Глава 9
Шоу на горах
В течение двух недель концертная деятельность в городском сквере под неусыпным оком Железного Феликса продолжалась с растущим успехом, принося нам заслуженную славу и деньги. Старухи, отвлечённые от статуи Феликса дикими ариями, собирались вокруг воодушевлённого Фрича, как мухи вокруг мёда. Теперь исполнялись не только сиротские шлягеры, но и отдельные арии из западных опер и оперетт. На ура шло «Осолемио», «Лавмитенда», и особенно «Бэсамэмучо», где в финале расхристанный как Буратино Фрич эффектно бросал дырявую шляпу в беснующуюся толпу.
После этого овации сносили всё!
Появилось нечто вроде настоящего ансамбля, мы думали, как его назвать и придумали, что будем называться «Ralf& Gomunkulus».
Бак играл на стиральной доске, Ральф насиловал невесть откуда добытую децкую скрипку, а я был бэквокалом, как написали бы в «Ролинг стоуз» – «с нежным, но сильным голосом». Мощное арпеджио и крещендо стали нам свойственны более, чем кому бы то ни было! Артистический прикид был также на высоте: Ральф был Бранглийским джентльменом в белых подштанниках и обвислой шляпе, заменявшей ему колониальный шлем, Бак, голый по пояс, красовался синими носками в горошек и татуировкой на плече, Фрич как солировавший герой, водрузил на нечёсанную голову огромные белые очки без стёкол, и вращал глазами, как сумасшедший, а я изображал из себя покинутого всеми мрачного Стю Сатклифа, выбелив щёки и водрузив над головой дикий оранжевый кок.
Но лучшим во всём были большие уши Ральфа, красные, сочные, мелькавшие везде с неимоверной быстротой.
«Вонт! Вонт! Вонт! Вонт!» – орал хрипло Бак, полагая что это припев.
«Аруа! Аруа!» – вторил ему бэквокалист.
«Дзинь! Дзинь!» – пела сосновая скрипа.
Потом Ральф взял и свой дырявый барабан, и стал выделывать на нём такие невообразимые трели при помощи кусков кия, что у меня искры по загривку побежали.
Когда я играл, мне вспоминался «Доктор Крэзи&Муравьи»! Группа тяжелейшего, нечеловеческого рока, прославившая пролетарские районы Ольстера. С ними хотелось идти по жизни и умереть с улыбкой на устах! Железные дровосеки Калифорнии! Маленькие людоеды Оклахомы! Как я любил их «Мастерпайсис оф Фак» – сингл 1974 года с его незабываемым, простым до одури рифом. У них сгорела студия, утонул в болоте басист, подавившись рвотными массами, группе нужно было срочно поправлять дела, нужно было сотворить чудо, сравнимое с оживлением трупа, способное спасти идущий на дно корабль и повести его к солнцу. Денег не было, разбили машину, умер пёс у басиста! Они собрались в гараже Джерома Кодловски, их продюсера, который после сгорел вместе со своей женой в номере гостиницы «Манус» на Таити, выбросив в окно двухлетнюю дочку, и за двое суток записали альбом, который потряс сначала восточную Шотландию, а потом и весь рабочий Уэльс! Потом к охам и ахам присоединился ещё и рабочий Манчестер. «Церемониал Фиртс» он назывался, этот сингл! А потом поехало-покатилось, весь мир словно сошёл с ума! Кассы брались штурмом! Людям хотелось отдать им не только деньги, но и душу! На гастролях они вытворяли несесть что! Били гитары о штакетник, выли, как оглашенные, блевали хором в зал! Звери! Альбом стал дважды платиновым, и награды сыпались на них из рога изобилия. Деньги они хранили в подушках и в мешках под кроватью. Джеф давал в ресторане по тысяче долларов чаевых! Его все любили! Все!
Ради денег можно сделать всё: стоять на голове, жить с бабой, съесть сколопендру!
Продюсер Гарри Патч потом сбежал с деньгами, и его нашли в Гранд-Каньоне с завязанными руками, головой, смотрящей назад и серебряным долларом в жопе. Это было справедливое наказание за гордыню! А потом вся группа разбилась на самолёте при перелёте на Кубу, куда их пригласил Фидель по случаю юбилея Кубинской революции, прослышав про их левый хит «Кэпитолист Даурдаун». Фидель хотел подарить им литые шахматы из золота и свою трость, сделанную из кости динозавра! Он тогда разошёлся с женой, которая убежала от него с каким-то… в Америку, и был в поисках собственного я!
Я, что говорить впитал тяжёлый рок паршивых Армериканских прерий, что говорить, с молоком матери!
Хоть мы и старались вовсю, но услышь нас великие Бранглийские мастера чёрного рабочего рока «Секс Пистолз», они были бы уязвлены, потрясены и обескуражены, сразу признав в нас первопроходцев отвязной маргинальной музыки.
Когда заведённые до предела, мы вжарили на четыре голоса «Желтую Субмарину», Фрич даже стал приплясывать в своей незабываемой кабацкой манере. Цыган Яша! Фальшивый фальцет Фрича разносился в ущелье далеко и звонко, а его римейк «Белые розы, жуткие морозы», составленный из обрывков чёрти знает каких сиротских песен, только увеличивал поток мелочи, лившийся в наши карманы. Слава так вскружила голову новой звезде, что он всерьёз стал подумывать о мировой славе в Ла-Скала в качестве мальчика типа Робертино Лоретти или уделе Элвиса, на которого он и в самом деле походил чвоими баками. Теперь было ясно, что вынужденное одиночество подходит к концу и рано или поздно найдётся женское сердце, растаявшее под напором великого искусства. На время пляжные развлечения были забыты. Перспектива спасения Камказского хребта стала реальностью, а судьба Глыбинских сирот больше не вызывала беспокойства.
Так думали мы, но не так думали наши завистники. Первой заворочилась и пробудилась глыбинская милиция, всегда державшая руку на экономическом пульсе родного края. Начальник милиции подполуковик Хват не мог допустить таких коммерческих успехов у кого бы то ни было, а тем более у нас. А потом и власть, находившаяся напротив, наслушавшись ностальгических арий Фрича, стала проявлять смутное беспокойство.
– Группа «Понти Хай» или «Монти Пай», не помню точно, рассталась с подтанцовкой знаешь каким образом? – спросил я Фрича.
– Каким?
– Самым скандальным! При пересечении мексиканской границы пьяный в ноль солист группы Бугль Торсенс по прозванью Медвежье Очко выбросил их с открытой платформы поезда на кактусы! Апартамент он нешуточные занимал, метров сто!
– На кактусы?
– На кактусы!
– А кактусы были какие – простые или галлюциногенные!
– Простые! В Мексике все простые! Мексиканцы, одно слово! Потомки индейцев и Кортеса! Ральфгос Фаллос! Фаро Чачо! Амидос Дучос! Вульвосос Мучачорос! Венцеремос Игитур!
– Потомки индейцев и Кортеса – это метисы!
– И мулаты! И ещё эти… как их, э-ээээээ?
– Он что, снайпер был, что ли? Дождался, когда мексиканские кактусы пошли, и принялся бросать одного за другим членов подтанцовки с поезда на кактусы? Месяц поджидал! Так, что ли? А они все негры!
– Это как ты решишь! Я с ним рядом не мочился! Знаю, что в газетах писали на следующее утро после случившегося! Вот! Читаю! «Куклуксклановец из „Монти Хай“ Булль Торрент сбросил нескольких негритосов с платформы поезда „МехикоСити-СанФранциско“. Несколько негров так и осталсь висеть на э-ээээ, придорожных кактусах, хорошо различимые на ярком мексиканском солнце с самолётов, осуществлявших поиск пострадавших».
А потом он и чемоданы с париками и прочим барахлом побросал вслед! Ругался страшно!
– С париками, говоришь?
– С париками! С реквизитом всяким концертным! Туфлями с бляхами, рубашки с луной посредине, искусственным членом, рогом Олифанта!
– Чемоданы?
– Чемоданы!
– И что дальше?
– Да ничего! Тебя ничем не удивишь! Негры тебе нипочём, кактусы по …, куклуксклан не в диковинку! Скушный ты! А я как увижу куклуксклановца, мне хорошеет!
– Что дальше было, я спрашиваю?
– Дальше – больше! Посадили его на десять лет в тюрьму «Хеллоусбой» и он там отсидел семь лет за примерное поведение и изучение Пиплии!
– За что?
– Что за что?
– За что его посадили?
– За то, что нескольких негров из подтанцовки выбросил с поезда на кактусы! А потом и чемоданы! Я уже говорил, кажется! Ты что, глухой, что ли?
– Как на кактусы?
– Он их прицельно на кактусы выбрасывал! Кактусов в пустыне раз —и обчёлся, и пока ему удавалось удачно бросить негра на кактус, приходилось держать его на руках часами! Как ребёнка пред причастием!
– Чего-то жарко сегодня! Я не улавливаю полёта твоей мысли! А чемоданы у негров тоже были чёрные?
– Ну, чёрные! Аспидные! Чёрные с прозеленью! Цвета детской неожиданности у некоторых! Это называется колористическое единство!
– Так бы сразу и сказал! А то ходит вокруг да около! Путает меня! Хулиган! Негры какие-то! Причём тут вообще негры?
Я разговор прекратил, потому что что силы тратить на тех, кто разговаривать со мной не хочет! Это же словоблудие полное!
«Люди здесь очень разобщённые! Каждый за себя!»
А потом и говорю:
– Я вот о чём думаю! Зачем свинье саксофон? Свинье и гитара не нужна, а саксофон, как припарки мёртвецу!
Но он уже спал, или делал вид, и мне не стал отвечать! Падла!
А я, не… делать, тут же выдумал, как эту спящую принцессу пробудить!
– Знаешь, чем он чирьи лечит? – говорю.
– Чем?
– Молитвами, псалмами и…
– … постом!… – я уж на разрыв аорты пошёл, гундосил, как Мандельштам учил, – Угадал?
Если бы тут Мандельштамов расплодить и они бы власть взяли, тут просто был бы поэтическим элизиум! Анашой делились бы бесплатно в церкви!
– Угадал!
– «Ижиисинанибисидасвятицаимятвоё»?
– Красиво! Типа того!
Он когда ржёт, виден его боковой обломанный зуб, я уже его фиксы все наизусть изучил!
– Ну и как результат такого лечения?
– Чирьи остались только у атеистов, а все остальные могут теперь спокойно сидеть на заднице, и сопли пускать из носа, никого не опасаясь!
– Бог, короче, помог!
Неуверенно он говорил как-то, с подъёбочкой!
А про то, что поезд после наддал и скрылся в тоннеле – ни-ни!
«Шмелинский Уездный ГОК располагался на улице Булыжной в маленьком, да, в маленьком, низеньком, ушедшем в землю по самое небалуйся домике ярко-красного помидорного цвета, сделан он был как оказалось из цветного кирпича, и судя по состоянию постоянно хлопающей и визжащей в епетлях двери, без всякой ручки, но со следами всевозможных ног от низа до лица, -аааа, часто и с делом посещался всякой шелупонью и посетителями более или менее высокого ранга, как говорил один знакомый маразматик, специализировавшийся на местной истории!
– Диспозицию уяснил!
– Продолжаю!
– Не томи!
– Прямо посреди комнаты, насчитывавшей метра три квадратов, перегораживая и разделяя всё сущее, не две неравные части, стоял древний комод, вросший в землю и покрытый мхом и всякой непредставимой в приличном светском общстве блевотиной, в котором, не смейтесь раньше времени, господа, гнездились всякие уездные дела с тщательно выскребанными двуглавыми орлами. Слева от уважаемого шкафа стоял обыкновенный, ничем не удивительный ломберный стол с отломанным углом и вывороченной ножкой, как будто этот стол подвергся в иные времена долгому и извращённому насилию, а потом долго оставался в тени, отдав пальму первенства иным антрибутам общественного провинциального интерьера, что подчёркивалось и небрежно брошенной на него потёртой, изъеденной молью солдатской шинелью, а также невесть откуда взявшейся книгой «Капитал», отчасти портившей общую картину. Под книгой капитал лежала другая книга, амбарный гроссбух в зелёном преплёте с разводами.
И надо сказать вам, господа, что при общем прикольно-печальном виде, за столом всё же сидел
– Виду осложнения обстановкив регионах, я ввожу указ гносис о введении полного перзиденского правления в ущелье!
– Давно пора Фрич, давно! Все ждут с заутрени! Устали уж!
– Заусенцы! Да! Но это ещё не всё!
– А что, что ещё!
– Отменяю схой закн и ввожу вердинкт!
– Вермут?
– Вер-динкт!
– Может, пдождать, пока королевские сойки не прилетят? Фью! Фью!
– Нет! Ждать больше не будем! Нет сил! И так всё на волоске!
– И?
– Что и?
– И-и?
– Не обосрись, брат! Я подопру!
– И?
– Далее все п-по прядку! Тпру-у!
– И?
– Так вот! За столом сидел вечно хмурый, всё чем-то недовольный тип, всё время писавшей в гроссбузе вечным пером..
– И?
– И! Ахтунг! Ахтунг! Ввожу хим-хим-химическую катсрацию для некоторых форм педафилов! Как?
– О! Как далеко, однако, заглядывает наша Фан-фан-фан-тазия!
– Ничё!
– Всего хорошего, ребята! – сказал мерзкий пьяный старичок-полячок, вечно страдающий затяжной белугой, и ласково попрощался, – Желаю вам, чтобы вас сегодня не выебли!
Дедуль, первая фраза была получше второй, честное слово!
Он был такой сердечный, такой вежливый! Только по любому поводу из себя выходил. И тогда норовил бегать по скамейкам, преследуя двуногих и пытаясь поразить их ударом резиновой калоши и фирменными плевками метра на три. Весь как кирпич, изъеденный морской волной!
Старичок так горячился, что фалды у него разъезжались, как у богомола.
Старичок в обществе представлялся: «Я был три раза в теньке, два – в психушке!» и если что не по его было, тут же начинал всех дураками называть и дико материться. Аристократическая личность из палаты №17! Не буду скрывать, это была одна из причин, почему его все боялись и сторонились в нашем бандустане! Тихим Тимофея Петровича я видел только один раз, когда он с дерева свалился и потом, всё время крестясь, два часа потом беззвучно просидел под бесплодной смоковницей, роняя смиренные слёзы на свежий собачий навоз. Говно то есть! Он видно тогда ещё форму после падения не набрал и едва соображал раненой головой!
И вот теперь он снова припёрся, как чёрный ворон, со своими развевающимися фалдами, присёрбыванием и нескончаемым угрожающим матом и плевками.
А это заключительное: «Желаю вам, чтобы вас сегодня не выебли!» Каково! Это ж надобно удумать такое! «Желаю вам, чтобы вас сегодня не выебли!» Пэр Бранглии Хукли-Нукли выражался туманее! Хотелось бы думать, что Бранглийская королева выражается деликатнее! Хотя я не уверен! После истории с леди Дианой, которую слюнявые простолюдины любовно величали Леди Ди, столь потрепавшей короне нервы и кошелёк, и повлёкшей за собой общественные нападки, склизкие сплетни и всякие другие неприятности, она стала нервной, и как говорил лорд Пипи Шлойсер из Палаты Лордов, и «брань её теперь изощрённа, но груба»!
– Взять его! – часто орала теперь королева в маленькое окошко Тауэра, – Отрубить ему голову! Колесовать его! Повесить его на том дубу! Как на каком? На том! Так переименуйте! Назовите его Тот Дуб! Где Хукли-Нукли? Не думает ли он, что я сама буду рубить головы этим подлым негодяям? Топор мне! Я не лыком шита! Сама могу! Омайгад! Омагод! Шварк! Шмяк! Шмурк!
Я теперь знаю, почему все очень часто принимают обыкновенных сумасшедших за гениев! У них нет этих, как их, стереотипов поведения! Они как дети, обрящились – и …дец! Теперь увидел? Крещендо! Этот ещё накликает беду почище Миллениума! Как бы не вышло беды?
Я как в лужу глядел!
Никем не ожидаемая в этот прекрасный летний день, беда уже надвинулась на нас!
Переодетые монахами, фараоны неслышно гуськом пёрли к избушке, выставив в небо большие чёрные пистолеты. Семь злых гномов, семь иуд городских! Товариш Шнурков! Как ты опустился!
Доколь топтать им твердь земную?
Доколе буду допрашивать оных?
Бутыль опустела, и далее мы шли молча, как бы обдумывая непредсказуемые виражи, которые творит непредсказуемая отечественная история, полная фантастических трюизмов и трагических фантомов. И ещё скажу, я боялся за судьбу лучезарных братьев Фельдманов, которые так не ко времени засветились при неизвестном сахарном заводе, боялся за судьбу их богатств в грозные революционные годы! Так обидно всё потерять, единожды надыбав! Так обидно!
Когда шоссе перешло в убийственную грунтовку, а потом и вовсе исчезло, заменившись колдобинами с острыми кольями и камешками, мы долго шли по лесу, освещённому солнцем гаснущего дня.
Горная речушка, вся усыпанная гирляндами валунов, прихотливо петляла в джунглях ползущих растений. Огромные корявые дубы выбрасывали могучие ветви к солнцу, одаривая свиней и кабанов градом сладких желудей.
Всю ночь всем снились ужасы: кто-то то логарифмировал Еву Пирелли, то извлекал квадратный корень из Бритни Спирс, то подвешивал на крюк Папу Римского. И Папа был, нет не в юбке, а хуже – в шотландском килте! А всё кто-то кому-то грозил пальцем! И иногда святейших отец кошмарил всех инцикликами и гонялся в огромных галошах за улизнувшими блудницами..
– Я тебе, падла, говорит, такую инциклику сварганю, что ты весь стигматами покроешься и кровью ссать будешь! Падла! – говорит.
Математические кошмары плавно перешли в медицинские, и закончились омерзительными кулинарными извращениями, в процессе которых он то ел совершенно несъедобное, типа пирожки с гвоздями, то с отвращением отрыгивал абсолютные деликатесы. И наконец король приказал внести в зал огромную устрицу, размером с бейсбольный мяч, или даже чуток поболе, которую он обязан был проглотить. Он стал тужиться и пасть разевать шире некуда! Кремовым тортом с салом его кормили насильно, и только тренированная с детства сила языка помогла ему. Он выплюнул даяния доброхотов метра на три! Так сильна наша ненависть к врагам! Его стали бояться не только наделённые ножками и клешнями лобстеры и анчоусы, но даже и деликатная икра, которая теперь норовила отползти и откатиться от такого сомнительного недоноска.
В чёрном платке до бровей и чёрной юбке до земли Марта была похожа на матёрого куклуксклановца, которому выдали нобелевскую премию за «Развитие „Ку-Клукс-Клана“, как основы общественного развития Армериканской демократии»
О, что это был за голос! Голос сотарившейся сирены, выброшенной на берег понтийским штормом. Людское предубеждение рисует юных армянок созданиями совершенной красоты, зрелых – сочными персиками на блюде, старух – исчадьями ада с жалящим языком. С этим мнением можно было бы поспорить, но знавший этих старух, скорее согласится с ним, чем будет попусту спорить. Резкий ли морской климат, жёстская ли природа ли, близость гор, многолетнее копание в земле с овощами и фруктами – кто знает, что делает прекрасных ангелов во плоти дьволицами в теле! Нет слов, которыми можно было бы описать красоту совсем юной Марты, сладкий сок её поздней зрелости, и нет слов, которыми можно описать животную ярость её старости, её сатанинский юмор и замогильный смех, которым она вместе со своими козами приветствовала этот испорченный мир.
Вернее, я это позднее узнал, а теперь мы только вступали в этот рай отпетых! Режим этот Ральф тоже не любил, как и другие, и потому, перекосившись рожей, клялся нассать ему в кофейник. Пока мы шли, Ральф рассказывал, как он сражался со своими неблагодарными домашними животными:
– Какао – не кака, и осёл выпьет!
– Мама! Я хочу кофе! Не нужен мне ядерный щит, я хочу кофе!
– Кстати о кофейнике! Что я могу сказать об охране животных! Давным-давно, когда я впервые оказался без родителей в пустом доме, чувство одиночества заставило меня искать друга. В результате этих поисков подвернувшийся под руку причятель подарил мне огромного рыжего кота, скотину ушлую, с вечно задранным хвостом, красными, как от пьянки гипнотизирующими глазами. Я взял его, поддавшись уговорам, и потом неоднократно жалел о своей поддатливости. Никогда нельза поддаваться сочувствию! Да, я взял его под гипнозом, исторгаемум этими безумными глазами, и потом неоднократно жалел о своей глупости! Кот оказался редчайшей скотиной, и мало того, что серил где ни попадя, совершенно не охраняя жилище от мышей и крыс, как это подобает приличным котам, так ещё и сразу пристрастился к подлым каверзам, какие трудно было ожидать от глупой скотины! С какого-то мофараона я стал замечать, что вся элктронная техника, какая была у меня в доме, стала постоянно портиться, и сначала я не придавал этому значения, полагая, что это происходит оттого, что всё стареет. Однако однажды я заметил, как мой любимый кот, на которого возлагались такие надежды, ссыт в термос, который я оставил открытым на столе. Обоссаным термосом дело, однако, не закончилось, на следующий день я узрел мерзкую скотину, отливающей на мои золотые часы. На третий он нассал в пылесос и на торшер. Это вс ё было ещё терпимо, но когда кот вопреки всякому здрамвому смыслу нассал в новый ноут-бук, купленный на последние деньги, я понял, что последняя капля терпения истекла и конец моим мучениям настал!
Со слезами на глазах я схватил злополучного кота за хвост, что есть силы ударил им в шкаф и понёс, держа за хвост к кукольному театру, где всегда толпой стояли эти долбаные защитнички природы. Они и теперь там были, рядом с плакатом, на котором был нарисован душка-котёночек с грустными глазками – падла! А под ним написано буквами: «Не тронь Домашнее Животное!!!»
Они увидели, что я несу рыжего кота за хвост, и кот не шевелится, и было видно, что несколько секунд они были в шоке – что делать?
Я подошл к ним, к их стойбищу и положил бездыханного котяру прямо под плакатом «Не трожь Домашнее Животное!!!»
И ты знаешь, защитники природы настолько уловили моё состояние, что ни сказали ни слова! Поняли, что кошечка наказана по заслугам!
– А кот?
– Он был похоронен с соблюдением всех глистианских приличий на Арлингтонском национальном кладбище! Королева лично закрыла его светлые очи!
– Рядом с Кеннеди?
– У Кеннеди место похуже, чем у моего кота! Но лежат они неподалёку, Мурмурыч и старый прелюбодей Джон.
– А у вас есть четвероногие друзья? – говорю.
– Двуногие! Только двуногие! – сказал Ральф.
Издали я понял, что мы приближаемся к вилле Циклопа. Моё предчувствие оправдалось. Это был самый настоящий дом Циклопа.
Вход во владение не выделялся ничем примечательным, кроме разве что толстого, дерева, с обломанными со всех сторон ветвями и буйно проросшей на изломах весёлой лиственной шелупонью.
Дорога становилась всё хуже, пока не превратилась в неровное щебенчатое покрытие с кусками грязи по обочинам. От чёрных строений шёл невыносимый запах свиней. Мы обошли несколько кособоких деревянных построек, пожалев, что такое бесценное имущество нельзя сразу же запалить, и по довольно широкой тропинке вошли в лес. Повернув в сторону густых зарослей, я спустился в лог, на дне которого текла горная река, о которой так много мне рассказывал Фрич. Горная речушка, вся усыпанная гирляндами валунов, прихотливо петляла в джунглях ползущих растений. Полумрак и прохлада царили здесь. Ползали отливавшие вороной сталью жуки. Не было слышно человечьих голосов, одни птицы пели в вышине. Огромные дубы выбрасывали могучие ветви солнцу, одаривая свиней и кабанов градом сладких желудей.
Короче говоря, посреди этого рая, у самой реки, на поляне, словно по прихоти провидения сотворённой для людей природой, стояла ветхая изБусчка, если это строение можно было назвать изБусчкой, ибо сколочено оно было из найденных абы где досок, тарных ящиков и старинных чёрных брёвен, изъятых из разобранных дачных построек. Всё, что могло быть найдено в округе, тароватые руки хозяев поместья сразу пускали в ход, нимало не задумываясь ни о красоте их творения, ни об удобствах, ему присущих.
Одно окно размером приблизительно с футбольный мяч было треснутое, но со стеклом, другое, побольше и покривее – трещин не имело, но прекрасно обходилось без всяких стёкол. Несомненным достоинством второго окна была настоящая тюлевая занавеска, всегда отодвинутая в сторону и наглядно демонстрировавшая, что здесь живут не хухровники-мухровники какие-нибудь, а вполне респектабельные, серьёзные люди.
Хотя общий вид владения меня вдохновил не очень, я всё-таки в душе обрадовался тому, что сейчас наконец очучусь в тепле и покое и лягу спать, не беспокоясь о будущем. А может быть даже и поем! Чем чёрт не шутит!
По краю ущелья в одном месте пересекая его, проходила большая газовая труба, и иногда они сидели на ней, вдыхая запах гниющих смокв и свежесть быстрой реки.
Фрич был вообще-то очень болезный. Если бы я его не уважал, бы сказал, что он типа не жилец, и всё такое, да я этого делать не буду! После нашего прехода ему снова дурно стало. Ели мы плохо. Может от этого?
– Я видел, как делала старушка!
– Марта, что ли, глазастик?
– Марта-Марта! На башку тебе парта! Я вылечу тебя, Фрич! И…
– И как же делала старушка? – слабым голосом вопросил Фрич? – Как же она делала?
– Вот слушай! Мы делаем такой же домик, какой был у дедушки Тыквы! Помнишь: если взять один кирпич, мало толка в нём, а с двумя мы, хнычь-не-хныч, мир перевернём!
– Она делала так – брала литровую стеклянную банку…
– А почему обязательно литровую? Почему одну банку? Почему не две или три? Почему обязательно стеклянную? Почему не железную или кирпичную? – забеспокоился Фрич, – Почему???
«Беспокойный он какой-то! Про таких моя баБусчка говорила – не жилец на свете! Хочет всё знать, во всё разобраться там, где и ангел голову сломит! Подавится алюминиевой ложкой! Поносом изойдёт! Пропадёт ни за понюх! Хоть я ему всего хорошего желаю!»
– Ты такой любознательный, что я боюсь за твою жизнь! – говорю.
– О своей пекись!
Вот знает, знает он такие слова, а смысл их ему невнятен! Одно слово есть стоящее, на которое всем плевать – справедливость, да пусть плюют, оно их распорет – это слово!
– Это не женщина а мата хари какая-то! Почему её все боятся?
– Харимото! Лётчик его Величества короля Японии Блямотаро, член гильдии Харакири! Личный денщик Марты!
– Короля звали Блядомото!
– Значит Матахари была ипонкой?
– Да, она выше Маты! Одновременно отсасывать у сэра Ноэля Чемберлена, склонного к серьёзным занятиям и собиранию марок, заваривать кофе мужу и меж тем ровно в… отправлять очередную шифровку Ленину могла только она, женщина с большой буквы «Б»!
– Она начинается на букву «Мэ»!
– Ну, это не столь важно! Бэ у неё в душе есть точно!
– Ты столько знаешь, Ральф! Ты-то сам не шпион? Есть в тебе что-такое, не наше, мерзко аристократическое! И поэтому я бы не удивился, если бы ты был чьим-нибудь шпионом!
– Увы, нет! Я не шпион! Увы! – сказал Ральф так, что всем нам показалось, что у его головы засиял золотой канонический нимб, а вместо лохмотьев его чресла овила пурпурная тога вражьего прокуратора-гоношиста, – но я бы продал тут всё от лайнеров до носков нашего прикольного минимонарха! За три копейки!
– Но не продал же!
– Я родинку люблю!
– Нет, дело не в то, дело не в том, что ты любишь родину, просто не умеешь торговать! Ты ничего не умеешь продавать, ничего! Продавал грибы – не продал, продавал вещи доброй Марты – вернулся в вещами, себя только не продавал! Ничего ты не умеешь продать, ничего, даже родины! Хотя родину продать сможет любой младенец!!!
Я его тогда стал утешать:
– Ложись, – говорю, – взад, не волнуйся! Стеклянную банку она брала потому, что стекло казалось ей прозрачным, а потом так делала её бабушка, и, возможно, прабабушка! Одну банку потому, что у неё больше не было! Есть очень много людей, у которых одна банка или вовсе нет никаких банок! У некоторых вон вообще шаром покати в доме! В этом деле всё должно быть прозрачным, как слеза, иначе никакого эффекта не будет! Тут всё рассчитано до миллиметра!
– Мой дедушка – сказал вдруг молчаливый идиот со шрамом, – адмирал Русского Флота и признанный король нумизматики, человек, чья скромность могла сравниться только с его умом, тоже любил саморекламу! Ему нравилось, когда в газете «Двуголовый Гудок» появлялась статья с дифирамбами по его адресу… Статья называлась «Трос и Фенечка»! Он хранил её на груди, а потом, во время цусимского сражения – в трусах, и даже хуже того – в анусе! Но потом случилась революция. Самарканд и его окрестности, где он проснулся в одно прекрасное утро, ужаснули его! Моря не было, страшно хотелось пить, а у бушприта суетились разбойники! К тому же сразу стало понятно, что старые, верные отчизне генералы отчизны больше не нужны… Генерал за гроши расподал свою коллекцию и на замок закрыл свои уста. Теперь он жил, обуреваемый страшными сомнениями по поводу своей родины, что выражалось ужасными ударами маршальского жезла в пол и потолок.
– В нашей стране такие проявления личности на старости лет грозят всем! У него хоть трость адмиральская осталась, у других ничего не остаётся! Только грустные глаза и кресты при дорогах!
Все молчали. Информация старого осла никого не удивила.
– Я понял, – поднял голову болезный, – кажется, я понял.
– Что ты понял?
– У меня благородная бабушка! Она никогда нигде не работала, всю жизнь сидела на веранде и пила виски!
– Когда человек всю жизнь сидит на веранде и пьёт виски, это значит, что его пропащая жизнь не прошла даром!
– У неё бабушка сидела на веранде, а дедушка – на игле!
– Я так и представляю, сидит бабушка на веранде в шлафроке дедушки, пьёт трофейный виски, и…
– …сажает дедушку на иглу!
– Ну и дальше? Продолжай, Бак!
– Мысль ушла! Вы прыгаете, как блохи! Всё из-за этих проклятых… Вот! Жила была девушка! Она ожидала возвращения свиньи, как пророки ждали своего заику Моисея. А Моисей разговаривал с Римскими солдатами, и так как был заика, не мог произнести ни одной разборчивой фразы. Римские солдаты уже все животы надорвали, слушая этого знаменитого иудейского полоумного, а он всё пытался случить склонения со спряжениями. У него ничего не получилось. То вякнет, то крякнет, а воз и ныне там! И Свинья тоже к тому времени Марту подвела! Ушла куда-то в пампасы и не вернулась! Несколько дней Марта надеялась на здравый смысл и честность свиньи и громовым голосом колебала вековые дубы на горах! А свинья, хоть и в высшей степени обладала здравым смыслом и невероятной честностью, была бы рада помочь Марте, если бы за два часа до того не была съедена разбойниками – Варравой и Тютюном – злыми, кровожадными христианами. Громкий голос Марты волновал лес, её любимая свинья была съедена, лес молчал, но из зловещего кемпинга кемпинга слышались громкие крики пьяных, сытых и веселыхразбойиков.
– Мошка! – кричала Марта, театрально сложив руки, – Мошка!
Но никто не пришёл к Марте! Никто!
Бак плакал. Картина съеденного блпагородства потрясла его до глубины души.
А Ральф всё что-то плёл.
Видимо я ему совсем надоел, если он от Бака потребовал продолжения! Чудак!
– Ну вот! – подхватил эстафету Бак, – Она брала стеклянную банку, наполняла её водой, наполняла её доверху водой…
– Да!
– Простой водой? Простой? В чём же дело? В чём фишка? Так наполни же! Скорее! – взволнованно скомандовал Фрич, – У нас где-то здесь есть банка? Где наша банка?
– Вот она! – говорю. Я увидел банку около веника, в углу и показал на неё.
Фрич, хоть и был больной, аллюром доставил её к столу.
Банка было что надо, волшебная, зеленоватого отлива и кривая, со следами молока и плесени на горловине. Из неё до нас наверно чёрт пил, потому что края у неё были словно оплавленные и даже будто серой пахли.
– И я медленно-медленно наполняю её водой! – продолжил фокусник, – Медленно-медленно! Вот так! Вот так! Так! И так… И…
– Что и? Что и? – крикнул Фрич, изнемогая.
– Да ты не волнуйся, Фрич! Всё будет хорошо! Наполняю её водой до отказа и трижды…
– Что трижды? Что трижды?
– Трижды… обношу… её… обношу… вокруг… больного… Как Хорист всех обносил на заутрене! Кого ни встретит, так обязательно обнесёт! Тебя, меня, Ральфа! Вот, иду! Иду! Медленно-медленно! Это как бы у нас крёстный ход такой! И с каждым обносом… к нему, то есть к тебе возвращаются силы! Возвращаются? Чуешь? Как оно?
Фрич! Фрич!
Под напором такой нечеловеческой святости и безрассудного богоискательства я был готов уступить! Ореол задымился над его головой, и запахло жареной индейской костью!
– Кажется да! Чую! Смотри-ка! Возвращаются! – басом возвестил Фрич, – Не… делать, возвращаются!!! …дец какой-то как возвращаются! Сyка, …! Я уже рот открывать могу!!!!!
– Вот и молодец! Вот и умничка! Затем,.. после минутной паузы… – басом… трижды… читаю.., как Марта… «Отче Наш».
«Отче Наш» он объявил так, как Райкин объявлял репризу! Живого места на его лице от смеха не было!
– Читай скорее! Трижды! Как Марта! – бесновался Фрич.
– Как там по-настоящему?… Э-э… Иже еси… на небеси…
Бак забубнил какую-то глистианскую осколесицу, от которой у меня всегда была оскомина, и я, хоть и чуть не плакал от зелёного вида Фрича, в душе хохотал, как бешеный! Так всё это прикольно выглядело!
– «Отче наш! Иже еси на небеси! Да сверзнется…» – зазвучал набиравший силу голос, – И если не обрящетесь и не будете, как дети, тогда, будет так плохо, так мерзко, как всегда!..
Что он бубнит? Ну он и бубнила! Я не думал, что он такой! «Сверзится» Сдохнуть можно! Ангелы трижды наверно перевернулись в гробах от его лекций, я голову на отсечение даю!
– Дальше не надо Фрич! – сказал тут Ральф примирительно, – Хватит! Марта никогда не дочитывала это «Иже еси» до конца, со слова «Да» она начинала зажигать спички и бросать их в банку, а потом все смотрят на спички, в смысле на то, как они по воде плавали, перпендикулярно или горизонтально, и решительно говорят одно и то же: «Сглаз и испуг! Сглаз и испуг! Пить воду три дня!» Все пугались до усеру! Вот я тебе это же и говорю: «Сглаз и испуг! Пить воду три дня!»
– И всё-таки, – захныкал Фрич, – спички позажигай! Позажигай! А то ты шлангуешь! Не так ты делаешь, как Марта! Не так! Не шлангуй! Правошланговый ты наш! Больные мозги кого угодно раскусят!
Я до сих пор жалею, что по злости продолжил топтать его, не надо было это делать:
– Фрич! – говорю, – Когда люди занимаются идиотскими занятиями, например не в меру молятся, позабыв про мирские дела, не идиоты ли они?
– Никто не доказал, что молитва не имеет последствий! – он дышал тяжело, как лошаль, возившая камни с пруда, – Если человек молится хорошему и просит у высших сил хорошего, последствия молитвы не могут быть идиотскими!
– Но никто не доказал, что хоть одна молитва была кем-то услышана и на просьбу был ответ! Никто!
– Тогда никто ничего не знает!
– Я знаю, что законы природы не имеют никакого отношения к просьбам глупых детей природы! Они слишком мало знают её, чтобы делать заключения о последствиях своих действий! Мальчик знает о своей песочнице больше, чем вы о своих так называемых богах! Поэтому когда ничего не знающие молятся невесть кому и чему, они – идиоты! Ты – идиот!
– Это оскорбление! Не надо, ади! Прошу тебя!
– Джунгли покроют и не такое! Мы не в Понькиной пустыне, мы в Джунглях! Это не я пришёл к тебе со своим сомнением! Люди, все люди и люди моей страны живут в джунглях! Есть джунгли каменные, есть бумажные, есть экранные! Это одно и то же! Это ты явился ко мне незваным со своей долбанной верой! Ты болеешь, и если выздоровеешь, то будешь считать, что тебя спас бог, а на самом деле тебя помиловала Природа, посчитав, что ты ещё нужен ей! Мы должны быть мужественными и просто идти до конца! Жаль, но сегодня я вынужден говорить с тобой серьёзно! Если ты кот, и тебя зажали в угол, неужели не хватит мужества бросится на них?
– Я лежу здесь! Я никуда не могу сейчас прийти! – сказал Фрич, – Чего ты на меня напал в слабости моей? Да, я странный! Да! Ну и что? Сколько кругом людей страннее и страшнее! Богачи, перзидены, фараоны – нелюди эти, кто угодно, что я тебе дался? Ну верю я в это, потому что некуда мне идти, и некуда взгляд бросить! Знаю, что это сказки, но я не хочу быть взрослым, не хочу! Что ты? Отыгрываешься на мне за свои неудачи! Ади! Что с тобой?
Я чуть не заплакал от его слов.
Фрич опустил голову, чтобы не было видно его несуществующих глаз.
Молитва Фрича была тиха, как бумага и лилась нежно и плавно, словно облака по небу в час вечерней молитвы! Хорошо сказал?
Эх ты! Не может он придумать хорошую молитву! Это же элефараонарно! Господи! Возвысь дело моё и приблизь к плинтусу врагов моих! Укрепи здравый смысл в шатающихся, успокой мятущихся, вразуми сомневающихся! И главное, прошу тебя, убей врагов моих! Шмякни их об рельсу! Всю эту средневековую, продажную накипь предай огню и мечу и не жалей их семьи! Убей всех взяточников! Убей их! Не оставь ни одного из них в живых и истреби детей их! Рассей чужих с земли моей, изведи воров, будь честен и жесток с неисправимыми! Устрой чистку мазовую!
Вот тебе моя молитва! На её сочинение мне потребовалось десять секунд!
Есть выражения как бы по смыслу лишённые всякого смысла, а по содеражанию очень осмысленные когда например сомневающийся человек говорит о чём-то «… знает» он не имеет же в виду что его детородный орган производит какую-то осмысленную умственную работу, а имеет в виду, что раз уж… его и тот не знает, то это никто в мире знать не может.
Что я и сделал! Всё по науке сделал! Как говорил Ленин, как учила коммунистическая партия советского союза!
Ральф пожалел Фрича и не стал сокращать лечебную процедуру и мне сказал делать всё по науке!
Мы побросали спички, которые плавали как нельзя лучше для здоровья Фрича и в один голос провозгласили скорое выздоровление отравленного утопленника.
После этого Фрич заснул сном праведника, исполнившего свой долг и проснулся через двое суток, почти исцелившийся. Только ногу чуть-чуть приволакивал, когда в очередной раз в кустики залезал пописить.
Таково было чудесное действие святой воды, и я вас уверяю ни один антибиотик не действовал так сильно на умирающего, как немытая банка с грязной водой!!
Такова великая сила самовнушения, превращающая мельницы Ла Манчи в Драконов и Злодеев, бритвенный тазик – в Шлем Мамбрина, а спички в воде – в кирпичи абсолютного здоровья!
Жаль, Марта не знала, как мы у неё её ноу-хау украли!
Глава
Теория скорого обогащения по Ральфу.
После вечерних возлияний утром я ощутил в своей голове тяжкий лом. Оловянные солдаты Урфина Джуса уже строились на разводе, поводя рыбьими глазами. Даже Фрич, кажется, был никакой. Полнолуние я всегда встречаю в расстроенных чувствах.
– Есть три способа стать состоятельным человеком – внушительно сказал Ральф, – Получить наследство Армериканского дядюшки, ограбить банк и взять полковую кассу!
– И других нет?
– Нет, как нет!
– И какой из них предпочтительнее?
– Все три – жемчжины жанра, но некоторые скажут, что можно выиграть в лотерею или ограбить банк! Я смеюсь над детской наивностью последних!
– Сударь, вы уходите от ответа! Какой предпостительнее для нас?
– Фригийский осёл! Он не понимает! А ларчик на поверхности просто открывался! Да заниматься нищенством на основе научных методик профессора Докучаева! Идти туда, где люди читают «Повесть о Настоящем человеке». Стучать в двери праведников с котлетами на обед, звонить в широкие ворота офисов! Взывать к луччим чувствам! Авось чего дадут!
– Мне припоминается, что профессор Докучаев никогда не занимался нищенством!
– Это как сказать! Разве попрошайничество миллионов у государства не является формой нищенства?
– Нищенство – это когда ты просишь гроши! И самое главное – в соотвествующей форме и с соответствующим видом! Жалобным, как ты понимаешь!
– Они вместе с Павловым в другом деле шустрили! В науке!
– Это как сказать! Ваши сведения устарели! Занимался и очень успешно! Он годами на свои жалкие опыты с кроликами и мышами клянчил деньги у Кремля и ему никогда не отказывали!
– Большому театру тоже не отказывают! Они тоже с мышами имеют дело?
Но Хремель не отказывал потому, что там надеялись найти философский кмень и эликсир бессмертия!
– Некоторын люди по своим моральным качествам много хуже мышей! Зачем им вечнаяжизнь?
– Инстинкт!
– Попрошайки из большого театра тоже вызывают моё крайнее уважение! Я на их стороне!
– А они на нашей? Товариши! Мы же не большой театр и не шарашкина контора профессора Докучаева! Что они вешают нам лапшу на наши уши? Нам Кром не даст денег! – заголосил Бак.
– Если Кром не даст нам денег, это его проблема! Быстрее пердохнут! Мир вздохнёт с облегчением! Собаки Павлова Ленину не помогли!
– Чистоплюев! Вытрите наконец попку! Как мало вы знаете о мире! Вантузова поймали прямо в сенате, когда он мастурбировал за флагом победы над ритуальным горшочком солдатской каши! А вы не пойманы до сего времени!
– И откуда ты знаешь?
– ТАСС сообщило по секрету!
– Левитан что ли тебе пророкотал из гроба?
– Левитан из гроба, конечно, неплохо рокотал, но картины лучше писал!
– Какие картины он писал?
– «Не ждали!» «Алёнушка». «Арест пропагандиста».
– «Смыли», " Отъ..ли», «Забыли!»
– Вантуз – импотент! Он и сальсу не спляшет, не то что…
– А джигу?
– Джигу тем более!
Знаешь, дело не в том, что у одного в животе бурчит, а у другого жемчуг мелкий, а в том, что все получают по заслугам. Просто не все соглашаются с этим. Каждый ведь в глубине души убеждён, что он особый. Все женщины убеждены в собственной неотразимости, все бездари в том, что их высокий талант не оценён по достоинству.
Что так печально?
У меня мировоззрение тут стало меняться. Я знаю, какая это засада и тягомотина – жизнь! Иногда вижу, как владелец вполне приличного дома жалуется на бедность, нудит, ноет, или вообще называет это «Нищетой». Машина, видите ли у него не такая навороченная, как хотелось, мебель уже десять лет как куплена, дети в обычной школе! – вот что для него нищета! Сдохнуть можно, как пессимистичны эти здешние деловитые пузаны! Они не понимают, что не заслужили даже того, что имеют, и любой порыв экономической бури мгновенно может лишить их даже так называемой «нищеты»! Утешить мне таких нечем! Могу по личной просьбе пристрелить, чтоб не мучились! Ну а людей боугатых в мире одно и то же количество – 3 процента на круг во все времена! Что было при царе горохе, что сейчас – одна лафа! Ной – не ной, а удача и деньги всегда будут принадлежать самым сволочным во-первых, самым удачливым – во вторых, и самым твердожопым в третьих! Да, самым терпеливым и трудолюбивым! А многие всегда будут бедны, как церковные крысы, и всегда будут пускать ядовитые слюни от зависти! Повезёт – революцию устроят! А где нас что ждёт – никто не знает! Тут плохо на самом деле то, что ничего нельзя сохранить наследственное, плохо, что целые поколения ограблены! Вот что плохо, а не то, что есть отдельные люди-бедняки! Я во в этой изБусчке вообще даже для бедняков – нищета, и самые бедные в округе на меня втайне косятся и смеются – нищета, мол, бомж! А я не так беден, как кажусь, просто тут развлекаюсь с адреналином! Богач, добровольно испытывающий глубины бедности и несчастий, кующий свою арийскую стойкость и веру! Вот кто я, а не бомж! Я свет этого мира, его последняя надежда, соль этой блядской земли!
Пока я предавался мыслям, Ральф кончил колоть дрова и вернулся в изБусчку.
В общем, я пессимист немного.
Ральф! Ты смеёшься! Какие тут праздники? Сами знаете – то юбилей какой-нибудь блокады, то праздник пожарников-лесбиянок, причём непонятно, то ли они радуются блокаде, то ли огорчаются, что всё сгорело! А сами знаете, тут не было города или деревни, которые в разные времена в какой-нибудь блокаде не побывали, потому что если нет внешнего врага, то точно свои партизаны блокаду устраивают, а появится враг, – то блокада тогда по полной выкладке. Неизвестно только, кто хуже, внешние врага, или свои? То тут день партизана, то там день дружбы непонятно кого с кем, то – день десантника или матроса, когда десантники собираются у бассейнов в парках и плавают вдупель пьяными в этих лягушатниках. Я их, честно говоря, уже давно не отмечаю, потому что эти праздники придуманы не для меня и таких же, как я, а для дебилов и дол… бов!
А сами людишки что?
Они говно убирать не хотят, а сниматься в кино все желают-с! И все – на Бермуды, все на Бурмуды! Ту-ту-ууууу! Или на Борнео! К сумчатым слонам! Ты был на Борнео? Никогда не сдаваться! Всё обосрать невиданным сравненьем, смешать все краски, подобрать цитаты, эпитеты подпрячь, анапест корчить, и с амплитудой во сто двадцать граду свалить отсюда без словес прощанья! Запрячь волов! Сечь мурен! Правый шнобель вперёд! Аксельбанты на плечо! Очки на нос! Пускать пузыри! Трусы по боку! Где Капудан-Паша?
Честно говоря, видя как мой дед, живший в 1908 году в Петробуге потерял в этой «революции» англо-французские акции на огромные деньги, как были неоднократно в этой стране ограблены мои родители со своими сбережениями, (что стоила здесь наша жизнь – сказать смешно!) как моя бабушка, жившая в Витенске получала за двух погибших на войне сыновей-офицеров по пять рублей в месяц, я уже не полон энтузиазма – слишком часто всё это грабилово здесь повторяется. Уехать бы отсюда! Но язык… Язык иногда входит в тебя, как часть скелета, от него не отделаешься вместе с территорией! Но то, что отсюда надо мотать —ясно без слов! Земля эта пропитана кидаловом и смертью! Через несколько лет тут будет либо диктатура, либо полицейское государство с миллионаит агентов, шпиков и всего такого! А нормальные люди будут трястить и жить на копейки! И ещё это будет государство показухи! Аккуратные фасады на улицу, и разваленные изнутри кварталы! В общем – Республика Зла!
Когда жил некоторое время в этом Исруле, то иногда наблюдал арабские семьи (зрелище меня всегда веселило – оно бы не понравилось Друзсим женщинам): утром открывается дверь дома, оттуда вылетает арабская жена в платке и шасть к машине. Появляется муж, обычно толстяк с животом. Не спеша он идёт к машине, жена предупредительно распахивает перед ним заднюю дверь. Он усаживается, жена захлопывает дверь и бросается к рулю. Только в крайних случаях мужчины садятся там за руль, водят машины женщины. Вот так-то!
Как странно, у меня день тоже какой-то неприятный, мутный, целый день беспокойство, тревога какая-то, печаль, меланхолия, родителей вспомнил, лучше бы не надо, стал думать, как быстро год пролетел, в общем, хоть святых неси! Один шаг – и жалеть себя так начнёшь! Наверно – давление. А день у нас был солнечный! Я сегодня Ральфу как-то сказал, что смысл жизни есть, когда его сам найдёшь, а так – нет никакого! Вот меня наверно провидение и наказало печалью. Всё равно ха-ха-ха!
Когда я ехал в другую страну к бывшей жене, я получил тогда права, ну это была история – на первой сдаче от волнения заглох на горке, дурак, инструктор зачем-то бросился к двери, я отпустил тормоза, и его поволокло дверью. А потом однажды в командировку со старпером ездил, так тот на сельской развилке между двух дорог поехал -чуть не убились, потом в дождь закуривать стал, не успел я опомниться – как машина сорвалась с шоссе и только я видел, как ветки хлещут по стеклу. Я пересрался тогда, совсем как маленький! Вы не подумайте, что после я был в мокрых штанах, всё случилось так быстро, что я толком и испугаться не успел! В общем, не очень я люблю четырёхколёсных друзей! Но это так – воспоминания юности! Кстати, Армериканцы делали обследование и выяснили, что ответственность шофёра на дороге даже больше, чем у пилота Боинга! О как! Вы наверно этого совсем не знаете?
Но видели бы вы, сколько у них детей, и какие они живые и весёлые!
Это здорово – иметь много детей, они очень скрашивают жизнь. Если брошу службу, с голода не умру. Но мне не очень хорошо, честно говоря, потому, что я остался один и окружение тоже сменилось не к лучшему. Знаешь, как рыба пресноводная, когда в море залетела. Люди в Фиглеленде сейчас как рыбы в мутной воде, никому нельзя верить. Фраза как из фильма, но это правда! Вот не хотел говорить, но расскажу про того моего друга, который в Канаду уехать хотел. Страстно хотел уехать. Он уже видеть эту страну с её преступным духом не мог! Нам всем надоел к тому времени этот беспутный, бесчестных Фиглеленд! Его остановила мелочь – у него трое детей и маленькая квартирка была. И он не мог продать её, потому что тут такие сложности наделения подрастаюших, такие авгиевы конюшни законодательства, что он помыкался по адвокатам, помыкался, да и бросил этот замкнутый круг. Так и не смог уехать отсюда! А хотел уехать. Он считал свой отъезд спасением. Наверно он это очень переживал, потом работа на компьютере часов по десять, в итоге парень в сорок четыре года в этом году с инсультом ушёл в мир иной. Мой единственный настоящий друг. Ужасная история! Наверно, не следовало рассказывать, говорить нужно хорошее, но в жизни происходит всякое!
Меня всегда смущало слово «классический» по отношению к музыке. «Классический» обычно применимо к «серьёзной» музыке, но затем это распространяется и на остальные стили. То, что я делал в составе Beatles, я не считаю слишком поверхностным и несерьёзным. Кое-что там действительно было серьёзным и вдумчивым. Так что я предпочитаю называть подобный стиль «оркестровым». Я также очень горжусь своим происхождением из рабочего класса. Много людей любят оглядываться на своё прошлое, особенно когда они чего-то добиваются в жизни – но я всегда стараюсь напоминать другим людям и самому себе откуда я родом. Я не хочу терять свои корни. Я всегда буду представителем рабочего класса, я всегда буду родом из Ливерпуля, и мои корни всегда будут из рок-н-ролла. Мне показалась очень удачной идея соединить понятия «классический» и «рабочий класс», и я подумал: «Что ж, это довольно чёткое название», которое стирает границы понятия «классический», позволяя его обыграть». Работа с инструфараонами, обычно ассоциирующимися с классической музыкой, была неотъемлемой частью творчества сэра Пола Маккарти ещё со времён ранних записей Beatles. В памяти возникает струнный квартет в «Yesterday», струнная группа в «Eleanor Rigby» и оркестр в «She`s Leaving Home»; французский рожок в «For No One», труба пикколо в «Penny Lane» – все эти элефараоны аранжировки представляют собой нечто большее, чем небольшой штрих к основной композиции. Подобные вкропления стали важной частью эмоционального музыкального волокна. Тридцать лет музыкального стажа и необыкновенно успешные «Liverpool Oratorio» (1991) и «Standing Stone» (1997) утвердили Маккартни в качестве нового и очень важного голоса в области классической музыки. «Working Classical» переносит этот процесс на сцену, сопроводив его смешением оркестровой и камерной музыки.
Помнишь недоделанный струнный квартет в «Седьмой Нью-Йоркской Пасторали»? Французские рожки «Маёвки Вальпурия»? Помнишь! Мызыка стояла перед нами, более осязаемая, чем мир вокруг! Мир был пуст, а мы были полны! Эта незапечатлённая музыка осталась в голосе ветра, в солнечных лучах, в улыбке девушки по имени Алиса! Всё равно ничего не бывает зря! Всё в мире правильно! И даже горе объяснимо перед каменным лицом Провидения! Спроси Его, он не ответит!
А «Гангстерская Рапсодия» Ференца Листа? Неужели такое забывается?
Шумел ветер в кронах деревьев, лился поток с неба, и мне казалось, что я уже был здесь много веков назад, ровно в этом месте, такой же, как сейчас, и не было никаких дорог, никакого жилья, только дикая жизнь природы и дорога к морю. И море, морё, море шумело так же грозно, как сегодня, море, не подчиняющееся никому!
«Доктор Прахов. Сочинять стал с трёхлетнего возраста. Окончил Тамбовскую консерваторию по классу Филиппинского Рожка и Сомалийской Дудки. Люблю некоторые избранные пьесы, уважаю скрипку и скрипунов, скрипичный ключ и скрип в двери. Лауреат конкурсов и ресторана „Барма“ Участвовал в прослушиваниях.»
Опричник счастья и гармонии. Ничего хорошего от жизни ждать больше не приходилось. Ему снились ногти – знак бесчестья, отрезанные уши – предвестник бедности и банкротства, вокзалы и общественные туалеты, от лицезрения которых ждать чего-то хорошего не приходилось. В древней системе ценностей трудно было представить его новые добродетели.
Искусство – поле жизни смелых!
Я помню былые времена!
Тогда по миру колесили слухи, что Маккартни погиб не то в пожаре, не то в автомобильной катастрофе, не то утонул в пруду, но не в этом дело, а дело в том, что на его место поставили фараона, страшно на него похожего. Шоу-то должно продолжаться! Поэтому, мол, так изменился голос и сами песни. Поэтому он играла на басу, где ничего делать не надо! А он, как оказалось, просто сильно в то время пил! И наверно, не буду говорить наверняка, но наверно был очень похож на фараона. Но он не простил им этих слухов и написал песню «Козлёнок в Раю», где высмеял эти дурацкие слухи и употребил слово «Надысь»! Вот как бывает!
– Устрой ей домострой!
– За мной не заржавеет! У меня и так домавдуй и домаструй!
– Ещё есть домобей, домовей, домошей, домощей, доморой, домокуй, доможуй, домобуй, доморежь, домосвеж, домофар, домодар, домолук, доможук, домофир, домолир, доморак, домофак! И ещё три тысячи новых слов и словечек, которые рекомендованы мной к ежедневному употреблению!
– Ральф! Я знаю, ты любишь смотреть на пляжных девушек. А почему ты любишь на них смотреть? что ты видишь в них?
– Я смотрю, как они смотрят на свой живот и понимаю, что они там видят.
– И что же они там видят?
– Это секрет! Это их секрет! Это мой секрет наконец!
– И что там видят эти козы? – вмешался Бак, – По-моему, они ничего не видят, потому что голова у них пустая!
Большая оса носилась над Ральфом так, как будто он с ного до головы был намазан мёдом. потом оса не выдержала муки преследования и вонзила в темя всё более Святеющего Франциска острое ядовитое жало. Идеализм героя мигом угас. Ральф взвыл и бросился под навес, ища там не славы, но спасения.
– Бак! Отвлеки её, Бак! Да тут их целый синклит! Бак! Я не знаю, что им понравилось во мне?
– Может быть, твоя доброта? – съязвил Фрич.
– Запах! – сказал Бак, – Он пахнет, как зверь!
– Ну, это вряд ли! Я ведь знаю, чем пахну, но никогда никому этого не скажу!
– Ну и правильно! Никогда не говори этого никому! Пусть они сами тебя понюхают и после голову сломают в размышлениях, чем мы пахнем! когда я был молод и полон амбиций, я пытался разгадать секрет церковного запаха, но, хотя и приблизился к разгадке, до конца не смог разгадать её!
– Вот, наконец ты сказал «мы». Ты сказал дело, ты знаешь? А до этого твоё сердце билось одиноко! А теперь ты сказал «Мы»!
– Гук вчера спалил дом! Он выпил много белого вина из своей знаменитой бутыли и по ошибке поставил её на плиту. Бутыль взорвалась и его великолепный соломенный дворец пыхнул, как факел! Пуф! Больше нет домика Гука. Господа! Снимите шляпы, обнажите головы! Гук едва спасся в одних кальсонах и шляпе! Я видел его!
– Теперь свою версию рааскажет Бак!
Если бы у меня была машина времени, я бы отправился путешествовать в Карманию 1933 годы, чтобы спасти эту великую страну и не дать ей погибнуть в борьбе с большевиками. На худой конец я готов отправиться в 1941 год. моя страна будет огорчена, узнав с какими намерениями я хочу это сделать! Я даже в 45 год готов отправиться! Ради Кармании я готов на всё! Это страна единственная, которая заслуживала победы! А эти… проходимцы, которые всегда в мире обманывают честных!
Хорошо жить в лесу! Нет тут ни перзидена, ни конституции, ни старух-кошатниц со своими Сю-сю, которые всех своим гуманизмом задолбали, и никто здесь не будет препятствовать, если задумаешь кошке на хвост консервную банку привязать и в протоку кинуть, всё в лесу хорошо!
– Мезуза Трындынбаева и Гом Ли Шо и основали «Комитет борьбы за права нацменов и релевансистов»! Та ещё мразь!
– Случилась беда – Фрич нашёл старую газету! Ну и что?
– Как что! Ты не хочешь поучаствовать?
– Всю жизнь мечтал!
– Подожди ещё немножко!
– Время не ждёт!