Глава 14
Твидлди и Твидалда
Правление Твидлди и Твидалда было фееричным! Мало, того, что они по сговору постоянно сменяли друг друга, вызывая лёгкую рябь в глазах. Постепенно они стали подделывать конституцию под свои немалые седалища. Их аппетиты росли! А потом и вовсе устроили референдуль по поводу введения давно ожидаемой в Блефуску Малой Юшкиной Монархии.
«Интересно, а сам он чем пять лет занимался? Кашу в приютах дегустировал? Сомов спасал? Кто тебе мог помешать делать серьёзные реформы, кто мог тебе помешать разрешить эту гнусную историю со старыми сбережениями, сколько можно изображать из себя слепца: кто тебе мешал отдать людям украденое, у них этим беспалым чудищем? Или вы специально подло их обокрали, как инвесторов того государства, чтобы остальным показать, как вы наказываете честных? Вот, мол, смотрите, что мы делаем с теми, кто помогал и содержал великое государство! Насрём им в карман, лишим их всего! Ненавистники народного братства! Удоды долбаные! И если тебе никто не мешал, а ты этого не сделал, не сделал что-то справедливое, как у тебя хватает совести теперь даже касаться этих тем? Помалкивай теперь, клоун, не позорься, и так все видят секрет Полишинеля с твоим отказом снова избираться! Убирайся в отставку и помалкивай там! Слаб, ты, Петрушка! Иди, разбирайся лучше со своими рыболовами и филателистами!
Однажды приятельница засняла на телефон, как я разносил в своих речах власть имущих! Это было в какой-то компании! Лучше бы она это не показывала! Франкенштейн благословляющий да и только!
А ещё я рассказал ей о том, как вечером увидел по телевизору страшную катастрофу на Москве-реке, где на маленьком катере в результате трудно объяснимой и странной катастрофы погибли многие люди. Особенно её привлёк мой рассказ о странном вираже, который сделал злополучный катер, приближаясь к катастрофе. Она стала расспрашивать меня о деталях этой катастрофы, и выяснилось, что она хорошо знает и капитана судна, и многих людей на нём.
Потом она ушла домой, утром следующего дня позвонила в страшном возбуждении. Было понятно, что настроение у неё плохое.
– Я должна была ехать на тот праздник в Москву! Я должна была быть там! – почти кричала она.
– Ты хочешь быть там? – спросил я её, забыв, что такое цинизм, – Но катер уже на дне реки! Ты хочешь быть там? Это трудно, но ещё возможно! Тебе помочь! У меня есть хороший камень на шею и ванна! Я её отмою для тебя!
– Я не попала туда только потому, что у меня запил муж! Я вынуждена была отложить поездку, сдала билеты!
– У тебя хороший муж! – говорю, – У него чутьё! Поставь своему спасителю памятник в углу! Или поставь ему ящик водки! Чутьё так не просрёшь!
– Я постоянно думаю об этом! Какая ужасная история! Надо ехать в Москву!
– Надеюсь, у тебя нет ещё знакомых с катерами? Или лётчиков с самолётами? Какой ужас! У них всех есть утюги!
– Все катера уже потонули!
– На этой развалюхе с Волги ты тоже плавала?
– Да!
– Вот и хорошо! Успокаиваемся! Их уже нет! Пока что рука бога и интуиция мужа тебя хранят! Только не летай на катерах без крыльев, и не плавай на самолётах без колёс! Смотри в корень!
– Ладно!
– Слава богу!
Я советовал ей быть осторожным, но осторожным сам не был, ибо вскоре поток событий стал увлекать меня самого в воронку, из которой потом я еле выбрался.
А по телевизору катился вал информации. Очкарика сменила косая как смерть девственница. После девственницы вытупил оголтелый поп с газетой. И началось и поехало!
На другом канале в полном разгаре была встреча лучшей целительницы X..бурга – нашей древней столицы, с народом.
Целительница несла такую пургу, что зрители невольно насторожились.
Профессор Бугрош Манковский считал, что путь к немыслимому совершеству лежит через нечеловеческие страдания.
Профессор Мантиков, специально приглашённый для выведения кривды на любую чистую воду, буквально скакал на тощих ягодицах. Он чаял высказать всё о вредоносности деятельности целительницы. Ему в подпругу были попы, всей кодлой уже месяца куда два, как осудившие всем синклитом Анну Тимофеевну Волшебницкую. Несогласие с ней как таковое было у многих.
Попы с пеной у рта признавали иконное мироточение и минутное исправление стигматов, но напрочь не верили в чудодейственную силу высоких придорожных трав и господство острого психического анализа.
Конкурентка говорила о памяти вселенной и мстительности материи, понимающей якобы свою связь с тонким мировым эгрегором. Говорили о вечном елее, какого-то… растёкшимся по галактикам и о своих ночных встречах, как казалось во тьме, с Франциском Ассизским.
Напомнили плачущие иконы – «Вторую Мотернскую Пораскеву» и «Псешное Тулицыно Богородицех», которое по четвергам просто рыдало чем-то липким, разбрызгивая по округе глицериновые слёзы. Иконы многажды выкрадывались и возвращались милицией на свои рабочие места и потому у всех закрадывались подозрения насчёт подлинности этих шедевральных вещей. Такие вещи могли принадлежать только Господу!
Обсуждали мрачные предвиденья будущего фондового рынка, сделанные одним индийским неприкасаемым, с исчезновением которого связь с космусом временно приостановилась.
– Товарищи! Тут провокация! Я это… Срочно! Телефон! Вызывайте воронок! – крикнул профессор Мантиков, – Товарищи! Какие таблетки! Таблетки уже не помогут! Тут их целая банда! Засела и готова отстреливаться! Всех в допр! Я сам распоряжусь! Товариши! Психушку к делу! Всех в допр!
В царстве Дацком начинался великолепный, чарующий скандал.
Профессора Мантикова, доморощенную мать Терезу, и ещё трёх особо приближённых к богу предпринимателей погрузили в медициинский бобик и с тревожным воем увезли в направлении городской психиатрической клинике им. Клошаросского-Люля, где уже безнадёжно лечились многие светила местного интеллектуального бомонда Трекин и Мальский.
Корпуса психбольницы располагались по возрастанию номеров и одновременно по нарастанию диагнозов. Если первый корпус был объектом легкомысленных анекдотом шершаплов и сиделок, то в последний боялись заходить даже видавшие виды врачи.
Во дворе психбольницы стояли многие скульптуры, изваянные благодарными мертвецами в псевдоантичном стиле и подаренные ими больничной администрации.
А внутри бескрайних корпусов больницы обретались все гении и ничтожества мира – непризнанные Гомеры, опущенные Гамлеты, провинциальные Наполеоны и карманные Александры Великие, самозванцы и истинно рождённые, бастарды и первородцы, и все они, подобно нормальным, хотели славы и денег.
Пан с козлом.
Женщина с веслом.
Гермафродит с баблом.
Зуб с дуплом.
Геморрой с узлом.
Конец истории.