Смерть в потайных хоромах
Я считаю проявлением высшей степени неделикатности и бестактности акцентировать внимание на личной жизни человека и интимных проявлениях любви, чувств и привязанностей.
Но когда это касается удовлетворения животных похотливых инстинктов и желаний, связанных с принуждением и насилием, особенно если речь идёт о представителях власти, государства – личная жизнь которых на виду и должна служить примером во всём и для всех, – низменные пороки властей предержащих становятся достоянием общества, и по меньшей мере вызывают презрение и отвращение.
После жены Сталина вы, Николай Алексеевич Лукашов, были самым близким человеком вождя (может быть, были даже ближе, чем она) и знали то, чего не знала даже Надежда Сергеевна и жёны других обитателей Кремля.
Почему же умолчали об оргиях, устраиваемых по ночам в Кремле и на дачах?
Быть может, и вы были участником тех попоек, которые генсек, уже пользовавшийся неограниченной властью, устраивал с дружками в потайных хоромах? Ведь это были не просто весёлые застолья с приятными зрелищами, а нечто более пикантное.
Для увеселения вождя и его приближённых под прикрытием ночи доставлялись не просто звёзды столичных театров, а самые юные красавицы-танцовщицы и певуньи театров и ансамблей. И, конечно же, всех их потом осыпали градом орденов, медалей, званиями лауреатов Сталинской премии.
Все они становились приближёнными к правящей элите, прикреплялись к закрытым правительственным кормушкам, где лучшие товары, меха, ювелирные изделия отпускались почти за бесценок по сравнению с тем ширпотребом, который предназначался для широких масс трудящихся.
Среди балерин, которым Сталин оказывал внимание, называли Марину Семёнову и Ольгу Лепешинскую. Из певиц говорили о Валерии Барсовой и Наталии Шпиллер. В постели вождя побывали красавица Бронка Металликова, жена Поскрёбышева, Валя Истомина, в обязанности которой входило накрывать стол самому вождю и стелить ему постель, Женя Аллилуева и много других, тайны которых мы уже никогда не узнаем.
Молва связывала его с Верой Давыдовой.
Однажды Вера Александровна нашла после спектакля у себя в кармане шубы записку: «Около Манежа Вас будет ожидать машина. Шофёр доставит Вас на место. Записку сохраните».
Со смешанными чувствами певица проследовала в назначенное место. Она была замужем, мужа любила и отлично понимала, что произойдёт.
Страх мешался с ощущением избранности. Её отвезли на дачу Сталина. Он сидел уже за накрытым столом.
«После крепкого горячего кофе, вкуснейшего грога стало совсем хорошо. Боязнь и растерянность улетучились. Я пошла за ним. Оказалось, что И.В. ростом ниже меня. Мы вошли в комнату, где стояла большая низкая кушетка. Сталин попросил разрешения снять френч.
На плечи он накинул восточный халат, сел рядом, спросил: «Можно потушить свет? В темноте легче разговаривать». Не дождавшись ответа, он погасил свет.
И.В. меня обнял, умело расстегнул кофточку. Сердце мое затрепетало. «Товарищ Сталин! Иосиф Виссарионович, родненький, не надо, я боюсь! Пустите меня домой!..» На мой жалкий лепет он не обращал никакого внимания, только в темноте загорелись ярким пламенем его звериные глаза. Я ещё раз попыталась вырваться, но всё было напрасно» (из книги Гендлина «Исповедь любовницы Сталина»).
Примеру новоявленной столичной аристократии следовали советские партийные функционеры на периферии.
Княжившие на местах, они пользовались теми же правами и привилегиями, что и вождь со товарищи в Москве.
Не все, но многие из них вели себя как эмиры, ханы, только, в отличие от последних, делали это тихо, уединённо, подальше от глаз людских – для этого и строились спецдачи, охотничьи домики с саунами. Лишь ограниченный круг обслуги знал обо всех интимных сторонах жизни новоявленных господ.
Мне думается, господин Лукашов, что Надежда Сергеевна Аллилуева испытывала к вам, как и к Берии, неприязнь, как к человеку с тёмным прошлым, если так можно выразиться. То же самое испытывали и вы к ней.
Иначе чем объяснить ваши несправедливые, унижающие её женское достоинство обвинения. Ведь вы писали социально-биографический роман, зачем же смешивать нездоровый быт с циничной бульварщиной?
В расчёте на дешёвую сенсацию? Вот вы же сами пишете, что редко бывали в квартире Сталина, тогда как Серго Орджоникидзе и Николай Бухарин были друзьями семьи, очень уважаемыми Надеждой Сергеевной.
Однако вы в курсе всех семейных неурядиц, интимных отношений Сталина с Аллилуевой. Откуда вы можете знать о сокровенных проявлениях физических начал молодой жены вождя и её безудержных желаниях?
И то, что неспособность Иосифа Виссарионовича удовлетворить жену раздражала его? За этим следует гнусная ложь: «А рядом оказался молодой мужчина-пасынок, обожествлявший молодую мачеху».
И вы утверждаете, что она стала демонстрировать свои интимные отношения? Вы не знаете психологию кавказских мужчин, тем более сыновей, для которых отец – бог в доме.
А Надежда Сергеевна, как женщина высокопорядочная, мать, не с плотской страстью, а с материнским сочувствием относилась к Якову – парню скромному, не лишённому благородных черт, не знавшему отцовской ласки, досыта хлебнувшему из чаши нужды и лишений.
Сталин не только не любил, он терпеть не мог собственного сына, как не терпел всех, кто знал его позорное прошлое. А Яков знал, кем был его отец в молодые годы и как его несчастная мать носила узелки с передачами, и заметьте, не политзаключенному, а профессиональному уголовнику с социального дна.
Кощунственную неприязнь вы проявляете и к Ольге Федоренко – матери Надежды Сергеевны. «Оля Федоренко – натура чрезвычайно сексуальная, в свои молодые годы уже сходила с ума от сладострастия и готова была броситься на первого попавшегося мужчину».
Откуда это вам знать? С ней вы познакомились, когда она была в летах, бабушкой. С чувством отвращения читала я красочно описанную вами сцену, отображающую дикую страсть «чёрной розы», сутками предававшейся разврату.
«Яма» Куприна с продажными обитательницами притона блекнет по сравнению с действиями вашей героини. Как вы могли такое придумать и так очернить женщину, преданную жену, мать троих благовоспитанных детей?
Рассказать вам такое, если она вменяема, Ольга Евгеньевна не могла. Двойственность характеристик героинь романа говорит не в вашу пользу.
Вы же сами пишете, что Ольга Евгеньевна, как хорошая жена, помогала мужу в годы его подпольной деятельности. Было ли у хорошей хозяйки, обслуживающей семью из пяти человек – которых она обстирывала, обшивала, которым трижды в день готовила пищу, доставала продукты в те трудные годы, – время и желание предаваться разврату, если к концу дня она валилась с ног?
Нет, вы, Николай Алексеевич, всё-таки фантазёр и выдумщик, в чём я не раз убедилась, читая вашу исповедь…
Интимная жизнь и «копание в грязном белье» вас интересовали так же остро, как и военная наука и политика.
Вы знали о существовании «флюидов», даже не обозначенных в словаре русского языка. Оказывается, «в массе женщин, в основном добропорядочных, встречаются порой особы, у которых половое влечение затмевает всё прочее.
На первый взгляд они не выделяются, не отличаются красотой, блещут далеко не все, но они вроде бы проникнуты сексом, словно бы источают какие-то флюиды, возбуждающие мужчин». Это вроде сучек, вокруг которых вьются кобели. Так надо понимать?
Может, где-то вы и правы, существуют женщины, но чаще всего мужчины, у которых желание обострено вплоть до болезненного состояния.
А что касается «флюидов», источаемых некоторыми женщинами, жертвами которых становятся наивные парни, эту особенность следует учесть криминалистам и судмедэкспертам.
С рождением дочери семейные отношения Сталина с женой на некоторое время улучшились, но потом обострились вновь.
А вы, Николай Алексеевич, во всех неурядицах в семье «человека, отмеченного большой властью» обвинили жену.
И тем не менее вы сами пишете – когда при очередной ссоре вождь обложил её «фразами, среди которых были грязные, услышанные им в ссылке», Надежда Сергеевна, забрав детей, уехала в Ленинград. Николай Алексеевич, неужели вы сомневались, что «грязные фразы» составляют лексику обычной разговорной речи генсека и членов политбюро?
Сталин переживал, конечно, не столько за жену, сколько за собственный «моральный облик» коммуниста. Но помощь и тут явилась – вы. Сталин позвонил, жена вернулась, и он вроде бы успокоился, депрессии стали проявляться реже, но нервозность, бессонница, чувство необъяснимого страха с явлениями галлюцинаций участились.
И тут у вас, Николай Алексеевич, возникла мысль показать мудрого вождя невропатологу. Надежда Сергеевна же посчитала целесообразным проконсультироваться у психиатра.
Секретно, со всеми подобающими предосторожностями, из Ленинграда был приглашён всемирно известный психиатр Бехтерев.
Диагноз – паранойя.
Это хроническая болезнь, сопровождающаяся бредовыми идеями, проявляется у людей, достигших зрелого возраста. До наступления явных симптомов могут появиться отдельные признаки: при вспышках гнева, граничащих с агрессией.
Такие больные замкнуты, высокомерны, надменны. Очень реактивны, если чувствуют пренебрежение к себе. При этом они могут броситься в драку, если почувствуют, что противник слабее. После нанесения побоев, увечий и даже убийства параноик испытывает чувство приятного удовлетворения.
Особенно страшен параноик у власти. Подозрения в измене, заговорах, покушениях постоянно одолевают больной рассудок.
Объектами этих подозрений становятся не только недруги, но и самые близкие из родни и окружения. Больные постоянно находятся в тревожно-мнительном состоянии, страдают бессонницей и очень подавляюще действуют на окружающих своей замкнутостью, угрюмостью. Они изменчивы по натуре, лживы, причём верят в собственную ложь, тогда как не верят говорящим правду.
Выдать, предать человека для параноика ничего не стоит. Болезненная подозрительность влечёт их к подслушиванию, подглядыванию, а если им удаётся достичь власти, они окружают себя тайными осведомителями, информаторами из числа беспринципных, безнравственных людей, противопоставляя их коллективу и тем самым внося раздор и раскол.
Человек несведущий и не подумает, что перед ним душевнобольной. В его понимании – раз не лезет на стенку, не буйствует, вылупив безумные глаза, значит, нормальный. Если он и заметит какие-то отклонения в поведении, скажет – как, например, Власик: «Странный какой-то».
Обострение болезни может происходить и в юношеском возрасте, в период полового созревания, а также с наступлением климакса, который наблюдается как у женщин, так и у мужчин.
Кроме того, состояние подавленности, тревоги с взрывными реакциями на всякие пустяки отмечается у параноиков при резких перепадах погоды в осенние и весенние периоды, да и в любое время года при внезапных наступлениях атмосферных фронтов, а также в связи с электромагнитными возмущениями, связанными с активацией процессов, происходящих на Солнце.
Итак, для обследования «великого вождя» был приглашён директор Ленинградского психоневрологического института профессор Владимир Михайлович Бехтерев.
В тот день Бехтерев собирался в Москву на съезд психиатров и невропатологов. Получив телеграмму из медико-санитарного управления Кремля накануне, он связался с врачами, обслуживающими правительство.
Ему сообщили, что сейчас за ним будет выслана машина. Бехтерева доставили в кремлёвскую квартиру Сталина. Хозяин ждал его в своём рабочем кабинете.
Внимательный осмотр затянулся так, что Бехтерев опоздал к началу заседания, на котором он был избран почётным председателем. Когда он появился, к нему подошли несколько коллег с приветствиями.
Один из них шёпотом спросил о причине задержки. В ответ Владимир Михайлович буркнул: «Смотрел одного сухорукого параноика». Слова оказались роковыми.
Вечером первого дня заседания многие делегаты съезда, в том числе и Бехтерев, пошли в театр. Во время антракта, когда Бехтерев вышел в фойе, к нему обратились неизвестные, хорошо одетые, представительного вида кавказцы. Они любезно пригласили Владимира Михайловича в кабинет директора, где был накрыт стол. На блюдах и тарелках были разложены бутерброды с холодной закуской, стояли вазы с фруктами, батареи бутылок с марочными винами.
Словоохотливые, сладкоязычные южане, конечно же, предложили провозгласить первый тост за большого учёного, которым гордится вся страна, а затем за русский народ и, конечно же, за товарища Сталина.
Крепкий и энергичный в свои семьдесят лет Бехтерев, вернувшись из театра, почувствовал слабость, недомогание и тошноту.
Силы покидали его, появилась дрожь в пальцах, лицо побледнело, на лбу выступил холодный пот. К заболевшему Бехтереву пригласили профессора Бурмина, которого коллеги старались обходить, зная, что он подвизается у Ягоды (в ГПУ).
Диагноз Бурмина – явление острого желудочного заболевания. С этим ни о чём не говорящим диагнозом Бехтерев промучился ночь, день, а к полуночи следующего дня скончался.
Элементарные меры, предусмотренные на случай скоропостижной смерти, приняты не были – вскрытие не проводилось.
Более того, не посчитавшись с просьбой близких – похоронить Бехтерева в Ленинграде, покойного спешно кремировали, чтобы замести следы на случай возможной эксгумации. В общем, следы замели тщательно.