Глава 18
Вид родины без штанов
Всё проходит в мире! Пока на моей милой родине с такими немыслимыми хлопотами и жертвами создавался неброский шалашный рай, мир успел убежать очень далеко. Появились новые паналуальные технологии, унитазы потеснили сортиры. Ракеты бороздили просторы мироздания, сея надежду на будущий справедливый мир. И отдельные горячие головы уже всматривались в черноту неба на предмет поиметь Марс или даже Юпитер!
Были созданы новые препараты против геморроя и свинского гриппа
Улицы украсились круглыми жестяными вывесками и впервые в истории получили внятные названия! Города обзавелись немудрёными гербами, которые как могли, рисовали сами губернаторы или их пышногрудые розовые жёны. Их дилетанские потуги нравились императорам и генсекам, вызывая поощрительное похлопывание по попке.
Многое изменилось в мире, не изменилось только одно – сам человек. Каким он был, таким и остался. Не будем вспоминать, каким он был, потому что смешно, не будем констатировать, каким остался, потому что грустно!
И наш город – живое свидетельство великих успехов моей страны в геральдике!
Уж в чём в чём успехов не было, да только не в этом!
Герб моей страны удивителен! Это двадцатиголовый дракон, держащий в лапах какие-то серпы и молотки словно просыпающиеся у него из когтей. При взгляде на него возникает чувство, что мы попали в махровое средневековье, где на всех дорогах пираты, в городах жгут ведьм, пилят воров, и совершают подобные вышеназванным поступки.
Это конечно, трогательно, увидеть какого-нибудь орла, прикидываюшегося трудягой и пытающимся попозировать с молотком или лопатой в руках.
Мелкопоместные города, наглядевшийсь н столичные шедевры, экспериментировали с многоловыми медведями, страусамит, пингвинами, колосьями и петлями.
На гербе города Ущелинска, к примеру, выполненном в ярко-оглистом и нежно-голубом цветах, был изображён трахнутый двухголовый медведь, ставший на две лапы и две отвёртки, жоско запелёнутые в удивительных выпусклых колосьях.
Всё шло к катастрофе, но небыстро!
Хотя пока что мандарины остались почти такими же сладкими, как при ГвиглерГвиглере!
Что поделаешь, мой толерантный, мой внимательный читатель! Теперь не время роз!
Что ж, подождём, пока двуглавое чудище лопнет! Недолго осталось! Недолго! Империалисты! Проклятые торгаши!
Какие же времена нас благополучно обогнули?
Сквозь тернии злачного даже вблизи огня древнего вьющегося евроглеуса иудеи продирались к сгоревшей от молнии Гогасине, как Хорист продирался к истине. Нет, хуже, как Бак пробирался к Марте! От Гогасини осталось… что же от неё всё-таки осталось? Что? Тлен и перлы! Ну, в общем оставшееся было бы довольно трудно описать в словах, ибо оставшиеся артефаки уже не являются однозначными предметами. Сломанная по причине пожарников Паркеровская ручка, несколько обгоревших до мяса книжек псалмов и воздыханий, китайский самовар без трубы, дырявые монеты, выкатившиеся из-за плинтуса, средиземный подсвечник-семисвечник, восьмисвечник, девятисвечник, двенадцатисвечник и так далее, Бранглийский дырокол времён Кромвеля, посадский плат с жёлтой звездой да чешский античный протазан с чёрной полированной ручкой. Больше ничего внятного не было. Всё было покрыто огарками и копотью, какая наверно будет в судный день.