Фотография – это очень трудно
Интервью с Ричардом Л. Саймоном (около 1952 г.)[4]
Ричард Л. Саймон[5]: Во вступлении к своему тексту[6] вы рассказываете, что в начале вашей деятельности первым фотоаппаратом был [Kodak] Brownie Box. Сколько вам было лет, когда вы его приобрели?
Анри Картье-Брессон: Лет четырнадцать-пятнадцать.
Вы сразу стали самостоятельно печатать свои фотографии?
Нет, я отдавал их в заведение, которое у вас называется “drugstore”, а у нас – “le marchand de couleurs”, в местную москательную лавку.
И через какое время вы перестали быть довольны результатом?
О, знаете ли, я не был тогда по-настоящему увлечён фотографией. Просто когда у меня появился этот аппарат, я стал брать его с собой на пикники, на каникулы – по таким случаям.
А через какое время после появления этого первого Brownie Box вы заинтересовались фотографией как искусством?
Этот интерес связан с моим общим развитием. Особо одарённым ребенком я не был. Моя эволюция была очень медленной. Тем не менее я всегда любил живопись. Она научила меня видеть. В пятнадцать лет я рисовал, изучал изобразительное искусство, рассматривал картины. Так что не могу точно сказать, в какой момент я понял или почувствовал, что фотография – это искусство.
Что вас тогда заинтересовало в фотографии? Вы вспоминаете о чём-то особенном?
Нет. Я увлекался литературой, живописью, всеми видами искусства.
Так как же вы пришли к тому, чтобы всерьёз заинтересоваться фотоаппаратом?
Я играл с ним. Пробовал всевозможные вещи, чтобы увидеть, на что он способен. У меня был Kodak 2¼ × 3¼ дюйма. В то время я отдавал свои фотографии в печать в местную лавку. Вытворял с аппаратами невесть что, относился к фотографии как дилетант, пока не пошел в армию. В то время я встретил людей, у которых были снимки [Эжена] Атже[7]. Его работа пробуждала во мне большой интерес. Она меня впечатляла. Это вообще был очень богатый период в художественном отношении. […] Именно тогда я стал снимать людей в Дьеппе.
Но как же это действительно началось – ваши отношения с фотографией?
А, вспомнил, как всё началось. У меня было две младшие сестры, и я всё время к ним приставал. Чтобы мне в этом воспрепятствовать, моя мать брала меня на концерты. Музыка мне нравилась и естественным образом привела в другие области: к изобразительному искусству, к литературе. Я тогда должен был хорошо учиться, чтобы, как планировалось, работать на предприятии отца, а сам завалил школьные выпускные экзамены, потому что был слишком занят изучением живописи и читал всё, что попадалось.
Фотографии Дьеппа вы сами проявляли и печатали?
Нет, тогда ещё этим занимался торговец из лавки.
В каком возрасте вы стали самостоятельно заниматься проявкой и печатью?
Лет в двадцать. Я совершенно не знал, как это делается. Купил порошки, сделал из них растворы. Мой дядя увлекался фотографией, он оставил инструменты и кюветы, я их взял… и просто-напросто, как всякий любитель, прочёл инструкции на вкладышах и упаковках реактивов.
Вы не читали книг по этому вопросу?
Я не знал, что они существуют, и никогда не испытывал любопытства или желания что-то узнать по этой теме. Вспоминаю, как работала одна женщина-фотограф. её звали Жермен Круль. Она была голландка[8]. Немного похожа была на Беренис Эббот. Делала фотографии в портах, снимала реалистические вещи. Её снимки производили на меня сильное впечатление, в них было что-то от «живописной реальности».
Но потом вы продолжали работать аппаратом 2¼ × 3¼?
Да, немного, но меня тогда живопись интересовала. Даже в армии. Мне дали специальный отпуск, чтобы нарисовать эмблему нашей эскадрильи (я служил в авиации). Это была такая утка, обутая в сапоги. В то время в моих глазах только живопись чего-то стоила. Два года я учился у Андре Лота. В живописи надо работать каждый день, каждый день… В фотографии можно снимать когда угодно. […]
Как у вас появился ваш первый Leica?
Я познакомился и подружился с Гарри Кросби. Он знал Питера Пауэла, а у него были снимки [Эжена] Атже (это было во время моей военной службы). Пауэл был очень хорошим фотографом. Примерно в это же время я увидел портреты Мана Рэя. Тогда я начал подробнее изучать фотографию. Купил фотокамеру (без обтюратора, но с крышкой объектива) и начал работать. Я тогда был под впечатлением от картин [Джорджо Де] Кирико. Стал снимать солнечный свет за ставнями, какие-то такие вещи.
Иначе говоря, сначала вы делали фотографии с натуры с помощью аппарата-гармошки, а потом стали тщательно выстраивать композиции на матовом стекле, используя фотографическую камеру?
Да. А потом моя военная служба закончилась, и я нашел грузовое судно, которое доставило меня в Африку. Там я провёл год. Снимал, но особенно – много читал. Именно в Африке я впервые увидел миниатюрный аппарат. Благодаря тому, что семья мне регулярно посылала некоторую сумму, у меня было немного денег, и я отплыл в Камерун. Хотел работать на корабле, но это было невозможно, у меня не было необходимых бумаг. По крайней мере путешествовать я с ними мог. Остался на борту, а когда узнал, что судно пойдет обратно во Францию, высадился в одном порту [Берег Слоновой Кости]… Там был один белый, француз. Он занимался лесом, а мне нужна была работа. К несчастью, у него случился солнечный удар, он обезумел, и с ним рядом было очень неудобно находиться. Так как безумие его было серьёзным, он приказал своему слуге застрелить его из ружья, потому что понимал, что болен. Я послал человека в другую деревню, Береби, километрах в двадцати оттуда, позвать другого белого, и поселился там. У Жинестьера был локомобиль с нефтяным двигателем, но он не работал. Тогда была Великая депрессия. Я прожил с ним несколько месяцев, мы немного торговали. Охотились по ночам на водяных оленей, крокодилов, бородавочников, антилоп, обезьян. Мы их стреляли из ружья, а потом обменивали или продавали. Жили продажей дичи. Этот француз проводил время, играя в шахматы сам с собой. […] Я хотел поехать на север, в Нигер, чтобы купить орехи кола, и нанялся в маленькую контору в Табу. У Жинестьера купил его маленький фотоаппарат. Я тогда впервые видел такой. Это был Krauss, французской фирмы, она до сих пор существует, хотя с тех пор я больше никогда не видел таких аппаратов, как тот. Он меня удивил и увлёк. Я сразу же стал снимать. Но у меня началась малярия с осложнениями, желтушная гематурия, я сильно заболел. Отправился на север [Берега Слоновой Кости] вдоль границы с Либерией, двое носильщиков тащили мои ящики с книгами. Одна чёрная женщина, старая и толстая, немного говорившая по-английски, сказала, что вылечит меня от лихорадки. Что-то готовила она из корней, семян и трав. Я оставался у неё пять месяцев. В конце концов она меня вылечила. Нет, я не рисовал. Только читал и охотился, почти не снимал. Те фотографии, что я сделал, были полностью покрыты большими разводами в виде папоротников, потому что в аппарат проникла влага. Я провёл в Африке год и вернулся в Париж.
После болезни я был очень слаб и отправился в Марсель, чтобы пожить там спокойно. Поехал туда ради более мягкого климата. Перед отъездом зашел к Тиранти (он до сих пор торгует продукцией Leica в Париже) и купил там мой первый Leica. Это мне очень дорого обошлось. Я занял денег у отца, потому что мне было важно иметь этот аппарат. Живопись стала меньше меня интересовать. Я жил в Марселе, не расставаясь с моим Leica, и всё время бродил по улицам, смотрел, шагал целыми днями.
Получается, вы купили Leica потому, что это вам позволило соединить моментальность с возможностью строить композицию, как в аппарате с пластинами?
Да, именно так. И потом, это очень скромный аппарат. Я всегда ставлю на него видоискатель Vidom. Иначе ничего не вижу. Мои глаза так к нему привыкли. Я не смог бы снимать другим способом или в других пропорциях, кроме как на [пленку 24 × 36] Leica.
Однако есть ещё квадратные видоискатели, и Rolleifex дает квадратное изображение.
Да, есть квадратные видоискатели… Но квадрат действительно создает проблемы с композицией. А я не верю в кадрирование. Leica всегда дает игру горизонтали и вертикали.
Согласно вашей теории, надо работать моментально?
Да, надо снимать моментально и инстинктивно и при этом сразу же строить композицию.
Сколько у вас получается фотографий с плёнки 35 мм на 36 кадров?
Это зависит от предмета.
А вы можете сказать, когда смотрите в видоискатель, получится ли что-нибудь?
О да, я это знаю. Знаю, хорошо ли получается, уже в тот момент, когда нажимаю на спуск.
Вы можете сказать о количестве хороших кадров, хороших фотографий, которые надеетесь сделать и получаете?
Это зависит только от предмета. Например, когда вы делаете портрет, можно приблизиться к объекту и получить идеальное изображение с первого снимка. А если знаете, что у вас не получилось, надо продолжать снимать, даже если понимаете, что ничего не выходит. Наконец, если ваш объект всё ещё неподвижен, надо сказать, что вы закончили, уже достаточно сделали фотографий. Тогда он начинает расслабляться, меньше обращает на вас внимание, и вот тогда у вас снова появляется шанс сделать хороший портрет с натуры, естественную фотографию.
Как вы научились неподвижно держать аппарат?
Не знаю. Я не пью и не курю, но тем не менее я – комок нервов. Выучка или что-то в этом роде не поможет вам держать аппарат неподвижно. В некоторых ситуациях можно что-то использовать себе в помощь: маленький нагрудный треножник или лучше монопод. Штатив фиксируется в кожаном гнезде, которое в свою очередь крепится на ремне и вешается на шею, а потом удерживаешь аппарат неподвижно на груди. По-моему, если многим снимкам недостает чёткости, это не потому, что они действительно размыты, а потому, что малейшего движения пальца при нажатии на спуск часто бывает достаточно, чтобы сделать «размытой» хорошую фотографию. Пример: я пользовался объективом Leica Summarex 85 мм, f/1,5, при этом одной ногой стоял на спинке стула, другой вообще неизвестно где. Невозможно было сохранять равновесие. Это было в Индии, в момент, когда Ганди прервал свой последний пост перед смертью. Я смог сделать фотографию, и она была размыта (снята с выдержкой 1/15 сек). Но думаю, она была достаточно хороша. “Harper’s Bazaar” дал её на развороте. В любом случае, размытая или нет, чёткая или нет, хорошая фотография – это вопрос пропорций, соотношения чёрного и белого.
Уделяли ли вы особое время тому, чтобы перевести чёрно-белое в цвет, научиться использовать достоинства цвета?
Нет, думаю, что у меня это получилось с первых попыток благодаря тому, что я учился живописи. Но делать одновременно чёрно-белые и цветные фотографии для одного и того же репортажа трудно. […]
Сколько объективов вы носите с собой?
Всегда беру Leica 50 мм или Nikkor f/1,5.
Какие объективы вы используете для репортажа?
Два по 50 мм, 35 мм и один 135 мм. Я работаю почти всегда со стандартными объективами. Для пейзажа часто нужен телеобъектив (чаще всего использую 135 мм), чтобы освободиться от всего лишнего на первом плане. Глубина поля телеобъектива уменьшается, когда фотографируешь действие. Я редко работаю с широкоугольными объективами. Получается так много элементов в одном и том же плане, что это осложняет работу с композицией.
Что вы приносите на репортаж?
Один 35 мм, один 135 мм и два 50 мм. Elmar f/3,5 для хорошей погоды, и всегда ношу с собой f/1,5 на случай, если окажусь в тёмном месте.
Какой вы предпочитаете?
Elmar f/3,5. Он проще в обращении и легче на аппарате. Я бы предложил среднему пользователю Leica выбирать этот объектив. Мне нравится держать аппарат на уровне глаз, для меня фотография зависит от очень мелких движений, и я не могу видеть и делать эти движения с аппаратом на животе. […]
Итак, вы считаете, что фотограф немного похож на боксёра, который наблюдает за своим противником, перемещая вес с одной ноги на другую, с одного плеча на другое, уклоняется и ждёт хорошего момента?
Да, мы должны чуть-чуть сдвигаться вверх-вниз или влево-вправо, ровно настолько, чтобы наблюдать те мелкие движения или изменения линий, что происходят где-то на заднем плане. Одно из преимуществ Rollei[fex] состоит в том, что он очень скромный и возможно даже намного более быстрый, чем Leica, так мне кажется. Но я не могу работать с этим аппаратом по причинам, которые вам только что объяснил. Leica – это продолжение моего глаза.
Почему объективы имеют такое значение?
По-моему, иметь несколько объективов очень важно на тот случай, если композиция потребует разных фокусных расстояний.
Сколько вы получаете хороших фотографий из ста нажатий на спуск?
Это зависит от богатства предмета и трудностей съемки.
Вы много пользуетесь объективом 50 мм?
Да.
Есть ли в ваших книгах фотографии, которые поставили перед вами особые фотографические проблемы, или такие, чьи условия, выдержку и так далее вы помните? Например, эта фотография, сделанная в Индии в поле, где люди несут…
Я сделал эту фотографию объективом 135 мм.
А «Берега Марны»[9]?
Снял широкоугольником… Я точно помню события, сопровождавшие каждую фотографию в любой стране, даже если это было давно.
В те времена вы часто себя сравнивали с превосходным игроком в бридж: он помнит карты, которые держал в руках каждый игрок в каждой партии.
Когда я возвращался в Париж после Африки, прежде чем купить Leica и уехать в Марсель, я путешествовал по Европе с моим миниатюрным Krauss. Я очень хорошо помню Польшу, Венгрию, Чехословакию, потому что всякий раз, когда я нажимаю на спуск, происходит своего рода сохранение того, что исчезает.
Я заметил, что большая часть ваших фотографий выглядят так, как будто они сняты в однородном свете.
Я не романтик. Люблю классицизм. По-моему, самое красивое киноизображение в старых фильмах Чаплина, где свет на всё падает с одной стороны. Мысль о том, чтобы попытаться создать какой-то эффект, мне неинтересна. К тому же в этом случае не будет никакой точности реальной жизни.
Ту индийскую фотографию, где люди спускаются по ступеням, трудно было напечатать?
Не знаю, не я её печатал. Но не думаю, что это трудно. В то время, когда я начал пользоваться Leica, я работал с плёнкой Perutz и проявителем Persenso. Потом перешел на Agfa ISS. Что меня всегда интересует, так это как можно более чувствительная плёнка. Зернистость не помеха, мне это всё равно. Когда путешествовал, я сам проявлял в раковине в номере отеля и менял плёнку под одеялами.
Вы усиливаете экспонирование и ослабляете проявление или наоборот, ослабляете экспонирование и усиливаете проявление?
С кассетой на тридцать шесть кадров это невозможно. И я не верю в такие штуки. Нормально проявляю и нормально экспонирую. Когда начинают слишком усиливать проявку, исчезает серое. А серое очень важно.
Какую плёнку вы любите больше всего?
Ilford НР3, – я могу выиграть полторы, а иногда целых две диафрагмы, со специальным высокочувствительным проявителем.
Какая бумага вам нравится?
Между полуматовой и глянцевой. Что касается марки бумаги, у меня нет предпочтений. Парижская лаборатория, которая печатает мои работы, использует Ilford Bromide для репортажей и Ilford Velvet (она не глянцевая) для выставочных снимков. Снимки сушат, помещая под горячие прессы, но без глянцевания. С некоторыми сортами бумаги трудно так поступать. В этом случае лаборатория использует американскую или французскую Kodak. Мне кажется, они предпочитают работать с Ilford Bromide.
Какого типа плёнку вы обычно используете или предпочитаете?
В Соединенных Штатах я пользовался [Kodak] Super XX и был им доволен, но всё время искал более чувствительную плёнку. Потом нашёл Ilford НР3 [чувствительность 125 Weston] – она более чувствительная, и её чувствительность можно ещё увеличить с помощью специального проявителя. Парижская лаборатория, где делаются все мои фотографии, работает с проявителем Normal Developer 777, который производят “Harvey Photo Chemicals“ в Нью-Джерси. Чтобы повысить чувствительность, они используют D-76 или Bromicrol производства “May & Baker”, Лондон.
А что скажете о работе лаборатории, о проявке и печати?
Нельзя отдавать свои работы в проявку невесть кому. Но кому бы вы их ни отдали, прежде всего надо, чтобы эти люди вас знали, чтобы они привыкли к вашим работам, спросили вас, как вам нравится проявлять и печатать. И потом работайте всегда с одними и теми же. В Соединенных Штатах я работал с “Leco”. Когда я туда пришел в первый раз, Илзе, которая занималась моими работами, сказала мне: «Глубокий чёрный, больше блеска, меньше блеска…» И я ей ответил: «Погодите, погодите! Я не знаю и не хочу знать, что означает этот жаргон». И это правда. Фотография должна быть такой, как я её увидел – вот и всё, чего я хочу. Задача печати, без всей этой болтовни, состоит в том, чтобы воссоздать вещи такими, какими они были, когда я их увидел. Важно сказать в лаборатории, что фотография была сделана, например, в шесть часов вечера. В противном случае они могут подумать, что она недостаточно экспонирована, попытаются исправить её, и это произведет абсолютно ложное впечатление. Потеряется атмосфера и свет шести часов, и не получится то, что видел, не будет, как было. Для печати нужно найти кого-то, о ком известно, что он знающий техник, а потом надо научиться понимать друг друга. В нашей лаборатории в Париже точно знают стиль и желания каждого из работников нашего “Magnum”. И хорошая лаборатория всегда может сделать эту работу лучше, чем я или, может быть, любой другой фотограф.
Для вашей книги[10] [печатник] Дрегер будет делать гелиогравюры с негативов. Вам придётся присутствовать в лаборатории?
Да, но я туда, конечно же, сам не пойду, пойдёт техник из моей парижской лаборатории. Он знает мои работы, знает, чего я хочу, и ему будет удобнее решать вопросы с другой лабораторией.
Можно ли что-то скрыть на гелиогравюре? И какого рода ухищрения для этого нужны?
У них будет по горло работы. Когда хорошая лаборатория работает над фотографиями, это почти как управление оркестром: дирижёр просит флейту играть потише, валторны – играть погромче… Только все вместе могут сыграть симфонию.
Сравниваете ли вы вашу работу с какой-то музыкой или музыкальным направлением?
Нет. Надо постоянно насыщать свой дух музыкой, искусством, живописью. Я не сравниваю то, что делаю, с музыкой.
Но я люблю Баха и Моцарта за их ясность. Они не романтики. Из художников люблю Паоло Уччелло, Тициана, Пьеро Делла Франческа, Сезанна, Сёра, Гойю, Домье (вы заметили, что я не назвал ни одного романтика). […]
Как вам кажется, существует ли связь между фотографией и политикой?
Думаю, что мы можем говорить только о человечестве. Всё, что делает человек, отмечено тем, какое у него представление о мире. Получается, что невозможно отделить какой-то предмет, всё участвует в единстве целого. Любая вещь, прежде чем обрести устойчивую ценность, должна сначала пройти через весь спектр человеческих чувств, и тогда она действительно станет ценностью. Политика – только отражение данной ситуации. Многие фотографии в момент, когда вы их делаете, превосходят вас: это значит, что нет никакого способа точно узнать, какие за этим будут последствия или в какой момент они приобретут свой полный смысл. Работаешь инстинктивно. С фотографией пожилой дамы в клетчатом пальто, сидящей на скамейке в Гайд-Парке, та же самая история. Вдруг я увидел, как она там сидит, перевёл дыхание и сфотографировал её. Я ничего о ней не знаю, мне неизвестно ни её имя, ни почему она там сидела, вообще ничего. Но я её увидел, и мне надо было сделать эту фотографию. […] Политический аспект – это только одна составляющая среди многих других. Однажды я увидел одну вещь, нечто такое, что, возможно, действительно нельзя ни сфотографировать, ни описать. Это было во время репортажа о смерти короля [Георга VI] в Лондоне [6 февраля 1952]. В газетах были броские заголовки, на удивление нескромные (для британцев), а репортажи на радио, в газетах и журналах были довольно слезливые. Но однажды вечером в сумерках люди стояли перед Кларенс-хаусом и ждали прибытия королевы, которая только что прилетела на самолете. Автомобиль вывернул из-за угла и прокладывал себе путь в толпе. И в тот момент, когда королева проезжала через толпу в своём автомобиле, люди задержали дыхание. Они просто все ахнули. Все вместе задержали дыхание. И вот в этом-то как раз и сказалось, кто такие англичане, и что такое смерть короля, и что это за история, когда принцесса становится королевой. Это был решающий момент.
Вы не пользуетесь экспонометром?
У меня он есть, но я им редко пользуюсь. Только в трудных световых условиях. Должно быть, я умею понимать свет. Это что-то инстинктивное.
А фильтрами?
Ими я не пользуюсь. Все плёнки очень чувствительные, а фильтры вносят деформацию.
[В сторону]: Когда я брожу со своим Leica, он всегда отрегулирован между f/11 и f/8 на 1/100 долю секунды. Это хороший способ, он даёт что-то среднее. Я настраиваюсь на дистанцию около трёх метров. Потому что никогда не знаешь, в какой момент захочется что-то снять, и надо быть готовым к неожиданностям. А так глубина поля достаточна, чтобы ухватить практически всё при хороших световых условиях. По крайней мере я почти готов.
Я не считаю себя фотографом. Вообще об этом не думаю. Люблю делать моментальные фотографии, для этого многие вещи должны происходить инстинктивно. Не знаю, как это достигается. Для важного репортажа беру два заряженных чёрно-белой плёнкой аппарата. Тогда, если будет много работы, я смогу сделать семьдесят два кадра без перезарядки. Использую многометровую плёнку, потому что не люблю носить с собой оборудование. Я могу просто взять с собой тридцать метров плёнки и подготовить её в отеле. Тогда мне не так много придётся везти.
Работать в команде с другими фотографами хорошо. Но я предпочитаю не брать с собой помощников, разве только на трудные или срочные репортажи, и никогда не привожу с собой друзей. Конечно, в некоторых случаях, когда важны имена или факты, надо иметь помощника, который будет делать заметки о событиях. Но надо сохранять сосредоточенность. Если вас сопровождает друг, вы точно будете с ним разговаривать и что-нибудь упустите. Штука в том, что мы стремимся создать напряжение, а его приходится искать, и надо быть один на один с этим напряжением. Фотография – это очень трудно.
Что вы думаете о художественной фотографии в противоположность документальной?
Мне это ничего не говорит. Я думаю, что фотографии делаются для того, чтобы их снять и распространить в массах, а не для коллекционеров. В этой возможности репродукции заключена сила и научная ценность фотографии.
Я уверен, что есть великие фотографы и что они составляют семью. Люблю [Уильяма] Юджина Смита, [Роберта] Капу (за его восхитительное чувство движения), Брассая, [Робера] Дуано, Дэйва [Дэвида Дугласа] Дункана, Карла Майданса. Но особенно высоко ставлю Эдварда Уэстона.
В заключение скажу: для меня Leica – это комбинация идеи аппарата с пластиной 8 × 10, требующего времени, времени, много времени, позволяющего строить композицию на большой стеклянной пластине, и возможности схватывать решающий момент, что достигается благодаря плёнке 35 мм. Хорошо, когда твой аппарат доставляет радость. […] Думаю, нельзя сделать хорошие фотографии, если в голове есть какая-то точная цель. Например, стилизация – печальный результат систематического, а не интуитивного, подхода к композиции. Искусство – это только то, что находится в человечности вашего мышления, в вашем взгляде, в том, что вы в нужное время оказались в нужном месте, а вовсе не в манере строить композицию.