Глава 11
Ганя и другие
Её звали Ганей. Когда я впервые увидел её, то подумал:
«Обычная девушка! Отними зеркальце – упанет в обморок!»
Она была очень умна и даже знала разницу между опоссумом и енотом!
В детстве она была существом любопытным, если не сказать жостче. Она была так наивна, как не бывают наивны даже дети. Однажды мама взяла её в зоопарк, где был тритон черепашка, и девочка, которая так и не дошли до тритона и черепашки, так забодала болтовнёй старого королевского попугая, что тот сошёл с ума и сдох.
Она была в прошлом из хорошей семьи.
Армия Гермафродитов была остановлена под Можальском силами взвода пожарников.
Во время турецкой войны её дед вынес знамя дивизии, обернув его вокруг ног в качестве портянок и трусов. Иного способа спасти дар господень не было! Две дивизии горных егерей в полной амуниции гнались за ним, пытаясь отобрать бесценное знамя! Егерям больше нечем было себя занять, кроме как бегать по горам за сумасшедшими, обмотавшими чресла красной тряпкой. Иного способа спасти знамя в горах не было! Дедушка Гани спас честь дивизии и прославил героизм защитников Моржанска. «Чресла героя»
– Я вижу, мотоциклов у тебя до …! – сказал генерал Коронов, оглядывая поле, усеянное мёртвыми.
Два героя Майората Отчизны Делапутченко и Майофис остались оплакивать безвозвратные потери родины.
Когда она рассказывала мне эту до слёз трогательную историю, я думал: «О если бы честь спасалась обёртыванием вокруг потных ляжек плебеев, всё было бы в мире крайне просто! Но мир не прост! Совсем не прост!»
– Я смою свою вину кровью! – тогда сказал командир потерянного знамени и полка венерал Августин Плоскостопов, разъяряясь и набирая скорость. Он ещё не знал, что знамя чудесным образом уже спасено и лежит в валенке матроса Кожевника, бежавшего рядышком, а не в заднем проходе Мичмана Хрюкина, как привиделось опечаленному венераллиссимусу, – Я должен претерпеть от партии и народа! Пусть это будет наградой мне за мои прегрешения пред богом!
И горящий куст прошёл пред ним на задних лапах!
Ганя чтила своих героических предков. И рассказывала мне непрерывно байки из фронтовой жизни, да так много, что я иногда запутывался, где тут истинная правда, а где вымысел чистой воды. Она настолько досконально знала фронтовую жизнь, что в лицах разыгрывала героические диалоги напрочь забытых военачальников:
– Поспешите, поручик! Время не ждёт!
– Разрешите ити?
– Прочь!
– Есть, товариш подпоручик! Подсуечусь! Так и быть!
– Приведите генерала! Если он не в мокрых штанишках, вставьте ему подгузник!
«Тяжёлый случай! Без Саблинской клизмы тут не обойтись!» – решил про себя смержевец Ююкин, одновременно сжимая кулаки и сдвигая уцелевший каблук и пятку.
Эти россказни заставляли её трепетать и испытывать чувство приобщённости к тем героическим временам. А там, где царит приобщённость, ума не проси!
– Ганя! – говорил я ей, – Видит бог, в иные времена ты была бы непревзойдённой санитаркой!
У неё был отец, котрый где-то там служил во время войны, и на старости лет просил её помочь облечь его разрозненные листки в некое подобие мемуаров. Всё это писалово, как оказалось, было с ней. Я погрузился в волны народного патриотизма:
« – Когда замачиваешь курицу, уксус вливай через задний проход, а не наоборот! – сказал командарм Тараканов страшным голосом, и всем стало понятно, что за отступление от новой кулинарной веры кара будет жестокой.
В прошлый раз командарм Тараканов за неверный подход к телу снёс шашкой голову орденарцу Иванову, а сегодня повесил капитана Кошкина за несвежий подворотничок и кривые ноги! Он так любил порядок! Жажда к порядку и точности толкала его на поступки, необъяснимые в нормальных условиях, и потому даже поражения от Тараканова воспринимались личным составом, как чудо.
– Но ведь он был прав! – сказал в сердцах бравый капитан второго ранга Ёрш Джешкарулидзе, – В позапрошлый новый год, когда я сделал наоборот, случился смерчь в Таиланде и двести тысяч человек погибли в рассвирипевшей стихии, а три миллиона остались без домов, в прошлый новый год снова слил уксус неправильно, не через задницу, и комета около земли совсем рядом прошла! В двух шагах! А ведь бог любит Троицу! Ещё раз промазать мимо задницы – и всё, …дец земле!
– Да, курица права! Третьего раза не будет!»
– Как ты думаешь, – говорю, – а наши командиры тоже уксус в жопу правильно льют?
– Правильно! В жопу!
Когда я высказал ей свои соображения по поводу наводнения в Таиланде, Ганя сказала:
– Высоким свойственно самоограничение, низким – зависть и эгоизм, ведущие к гибели планеты!
И я понял, что сумасшедший дом расширился до размеров моей маленькой, прекрасной планеты.
У неё в лексиконе было выражение, которое заставляло её трепетать от осознания собственного ума: « На уровне подкорки!» Она разбрасывалась им всюду, как Хорист чудесами. Этими словами начинался любой её рассказ о любом деле и человеке, этим же и заканчивался! Не девица, а чудо в перьях!
Ну и имя ей дали родители! Должно быть, они вовсе её не любили! Ганя, будучи мамой малолетнего Максима, который обойдёт наше повествование стороной, познакомилась с лётчиком в санатории ВВС. Лётчик был в прошлом бравый, но старость не пожалела и его. Она вышла за него замуж в надежде, что престарелые родстенники-пердуны, уже и так засидевшиеся на этом свете, оставят в наследство квартирку, которую он перезавещает ей в силу своей старости и смирения. Так поначалу и шло! А тут жилистый старичок, губа не дура, потребовал секса. Это было так неожиданно, так удивительно, и так в основе своей парадоксально и карикатурно, так не входило в комбинации и планы женщины грезившей о широкой груди Шварценегера, что Ганя засмеялась во весь голос не только широким ртом, но и всем своим всё ещё трепетным телом. Квартирка доставалась уж очень сложным, извращённым способом. Это не могло радовать прямую и честную женщину! Это было нетерпимо и просто смешно! Она стала бегать от настойчивого старичка налево и налево, скитаться в поисках сочувствия по мужчинам и теперь по рельсам прибежала ко мне.
Она сама поведала мне свою удивительную историю.
Я сочувствовал ей, как только мог.
У меня всегда так! Когда опускаются руки, то встаёт член. А когда встаёт член, я как без рук! Так и живу, в сплошном дуализме!
То руки падают, то член встаёт!
Этот рассказ лишний раз убедил меня в непредсказуемости долбаных жизненных коллизий! Да, именно коллизий! Почему-то снова конкистадоры вспомнились, которые бедных индейцев всех извели! Бойню устроили и золото на фрегатах к себе повезли! Грабь награбленное! Иначе это никак не назовёшь! Хорошо, что в школе в меня вбили несколько умных слов! Кем бы я теперь был без этого сокровища? Как бы вас убедил, что не лаптем щи хлебаю?
Я не отрицал её подчёркнутых прелестей и надеялся, что она оценит мои безусловные достоинства. Этого не случилось, ибо прелести женщины всегда ближе ей, чем достоинства тех, кто призван эти прелести попирать. Её эгоизм был беспределен.
Мы разбежались, дав друг другу клятвенное слово встретиться через сорок лет, вдень её золотой свадьбы!. Это одно из немногих обещаний, которые я намерен выполнить полноценно.
Маленький бритый ублюдок пробежал почти под колёсами телеги и шустро скрылся в темнеющих джунглях.
– Солдат, что ль? – изумлённо спросил Бак.
– Фараон, по-моему! – ответил Фрич.
– Чего он тут делает? – спросил Бак, трясясь на виртуальных
козлах.
У него здорово получалось это «Но-о!» и «Пошла!»
– Чаво дачаво! Им везде до всего есть дело! Может быть, нас караулит! Тайно! – ответил Фрич.
– Тайно? – ужаснулся Бак.
– Тайно! Инкогнито, то есть! А в джунглях у него спрятан телефон, чтобы доложить начальству! Дзин-нь! Так, мол, и так! Эти козлы едут на телеге за самогонным апппаратом! Да! Не свожу! А? Как приказано! Есть! Что ваш скородь? А? Так точно! Так точно! Нет, двое или трое! Я не вру! Нет, никак! Да, нет! Есть, Вашскородь!
Вот он и пробежал перед самым нашим носом! А ты думал…
– Ничего я не думал! Значит, мы едем за самогонным аппаратом?
– А ты думал, за чем?
– За чашей Грааля!
– На… она тебе? Приключений на твой зад и так хватит! И без чаши!
– Самогон в ней гнать!
– А копья Хримунда тебе не надобно?
– Аппарата достаточно!
– А почему мне не сказали?
– Чтобы ты не выпил всего!
– Чего всего?
– Самогона!
– Как я могу его выпить, когда его ещё нет?
– Так будет!
– Когда будет, тогда и выпью!
– Вот этого-то мы и боялись! И поэтому-то не сказали тебе! Жена графа Толстого тоже часто Льву Николаевичу кой-чего не говорила, чтобы его не печалить, к примеру, что корова сдохла, или крестьяне именье сожгли! Что ж, ей голову за это отрубить?
– А?
– Два мосла и гвоздь в придачу!
Я понимаю Фрича, понимаю!
Это частое состояние самца – сначала истекать нежностью и слюнями к своей самке, а потом чертыхаться, как это не заметил, что это было чудовище?
Блудное Дитя Голливуда!
– Как только Арнольд Шварценеггер разбил Большую Чашу Чешуйчатого Дракона, америкосы прекратили паломничество к Святому Техасскому Гамбургеру перзидена Линкольна, что напротив Техаса! Это ли не чудо?
– А в Беларуси в Гомеле посреди города я видел фонтан, в котором плавали карпы размером в руку! И никто их не крал!
– Здесь бы они не поплавали бы! Тут их бы бомжи быстро бы плавать научили! Размотали бы в два мгновения! В фонтане одни головы бы плавали! Фонтан Двух Голов! Дали бы им жизни! Здесь бы они до ночи не дотянули! Только бы стало смеркаться, как в кустах послышались бы подозрительные шорохи! Потом кучки каких-то мутных типов стали бы перебегать с места на место! Потом стали бы перешёптываться. Почему-то запахло бы перегаром и потом трёхлетней выдержки! И потом бы всё случилось! Разом бы вместе с Фараонами кинулись бы в фонтан! Только бы после всю ночь из фонтана дикие крики раздавались, как будто там десант из ада высадился, и бомжи бы потом вместе с Фараонами у костров жарили бы рыбу и пели песни! Крики карпов раздавались всю ночь! А люди прятались бы за ставнями!
– И какие бы песни, по-твоему, пели в подобной ситуации бомжи?
– Я думаю, любимая песня у них «С чего начинается родина!»
– Да, по меньшей мере, они бы начали с неё! Хорошая песня! Я пел её в детском саду! А чем бы кончили?
– «Бип-Боп-Алюлей»!
– Как ты, Ральф, не любишь наших людей! За что?
– Не люблю, знаешь ли! Как-то не впились они мне!
– Крики карпов раздавались всю ночь! – мечтательно сказал Фрич, – Крики карпов!
Я тоже решил поддержать тему.
– Как хорошо ты сказал! – говорю, – «Крики карпов раздавались всю ночь!» Как страшно жить!
– Чуть в стороне повизгивали пьяные вологодские пельмени! Да-с! Пьяные пельмени из Вологды! – фантазировал Бак.
– Пьяные меломаны из Вологды – это ещё кошмарнее!
– Пьяные пельмени из Вологды в прапорщецких фуражках, портупеях, кошачьих сапогах! С фингалом под каждым глазиком!
– Не много ли для одного дня?
– И с балалайками! Это само сладострастие! Амбивалентная эманацция сладострастия! Карнавализация, сказал бы мэтр Бахтин!
– Что ты сказал?
– Простые вещи! Амбивалентная эманацция сладострастия!
– Это лишне, товариш! Не надо никаких балалаек! Товариш! Соберись! Не мельчи! И так говорящих карпов нам выше крыши! А не то жизнь будет мстить неблагодарным! Я ухожу! Измучен! Изумлён! Лосины жмут промежность! Власть прогнила! Пропало что-то в царстве королевском! Распались связи! Мыши! Всё пропало!
– Нет, кроме шуток!
– Только шутки!
– Полковник Арчибальд! Дайте мне шанс!
– Как страшно жить!
– Но умереть страшнее
В подагре и с медалькою на шее!
– У меня такое впечатдение, что никто никого не слушает, и каждый беседует сам с собой! – огорчился вдруг Ральф, самый нормальный из нас.
– Но, брзая! Пшла!