Глава 6
Ручательство Грешама
Завидев городок, я уже не мог внимательно слушать моего спутника. Вместо этого стал припоминать, какие взгляды посылали мне люди в салуне. От этих воспоминаний холодело в животе, о чем тут же и сообщил Грешаму, – потому что, как я уже говорил, у меня не было привычки скрывать мои мысли. Питер выслушал мое признание с улыбкой и пожал плечами.
– Вряд ли тебе что-либо угрожает, покуда есть, кому за тебя поручиться, – заявил он.
Не прошло и пяти минут, как я получил подтверждение его словам. У первых домов я слез с лошади, а когда мы вдвоем зашагали по улице, нам повстречались двое мужчин. Завидев нас, они застыли и стали сверлить меня глазами. Моя правая рука привычно дернулась к кобуре, но искоса я посмотрел на Грешама.
Он помахал мужчинам рукой, и, думаю, только поэтому в меня не полетели пули. Ведь эти парни были в салуне, когда мне велели убраться из городка и не возвращаться под страхом смерти.
После приветствия они пошли нам навстречу. Вернее, навстречу Грешаму.
– Пит! – обратился один из них. – Ты, должно быть, не знаешь, что у тебя за попутчик. Хочу тебя предупредить…
– Знаю, знаю, – оборвал его Грешам. – Этот парень – мой друг. Познакомьтесь, это…
– Не будем мы с ним знакомиться! – закричали парни почти хором. – Сперва послушай, как он ввалился в салун и начал…
– Да, я знаю, – сказал Грешам, – и про то, как он поцапался с Сэмом, и про то, как ввязался в ссору с вами, дал Кеньону по зубам.
– Он что, сам тебе все рассказал?!
Можно сказать, они смотрели на меня совсем другими глазами, а я в который раз втайне порадовался, что взял за правило говорить людям одну только правду. Видно было, что я все равно не нравлюсь этим ребятам – и мне ли было их в том винить? – но они, по крайней мере, могли изменить свое первоначальное мнение, а о большем не стоило и мечтать.
– Да, он сам мне все рассказал, – подтвердил Грешам. – А потом изъявил желание вернуться в Эмити и показать себя с лучшей стороны. Я заверил его, что при таком раскладе город не откажет ему в гостеприимстве. Или я ошибаюсь?
Секунду они молчали, разглядывая меня с сомнением. Но слово Грешама имело слишком большой вес, чтобы парни повели себя нелюбезно. А ведь еще две-три минуты назад хотели изрешетить меня пулями! Стало ясно, что Грешам – куда более крупная фигура в Эмити, чем я мог предположить, иначе не заставил бы их не только говорить, но еще и думать так, как ему того хотелось.
– Ну что же, – сказал один из них. – Всегда рад познакомиться с твоими друзьями, Пит, и звать их по имени. Держи! – И протянул мне свою ладонь.
– Эх, черт! – улыбнулся другой. – Я не такой уж умник, чтобы мне нечему было у тебя поучиться, Грешам. Пожалуй, тот, с кем ты водишь дружбу, и мне сгодится в друзья!
Я по очереди пожал руки двум моим заклятым врагам, а потом еще услышал, как они обещают Питеру Грешаму попросить своих товарищей, чтобы о происшедшем в салуне было поменьше болтовни. Когда мы расстались с ними, я не выдержал и воскликнул:
– Дружище, если только меня примут, я останусь здесь насовсем!
Грешам повернулся и торжественно пожал мне руку:
– Такие люди, как ты, Шерберн, нужны в Эмити. Тебе тут будут рады.
Наверное, по этой причине он и спешил меня со всеми помирить. Двое уже стали моими друзьями с его легкой руки, а теперь он заявил, что мы немедленно пойдем к Тому Кеньону.
Вот это мне не понравилось! Судите сами: я ударил Кеньона у всех на виду, и ему оставалось только одно – отплатить мне той же монетой. По законам Запада, по крайней мере в те дни, подобные долги следовало возвращать с процентами. Я опасался, что мое появление на пороге дома Кеньона приведет его в бешенство, о чем и не постеснялся тут же сказать Грешаму.
Но тот, представьте, только отмахнулся и заявил:
– Если человек хочет жить в Эмити спокойно, он должен усмирять свой гнев. Например, я, Шерберн, перестал носить с собой огнестрельное оружие. Вот и сейчас у меня нет при себе револьвера. Беру его только в те дни, когда нужно идти по следу этого краснокожего упыря, этого… этого…
Как видно, он и сам не всегда мог совладать со своим гневом. Я не верил моим глазам: хладнокровие, с которым Питер до сих пор держался, даже когда рассказывал про гибель брата, неожиданно его покинуло. Но благодаря именно этому всплеску я проникся к нему еще большей симпатией. До этого он казался мне слишком уж правильным; увидев же, что он, как и я, способен ненавидеть – пускай даже какого-то индейца, – захотел вновь пожать ему руку.
Однако куда сильнее меня поразило то, что он сказал насчет револьвера.
– Постой, Грешам, это правда, что ты ходишь без оружия? – решил я уточнить.
– Ну конечно, Шерберн. Разумеется, правда.
– Хочешь сказать, – не унимался я, – что у тебя и сейчас нет револьвера под мышкой? Что ты выехал из Эмити, рискуя в любой момент встретиться с индейцами, и, если бы это произошло, дрался бы голыми руками?
– На случай особой нужды у меня есть охотничий нож.
– Охотничий нож?! – завопил я истерически. – Скажи-ка, охотничий нож!
– Ну да, – невозмутимо отозвался он и, достав нож, подбросил его на ладони. – Если хочешь знать, в ближнем бою он не такая уж плохая штука. По мне лучше, чтобы противник послал в меня пулю, чем швырнул нож, при условии, конечно, что он умеет обращаться с холодным оружием.
А умел ли это делать сам Грешам, спрашивать не пришлось – об этом свидетельствовала та небрежная манера, с которой он теребил лезвие. Затем не глядя Питер сунул оружие в ножны и спрятал его за пазуху с такой непринужденностью, будто это были часы на цепочке. Мое уважение к нему вышло за все мыслимые границы.
И все же казалось странным, что человек в здравом уме может каждый день выходить безоружным на улицу в таком милом городке, как Эмити. Мое недоумение я выразил так:
– Верю. Но объясни, зачем подвергать себя опасности, расхаживая без револьвера в толпе?
– Опасности? – улыбнулся Грешам. – Впрочем, ты не первый удивляешься, хотя на самом деле никакой опасности нет. Когда у парня оружие, он готов к драке и всем своим видом показывает: меня, дескать, только тронь, я тут же начну стрелять! А теперь представь, что будет, если на пути окажется другой, такой же. Вот они встретились, стоят лицом к лицу, и ни один из них не желает отойти в сторону. Ба-бах! И как минимум, один труп! Но вот я выхожу, как ты говоришь, в толпу, зная, что у меня оружия нет. Не важно, знают ли это другие, – главное, знаю я! Если на пути возникнет опасность, попросту ее обойду. Я не ищу ссор, держусь на заднем плане и всегда готов выслушать чужое мнение. Мое самолюбие ничуть не страдает, если приходится уходить, почувствовав, что дело запахло жареным. В результате на мне нет ни единого шрама от уличной перестрелки или драки в салуне, а между тем я содержу салун, и отель, и казино! По-моему, это доказывает одну простую истину: человек получает то, что выбирает сам. Даже в таком пчелином улье, как Эмити.
Слушая его, я уже был готов во все это поверить и все-таки тут же запротестовал:
– Грешам, для тебя это, может, и верно, но уж никак не для других. Потому что такой, как ты, – один на десять тысяч, если не на миллион!
– Чушь! – отрезал Питер. – А вот и дом Кеньона.
Мы постучались, и к нам вышел Том Кеньон собственной персоной. Скользнув взглядом по лицу Грешама, злобно уставился на меня. Угостил я его крепко: правую сторону подбородка украшала синеватая опухоль, вокруг головы был повязан бинт. Вероятно, Кеньон ободрал затылок, проехавшись им по стойке.
Выдержав паузу, он заговорил:
– Хорошо, щенок, что ты нарушил запрет и вернулся к нам в Эмити. Побудь здесь, пока я схожу за револьвером!
– Минуту, Том! – остановил его Грешам. – Сперва выслушай меня. Хочу, чтоб ты знал: мой друг вовсе не собирался…
– Господи, Грешам! – перебил его Кеньон. – Не может быть, чтобы у тебя завелись такие друзья! Это правда?
Он посмотрел на меня с таким омерзением, будто перед ним была гремучая змея. Я уже было двинулся в его сторону, но Питер схватил меня за плечо.
– Да, это правда, – ответил он. – А кроме того, хочу, чтобы он стал и твоим другом.
– Знаю я тебя, Пит, – вздохнул Кеньон, – только на этот раз не выйдет по-твоему. Я ни от кого не потерплю то, что позволил себе этот подонок.
– Он пришел извиниться, – объяснил Грешам.
И хотите – верьте, хотите – нет, но в тот момент я почувствовал, что и в самом деле могу извиниться. Впервые в жизни!
– Нужны мне извинения этого бульдога, – усмехнулся Кеньон. – Нет уж, Пит! Мы с ним поговорим по-мужски, и хочу, чтобы ребята это видели!
– Кеньон, – произнес настойчиво Грешам, – ты поступаешь неправильно.
Вот и все, что он сказал, но только тон его был холоднее декабрьской ночи в горах, а сам Питер застыл при этом наподобие каменной статуи. На Кеньона это подействовало сразу, он нерешительно положил руку на плечо владельца салуна.
– Знаешь, Пит, не всем быть святыми вроде тебя. Этот парень оскорбил меня у всех на глазах. Сейчас в городе только об этом и говорят. Не хочу, чтобы на меня показывали пальцем…
– Это ты брось! – возразил Грешам. – Скорее уж пальцем будут показывать на моего приятеля, когда узнают, что он перед тобой извинился.
– Думаешь, он в самом деле готов извиниться? – поинтересовался Кеньон.
– Думаю, да!
А я почувствовал, что у меня кровь стынет в жилах.
– Я имею в виду, не здесь, а при всех – в салуне, где он меня это… ударил, а?
– Ты многого хочешь! – заметил Грешам. – Но он сделает и это.
Кеньон смотрел на меня разинув рот. У меня же в голове вихрем закружились мысли – и все о той незавидной роли, которую уготовил мне мой новый друг.
– Ну, если так, – согласился Кеньон, – оно, пожалуй, стоит того. Сегодня в восемь я буду в салуне, там и увидимся. А здесь я тебя, щенок, больше видеть не хочу!
Том развернулся на каблуках и ушел в дом.
По совести сказать, еще неизвестно, кто из нас вел себя более оскорбительно – я в салуне или Кеньон на пороге своего дома.
Но не от этого мне было так тошно, когда мы шли по улице. Меня бил озноб при мысли о том унижении, через которое еще предстояло пройти. Видно было, что и Грешаму от этого не по себе, – он выглядел мрачнее тучи.