Глава 15
Бунгала Бангала Била
Вход в бунгало был такой низкий, что голову можно было по три раза на брата разбить. Они наверняка строили не для себя, чтобы тут жить, а для каких-то долбаных гномов из «Белоснежки и Семи Гномов». Или карликов из цирка Шапито «Бэд Бэдли». Знаете, Ворчун, Пачкун, Серун, Драчун, Бздун, Щипун и Пиздун – я их хорошо ещё со школы запомнил! Весёлые драчуны-пачкуны! Или для японских камикадзе, которые завтра отправляются в последний бой и которым поэтому по фигу, где спать в последний раз! Но мне то было это не по игу, я собирался ещё пошестить и на этом свете! Мне и тут неплохо!
Я пригнулся и почти вполз вслед за этими типами. Внутри царила такая кромешная тьма, как у дьявола в заднице, только в углу одиноким угольком коптил эдакий неприметный ленинский ночничок – масляная такая штучка. Самого Ленина почему-то не было, должно быть лыко пошёл чесать! На столе вместо скатерти лежал замызганный треколор, спи… ный с фасада городской ратуши. Больше ничего не было, кроме замусоленной колоды карт.
Большая аллюминиевая кастрюля, такая закопчённая, будто на ней много веков подряд коптили католических святых, была украшением всего домохозяйства.
– Ну, братан Мокроштан, располагайся с комфортом! – сказал длинный.
Я видел только его сутулый профиль. Святая простота!
– Где?
– Вот здесь, под образами!
«И где ж тут твои образа? Тут хоть глаз коли – ничего не видно!» – подумал я.
– Ищи!
– Тут одна дьявольщина! Ничего не видно! – говорю.
Ответа не последовало. А потом все шуршании прекратились и я чую – никого в каптёрке нет, они куда-то подевались! Обиделись что ли? И тут они расхохотались и ощупью придвинулись к невидимому столу, на котором сами собой гремели флорентийские стаканы, и звякала бутыль. У них ещё стаканы были, буржуи чёртовы! Я за белых в армии Юденича колбасил, а они тут попивали пойло из флорентийского стекла! Ну ни …себе?! А изображали из себя утром лохматых псов-бессребреников! Врёте, буржуи! Не выйдет такое позорище! Не случится! Наш рабочий класс ещё возьмёт за вымя владычицу морей! Ужо! Аукнется вам!
– Товарищи! Давайте пошлём телеграмму Чемберлену? Кто за?
Так как работать уже не хотелось никому, то посылать телеграммы Чемберлену хотелось всем! И Машеньке тоже!
Выпили мы, конечно, на славу, и утром у меня, конечно, в голове церковные колокола гремели от их незабываемого пойла, но я не жаловался – дарёному коню в ж… не смотрят!
– Ну и где тут твой иконостас? Я только чью-то мерзкую рожу вижу! Светится передо мной фосфорическим светом, как блин! Кто это?
– Где мой нос?
«Что он там мнётся, как девственница в борделе? И это мой новый друг!
– Новому товаришу надо пообвыкнуться в неизведанной обстановке! – профессорским голосом сказал худышка.
Я их уже узнавать стал. Отличать по фиксам и пиратским повязкам на глазах!
Хорошо мне было. Река журчала, свистели в кронах загадочные зверьки, внебрачные дети Дарвина, должно быть, и где-то в несусветной дали раздавался крик неведомой птицы.
Я узнал, как называются эти откровения Биологии – крысобелками. Красивое название для крысы, которая мечтает стать белкой! Такое и у людей бывает! Вернее, правильно называть их альпийскими сонями, но все по старинке называют их крысобелками. Это вертлявые ночные мыши, по характеру совершеннейшие свиньи! Они маньяки. Ночью они бегают по крышам домов, шуршат, скребутся, гремят чем-то и не дают никому спать. А днём их никогда не видно, как будто они бояться попасться на глаза. Вероятно они созданы природой для того, чтобы никто не дремал в этом опасном мире, полном тайн и опасностей! Я не боюсь тавтологии! Я не литератор! Мне литература по …!
Я долго рисовал трахающуюся синичку и горластого соловья. Рисунок вышел довольно живой, хоть я этим уже несколько лет не занимался.
– Прекрасная пара! —сказал, заглянув мне через плечо какой-то носатый тип, похожий на свирепого янычара в период спаривания.
– Как Марта и Бусч!
– Как Муж и Парта!
– О них можно было бы снять прекрасный фильм. -О чём будет твой фильм?
– Об отношениях между людьми и полами!
Здравствуй,..ёвый, но всегда готовый к услугам родины молодой лейтенант Фрич! С празником тебе! Как у Фрича на менины испекли мы каравай!
«Какашка в золотой луже» Блокбастер. В главной роли Пат Букмейкер. Ты будешь исполнять проходную роль официанта!
– А ты?
– А я буду вышибалой Джимом!
– Неясная у тебя какая-то какашка, невыясненая! Назови просто «Какашка из Кентукки» Или «Катях в Миссури!» Можно «Навалить в Милуоки»! Я не против! Но не переусердствуй! Люди иного не поймут! Люди стремятся к счастью! Им не нужен негатив каждые пять минут!
– Идёт!
– Всуедолб Калюжный! Ты не хочешь выступать в цирке «Гигантские Лилипуты из Люка»?
– Нет, я уже заключил контракт с «Лягушками из Техаса»!
«Панчо Куч из Гамбурга»!
– Наши несчастья – продолжение нас самих! Как и счастье тоже!
«Назаретская Свинья и Сладкие Лепёшки из Кракова» – это будет наша первая программа!
– Он убил её газетой, как муху!
– Галетой! Галетой из советской столовой!
– Да, я видел подобный фильм! Там был тип, очень похожий на Мичурина из старого советского фильма. Такой же непередаваемый педерастический голосок, над которым тогда все местные вожди, я уверен, потешались, смехотворные руки, которые он не знает, куда засунуть, крутит ими, как пропеллером, в общем – страшное зрелище! Не дай господи увидеть! Армериканцы раз десять богаче нас, но недалеко ушли! Правда у них свиноподобные толстяки! Помнишь тот фильм, в котором два брата с топорами за пионерками на острове бегали?
– Ну, пока!
– Фрич! Успокойся! У тебя такой вид, как будто ты хочешь отрезать себе ухо!
– Как Ван Гог?
– Как Ван Гог!
– Почему это ты меня гогом называешь?
– Только ему можно! Он был талант!
– Кто такой Ван Гога и почему ты говоришь об ушах?
– Это был непризнанный великий художник, натуральный голландец, который от отчаянья и тоски отрезал своё ухо и послал его своей любимой!
– Ведьме?
– Хуже! Простой женщине!
– Зачем он послал ей ухо? Он был так беден, что у него ничего кроме своих ушей не было?
– Он был богат духовно!
– Да! Тут не поспоришь! Для того, чтобы у этих сук стать известным, надо сначала сдохнуть! Вот когда художник гарантированно сдох и поэтому безопасен, вот тогда они готовы что-то сказать якобы умное, вот тогда они якобы заплачут, но это всё ….., потому что на самом деле они не заплачут, а просто вид сделают, что заплакали. Вид-то они сделают, что им великого художника жалко, а в душе они скорее всего засмеются, как бараны на новые ворота, соловьиными колокольчиками! Знаю я этих друзей! Палец в рот не клади! Отрежут!
Фрич сидел теперь под фигой и гадил.
Купидонов! Хватит гадить!
– Ты тут чем занимаешься? – спросил я, -Гадишь?
(Сам не знаю иногда, что говорю! Вижу всё, а не спросить не могу! Интеллигентность мешает! И слону понятно, что он тут не исповедуется Римскому Папе!)
– Снимаю фильм о художниках! – ответил он, кряхтя и стеная, – Это призвание! А гадить – это хобби! Твоё!
– Фильм о художниках! В такой позе? Впервые вижу режиссёра, снимающего фильм о художниках раком!
– Ничего удивительного! Ракурс, ракурс и ещё раз ракурс! Ракурс – бог перспективы!
– Подожди, дай записать перл в кондуит! И как фильм называется?
– «Воинственный горбун»!
– Ха-ха-ха! Похож! Не откажешь! Тоже мне человек будущего! Поезд гороху! Фильм снимает! Ха! Напердит, а после обвиняет партию и правительство! Кстати, есть творческая идея, говорят апостол Павел тоже был горбуном! Завидный жених, нечего сказать! Тут везде завидные женихи и невесты! Кривые, косые, глупые, бедные, Глистиане, маргинальные, кошатницы, жертвы наводнений, синие чулки, учительницы! Цвет нации и соль земли! Чистильщиков туалетов забыл!
– Придёт время, когда в целях общественной безопасности и духовного здоровья нации Глистианская агитация будет запрещена, как преступная!
– Что же делать с кучами ненормальных, которые в это не просто верят, но и готовы положить за это твою жизнь?
– Не знаю!
– И я тоже не знаю!
– Один император жил однажды в тринадцатом веке до новой эры! Этот император коллекционирова яды, и надо сказать, что к концу жизни у него была лучшая в Европе коллекция их! Он мог отравить одним махом либо войско в семьсот тысяч человек с конями. Конюшими и подпасками, либо триста слонов во всей сбруе с одалисками и персом! Или полмиллиона девственниц с козочками на руках!
– А сбруя тут причём? Какая разница, как травить слонов, со сбруей или без?
– Вот для Отона разница была! Ты потому такой бедный, что для тебя нет никакой разницы, как кого травить! А умные люди разбирались уже давным давно!
– Нет, я не согласен! – сказал горбун
– Надо быть философом! Я работал в парижскои колумбарии…
– Клоунессой, я полагаю!
– Клоуном! Чёрным клоуном! Клоуном-убийцей! Клоуном-людоедом!
– Каков молодец!
Фрич сидел под фигой и гадил.
– Ты тут чем занимаешься? – спросил я.
(Сам не знаю иногда, что говорю! Вижу всё, а не спросить не могу! Интеллигентность мешает! И слону понятно, что он тут не исповедуется!)
– Снимаю фильм о художниках! – говорит он, кряхтя и стеная.
– В такой позе? Впервые вижу режиссёра, снимающего фильм о художниках раком!
– Ничего удивительного! Ракурс, ракурс и ещё раз ракурс!
– И как называется?
– «Воинственный горбун»
– Ха-ха-ха! Похож! Не откажешь! Тоже мне человек будущего! Поезд гороху! Фильм снимает! Ха! Напердит, а после обвиняет партию и правительство! Кстати, есть творческая идея, говорят апостол Павел тоже был горбуном! Завидный жених, нечего сказать! Тут везде завидные женихи и невесты! Кривые, косые, глупые, бедные, Глистиане, маргинальные, кошатницы, синие чулки, учительницы! Цвет нации и соль земли! Чистильщиков туалетов забыл!
Если бы я писал романы, написал бы один, самый короткий. Он состоял бы из одного слова: «Суки!» И все бы попадали на колени, так я был бы прав!
– Это что? – спрашиваю, – Что ты ешь?
– Печенье!
– Где ты его взял?
– На помойке у магазина!
– Дай попробовать!
Он дал.
– Шоколадное? А я думал, почему дно такое склизкое?
– Говном помазано! Мы о своих гостях заботимся! – говорит он, юморист.
Я ему так и сказал, что, мол, дарёному козлу в задницу не заглядывают, типа, неприлично это, да думаю, он всё равно ничего не понял!
«Они как молекулы в броуновском движении и не найдётся гения, который помешал бы этим людям совершать попытки нарушить здравый смысл и порядок»
Я про художников много знаю! Всю их подноготную могу вывести на чистую воду! Художники все странные, я вам скажу! У них всех полно тараканов в голове! Тициан в старости только руками мазал по холсту, кисти не признавал, Гойя предпочитал аллюминиевую ложку, а Ренуар в истерику впадал, когда за обедом кто-либо начинал хлеб ножом резать, а не ломать на грубые куски, как он прислуге велел. Увидит, что режут, вскочит и, глядь, утюг в личико бросит. Хлеб, по его мнению, можно было только ломать, как это крестьяне делают!
Вот, например, Гоген любил уши у себя резать, его мёдом не надо было мазать, дай только себе уши обкарнать. Слава богу, он только себе уши любил свежевать, а всех остальных в покое оставил! Бывало, придёт к нему священник с Пиплией под мышкой и помелом, чтобы лапшу ему на уши в очередной раз навешать и рассказать очередную новость про Глиста, а он в это время свои уши режет. Сопит, как боров, увлёкся! Священник взывает тогда к его здравому смыслу, чтобы тот свои уши пожалел и перестал их резать. Может, понадобятся когда! Мол, господин Винсент Гоген, что вы делаете? Примите господний вид! Прекратите безобразие!
А Винсент с огромным ножом бегает и перекошенным ртом орёт:
«Уши! Уши! Отхвачу! Вот отхвачу!»
– Сколько же у него было ушей, что ему так часто приходилось их резать? Сто пар что ль?
– Не знаю! Парочка была! Надо было ему и руки обкорнать! Мне нравятся художники без рук!
– И балерины без глаз!
– А уши надо композиторам и музыкантам отрезать! Отчекрыжить! Может быть, хочешь войти с ним в долю? Вместе резать уши веселее!
– Да он начал просто с ума сходить!
– Он никогда туда и не заходил! Да и потом не Гоген это был, а Ван Гог!
– Не велика разница! Они похожи, как две чарки говна!
– Как две горы алмазов!
– Не надо быть идеалистом!
– В одной психушке сидел мужик, который мнил себя женщиной с пятью дюжинами сисек! Гордыня свела его с ума! Он хотел иметь сисек намного больше!
– Да, Ван Гог, когда стрельнул себя в бок, то потом несколько часов с простреленным боком бродил по городу, весь в крови, собрал все краски, сложил в этюдник…
– И что?
– И кренясь, пополз на кладбище!
– Это правда, то, что ты говоришь?
– Аккуратный был! Хорошо! Я бы его не похвалил, если бы он перед смертью всё не сложил, как следует!
– Да? У тебя самого такой вид, как будто ты хочешь отрезать себе ухо!
– Теперь, когда я вижу, как ошибался, я отрежу твоё! Оба!
– Лечиться будем? Ради тебя пойду в психушку сиделкой! Есть чудесное средство – микстура Макропулоса! Два раза в день по ведру! Клизма, подарок от правительства этой долбанной республики!
– Пей сам!
– Как дерзко! Да вы карбонарий, граф!
– А ты Ухти-Тухти!
– Слова, слова! Дураков кормят словами, и им часто кажется, что они сыты!
– В начале было слово, милордик!
– Уши! Уши! Я всегда видел в безухих потенциальных вангогов! Я часто ошибался! На сей раз, я отрежу твоё!
И он театрально поднял долу кривой нож, став внезапно похожим на Карабаса Барабаса.
– Не бойся, Шизофренильо! Мы будем лечиться у лучших лекарей Европы! Мы поедем в Баден-Баден на моём королевском пони! Или по Чеховским местам Сахалина! Мы сделаем тебе все нужные клизмы! Мы выведем эту заразу! Есть чудесное средство – средство Макропулоса! Швингоцклюхтер, великий аптекарь Вены, маг-многостаночник хранил его в тайне сорок лет! Этот как раз тот срок, которых один парень в Иудее в воспитательных целях водил свой народ в трёх соснах! Против саркомы, свинки, коклюша и подагры! Алилюйя! Излечение гарнтировано корпорацией!
– Какой?
– «Дэвил и Парии».
– Пей сам!
– Я готов отдать его другу!
– Пей сам!
– Как дерзко!
– Ухти Тухти! Ухти-Тухти, я лесная прачка…
И он скрылся в зарослях.
Потом Фрич сидел под фигой и срал. Я увидел его с тропинки, когда возвращался с реки.
– Ты чем занимаешься? – спросил я.
– Снимаю фильм о художниках! Эпизод «Этюды». Седьмой дубль!
– О каких художниках?
– О всяких! Кандинском! Лотреке! Рембрандте, если позволишь!
– Рембрандта не позволю! А с Кандинским что хошь делай! Хоть топчи его валенками! Не заступлюсь!
– Ладно!
– Тогда этот фильм можно посвятить и космонавтам!
– Почему?
– Они тоже срут!
– Можно! Но я не буду! Я посвящаю его художникам!
– И как же он будет называться?
– «К звёздам!»
– Ты новатор! Свежее слово в искусстве скоро настигнет нас! Нет, правда, свежий заголовок! Я не шучу! Свежак!
– Знаю без подхалимов!
– Слушай, что там растёт?
– Где?
– Прямо за тобой?
– Бурелом! И мусор!
– Бурелом – это, по-твоему, растение?
– Лучше! Это много растений! Много разных переломанных растений! Разве много разных растений хуже, чем одно единственное?
– И это хорошо?
– Не знаю!
– А я знаю!
– Тогда хуже!
– Ладно, – говорю, не буду мешать съёмкам блокбастера! У Верлена и Рембо болит задница – бобо!
Он остался сидеть и только прошептал:
– Поэт! Цветик! Вергилий Дантович Мандельштамп! Сколько вас, подонков, засерает наши нежные мозги?
Я был возмущён. Экономный Шейлок! Он не желает говорить! Со мной! Графом Клопштоком! Воинственный горбун! Пилипжон, то есть филантроп! Он пишет портреты балерин! Интересно, у всех ли балерин эти штучки маленькие? Фу ты, ну ты! Синей краской, которой накупил на сто лет вперёд! Рожа синяя! Руки как у утопленниц! Пачки! Хочет снимать на плёнку, может быть мечтает о «Кодаке», «Техноколере» из Америки! Синюшных балерин! Этих селёдок без следа жирка на чреслах! Людоед Орды! Инчучун Ледяное Ушко! Завидный жених! Горная ласточка! Тоже мне ещё, человек будущего! Поезд гороху напердит, а после обвиняет партию и правительство! Иди на «Мамбу», а тут чего попусту срать? Там висят завидные женихи и отменные невесты! Кривые, косые, глупые, истеричные, бедные, Глистианки, разведённные по пять раз, синие чулки, вах-вах, учительницы. Жаль, от чумы стали прививать младенцев и стариков! Цвет нации и соль земли! Живучие уроды! Чистильщиков туалетов и професcиoнальных девственниц забыл!
Должно же быть в жизни такое, от чего человек радуется, – думал я, почти не вслушиваясь в словесный блуд Бака, – Все знают, нет тутоти никаких законов, ничего нет. Есть перекати поле и грабёжь зазевавшихся кретинов! Тех, кого они считают слабаками! Крестьяне тут всегда были блеющими козлами отпущения! Народ! И этот мэр, ясно – ворюга ещё тот, но имидж, кепка эта… народу нравилась, де такой, как мы! А на деле переделить нужно нечто, да и свидетельствует, по-моему, о грядущих каких-то событиях. Средневековье здесь всегда! Не будь западных унитазов и одежд, здесь все ходили бы в шкурах! Хотя… что мне до этого? Я, что, в их тусовке участие принимаю? Смешно!
– Я безумный эйнштейн-пингвин! – мкж тем орал Бак, вознося руки к галерке, – Я выдумал формулу воды! Резец из твёрдой воды крепче алмаза! – сказал он прямолинейно примолкшей аудитории, – Я ем маленьких детишек! Бу-уууу! Я выдумал гуманную водородную бомбу для пчёл! Семь раз мерил—один раз вжик! Да-с! Я дал ей имя! Берта! Я ваш поводырь в царство добра и света! Глория! Виктория! Товариши! На родине нас ждёт скорая встреча! Товариши бойцы! Не надо пересудов! За мной! Не так ли?
И он унёсся со сцены, блистая грязноватыми античными пятками и подпрыгивая.
– Взять его за шкибот! – крикнула тут, отважно разевая пасть, Бранглийская королева, до того мирно дремавшая на шаткой табуретке.
– Мне кажется, он питается младенцами! – испуганно сказала старушка в вязаной кофте и кривых очках без стёкол..
А я стоял хорошенький такой!
«С праздником вас! Вот возьмите!»
– А кто такой был Раскольников? – внезапно спросил Бак, как будто ни о чём не осведомлён.
– Такой сомнительный длинный тип, – говорю, – прикидывавшийся петербуржским студентом, а в итоге ненароком зарубивший бабульку! Он был другом Достоевского! Фёдора Михайловича!
– Какую бабульку?
– Ну, бабёнку!
– Он киллером был?
– Нет, киллер – професcиoнал, а Раскольников был идеалист!
– Что, Идеалисты не профессионалы?
– Никогда! Разве может тот, кто витает в облаках, одновременно пахать землю?
– Свою-то бабульку он зарубил или как?
– Нет, чужую!
– Странно! Идеалисту надо было бы на своей сначала потренироваться!
– Тогда он был бы архигиперэрзацмачидеалист! Всё-таки давай отделять мух от котлет!
– Бабулька – муха или котлета?
– Не знаю!
– И как же он её зарубил?
– Да так, топориком-тюк, та брык с копыт – и всё!
– И всё?
– И всё!
– И зачем он бабульку зарубил? Это ж такое грязное дело!
– Не знаю! Во дворе, небось, бельё вешала? Я этих ж… стых тварей каждый день во дворе видел! Кошатницы жирножопые! Развели везде грязь и заразу! То кошек разводят, то собак, то мышей! Всех жалеют, кроме соседей и своих детей! Ненавижу! Небось и эта тоже тоже кошек развела, блюдечки расставила, а Раскольникову пройти места не было! Вот он и стал точить топорик, вжик-вжик, чтобы расчистить свой двор и навести там должный порядок!
– В принципе, я тоже думаю, для удовольствия, кошки у неё были, но мало по нынешним стандартам, штук двадцать, не больше, но он потом себе причину отыскал – якобы из-за денег? Это он так сам себя оправдывал! Это он потом сам себе объяснял причину, чтобы очистить свою слегка запятнанную совесть! А потом запутался и стал путать причину со следствием, тогда-то ему стало понятно, что надо сдаваться, пока его самотёком не затащило в психушку!
– И сколько же он у бабули денег хапнул? Тыщь семьсот? Пожил хоть? Поехал куда-нибудь? Мир увидел?
– Да нет! Рубля три хапнул!
– Три рубля?
– Три! Не больше! Три-четыре! Может быть с мелочью, пять! Но мелочь он искал часа три и нашёл за иконами в ароматной бумажке!
– Так он не только бабульку зарубил, а потом ещё в её квартире мелочь разыскивал, шарил по всем углам? Обычно старухи в матрасах и подушках клады любят зарывать! Или в смывном бачке!
– Но в смывном бачке-прячут образованные!
– Самые образованные!
– Да!
– Пытливый мальчик!
– Вроде того!
– А эти что, необразованные были?
– Не очень! Процентщица и её свекровь! Что ты от них хочешь? Они конечно хитрые были, но сказать, что они были великого ума, я бы не решился! Так себе! Дуры набитые!
– Чего он шарил, я говорю?
– Шарил! Не буду отрицать, шарил! А чего шарил, когда там с самого начала было ясно, что ничего нет, не знаю! Может, какой секрет знал! Но не в этом дело! Может, он шарил от отчаянья и тоски! Может, для него не главное были эти три рубля, а главное – отвлечься, поиграть в какую-нибудь игру! Во! Главное не в том, зачем он шарил, потому что у старухи в её тёмной сиротской фатере было пусто, как не знаю где, как в жопе у индейца, можно сказать, просто шаром покати было, до того тоскливо, что лафа, и нечего там было шарить! В пустой ж… г… не вышаришь! Всё и так было яснее ясного! Главное, как он шарил! Главное там, в этой книге, в принципе – поиски истины, поиски собственного я, поиски своего амбивалентного эго! Все там чего-то ищут! Устремлённость к звёздам! Шараш-монтаж, короче! Шарь-не шарь, такого не вышаришь!
– Чего-чего?
– Поиски своего амбивалентного я! Своего уникума! Эго, нах! Эгонах!
– Ну, если каждый будет своё разыскивать своё эго, и этого уникума, рубая в каждом углу старух, то что же это будет? Кавардак и ж…! Полные-с! Да, полная ж… получиться! Это всякий захочет кого-нибудь кокнуть! Я бы полгорода перевешал! Всех чиновников, а впереди всех – губернатора! Одел бы его в парадный фитель, ордена бы ему нацепил, а если у него не было, наградил бы его сначала! И повесил!
– Ты пи… бол! Ты не видишь квинтессенции, Бак! Ты слеп, как Савл! То есть как Павл! Я их что-то непроходимо путаю! Ибо слеп я, как латук поносный, ибо глаз вытек, аки…!
– Аки поцер паюсный?
– Насме..й! Ты – слеп! Слеп, ибо узки ворота, ведущие в твой бедный ум! Ибо анус твой невелик, а дух сокрушён скорбями! Ибо пенис твой мал, а амбиции тлетворны! Ибо… Там в Иудее тоже была до Царя Гороха одна мутная история похлеще этой, потом расскажу!
– Ты уже месяц обещаешь рассказать мне всё про мормонские трусы, говоришь-говоришь, мол, всё расскажу про мормонские трусы и расскажу, растерзал мой мозг уже, и всё никак не расскажешь! Я тебе не верю! Это ты специально делаешь! Это ведь серьёзный вопрос, можно ли для общего блага уничтожить белку, какого-нибудь таракана или блоху, или бабульку, которая наверняка глупее любого таракана и гаже любого клопа, или слезинка в глазах этой блохи затмевает для тебя солнце! Скажи, затмевает? А… А тем более… можно ли в принципе прикончить мерзкую старуху!? Хорошо ли это?
– Можно! Знаю я этих старух! Мне бы, честно говоря, на многих старух топора было бы жалко тратить! Жалко топор на такое точить! Некоторых дустом травить надо бы! Но видишь, кругом конституция и закон на страже толерантности и заповедей! Нормальному человеку шелохнуться не дадут! У меня во дворе от кошководиц и Глистианок уже и не прошмыгнуть! Напердели так, что за миллениум не выпердить! Дым трубой! Да и сколько их по всей стране! Идеалистов остались считатнные единицы, всех извели и перевоспитали, а эти только размножились! Сколько их? Кошатниц по всех стране, блоховодиц этих, сумасшедших с крестами! Мильярды! Их как будто на конвейере печатают! Всех – давить!
– Мильяры нас нас тьмы и тьмы и тьмы попробуйте сразитесь с нами да арбалеты мы, да кошкодавы мы с расковыми но жадными глазами…
– Хорошо. Откуда это?
– Из школьной программы! Фосенка подарил!
– И зачем мне такая квинтессенция! Зачем? Не знаю! Я в этой стране хуже блохи, и мне не хочется, чтобы из-за ихней мутной фараоновской квинтессенции меня кто-то зарубил! Чем, кстати, этот Раскольников зарубил свою бабульку?
– Это не очень важно!
– Нет, важно!
– Простым топором! Тяп и – хана! Башка побоку! Хип-Хоп-Тяп-Тёп!
– Ну и как, истину-то он в конце концов внутри старушки нашёл, кой-как надыбал квинтессенцию?
– Сложный вопрос! Не знаю, как на него ответить! Понимаешь, когда он зарубил старуху и стал как угорелый бегать по углам в поисках трофеев, в другой комнате позади огромной горы галош и салопов он наткнулся на служанку старухи, Лизавету, которая у ней была типа приживала и теперича, убрав в квартере, дремала под телегой. Согласно плану она глухой была и не расслышала ни диких криков старухи, ни командорских шагов Раскольникова, ни грохота ящиков из буфета, которые он выбрасывал в окно, ни его громкого мата-перемата, ни треска, который раздался, когда он умывальником унитаз снёс! Ну и эта глухая ещё по хозяйству шустрила! В доме вообще почему-то одни глухо-немо-слепые идиоты жили! Насилуй, не хочу! Короче, ему ничего не оставалось, как зарубить и эту приживалку, тяпнуть её топориком по кадычку, чтоб напомнить кое о чём, а так как приживалкя была ещё и беременной, то получается, что он за один день, даже не мечтая о таком, зарубил сразу троих! Так сбываются все мечты!
– Хорошо! – говорит тут Бак, – Бог троицу любит! Семь тоже хорошее число! Слушай, а он раньше не мог сам обрюхатить Лизавету? Сам по-тихому обрюхатил, а потом, когда она стала его за зебры дёргать, так мол и так, плати мол, да плати, ненаглядный, деньги, а не то пожалуюсь старухе, у которой сын в филармонии работает сексотом, и в суде поэтому свой человек, засудят не… делать, он под видом должника и пришёл с топором сначала к старухе, а потом к Лизавете и зарубил их!
– Это мне в голову не приходило! Знаешь, у этих писателей, говночерпателей всё может быть! Такого говна наваляют – чёрт ногу сломит! Во всяком случае, я рад, что ответил на все твои вопросы!
– Я тоже рад! Надо и вправду классиков почитать! Может быть, там есть что хорошее!
– Нет, хорошего ни у одного там нет, но есть много такого ужасного, что лучше их не читать, если спать крепко хочешь! А то они все, эти писатели, от своих химер, бессонницей жуткой стражади, а я не хочу, чтобы ты от них этим заразился! А то сам впадёшь в бессонницу и тоже писать начнёшь! Конец тогда миру!
– Я подумаю! Только это не все вопросы!
– На сегодня – все! А иначе я не жилец!
– Мне сегодня было видение, вернее – сон! Странный сон, о том, как из подворотни на улице Кольцовской, там где союз Писателей, Детская художественная школа и Музучилище, из канализации, увешанные водорослями и мхом, выползли сразу три патриарха: Соломон, Морисей и Авраам, выползли и тут же стали махать метлой, поднимая кромешную пыль по всей улице имени Павла Морозова.
– В этом есть какой-то квант художественности! Ты сам видел, или тебе кто-то рассказал?
– Сам, дурила!
Тут на поляне появился святой отец, запыхавшийся не то от погони, не то от веса мешка, который он с большим трудом скинул со спины на землю. Там были не то рожки, не то кости.