Глава 10
Мужик с мешком
Когда я заходил на рынок, а делал я это довольно часто, всегда предо мной егозил потный, маленький мужичонка с грязным мешком на спине. Всегда он бежал впереди со своим латаным-перелатаным мешком, как заведённый, как будто подосланный ГПУ для внимания положению дел. Он тревожно оглядывался, хватал рукой за пустой мешок, как будто там лежали бочковые бриллианты, снимал его, долго и пристально вглядывался в тьму, а потом бросался назад, словно забыл на паперти половину бриллиантов. Запах от него был под стать запаху от иных организаций и в описаниях не нуждался. Похож на церковный, но с более тонкой и явно выраженной нотой мочи. Да, трагическая нота мочи в его запахе превалировала! Типок что надо! Я бы таких на Запад кучами с парашютами засылал, чтобы западные шпионы и принцессы сдыхали там от их вида ииспарений! Даешь мировую революцию!
Бранглийской королеве не мешало бы с таким познакомиться поближе!
Так как при всех шальных изменениях траектории, он постоянно оказывался на моём пути, он раздражал меня.
«Там, где царят случайные ничтожества, подброшенные на свои места прихотью судьбы, там нет ни великих идей, ни великих обретений!»
Но всё-таки лицезрение этого типа развлекало меня. Я задавался вопросом, откуда появляются такие типы и куда они потом пропадают?
Я задумывался над вопросом, в какой мере появление такого социального типа естественно в нынешних условиях, или это чистая случайность, причуда социума?
Тут надо бы отвлечься, чтобы рассказать кой-какую историю.
Это был знаменитый век, в который сначала звизгнулась правящая династия, и в который знатный большевик Иван Сестрёнкин объезжал чудовищную трофейную лошадь, доставшуюся ему после гибели хваброго белого венерала Тырина, столь много сделавшего для неблагодарного болгарского народа.
Добрый Сестрёнкин арестовал Тырина на острове Хлебном, и съел его от бескормицы и тоски.
Большевик Иван Сестрёнкин белых не любил, потому как белые затемняли новые возможности для надёжного продвижения в жизни простых рабочих людей, оттеняли таланты рабочих и глистян, а потому были повсеместно подлыми реакционерами и полным отпадным гипер-фуфлом! Они отжили свой социальный век и он, Сестрёнкин должен был, обязан был проводить их всех на верное историческое кладбище. Всех этих прохвессоров, аристократов, дворян! Всю эту талмудическую шушеру!
И вправду, когда он их проводил на кладбище, воздух и вправду надолго очистился и посвежел. Но потом, когда появилась новая красная прохвессура, а вместе с ней и красные дьяволята и дворяне, воздух снова неотвратимо провонял!
Особенным снобизмом блистал атаман Свирский, одноглазый гигант, наводивший ужас на северо-восток Блефуску, области, населённой мирными панажухеями и криспами, двумя народами, никогда не работавшими и только отменно любившими бильярд и шумную королевскую секу.
Ввиду опасности их главного занятия и гордого нрава, большинство из них были одноглазыми.
Атамана Свирского надо было во что бы то ни стало извести!
Посланные пионерские засады кроме плачущих защупанных пионерок ни к чему не привели, и от децких крестовых походов тоже пришлось перейти к настоящим.
Послали вагонетки с пьяными агитаторами, но Свирский только и делал, что ставил их к стене богадельни и расстреливал.
Тогда Сестрёнкин переоделся каликом и поехал сам.
Только так Свирский исчез, гдей-то закопав кодмизара Левина и половину золотого запаса Блефуску.
Сестрёнкин же с исчезновением врага оперился немного и надел на волосатое матросское голое тело цвета децкой негаданности китовую рубаху.
– На! – неласково сказала власть, тяжело расставаясь с подарком.
– Хвать! – только и смог сказать он, прижимая валенки к узкой груди. Или рубаху уж, не помню точно! А может, и то, и то!
В двадцатые годы с приходом шепелявого стиля в гору продвинулись «Гунькин Штраус и Быстрые Ластоногие Марсы», бежавшие как все джазмены из Кармании через Польшу и Китай. Название у группы было что надо! Первый сорт! Парадоксом было то, что почва, ушедшая из-под ног в Кармании, здесь под ноги не вернулась, или, лучше сказать, её попросту никогда не было!
Револьвер пришлось отложить, а потом и сдать рачительной власти.
Потом пошли годы полные аплодисфараонов и цветов. Он стал импресарио артистов и одновременно раз в неделю писал на них доносы в секретные органы.
А его жена порождала всё новых сыновей!
Потом была война, в которой он ведал выпуском деревянного мыла, и дохимичился с составами до того, что его самого чуть не расстреляли за саботаж и подделкуфальшивого мыла. Помогли Лемцы, разбомбившие тюрьму и убившие всех охранников. Большевик Сестрёнкин ударами ягодиц выбрался из-под обломков, и сжимая под мышкой два куска деревянного мыла и обгорелую справку полкового госпиталя, рванул в неизвестном направлении, уворачиваясь от бесконечных мин и снарядов.
Господь закрывал его плоть дивными дланями!
Конец войны застал его в рыболовецкой бригаде «Шторм».
Сын славного большевика Петя Сестрёнкин отучился в Нуске в военном училище имени Куры, и в должности адъюнкт-венерала владел полигоном, на котором стояла единственная уцелевшая чудовищная немецкая пушка, которая в отличие от больсцинства отечественных, до сих пор ловко стреляла в бога, душу и мать, что раз в год, подле Великих Победных Каникул, возобновлялось, вызывая вздох повсеместного великого уважения из уст партийных конференций, крутившихся на случай фотографии подглянцевым цевьём грандиозной пушки.
Здесь фотографировались все звёзды столичного бомонда, и даже стоял знаменитый виолончелист Растропович со смычком и каской.
Век закончился, пушку тайно продали в Швецию на металлолом, но там где раньше был полигон, теперь кроме гипермаркета «Астара» стояла новенькая почти трофейная «Мазда-Горгона» Сестрёнкиного нучека, Сеньки, гения порно-бизнеса, сутенёрства и ловкого игорного предпринимателя.
Идут же некоторые по жизни! Залюбуешься!
Он не дал в обиду нравы династии!
Как-то ловко вышло, что никто из Сестрёнкиных никогда в тюрьме не сидел, и это было так странно, что их втайне стали сторониться, как заговорённых. Даже во времена Иосифа Кровавого, когда казалось, не было семьи, чья жизнь не была бы испорчена, старшмй Сестрёнкин каким-то чудом избег потрав и просочился сквозь большевистские рогатки и силки.
И тут, когда казалось, всё наладилось, произошло в жизни Сестрёнкина какая-то несусветная шлажа. То ли доверился кому, то ли на женщине погорел, то ли ещё что, да только вдруг потерял он всё, и даже машину и крвартиру отдал, чтобы воротить долги, а сам сначала поселился в подвальчике на окраине города, где ему пробили голову, потому что он никогда не запирал своё новое бунгало, и с тех пор он жил в лесу на окраине и бегал передо мной по рынку со своим мешком, сын славных родителей!
Поняли к чему я тут притчую?
Так проходили колы времени в Божественном Блефуску.
Знаменитый политсоветник пердиздента Давида Ёжикова Шайз Гомнов пребывал в эйфории.
Он проехал, как ему казалось, победным маршем по Блефуску и хотя случайно на новой потрясающей машине лучшего автомобильного завода, который только что стал шевелиться, чуть не задавил команду футболистов, вышедшую встречать его на шоссе с мячами и шильдиками в руках, пробовал манную кашу в семи дюжинах децкыих садов, которые ему вменили посетить, в забытьи ловил раков в Туве.
Хорошего в его путешествии было много больше, чем скверного.
Образцовый семьянин, нечего сказать!
Однако подвиги, совершённые им в области культуры, были не столь велики, как при дегустации каш. Дегустация каш, дурацкий смех и всякая лажа выходила у него гораздо лучше вещей серьёзных! Собственно говоря, никакой культуры вокруг не было, и денег на неё он поклялся не тратить вовсе.
В большом Благословенногорске он увидел изваяние целующихся Станиславского и Немировича-Данченко. Поцеловались они взасос и надолго, что было отлито скульптором Топорым в пристойные бронзовые формы.
«Отчего они так похожи на ящериц?» – вопросил перзиден сам себя, удивлённый своему беззаконному счастью.
На самом деле скульптура изображала Станиславского, отчитывающего провинившегося Немировича. Вид у Немировича был при этом как у растеряйки Кочкина во время битвы при Альбукире. Что-то из «Незнайки на Луне»! Станиславский, хоть и никогда не был в нашем городе и даже в самых страшных снах того не желал, полюбился местной администрации, и увековечивался раз за разом, выползая то в виде названия железнодорожного тупика, то в виде аляповатого изваяния в скверике Работников Трампарка, то в виде сайта своего имени.
Придёт время, я всех этих медных Мандельштамов и Высоцких переплавлю и вылью из них хорошенькую кошечку в городской фонтан!
Всё было хорошо! Нехорошим почему-то было общее состояние Блефуску. Бомжей, которые заселили все неудобья в Блефуску, ему не показывали, обходя районы их обитания стороной. Перзиден считался личностью образованной, тонкой, склонной к рефлексии, а потому волновать его картинами беспорядка и разложения считалось дурным тоном. Он радовался как ребёнок новой гальке вдоль дорог, появившихся вдруг по пути его следования, новым своим огромаднейшим портретам при въезде в город, огромным жесладким калачам и пряникам, которые ему дарили бабы на мельницах и фермах, где все шлялись в ангельски-белых нарядах. Радовался новинкам техники, особенно когда они появлялись у него. Радоваться было чему. Статистическая служба Блефуску в последнем докладе указала, сколь сильно вырос уровень жизни в его государстве – уже более половины граждан заимели пластмассовые мусорные вёдра и туалетные совки для грязи. Советники, не смея поверить в такую удачу, только счастливо развели руками, успех был ошеломляющ! Советник Каплица даже подбежал к доктору Перзидену при этой вести и долго жал вялую руку.
– Ваше Величество! – сказал он, – Это умоет морды нашим недоброжелателям во всём мире!
– Блефуску будет самым великим государством в мире! – сказал он, чуть приподнимаясь на носки, чтобы дотянуться до плеча ветвистого советника.
Такая же рука была у Кир Мир Сена, этого незабываемого мишки на проводе!
– Что ты можешь сказать о своём государстве?
– А зачем тебе?
– Да так, хочу стрелки сверить с единомышленником!
– Безжалостная Византийская джамахерия! Устроит?
– А о своём народе?
– Рабы, изредка поднимающие восстание!
– А обо всём?
– Блефуску есть Блефуску! С волками жить овцами выть!
Армерика – этот ядерный фурункул демократии не нападала на Кир Мир Сена, как не нападала только на тех, кто мог в ответ шмякнуть по носу ядерной веточкой. На всех остальных она клала руку или нападала. Если в стране была нефть, но не было ядерного оружия, участь страны была решена. Армерика не любила своих мёртвых сыновей, упакованных в звёздно-полосатые гробики.
Размышления мудрого советника о мировой политике были очень точны!
– Стало совершенно ясно, что Армериканский империализм принял курс на разгром всех национальных государств Ближнего Востока! В действие вводится политика контролируемого хаоса! Или хаотического контроля! При этом убивается два зайца – убираются с дороги враги Исруля, которые рано или поздно заимели бы ядерную бомбу, и рано или поздно применили бы её против этого неописуемого государства, а с другой – нефть становится более доступной всем! Но есть вариант, что из этого хвалёного контролируемого хаоса вместо спокойного почивания на лаврах пред Америкой и Исрулем из грязи и крови, затеянной ими же самими, вдруг появится арабский Терминатор, Джин из Бутылки, Гомункулюс, который потом покажет всем Великую Кузькину Мать!
Ему ответствовал с экрана телевизора президент Буш, чья славная риторика так нравилась моим согражданам:
– Я испытываю волнение, находясь здесь, в житнице Америки, поскольку это дает мне возможность напомнить нашим согражданам, что у нас в Америке есть одно преимущество – мы в состоянии сами себя прокормить. Перед нами огромные поля арахиса – золотого колоса Арканзаса… Вот как бы я начал своё интервью! К нам сейчас должна подойти госпожа Клифтон. Она сейчас в оранжерее Белого дома! Ворует арабские каштаны из огня!»
Советник был столь же учтив, сколь умён.
«Хочу ли я знать, что те, кого я ненавижу, живут на одной со мной планете?
Этот мир, который они устрили нам и почитают лучшим из времяпровождений, на самом дле не менее преступен чем те, войны, которые они вели! Их мир вытесяет из жизни нормальных людей и даёт простор и возможности ничтожествам и преступникам! Их мир жалок, ибо не ставит перед людьми достойных человека целей! И поэтому люди не уверены в будущем!»
Пришлось наградить его Орденом Малинового Варенья Первой Ступени, только что утверждённом им для высших государственных чинов. Хотя у того уже, кажется, был орден «Малахитовой Шкатулки»!
Потом правило странное сущестов, которое занималось абы чем – спасало ежей, ело кашу в детских садах и возрождало какие-то бейсбольные команды, не занимаясь действительно важными вопросами, плевал он на наши погибшие сбережения и другие вопросы государственной важности. Ими он вообще не занимался! Странный тип, которые хотел остаться в истории дегустацией подгорелой каши и флудом на каком-то сайте.
Президен был как бы это сказать, неудачлив, что ли!
Г. Президент! У меня для вас две новости одна хор другая – плохая Хорошая – исполянется двадцть лет моих украденных сбережений! Надо это отметить!
Вторая – плохая! Мой офицерский военный билет в унитазе! Лови, грейт-комаундир!
Я, наверно после всего плоховатый офицер, но какой это был президент – пусть изобразят братья Маркс!
Были неприятные случаи, в основном, когда он пробовал что-то сделать своими руками – включить прокатный стан, завести гиперсильный грузовик, стартануть подводную лодку. Тогда почему-то стан рушился прямо на головы присутствовавших на открытии, гиперсильный грузовик без тормозов начинал давить прохожих, а подводная лодка получала течь и мигом шла на дно. В конце концов, он сам попросил не допускать его к гиперсильным грузовикам и подводным лодкам и занялся гиперважными проектами – охотой и рыбалкой. Нашёл свою нишу! В конце концов, обустройством быта рыбарей тоже должен был кто-то заниматься! И почему бы этим человеком не быть президентуБлефуску? Премьер-министр, которых хапнул при этом все самые интересные полномочия, только радовался и ликовал при виде того, как президент обустраивает его отдых в речных плавнях, где он любил брать метровых сомов и ленивых лещей размером с руку. Смотрю, а наш премьер крестится, как заведённый, но глазки бегают по углам и видно, что думает он о своём! А не о боге! Я бы перекрестился, если б понял, что он о боге искренне! Вообще, посмотришь, как они для камеры крестятся – смех берёт, такая это комедия! И не думайте, что я один её заметил – все посмеиваются!
Их милые заигрывания с богом были, как бы это сказать поточнее… прикольны что ли, импозантны! Или есть ещё какие слова?
Но путешествие, или «променад по стране», как он это гордо называл, было хорошим. Осталась большая куча фотографий с куполами только что позлащённых церквух, от которых везде уж и проходу не было, виды моря с торпедного катера «Голубой Тормоз» и многое другое, что описывать долго и нудно, ввиду того, что никто не побывавший на «Тормозе» не ощутит таких прекрасных мгновений..
А что думает о нём вон тот согнутый, как крючок человек в синем берете, который словно крадётся по улице, стремясь поскорее попасть домой:
«Перзиден? Какой он перзиден! У него был шанс стать настоящим перзиденом, если бы он был хорошо воспитан и знал, чем подлость отличается от справедливости! Тогда бы он придумал себе лучшее занятие, чем спасать рыбу в пруду и пробовать кашу в яслях – занялся бы, к примеру, внутренним долгом и ограбленными их подлым режимом лучшими поколениями страны! Мог бы в истории остаться, дурачок, как простой, честный парень, восстановитель попранной справедливости, да оказался трус и глупец, очередной ничтожный человек у власти! Невыразительное существо! Человек-подстава! Чего он делал в качестве перзидена – никто не вспомнит! Слава богу, им не много ещё тут править! Устроили гнусную комедию, насмехаются на наших глазах над ими же выдуманной дрянной констиктуцией, смешно смотреть! Устроили сговор на наших глазах! Жалкое и противное зрелище! Ушлецы столичные! Думают, как в шапито будут друг с другом меняться на глазах дурней! Сказку о голом короле тут затеяли! А мы приплясывать мол, должны и горазды! Из остатков государства насмешку сделали! Удоды! А то, как услышат про ограбленных стариков, отворачиваются, … бессоветные, морды воротят, и думают, что пронесёт, Провидение им не отомстит за наше потерянное добро и за наши муки неведомые миру, и не отрежет их дурные головы! Дудки! НЕ будет вам покоя ни в этом, ни в мном мире! Не будет! Снесёт! Скоро увидим! Я ещё засмеюсь вашей странной птице в грязи, и вашими многоцветными тряпками ноги обмотаю вместо портянок! Патриотики вы мои долбанные-предолбаные…»