавившие редкий снег с большими проплешинами. Страшная, не передаваемая никакими словами вонь.
Если человек перестает платить за коммуналку, а счета за нее составляют две минимальные пенсии, то ему отрубают канализацию с помощью какого-то устройства. Но если денег нет, то с неба они не упадут. Люди просто начинали пользоваться парашей, выносить ее и выплескивать куда попало. Сами понимаете, во что превратились дворы к началу весны. Рядом с подъездами от вони аж мутило, и к глотке подкатывала тошнота.
К самому дому, где жил Лазарь, я подобрался, только когда совсем стемнело. Его окна я знал, и они не горели. Ни одно.
Хозяина нет на месте? Или же он просто не включает свет?
Крайний раз, когда я тут был, гостеприимный Лазарь встретил меня со спины с пистолетом. Я почему-то никак не хотел повторять этот рискованный эксперимент.
Прикрыв нос шарфом и думая о приятном, я стоял и ждал. Вскоре из подъезда вышел старик. В полутемном дворе, освещаемом только окнами, в своей шапке-боярке и черном пальто он казался посланцем из какого-то другого мира. Из того, где коммунальные послуги стоили копейки, а специально обученные люди не перекрывали неплательщикам стояк, чтобы потом убирать кучи дерьма, скопившиеся во дворе.
– Простите…
Старик дернулся от неожиданности, но я угадал верно. Это был один из тех старых киевлян, которые доживали в этом городе свою жизнь. Новая власть уже не оставляла им места в нем.
– Да?
– Я ищу Лазаря Моисеевича из одиннадцатой квартиры. Не подскажете?..
– Я его уже несколько дней не видел, молодой человек.
– Благодарю вас.
Старик пошел в арку. Куда он идет на ночь глядя? Зачем? Что его держит в этом сошедшем с ума городе?
Я подумал было догнать его и дать денег, но нет. Не возьмет. И я, и он это знаем. Не примет. Не то поколение. Тогда гордость была у людей. Это сейчас за деньги и на колени станут, и раком.
Стрелки часов тускло светили в темноте. Скоро одиннадцать. Нельзя здесь оставаться. Еще неизвестно, когда тут закрывается метро.
Отметив, что надо бы поставить здесь веб-камеру, я пошел в арку вслед за стариком. Она вела в другой двор, дорожка из которого уже выходила на улицу.
Как только я прошел ее, тут-то меня и приняли. Врезали по голове чем-то вроде кастета. В последний момент я отклонился, удар скользнул и пришелся на плечо. Меня поволокли к бусу, стоящему невдалеке.
Но это были не профессионалы, не опера, для которых задержания – их хлеб. Когда они сажали меня в бус, то потеряли контроль над ситуацией. Втроем в дверь буса мы пройти не смогли. А пистолет был у меня спереди, там, где обычно не ищут, снятый с предохранителя и с патроном в патроннике. Может, они думали, что я только прилетел и не обзавелся стволом или еще что. Но как только один недоумок освободил мою левую руку, я рванулся, выхватил пистолет и с ходу открыл огонь.
Первым получил пулю тот урод, который был впереди и затаскивал меня в бус. Я выстрелил почти в упор, вспышка тускло высветила салон, грохот ударил по ушам. Не теряя времени, я дважды пальнул в спинку водительского сиденья, потом немного развернулся и угостил двумя пулями субъекта, так и не догадавшегося выпустить мою вторую руку.
Оглушительная тишина, круги в глазах, хрипящий бандит в бусе. Да, так поступают только самые настоящие бандиты, и мне плевать, кто их нанял.
В пистолете оставалось ровно три патрона. Сзади на грязном асфальте шевелился второй поганец. Видимо, я попал в бронежилет. Он остановил пулю, но запреградное воздействие никуда не денешь. Он сунул руку за пояс, и это лишило меня последних сомнений. Я выстрелил в голову ему, потом в того, кто был в бусе. После этого я вытянул руку и отправил последнюю пулю в затылок водителя, навалившегося на руль.
Я осмотрелся. Вокруг вроде как все спокойно!.. Никто не бежит, не кричит.
Но надо уходить. Ствол тут оставлять нельзя, даже если он и левый. Не надо добавлять работы криминалистам. Распотрошу и выброшу где-то по дороге. Благо пистолет Макарова я смогу разобрать с закрытыми глазами.
Я захлопнул дверь буса. Два трупа осталось в салоне, а третий я подтолкнул ногой прямо к машине. В темноте сразу и не увидишь. А потом я побежал наугад, шлепая по мокрой и вонючей грязи, перевалился через забор и понесся куда-то дальше. За мной никто не гнался.
Конечно, ни о каком такси не могло быть и речи.
Я разобрал пистолет, обтер его и выкинул по частям. Потом избавился от пуховика, точнее, от его верхнего слоя. Штука удобная. Подстежка может носиться как самостоятельная вещь. На куртке могли остаться кровь и следы пороховых газов. Потому я снял ее и положил на скамейку на остановке. Кому надо, тот заберет и постирает.
Если даже сообщить в милицию, то это все равно ни фига не даст. Куртка пустая, в карманах ничего нет, привязать ее ко мне невозможно.
Хотя…
Я достал купюру в пятьдесят долларов, протер ее и сунул в карман. Теперь тот, кто найдет одежду, точно никуда не сообщит об этом. Потому что тогда ему придется отдать пятьдесят долларов. А это совсем немало. Тут на иной работе и за месяц столько не получают.
Я пошел пешком. Благо недалеко. Я ничего толком вокруг не видел. Главное – добраться до отеля и не вляпаться по пути еще в какую-нибудь историю.
Кто это был?..
Нет, рано рассуждать об этом. У нас есть еще одно правило. Обо всем надо думать вовремя. Не позже, но и не раньше. Никакой информации у меня нет. Значит, и голову ломать пока не стоит. Это все равно что плавать в бассейне без воды.
В ларьке я купил бутылку дешевой водки и вымыл руки и лицо, чтобы избавиться от продуктов выстрела. Как уж смог, почистил ботинки. Остаток из бутылки вылил себе на голову, чтобы подумали, что пьяный.
В отеле, может, и заметили, что я вернулся без куртки, но тут уж ничего не поделаешь. Надо еще как можно быстрее избавиться от обуви.
Даже не заходя к себе, я постучал в дверь Марины. Она открыла. Одного взгляда было достаточно, чтобы женщина все поняла, втащила меня внутрь и закрыла дверь на защелку.
– Работает? – спросил я.
– Да. – Она кивнула на туалетный столик, где лежал всеволновой подавитель, замаскированный под мобильник. – Что ты сделал?
– Меня пытались похитить, – сказал я, снимая ботинки и проходя в номер. – Какие-то левые. Я застрелил троих.
Надо отдать ей должное. Не было ни криков, ни истерики, ни обвинений. Ничего. Она из стали. Пусть снаружи не видно, но так оно и есть. Уж я-то знал это так хорошо, как никто другой.
– Тебя кто-то видел?
– Надеюсь, что нет.
– Оружие?..
– Разобрал и выбросил. Я купил его на вокзале, сегодня. Оно левое.
– Иди в душ.
Если женщина просит…
Вскоре в кабинку вошла она. Я стоял к ней спиной, попытался повернуться, но Марина не дала мне это сделать.
– Дай-ка я посмотрю. Чем это тебя приложили?
– Кастетом. Сама понимаешь, другого выхода у меня просто не было. Никакого.
– Я принесла одежду из твоего номера. Наряжайся. Надо избавиться от того, что было на тебе.
– Как?
– Сейчас…
Она вышла и вернулась через несколько минут, очевидно, поручила кому-то из охранников озаботиться тюком с моей одеждой.
Я уже сидел на кровати, Марина встала напротив и потребовала:
– Рассказывай!
Ну, в общем, уже не увильнуть.
– Ты знаешь, кто такой Лазарь?
– Слышала.
– И кто?
– Вопросы, дорогой, задаю я.
Даже так!..
– Лазарь – бывший сотрудник спецотдела ГРУ. Специалист по подрывным действиям, – сказал я. – Это не просто терроризм. Его учили, как создавать нестабильность, раскачивать внешне благополучные общества и добиваться революции. Социалистической, конечно. Но ты понимаешь, что революция в таком случае может быть любой.
– Дальше.
– Когда Лазарь уходил из ГРУ, у него было право выбирать легенду и город, в каком он будет жить. Лазарь поселился в Киеве, хотя сам был из России и жил здесь до сего времени. На досуге он создал сеть вербовки наемников в горячие точки. А недавно, буквально на днях, его видели на Рыбальском острове.
– И тебе поручили убрать такого спеца? Идиоты!..
– Мне поручили с ним поговорить и решить, что делать дальше, – устало сказал я. – А если он согласится, то и перетянуть его на нашу сторону. У нас здесь нет людей, и ты это знаешь. В его адресе никого не было, и я просто пошел обратно в отель. В соседнем дворе меня шандарахнули кастетом по голове и попытались затащить в микроавтобус. Три каких-то урода!.. Дальше ты сама знаешь.
Марина молчала.
– Все нормально, – попытался я подбодрить ее. – Если что, я напился, и меня ограбили в городе, ударили кастетом, отняли куртку. Портье подтвердит, что я вернулся без верхней одежды и пьяный. Следы от удара у меня есть.
– Ладно, – решила она. – Ложись в постель. Если что, ты пришел ко мне по старой памяти, и мы трахались до самого утра.
По ее тону я сразу понял, что мне сегодня точно ничего не обломится.
Увы.