Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки. Часть II. Капитолий (Д. П. Петров, 2013)

1

Джеку нравилось дома.

Первые послевоенные годы были в Штатах, пожалуй, самыми спокойными и благополучными годами XX века.

И сравнения не было, да и не могло быть, с разрушенной войной Европой. Не говоря об СССР и поверженной Германии. Богатые стали богаче. А бедные… тоже богаче.

Как это уже нередко бывало, Америка и ее хозяйство сумели извлечь из войны немалую выгоду. Промышленный бум – воодушевленные победой люди с утроенной энергией включились в борьбу за скорейшее удовлетворение своих постоянно растущих потребностей.

Дом площадью 750 квадратных футов[33] с одной-двумя ванными комнатами, рассчитанный на семью из четырех-пяти человек, стал обычным делом. Бассейн и лужайка – по вкусу и средствам хозяев. Холодильники, стиральные и посудомоечные машины, тостеры, электропечки и прочие электроприборы заполняли жилища. Не редкость – гараж на одну-две машины. В моду как раз вошел форд «Супер де Люкс» – на первом автомобиле этой серии ездил президент Трумэн.

Крах нацизма и потсдамские соглашения породили немало надежд. Послевоенный мир стал ареной масштабнейшего социально-политического проектирования: попытки строительства эффективной системы международной безопасности, учреждение ООН, международные дискуссии по этим проблемам рождали ожидания. Охватили они и Джона Кеннеди.

В статье «Попытка мирного эксперимента» он анализирует опасные следствия гонки вооружений: рост налогов, ослабление частного бизнеса, безработицу. Избавление от этого бремени в ближайшем будущем он видит в отказе от перевооружения и создании механизма выработки согласия между странами «Большой тройки» – Советского Союза, Англии и США.

Автор книги «Почему Англия спала» считал СССР союзником, а поверженные Японию и Германию неопасными ни в военном, ни в экономическом отношении. Однако у работы имелся заметный минус: автор не сумел ясно и убедительно описать пути к партнерству Лондона, Вашингтона и Москвы. Высказанная им идея создания «работоспособной системы разрешения противоречий» и укрепления взаимопонимания звучала как благая, но все же иллюзия.

Она не исчезла и после участия Джека (по заданию Journal American) в конференции в Сан-Франциско, где закладывали основы нового мира. Впрочем, его удручил «воинственный настрой русских». Он решил, что «Россия не скоро избавится от комплекса нации… которая доверяет гарантии своей безопасности, прежде всего, Красной армии, а уж потом международным структурам и процедурам». Это будило опасения, что ООН не спасет планету от конфликтов, национального эгоизма и борьбы блоков – то есть пороков погибшей Версальской системы[34]. Тревожили и «разговоры о неизбежном конфликте с русскими в ближайшие десять – пятнадцать лет». Обнадеживало лишь признание того, что мир не может позволить себе новую войну.

Читателям понравились заметки Джека. А Уильям Херст – медиамагнат и друг Джо – направил его летом 1945-го в Англию – освещать тамошние выборы. И эта командировка удалась. И даже позволила Джону почувствовать себя заметной фигурой в журналистике. Ему нравилось это ремесло. Но он понимал, что исполнить в нем требование отца во всем быть первым – очень сложно. Уж больно много было претендентов не только на первые, но и на десятые роли.

А Джо мечтал о главной – звездной – роли.

2

Вскоре после гибели старшего брата – главной надежды отца в осуществлении его плана – Джозеф Патрик и Джон Фицджеральд Кеннеди серьезно обсудили ситуацию. Отец объяснил сыну, что миссия Джо переходит к нему. И хотя Джек волен сам определиться в выборе будущего, теперь все свои расчеты и надежды отец возлагает на него.

Зная требовательность, жесткость и властность Джо, легко предположить, что он, следуя тому обыкновению, которое выработал в бизнесе, делал сыну предложение, от которого тот не мог отказаться. И проба сил в журналистике стала для Джека своего рода развлекательной интерлюдией перед вступлением в серьезную игру, затеянную его отцом. В качестве партнера.

Многие, кто знали Джека в ту пору, говорят, что он не считал политическую журналистику или политическую науку своим жизненным путем. Как, впрочем, не считал им и политику. Ему предстояло самоопределение. А это, как известно, дело очень непростое.

Если только рядом нет отца с его авторитетом, настойчивостью и миллионами.

И отец настоял. Тонко и умело. Спросил: раз уж ты не уверен в выборе пути, почему не попробовать один из возможных? Тем более что это станет продолжением традиции. Среди Кеннеди не бывало ученых или мастеров слова, а политики были. Причем яркие. Почему же не пойти по их стопам? Не стать, к примеру, конгрессменом? Но только не штата. Нет. Это не наш уровень. О чем я? Да о Палате представителей Конгресса США. А что тебя удивляет, друг мой?

Ты говоришь, придется начать с чистого листа, с самого начала – с выборов? И начнешь. Ты говоришь, что не умеешь общаться с простыми людьми, а это – ключ к любой избирательной кампании? Научишься. Ты говоришь, что не умеешь выступать публично – а без митингов тут никуда? Но ведь выступал же ты в университете. Выступишь и тут. Ты, наконец, говоришь, что не имеешь опыта руководства? Но, позволь, ты же командовал боевым кораблем. Освоишься и здесь.

Ты победил в бою на войне. Победи и в мирной битве – схватке за власть. Точнее, за ее долю. Для начала – небольшую.

Путь к этой доле неизбежно лежит через общение с избирателем. А он говорит с политиком – претендентом на выборный пост – как с равным. И хотя слова «слуга народа» уже не понимают буквально, часть своего смысла они сохранили. Здесь стеснительным делать нечего. Впрочем, Джек и не стеснялся. В какой-то момент его даже захватили аргументы отца, они были крепки и убедительны, а главное – в них звучала вера в то, что он сможет. Справится. Победит.

Джо и впрямь в него верил. Иначе бы не взял в дело. Но и опасался: достанет ли сыну окаянства для этой драки – столкновения амбиций, самомнений и денег, где, возможно, придется пройти через сделки, коррупцию, шантаж, рекламные трюки, войны компроматов, внутрипартийные и межпартийные интриги и компромиссы?

Может и не потянуть. Но выхода не было. После разлада с Рузвельтом сам он претендовать на место в большой политике не мог. А следующий сын Роберт был для этого слишком юн. Приходилось рисковать. Но Джо привык. В конце концов, не риском ли сделал он свое состояние?

В итоге, сын и отец пришли к соглашению. Первый предпринимает рискованную попытку сделать политическую карьеру. Второй делает рискованное капиталовложение в это предприятие.

В любом бизнесе главное вход.

Политика – не исключение.

В американскую политику входов несколько. Главных – четыре.

Первый – используя свой талант, образование и связи (если есть), стать сотрудником одного из уже авторитетных или еще растущих политиков и дальше, оказывая ему профессиональные услуги, в случае успеха своего начальника добиться высокого административного поста или выставить свою кандидатуру, заручившись поддержкой шефа.

Второй – включиться в партийную работу; стать функционером одной из организаций; путем интриг и борьбы занять в ней заметный выборный пост; добиться признания боссов и выдвижения на более высокий выборный пост. На сей раз – в системе государственной власти.

Третий – заняться бизнесом, добиться успеха, сделать большие деньги, начать инвестировать в политику, а там уж либо остаться в этой роли, либо в обмен на взносы в предвыборные фонды получить более или менее весомый административный пост.

Четвертый – выставить свою кандидатуру на выборах (муниципальных, региональных или федеральных) и победить (или проиграть). А дальше – расти, по мере сил и возможностей продвигаясь все выше в системе власти.

Но для этого важно знать, как она устроена.

3

Президент, вице-президент, сенатор, конгрессмен, губернатор, мэр – мы знаем эти слова.

Помним, что на вершине политического монблана стоит президент. Порой вспоминаем о его правительстве – ЦРУ, ФБР, Пентагоне, Госдепе – герои боевиков обычно служат в этих ведомствах. Можем угадать, чем конгрессмен отличается от сенатора. Знаем слово «губернатор». А также – «судья» и «шериф». Но чтобы понять, кем именно готовился стать Джек Кеннеди, важно углубиться в детали.

В целом политическую систему США определяет Конституция. Ее приняли в 1787 году на особом Конвенте в Филадельфии. Делегаты разработали формулу правления для страны, изложили ее простым языком и утвердили федеративное устройство страны с сильным центральным правительством, подразумевая разделение функций между центром и членами федерации, резервируя права каждой стороны.

Главой федеральной исполнительной власти объявлялся президент, избираемый гражданами, имеющими право голоса. Принятие законов, общих для всей федерации, было функцией Конгресса, состоящего из депутатов, избираемых народом. Утверждалась и судебная система во главе с Верховным судом. Три эти независимые друг от друга ветви власти составили правительство США.

Сегодня Конституция состоит из Преамбулы, семи статей и поправок.

В Преамбуле указан субъект власти: «Мы, народ…». А также, что он осуществляет ее «в целях… содействия общему благосостоянию и обеспечения нам и нашим потомкам благ свободы».

Документ ратифицировали тринадцать тогдашних штатов (хотя хватило бы и девяти), и через два года основной закон вступил в силу.

Однако вскоре граждане указали правительству, что в Конституции нет гарантий против тирании. Их потребовали внести. В ответ в нее включили «Билль о правах» – десять поправок. В первой сказано, что Конгресс не будет: поддерживать какую-либо религию и утверждать государственную религию (это будет крайне важно в нашем дальнейшем сюжете); ограничивать свободу вероисповедания; посягать на свободу слова и свободу прессы; ограничивать свободу собраний; нарушать право народа обращаться к правительству с петициями и жалобами.

С годами принимались новые поправки. Сегодня их 27. Последняя датирована 1992 годом и, по сути, гласит, что законодатели текущего созыва не могут сами себе повысить жалованье.

С 1925 года положения Первой поправки касаются не только Конгресса США, но и законодательных органов штатов. Их члены также избираются.

Исполнительную власть членов федерации – штатов и территорий, связанных с центром договорами (порой забавными), – возглавляют губернаторы, избираемые жителями. Граждане имеют право на референдум[35]. Городами управляют избираемые мэры и законодательные собрания. И так – вплоть до судей, шерифов и руководства графств[36].

Итак, главный механизм, процедура и институт демократии в США это – выборы.

4

Эта система подтвердила свою жизнеспособность. Но хотя в целом она имеет тот же характер, что и в 1790 году, жизнь вносит в нее коррективы, часто не отраженные в документах. Да, они регулируют отношения партий и государства, но не определяют правил и, главное, нравов и обычаев политической жизни. Вспомним хотя бы бостонский «Стратегический комитет» закулисных дельцов, куда приняли дедушек Джона – Патрика и Фитца. Он жил своим неписаным уставом. Вспомним и ловкачей, каждый из коих проголосовал больше ста раз…

Да, ход и исход выборов определен законом. Но на каких выборах совали в урны бюллетени эти прощелыги? А какая разница? Их поведение было обычным. Хотя и незаконным. И совершалось в той сфере жизни, где неписаная норма перевесила писаное правило.

Такие проделки были рискованными, как и скупка голосов (в том числе и за виски), но на них шли. Сто лет назад коррупция вовсе не была в Штатах чем-то из ряда вон выходящим. Но на какие бы ухищрения ни решались политики, как бы ни была активна мафия, сколько бы раз ни доходило до поножовщины и стрельбы, все это всегда было частью состязания. Конкуренции разных центров силы. Разных групп интересов. То есть, несмотря на злоупотребления, демократия не казалась людям подлогом, а кандидаты не представляли, по сути, одну закулисную силу.

В СССР об этом любили говорить агитаторы: мол, состязание партий и кандидатов в США – обман: они (за какие бы личины ни прятались) суть марионетки магнатов Уолл-стрита. А вот в СССР, хоть и выбираем мы единственного кандидата, но – от рабочих и крестьян. А что его утвердил комитет единственной партии, так ведь она же «нас – к торжеству коммунизма ведет…»

А в Штатах торжествовал капитал. Но выбор имелся. И беззакония, вроде описанных, лишь подтверждали реальность соперничества. Ведь без него зачем были нужны «вбросы» бюллетеней? Все бы решали высшие инстанции… Но республиканцы и демократы бьются за каждый голос, тратя на это немалые деньги, что создало особую профессию: специалист по выборам и вообще – по политическому процессу. Как у нас иногда говорят – политтехнолог.

Профессия выросла в бизнес. Впрочем, острота соперничества сузила пространство этой отрасли. Так, политтехнологи не могут работать на несколько партий сразу, годами держатся одного клиента, лишь иногда заключая контракты с «третьими партиями».

5

Неверно думать, что в США всегда действовали две партии – Республиканская (ее эмблема – слон) и Демократическая (эмблема – осел). Нередки были попытки разнообразить партийный ассортимент. Так немалой силой была когда-то Народная (Популистская) партия. В начале XX века вес набрали прогрессисты и социалисты. В отличие от них коммунисты в избирательном процессе толком не участвовали. И из-за своего настроя на революционное переустройство общества они так и остались маргиналами, порой в образе фанатиков и заговорщиков, а то и шпионов. В 1992 и 1996 годах вызов двухпартийности бросили нефтяной магнат Росс Перо и его «Партия реформ» и организация «Вместе отстоим Америку». Он набрал 19 % голосов избирателей – больше, чем какой бы то ни было кандидат от третьей партии с 1912 года.

И все же в Штатах почти безраздельно царят две главные партии. Их политические машины столь мощны, что оставляют очень мало места другим, как правило, вбирая в себя все значимые и серьезные инициативы.

Корни американской двухпартийности уходят в первые годы существования страны – в дискуссии о том, быть ли Америке монархией или республикой. И если республикой – то конфедерацией или федерацией?.. Тогда трое яростных публицистов Александр Гамильтон, Джон Джей и Джеймс Мэдисон сурово бились в печати за федерацию. И эта идея победила.

Но конфедерация все же возникла. В 1861 году ее создали южные плантаторы-демократы, восставшие против промышленников-республиканцев Севера. Те к тому времени создали свою – Республиканскую – партию, объединив в том числе противников рабства. В то время демократы – старейшая в США и одна из старейших в мире партий, – отстаивая рабство, добились выхода южных штатов из федерации.

Любопытно: Демократическую партию основали создатели политической системы страны – Томас Джефферсон и Эндрю Джексон (первый демократ, избранный в 1828 году президентом).

Со дня избрания Джексона и до 1860 года демократы царили в политике. Их соперником была партия вигов, взявшая название у британских либералов и дважды проводившая своих президентов – Уильяма Гаррисона и Закарию Тейлора.

Но Гаррисон – первый губернатор Индианы, конгрессмен, сенатор и президент – простыл, выступая без шляпы и пальто на холодном ветру с двухчасовой инаугурационной речью (самой длинной в истории). И через месяц его убила пневмония. А Тейлор – герой войны за Техас, перед коим дважды трепетала Мексика – вскоре после избрания умер от тифа.

Национальная дискуссия о рабстве расколола вигов: одни выступали за свободу, другие держались позиции Юга. Первая часть ушла к республиканцам, вторая – к демократам.

6

На выборах демократы опирались на элиту Юга – плантаторов – производителей хлопка и табака. А также на фермеров и торговцев, опасавшихся конкуренции северян.

Когда в 1861 году президентом стал республиканец и противник рабства Авраам Линкольн, еще до его инаугурации семь южных штатов вышли из США. А следом – еще восемь. Началась гражданская война. И победили в ней северяне-республиканцы. Потерпев политическое и моральное поражение, «ослы» 20 лет были в упадке. «Слоны» же, развивая страну, превратили рабов в рабочих, заселили Запад, установили высокие пошлины на импорт из Европы.

Но мало-помалу равновесие восстановилось. Сперва в конце XIX века президентом дважды стал демократ Гровер Кливленд. А когда в 1912-м пришел Вудро Вильсон – демократ из Виргинии, ситуация выровнялась. «Слонов» подкосила Великая депрессия, начавшаяся при их президенте Герберте Гувере. И с 1933 по 1953 год президентами США были демократы.

К тому дню, когда Джек задумался о политической карьере, а Белый дом занимал демократ Гарри Трумэн – партия прошла долгий путь и сильно «полевела».

Она включала четыре главные группы. Первая – южане, наследники традиций Дикси[37] – консерваторы. Вторая – либералы: продолжатели дела Рузвельта, защитники гражданских свобод, сторонники сильного государства, социальных гарантий и других, по сути, социал-демократических ценностей. Третья – левые: «организованный труд» – могучие профсоюзы, отвоевавшие право на место в политике в борьбе с бизнесом и красным подпольем. И четвертая – политические машины больших городов, с весомой долей промышленных рабочих, образованных профессионалов, людей искусства, меньшинств (вроде негров или католиков).

7

«Политическая машина, – сообщает “Британская энциклопедия”, – это организация, возглавляемая “боссом” или группой, способная предоставить [кандидату, партии] количество голосов избирателей, позволяющее сохранить… контроль за городом, страной или штатом».

Иными словами, один из ключевых элементов американской политики – хорошо отлаженный механизм, «производящий» голоса избирателей.

«Это – армия, – так описал этот агрегат Эдвард Флинн, с 1922 по 1953 год босс демократической машины в Бронксе[38]. – Пусть так называемый “независимый избиратель” думает, что политической машиной можно управлять с помощью доброй воли… На самом деле, как и любой армией, ею руководит дисциплина».

Черты такой машины – иерархия и дисциплина. В ней важны обязательства и ожидания, интересы и услуги. Победив, кандидаты выполняют обещания, данные избирателям. Идеологи и агитаторы объясняют позицию партии по разным проблемам. А на уровне квартала, района, города, штата боссы, их актив и СМИ, «помогают» избирателям понять: у них и их политика есть обязательства: у него – блюсти их интересы, у них – голосовать за него.

Создатель мощной машины в Канзас-сити «Большой Джим» Пендергаст говорил: «Меня звали боссом. Это значит… ты помогаешь людям. А они – тебе. Принуждать голосовать нельзя. Я никогда этого не делал. А если видел, что кто-то пытается, знал: долго он не протянет».

Машины оказывают или обещают оказать услуги группам избирателей в обмен на голоса. Если те согласны, значит их «голоса под контролем». Сердце машины – босс и его команда. Кровь – группы интересов, голосующие так, как надо. Цель – обеспечить именно такой результат.

Машины породило устройство жизни в больших городах, где интересы предельно сконцентрированы и организованы. Пример – бизнес: малый, средний, крупный. Еще пример – этнические группы: ирландцы в Бостоне или поляки в Чикаго с их весомой численностью и спайкой. Дальше – наемные труженики: литейщики, учителя, строители и прочие. С тех пор как в ходе борьбы рабочих за право на профсоюзы республиканцы были за работодателей, а демократы поддержали «организованный труд», союзы стали одной из сильнейших групп интересов, важным партнером машин и важной частью партии «осла».

Самое крутое достижение политической машины – контроль над числом голосов, гарантирующий победу всегда. Т. е. – монополия на власть. Добиться ее непросто. Но можно. Мэр Чикаго Ричард Дейли и его машина на десятилетия сделали город местом, где у республиканцев нет шансов. Есть только один способ борьбы с этим типом организаций: машина, которая сильней.

Это ясно видно на уровне страны. Как мы помним, «слоны» «рулили» Штатами почти всю вторую половину XIX века. А «ослы» – всю вторую четверть века XX… А потом – по очереди. И эта ротация власти – итог жесткой борьбы за избирателя, в которой с каждым годом ставки выше, а конкуренция острее.

8

Есть гипотеза, согласно которой переход власти в США от партии к партии определяет тайный «клуб» всемогущих воротил, как когда-то в Мексике или Португалии. Но авторитетные политологи убеждены: это возможно только там, где есть один полюс силы. И только до тех пор, пока не создан еще один или несколько полюсов.

Что же до Штатов, то там центров силы несколько. И они конкурируют за доли власти. Их и представляют главные партии в масштабах страны, штата, города, городка, городишки или округа. В округах американцы и голосуют. Там выдвигаются и кандидаты. Скажем, в Палату представителей Конгресса. Или в Сенат.

Палата – орган, представляющий граждан. В ней 435 членов. Выборы проходят раз в два года. Места расределяются среди штатов в соответствии с числом жителей. В Сенате заседают 100 политиков – по два от штата, который они и представляют. Их избирают на шесть лет.

Избираться в Сенат или Палату можно сколько угодно раз. Правила выборов схожи во всех штатах. Претенденты проходят первичные выборы – праймериз, где состязаются представители одной и той же партии. Затем победители праймериз от разных партий борются друг с другом. Порой в бюллетени включают и независимых кандидатов. Если член Палаты (конгрессмен) или сенатор оставит пост до истечения полномочий, на его место избирают нового законодателя.

9

Выборы президента не прямые. На них сперва голосуют избиратели, а затем – по итогам голосования в штатах – Коллегия выборщиков избирает главу государства.

Стать президентом может гражданин США по рождению, старше 35 лет, живущий в США не менее 14 лет. Согласно 22-й поправке к Конституции, одно и то же лицо может быть избрано президентом не более двух раз. Исключением был Рузвельт. В критических условиях Второй мировой войны его избрали на третий срок, а в 1944-м – и на четвертый. А потом ограничили число переизбраний, чтобы не позволить президентам создавать систему личной власти, избирающую их вновь и вновь. Тот, кто после смерти или отставки президента занимал этот пост два года и более, может быть избран только один раз. Это не коснулось Гарри Трумэна, который как вице-президент сменил умершего Рузвельта (поправка не имела обратной силы).

Прежде чем кандидат в президенты пойдет на выборы, его должна выдвинуть его партия на съезде делегатов штатов. Получивший большее число голосов утверждается кандидатом на кресло в самом белом доме Америки. Дальше – борьба с соперником от партии-конкурентки.

Нередко кандидат участвует и в праймериз. Это – риск: проигрыш на предварительных выборах делает выдвижение маловероятным. Но и победа не сулит автоматического успеха. На съездах царит борьба. Многое и тут зависит от мощи машин, работающих на и против кандидатов.

Когда складывается пара президент – вице-президент (до съезда, на нем или после), избирательная кампания стартует.

Возможно, кому-то покажется, что политическое устройство США описано здесь слишком подробно. Но не зная его, крайне сложно следовать за нашим героем – Джоном Кеннеди.

10

Во второй половине 40-х в партии «ослов» в Массачусетсе ирландцам была «зеленая улица». Они почти полностью контролировали партийную машину штата, опираясь на тысячи соотечественников-иммигрантов, которые уже во множестве покинули цеха и доки, пополнив ряды юристов, врачей, инженеров, ученых, служащих, бизнесменов. Они оттеснили янки на второй план, а новые иммигранты еще не освоились. А вечные соперники-итальянцы были слабы…

Тогда в Массачусетсе Демократическая партия была своего рода холдингом частных политических машин. Удобно для новичков! У кого есть деньги и карт-бланш в игре в политику.

Джеку карт-бланш обеспечил клан[39]. И отец.

Сыграл ему на руку и бывший мэр Бостона Джим Керли. Став конгрессменом, он задолжал 42 000 долларов как штраф за махинации на выборах. Он хотел в Бостон. В мэры. Там о нем подзабыли, и шансы были. А его победа освобождала место конгрессмена по 11-му округу…

И Джим в четвертый раз – уникум! – стал мэром Бостона. И пусть его ждала тюрьма, это открыло Джону путь в политику. Отец убедил: поражение – не трагедия! Hо… надо побеждать.

Это не спорт, не разбой, а скорее, искусство. Чуть-чуть иллюзия. Немного – страсть. Короче, сэр, политика – это не когда стреляют из кольта в люстру. А когда просто делают власть.

И если ты в деле – значит, в деле. Вольнодумство допустимо. Но помни: ты – часть целого. И тогда у тебя есть шанс достичь вершин, о коих сейчас ты и не думаешь. Ну и дерзай! Победишь – увидишь: служба конгрессмена не так уж трудна.

– Что же ты, Джек? Марш! А ля гэр ком а ля гэр!

– Yes, сэр.

1

В прямом смысле слова. Его призвал отец.

Большинство в 11-м округе много лет «брали» демократы.

Те, кто здесь жил, – рабочие, мастеровые, инженеры, профессора, чиновники и даже люмпены голосовали за «ослов» – свою партию. И надо было всерьез постараться или полным кретином оказаться, чтоб здесь проиграть кандидату «слонов».

Джон Кеннеди кретином не был.

Кварталы старых доходных домов, чад мастерских, дым фабрик, нефтебазы, железные пути, лавчонки и бары, тюрьма штата… Ирландцы, итальянцы, славяне, немцы, евреи – беглецы от довоенной нищеты и военных ужасов, – моряки, докеры, заводские работяги, дальнобойщики, шпана… Их дети, жены и домочадцы – таков был электорат в 11-м округе. Точнее – в его восточной части. Немногие заходили сюда погулять в сумерках. Это было опасней, чем в среднем по стране. Здешние места когда-то крепко «держал» дед Патрик. Но теперь тут жили итальянцы, а политикой заправляли теневые дельцы, продающие свои голоса тому, кто больше заплатит.

И поразительное дело – в этот индустриальный, криминальный, маргинальный округ ни с того ни с сего втиснули другой, особый, по сути, мир – Гарвардский университет. Плюс – окрестности, где жили дельцы-янки, ученые и служащие. Прежде они были частью тихого 9-го округа, где «рулили» республиканцы, и вот теперь…

Впрочем, в 11-й входили и районы среднего класса – Кембридж и Саммервилл, аккуратные дома которых были мечтой работяг с востока.

Но в целом, по совести говоря, Джека электорат радовал не слишком.

С другой стороны, тот факт, что выдвижение здесь было, по сути, равно победе, играл ему на руку. Но до поединка со «слоном» нужно было побороться за выдвижение с однопартийцами. Пройти через праймериз.

Иные «знатоки» советовали не лезть на большие выборы, начать с уровня штата, скажем – идти в вице-губернаторы. Чем плохо? Но уж больно много метило на этот «вкусный» пост местных воротил, имевших связи в высоких кругах. Кроме того, Джона, честно говоря, больше привлекал гламурный и столичный Вашингтон, чем провинциальный Бостон.

И он решил баллотироваться именно здесь.

Что и говорить – для этих мест он выглядел непривычно.

Настоящий серьезный бостонский политик должен быть румян, пухл, задорен, разговорчив. Носить визитку, солидную шляпу, золотые часы с цепью и жить в собственном доме.

А Кеннеди въехал в отель «Бельвю» (где когда-то жил – не тужил медовый Фитц), часы носил на руке, не имел шляпы, ходил в пиджаке, был строен и темен загаром (из-за болезни и лекарств). Хотя и обладал немалым чувством юмора.

Потому-то он и рассмеялся в ответ на замечание одного крупного партийного босса, к которому заехал просить поддержки. Тот прямо сказал:

– Молодой человек, ваши дед и отец – солидные люди, я их уважаю, но вас не поддержу.

– Почему?

– Потому что вы похожи на такого-разэтакого афериста: живете, вон, в отеле…

Услышав это, Джек весело рассмеялся. Ему и в голову не приходило, что это важно.

Это сперва смутило, а потом развеселило воротилу. Он тоже хохотнул и спросил:

– Чего это вы смеетесь?

– Сэр, вы, конечно, правы, – ответил Джек, – но сейчас это не отель. Это штаб. Кстати, там нередко бывает мой папа. Заходите. Мы будем рады вас видеть.

Так и было: Джон часто навещал его в «Бельвю». И что же он видел? Комнаты, полные народа – друзей семьи и одноклассников, флотских офицеров и политических шарлатанов, карьеристов, активистов, мечтателей… Чтобы спокойно поговорить по делу, приходилось спускаться в холл. Но Джо это не смущало. Он сам немалую часть жизни провел в отелях – оттуда было удобно разруливать финансовые сделки.

Не будь отца, местные серьезные люди вряд ли приняли бы Джека всерьез.

Бостонская политика – не для мальчиков с чернилами под ногтями, бурчали они, но Джо! Джо – это голова… И деньги у него есть.

Без денег, конечно, и соваться не стоило. Но на важное дело долларов отец не жалел. И, как когда-то в бурный океан, Джек отважно «нырнул» в кампанию.

Ему пришлось создавать команду. И он ее создал. С ним были его друзья по Чоату, Гарварду и флоту. И главное – с ним был клан.

2

Джон подбирал людей родом из Бостона. А лучше – из округа. Молодых, энергичных, грамотных. Демократов не по партийному опыту или привычке, а по духу… Фрэнк Морриси и Марк Дэлтон; улыбчивый Тэд Риордан из Саммервилля; Том Бродерик из Брайтона; Дэйв Пауэрс, взявший на себя «крутой» квартал Чарльзтаун; Билл Кейли с востока и Джон Дроуни из Кембриджа – все были на войне, все были молоды, все хотели многого. И больше всех – Джек.

Обаятельный молодой человек. Хорошо одетый. С привлекательной внешностью. С правильной речью. И с какой-то отчаянной храбростью в глазах.

Порой они возвращались в «Бельвю» за полночь. Но так и надо вкалывать на праймериз.

Потому что на них все жестко. Бывает по десятку и больше кандидатов. И все – из одной партии. Это не конкурс идей и программ, это личное дело. Облить соперника грязью, обвинить во всех грехах – легко. Хвастаться прибылями и хвалиться медалями – сколько угодно.

Статная блондинка Кэтрин Фарли, ветеран, майор медслужбы, в белоснежном кителе шла на трибуну, чтобы назвать Кеннеди «бедненьким маленьким богатеньким мальчугашей».

Ее внимательно слушали четверо смуглых итальянцев (двое – по имени Жозеф Руссо), утверждавших: «Джо Кеннеди хочет купить выборы».

Некий учитель, решивший доказать, что можно баллотироваться без денег, призывал его оставить блажь папенькина сынка. Ему вторил Джо Ли, что часто баллотировался на разные должности в католических районах и, случалось, побеждал.

Ну, а бывший секретарь мэра Керли Джон Ф. Коттер и Майкл Нэвилл, что с разным успехом шел в мэры и Конгресс штата и считался реальным претендентом на победу, наперебой предлагали ему подучиться – поработать у них на побегушках.

Между тем Джон вел кампанию спокойно, энергично и целеустремленно. И соперники, чувствуя опасность, сменили насмешки на обвинения. Папа Джо прямо сказал, заявляли они, если захочу, изберу в Конгресс и своего шофера.

Сложно сказать, насколько опасными для Джека были эти слухи. Быть может, они и побуждали задуматься и усомниться средний класс, а у работяг с «востока» вызывали, возможно, смех: а что? Сказал – изберет. С такими-то деньгами… Кеннеди – люди серьезные. А нам нужно, чтоб в Конгрессе сидел серьезный парень. А Джек к тому же – герой.

И впрямь, война дала кандидату честь и славу – сильное орудие политической борьбы. Выступая перед избирателями, он не раз весело говорил о своем подвиге, но прежде всего – о матросах, об их мужестве и верности флагу. С особым теплом говорил он Джо. О погибших. О ветеранах. На трибуне, на ящике, просто на земле стоял не только герой и брат героя, но человек, воздающий дань павшим за свободу Америки и других народов. И обещавший заботиться о живых. А их были тысячи – парней, вернувшихся с войны, в том числе раненых и увечных. И его слушали. Ему хлопали. Его шуткам смеялись. Ему жали руку.

3

Пешком и на машинах округ бороздили его активисты – звонили в двери, просили голосовать за Кеннеди. От них не отставала Роуз. Она приглашала на чай. Сегодня – жен боссов, а завтра – домохозяек. Сестры Джека были с ними приветливы, шутили, подносили печенье. Гостьи были довольны: вон какая у кандидата любящая, красивая, настоящая американская семья. А как они плачут по погибшему мальчику. А ведь чуть не потеряли двоих! А мой Билли вернулся без руки. А сколько их теперь – калек на пособии? А Джек может им помочь…

В мае 1946 года Джек с треском разгромил соперников-однопартийцев.

Утром он отправился на избирательный участок с дедушкой и бабушкой Фицджеральдами. Потом – в кино, на «Ночь в Касабланке». К концу сеанса подоспели результаты праймериз. У него – 22 183 голоса. Майкл Нэвилл мог нервно курить в уголке – он получил вдвое меньше. Коттер проиграл со счетом три к одному. Белоснежка майор Фарли пришла пятой. Джек взял 42 %. Для гонки десяти кандидатов – очень неплохой результат.

Джек принял успех спокойно. Хотя и был в восторге. А вот дедушка Фитц!..

Надо было видеть, как он, распевая «Сладкую Аделину», бацал ирландскую джигу…

Так Джон получил мандат Демократической партии на борьбу с республиканским кандидатом. И победил, получив на выборах в декабре в два раза больше голосов. А что вы хотите – 11-й округ. Здесь всегда побеждают демократы.

Сразу после победы Джек, Бобби и сестрица Пат отправились путешествовать. Вместе они проехали 40 000 километров по Израилю, Индии, Вьетнаму и Японии и сдружились еще крепче. С тех пор Бобби стал непременным участником всех серьезных политических операций брата. А их предстояло немало.

4

В январе 1947 года двадцатидевятилетний конгрессмен Джон Кеннеди занял свой кабинет в корпусе Палаты представителей Капитолия – комплекса зданий, где расположены учреждения законодательной власти США. Но это еще не значило стать политиком.

Однажды он в смущении рассказал сотрудникам: «Вхожу я в лифт, а какие-то – мне: эй, чел, нажми-ка четвертый…»

Таков его вид: галстук ослаблен, сорочка торчит… Он привык надевать первое, что попалось под руку. А то и костюм, который слуга Джордж Томас приготовил для стирки. Так что опытные коллеги видят в нем юного выскочку, а матерые лоббисты называют «парниша».

Как-то он играл в футбол со школьниками. И тренер спросил:

– Ну как конгрессмен в игре?

– Конгрессмен? Ну и кликуха! Ему надо больше тренироваться. Будет работать – выйдет толк. Мальчишки, что «пинали мячишко», не знали, что перед ними – законник…

В Конгрессе Кеннеди много работает над законами о труде, заботясь о рабочем человеке, но следя, чтоб смутьяны-«комми» не сбили его с толку. Одним словом – «бутербродный либерал».

Служба конгрессмена и впрямь оказалась не так трудна.

Особенно если у тебя толковые сотрудники. Его тогдашняя секретарша Мэри Дэвис и помощник Тэд Риордан усердно вели переписку с округом, разъясняя людям, что для них сделал их конгрессмен, как голосовал по важным для них вопросам… И люди это ценили.

Ему часто писали. И он всегда отвечал. Да, у сотрудников были образцы ответов, но годились они не всегда. А Джон понимал важность общения. И знал, как люди ценят внимание: о его ответе мистер Джонс расскажет миссис Джонс, а та – миссис О’Хара, а та мужу Майклу… И тот скажет: знаешь, Люси, а ведь не зря мы выбрали этого парня. Давай-ка и в следующий раз…

Для избирателей его двери всегда открыты. Он записывает их имена, а потом толкует по-приятельски: как дела, Гарольд? Все в порядке, Люси?

В его элегантной квартире в Джорджтауне его ждут горничная Маргарет Эмброуз и черный слуга Джо Томас. Он же чистит его одежду и приносит в Конгресс судки с домашней едой.

Джек холост, и его встречи с девушками мало кого интересуют. Как и то, что девушек много. Должен же и конгрессмен когда-то жениться. И выбрать супругу. Как тут обойтись без свиданий? И друзья у него приличные – вот, скажем, Джо Смазерс – молодой, энергичный, холостой. Отчего ж им не сводить девушек в кино или на бейсбол? Отчего не съездить на пикник?

В те времена заезжать с девушками в отели было лучше в маленьких городках Виргинии и Мэриленда, где тебя никто не знает и где ты вряд ли встретишь знакомых. А еще лучше – в мотели на отдаленных дорогах, где не просят предъявлять права.

Но и спорт, и развлечения, и романы постепенно отступают на задний план. Мало-помалу политика увлекла Джона. Он все больше верит в себя. Его уже не зовут «парнишей». Он и в Конгрессе уже почти ветеран. Он знает парламентскую «кухню». Отец внушает: Конгресс – это старт. Так беги! Пора в Сенат.

Да, твой будущий соперник – матерый Генри Кэбот Лодж. Но «сделаем» и его. Вперед!

5

Пройти в Сенат – задача не из простых. Сенатор представляет не жителей округа, а весь штат. Он вхож и на мировую арену. Джека всегда влекла мировая политика…

Он готовится к новым выборам. Он делает свою программу масштабней и глубже. Говорит о войне в Корее, о роли Москвы и Пекина. Чаще общается с дипломатами и журналистами. Едет в Европу, встречается с Тито, Неру, Бен-Гурионом, папой Пием XII… Его задача – понять: выполнят ли страны НАТО свои обязательства, если США пошлют в Старый Свет войска для их защиты? Он посещает Британию, Францию, Италию, встречается с видными политиками и незаметными (но важными) чиновниками, конспектирует свои впечатления и итоги бесед, а вернувшись, готовит доклад – свое видение ситуации.

В начале 1951 года сенатские Комитеты по международным и военным делам совместно обсуждали вопрос: направлять войска в Европу или не спешить. После госсекретаря Ачесона, генералов Эйзенхауэра и Маршалла пригласили выступить конгрессмена Кеннеди как эксперта, только что вернувшегося «из полей».

И он говорит. Впервые – перед такой аудиторией. Перед ним – крупнейшие гражданские и военные чиновники, мастера глобальной политики, сенаторы. Он говорит о стратегической важности Западной Европы и о ее слабости. О потребности в военной помощи. О том, что надо убедить европейцев наращивать оборону – выставить по шесть дивизий вдобавок к каждой американской. Его подход прост: цель не в том, чтобы «Америка делала меньше, чем может, а чтобы Европа делала больше, чем сейчас».

Этот подход по душе не всем. К нему обращается опытнейший сенатор Уолтер Джордж: «Вы – член именитой семьи. Ее влияние на общественное мнение хорошо известно. Поэтому я хочу спросить вас: вы помните выступление вашего отца в декабре 1950 года?»[40].

Джек помнил. В этой лекции Джо призвал Америку уйти из Кореи, а о Европе заявил: «Обсуждать вопрос, где остановить русских – на Эльбе или на Рейне, – нет смысла. Не лучше ли убраться [из Европы] прямо сейчас? Правда такова: если русские решат наступать, мы сможем остановить их только на этой стороне Атлантики. Возможно, через десять лет, через поколение или чуть позже, Европа станет коммунистической».

– Вы расходитесь во мнении с отцом? – спросил сенатор.

– Мой отец… считает, что защищать Европу слишком сложно и слишком поздно, – ответил Джек. – Они думают, что мы пошлем солдат на смерть. Но без Европы Америке не выжить.

– Я считаю так, – заключил он. – А мнение отца спросите у него.

На этих слушаниях впервые публично прозвучала его позиция: Защищая Европу, мы защищаем Америку. Это – прообраз будущего подхода Кеннеди-президента. А в тот момент – его прорыв в большую внешнюю политику.

Он становится все заметнее в Конгрессе. А в 1952 году вступает в борьбу за место в Сенате от штата Массачусетс. Его штабом командует Бобби. Он тоже включается в план отца.

6

Им предстоит помериться силами с матерым политическим волком – сенатором Генри Кэботом Лоджем. Это его деду тридцать шесть лет назад Медовый Фитц проиграл выборы в Сенат. Внук тоже был не промах. Имел в Массачусетсе сильную избирательную машину.

В начале 1956 года Джон проехал все городки штата – всего 351. Он плел свою сеть. Ткал полотно социальных связей, где центральной нитью был он сам – кандидат в Сенат. Кеннеди строил свою организацию, способную эффективно противостоять машине Лоджа и одолеть ее.

Вскоре у него было 286 секретарей, готовых заклеить штат плакатами, нацепить его значок на грудь каждому, обойти дом за домом. Сдержать врага, перейти в наступление и победить. Пришла пора, и Кеннеди послал свою армию в бой.

– Кризис пришел и в Массачусетс… – объявил он, – слишком долго наши представители в Сенате беспомощно мирились с тем, как гибнут наши предприятия и рабочие места… Поэтому я выступаю против Генри Кэбота Лоджа-младшего…

Лодж принял вызов. Его и его семью знал весь штат. Еще в 1936-м он побил демократа Джима Керли. А то был год, когда «ослы» побеждали почти везде. Через шесть через лет победил снова. В 1944-м прямо с сенатской скамьи ушел в армию. А через год вернулся и снова победил.

Как и Джон, Лодж энергично работал с электоратом. И пользовался успехом. К тому же их программы были схожи, как и позиции по законопроектам. Лодж, хоть и был республиканцем, тоже считался «бутербродным либералом». Как и у Кеннеди, во внутренней политике его позиция была умеренной. Он голосовал за дешевое жилье, льготные кредиты и избегал выступать за или против политики Джозефа Маккарти. Как и Джек, был против изоляционизма, за активность Штатов в мире, за помощь Европе и усиление НАТО. Это было трудно – найти проблему, по которой между ними мог возникнуть конфликт (а конфликт – ключевой фактор предвыборной борьбы). И значит, кампания снова из битвы программ и идей превращалась в личную дуэль.

Никто из местных республиканцев не мог тягаться с Лоджем. Ему и Джеку предстояло собрать несколько тысяч подписей за свое выдвижение. Праймериз не было. И значит, Кеннеди не мог «обкатать» на них свою любительскую организацию. Собрать подписи было делом не хитрым.

Выход нашел братец Бобби. А давайте, сказал он, соберем в 10 раз больше. Причем не в Бостоне, а в провинции. Итог превзошел ожидания – 262 324 подписи. Всех подписавших, их адреса и телефоны внесли в особые списки, чтобы вновь обратиться к ним в ходе кампании.

Кеннеди наращивали силы. Из Чикаго прибыли Джин и Юнис. Из Нью-Йорка приехала Пат. К битве готовилась мама. Отец разрабатывал стратегию борьбы в элитах.

Так оттачивалась схема избирательной кампании, которую использовал Джек. Борьба ведется в массах, в СМИ (на телевидении) и высшем обществе. С массами работают актив и семья. С журналистами – семья и профессионалы. С элитами – отец. И со всеми – он сам.

Каждый член семьи вложил в кампанию свои деньги: по 1000 долларов в каждый из комитетов, основанных для ее финансирования: «Граждане за Кеннеди и процветающий Массачусетс», плюс комитеты «Развития рыбного хозяйства», «Модернизации промышленности побережья», «Модернизации текстильной промышленности», «Строительства Массачусетса». По закону один человек не мог вносить в один комитет больше 1000. То есть каждый из членов клана выложил по пять. Другие траты составили 70 000. Собрали и еще двести взносов по 1000.

7

Повсюду в парикмахерских и салонах красоты лежали сотни очерков о военном подвиге Джека. Что ни день, выходили пресс-релизы. Его поддержала Boston Post[41]. Поздравление с еврейским Новым годом от его лица подготовили за несколько недель до праздника…

Районы Бостона, города и фермы – кандидат побывал везде.

С тактикой и практикой был порядок. Но не со стратегией. С какой руки ходить – с правой или с левой?.. Ведь в «армии» Кеннеди и ее штабе были и консерваторы, и либералы.

Случались и конфузы. Как-то ветеран Новой сделки Гарднер «Пэт» Джексон принес в штаб заявление, где от лица Джека осуждался сенатор Маккарти. Кандидат спал, а в гостиной, где сидел и Джо, народ слушал Джексона. Но не успел он начать, как Кеннеди-старший вскричал: «Вы что? Хотите погубить Джона? Мы не против Маккарти! Мы даем ему денег! А вы и ваши дружки евреи и профсоюзники – профаны в политике и ради своих идеек готовы угробить все дело».

Вошел кандидат. Молча послушал. И отбыл на митинг.

Через пару дней в той же комнате он спросил Джексона:

– Что, Пэт, досталось?

– Джек, объясни, что за человек твой отец?

– Глава семьи… – был ответ.

Поняв, что стратегов не помирить, Кеннеди дал им свободу рук, но и сам действовал. Пока его правые и левые вели свои операции, он атаковал Лоджа по ряду тем: гражданские права, рост цен и аренды, КНР и торговля с коммунистами. Но в центре внимания был Массачусетс.

8

«Лодж сделал и сделает для Массачусетса все возможное!» – кричали плакаты соперника.

«Кеннеди сделает для Массачусетса БОЛЬШЕ!» – отвечал наш кандидат.

И рекламных щитов у него было больше.

Но не это, конечно, было ключом к победе. Как-то он увидел придорожное кафе. А над ним огромный, очень дорогостоящий билборд с призывом: «Кеннеди – в сенаторы!»

Выпив в кафе бокал коктейля, он протянул руку бармену: здравствуйте, я Джон Кеннеди!

– Кто-кто?

– Джон Кеннеди, баллотируюсь в Сенат США.

– О, Джон! Привет-привет! Так куда вы баллотируетесь?

Битва реклам шла своим чередом, но Кеннеди и Лодж вели себя как джентльмены, воздерживаясь от нападок и обвинений. Как-то немалая толпа собралась, чтобы услышать их полемику, ожидая увидеть милую сердцу любого обывателя предвыборную свару, но кандидаты были крайне корректны. Впрочем, они очень редко встречались лицом к лицу.

«Мягким» было и секретное оружие, примененное Кеннеди против Лоджа. На завершающем этапе кампании домохозяйки несколько недель получали вот такие открытки:

Прием в честь госпожи Джозеф П. Кеннеди[42]

и ее сына, конгрессмена Джона Ф. Кеннеди.

В среду 1 октября 1952 года в 8 часов вечера.

Отель «Командор», Кембридж, Массачусетс.

Вы приглашены!

Казалось бы, какое отношение к выборам имели эти изящные приглашения на белом картоне? А самое прямое. Бал на чаепитиях правила Роуз Кеннеди и ее дочки! И они покорили дам штата независимо от их возраста и положения. Импозантная, зрелая, мудрая женщина беседовала с ними как с подружками. Говорила о детях, о том, как растила их и как переживает за сына.

– А если бы вы знали, – говорила, – как они все переживают!

И указывала при этом на дочек, мило щебечущих с другими гостьями.

А тут и сын выходил с краткой, энергичной речью. И домохозяйки застывали с чашкой в одной руке, а с печеньем – в другой: ах какой-какой-какой… хороший мальчик! Аплодисменты, еще чашка чаю или кофе, довольные дамы рассаживаются по «плимутам» и «бюикам» и следуют домой, чтоб рассказать мужьям и соседям, какие классные эти Кеннеди и какой у них отличный сын.

Меж тем сами Кеннеди почти без сил шли к столам. А через день все повторялось.

Больше того, программа «Кофе с Кеннеди» дважды вышла на телевидении. Роуз в кресле, с вязанием в руках, объясняла, как хорошо воспитать детей, как поддерживать мир в семье, как прекрасны ее дети и что Америка есть на свете! И как она горда Джеком. Своим героем.

А Джек улыбался с экрана.

Он был нарасхват. Мест, где его ждали, было больше, чем его родных и активистов. Как-то пришлось выступать даже Бобби: «Мой брат Джек не смог приехать. Мама и сестры – тоже. Но если бы Джек был здесь, то сказал бы: в Сенате у Лоджа сплошная лажа. Спасибо».

В ночь подсчета голосов сестры спали, измученные раздачей значков в бостонском метро. Кандидат, взволнованный, но внешне спокойный и, главное, уверенный в победе, сидел в кругу друзей. На той же улице располагался штаб Лоджа. Там окна горели тоже. Рассвело. Джек и его друг Торби Макдональд пошли подышать в городской сад. Лодж покинул свой штаб в 6 утра.

Джек выиграл со счетом 1 211 984: 1 141 247.

– Меня победили проклятые чаепития, – заявил Лодж.

Но все знали: победил Кеннеди.

1

Желтая пресса взахлеб писала о торжестве Кеннеди. Серьезная обсуждала новость скупо. Там понимали: в его методах ведения кампании технологии (прежде всего – ТВ) преобладают над идеями; его вероисповедание – заведомый минус, не ставший помехой; его настойчивость и прагматизм – говорят о силе. Самые прозорливые догадывались: Капитолийский холм для Кеннеди – лишь пересадка на пути к Пенсильвания-авеню[43].

Кеннеди победил политика, впервые избранного сенатором, когда сам Джек ходил под стол пешком. В прямом смысле слова. Он стал третьим демократом, избранным в Сенат от Массачусетса. Для этого мало было чаепитий и больших денег.

Дальновидные обозреватели видели: похоже, рождается новый большой политик. А возможно, и новый политический феномен – предвыборные технологии нового поколения.

Кроме того, Кеннеди нельзя было вместить в рамки ни одной из главных идеологических групп, представленных в США.

Он не выглядел четко выраженным либералом, как не был и консерватором, – уклонился от публичного самоопределения. Но показал себя человеком, озабоченным не столько лозунгами и девизами, сколько настоящим и будущим штата, который ему предстояло представлять. И будущим страны, в жизни которой он играл все большую роль.

Что же до технологий, то внимательные комментаторы подметили: он во многом отошел от принятых стандартов политической рекламы – адресовался не потребительским рефлексам посетителей супермаркетов, привыкших к мессиджам типа «Наш товар лучший – сделайте его своим!», а к их разуму и высоким эмоциям, предлагал обсудить и осмыслить содержательные истории. Стремился не впарить товар, а присоединить людей. Если не к программе, то хотя бы к ее носителю – к нему, Джону Кеннеди.

2

Возможно, уже тогда Кеннеди начал ощущать роль, которую телевидение начинало играть в обществе? С тех пор он не раз поражал людей своей интуицией. Но, очевидно, здесь работала и логика. Примерно такая: по телевидению рекламируют автомобили; автомобили стали не менее важной частью нашего образа жизни, чем политика; почему не использовать эфир для рекламы политиков? Возможно, уже тогда в окружение Кеннеди стали проникать идеи Маршалла Маклюэна[44], работавшего над концептом массовой коммуникации.

Фильмы вроде «Кофе с Кеннеди» оставляют впечатление, что ТВ не было для него лишь инструментом, вроде плаката или речи. Он хотел не просто себя показать, но утвердить свой образ в картине мира зрителей… Похоже, Кеннеди (или те, кто делал его фильмы и обсуждал их воздействие) хотел, с одной стороны, превратить себя во внезапно материализованную мечту зрителей, а с другой – породить у них стойкие и долгие позитивные эмоции.

Маклюэн утверждал: телевидение – уникальная технология соединения чувства и воображения в рамках единой, общей жизни. Об этом начиная с XVIII века мечтали поэты, с творчеством которых был знаком Кеннеди: когда-то Уильям Блейк, а после Дэвид Герберт Лоуренс и Уильям Йетс. Мечтать-то мечтали, но считали мечту несбыточной. Мечты поэтов отражали стремление тысяч людей увидеть в реальности живущие в их сознании позитивные образы и, встретившись с ними, ощутить подлинную радость.

И вот к ним пришел телевизор. И, как учил Маклюэн, изменил их жизнь во всех личных, социальных и политических аспектах, как самая новая и импозантная технология продления центральной нервной системы вне тела человека. Что позволяло герою (а точнее – его телевизионному образу) соединиться со зрителем. Стать важной, приятной и ценной частью внутреннего мира избирателя.

Легко допустить, что Кеннеди или люди из его окружения, знакомые с этими теориями, решили, что стоит использовать такую возможность. Или задумали провести эксперимент.

И провели успешно. Уже скоро мы увидим, как ТВ станет одним из самых часто применяемых и успешных политических инструментов Кеннеди.

Впрочем, попытки использовать ТВ в политических целях уже имелись.

В 1952 году штаб кандидата в президенты Дуайта Эйзенхауэра впервые выпустил предвыборный телеролик с песней – знаменитый I Like Ike. Под бодрую музыку Ирвинга Берлина милый белый мультяшный слон с портретом кандидата вел за собой приятных рисованных людей – пожарных, рабочих, клерков, фермеров, мам-пап с колясочками и маленьких собачек. Они держали флаги и воздушные шары с надписью: Ike (Айк – прозвище генерала), и пели:

Ну типа:

На победно торчащем хоботе слоника реял флаг с именем Айк, а на попе располагался барабан, в который он лупил колотушкой, ухваченной хвостом.

А у обочины ослики – вожди демократов – уныло стояли в вольере. Марш завершался триумфом. Над Капитолием встает солнце с надписью: «Айк». Звучит призыв: «Все добрые американцы – на помощь стране!» На экране девиз: «Голосуйте за Айка Эйзенхауэра!»

Демократы ответили клипом, где Эдлай Стивенсон представал спасителем фермеров.

Так началась битва роликов. Чтобы через 15 лет стать одной из самых дорогих статей в бюджетах избирательных кампаний.

Кеннеди был среди первооткрывателей этого мощного орудия борьбы. Но он пошел дальше. Стивенсон и Эйзенхауэр видели в ТВ лишь инструмент. Кеннеди сделал его политикой.

А пока получил столь нужный ему для победы перевес в 70 000 (1,6 %) голосов.

3

Обосновавшись в Сенате, Джек не раз говорил своему новому сотруднику – молодому и способному юристу Теодору Соренсену: «Сидя на этом красивом холме, я нередко мечтаю. И вот что видится мне: все дело не в деньгах и не в количестве женщин, и не в старых идеях, и не в возможной войне… А в том, что пока я, как слепой, на незнакомом пути. Знающий точно, куда он должен прийти. И я боюсь, что иду не так быстро, как надо, но верю, что я у Бога в горсти…»

Соренсен слушал внимательно. Он понимал: Кеннеди хорошо умеет сочетать внешне романтические рассуждения с трезвым прагматизмом и жестким планированием.

Тэд, хоть и был по профессии юристом, пришел на работу к Джеку как автор статей и речей. И показал свой яркий талант, ответственность и неординарность суждений.

Кеннеди не терпел в людях ординарности. И напротив – ценил из ряда вон выходящих, неожиданных и ищущих помощников. Главное, чтобы все это не было красивым переливанием из пустого в порожнее, а приносило конкретный и видимый результат.

Он и себя ощущал необычным. И не только в Верхней палате.

Коллеги-сенаторы присматривались к нему. И хотя, как и каждый вновь избранный, Джек занял место в одном из задних рядов – он легко вписался в этот «зал живых монументов» американской политики: оценил верность традициям и ритуальному «джентльменству», подчеркнутый демократизм, легко идущий бок о бок с «аристократизмом».

Вот знаменитый Карл Хэйден, избранный в 1927 году. Вот Том Коннели, избранный в 1929-м. А вот и бывший губернатор Гэри Берд, пришедший на Холм в 1933-м. Были здесь и видный деятель Новой сделки Герберт Леман, сенатор от Нью-Йорка и глава банка Lehman Brothers; алабамский юрист Джозеф Хилл. Кресло перед Джеком занимал умеренный демократ из Иллинойса Пол Дуглас, а справа – левый либерал из Миннесоты Хьюберт Хэмфри…

Хватало и «столпов консерватизма»: начиная с лидера демократического меньшинства Линдона Джонсона и многолетнего идеолога республиканцев Роберта Тафта до Джо Маккарти из Висконсина, печально известного тем, что в фанатичной борьбе с «красной угрозой» умудрился попрать и этику, и нормы, и доброе имя американского законодателя…

Теперь он был одним из них. Сенатор от Массачусетса – Джон Фицджеральд Кеннеди.

Ему отвели четыре комнаты. Помещение для аппарата. Личный кабинет и приемную. Ее дверь всегда была открыта. Джек знал: не так уж велика роль, которую сенаторы-новички играют в большой политике. Избиратели, лоббисты и именитые коллеги оценивают тебя не столько по речам или работе над законами, сколько по конкретной пользе, принесенной штату, бизнесу штата и им. Понятно, что с первых своих дней в Верхней палате Джон хотел, чтоб его офис приобрел репутацию места, где решают вопросы.

Для этого нужен был немалый персонал. Государство выделило ему на оплату сотрудников 36 900 долларов, но их не хватало. Пришлось доплачивать из своих. В результате Джек добился того, что приобрел репутацию полезного парня, нужного человека.

Вопросы были разные – от неясностей с ветеранскими льготами и получения профессором Гарварда рабочего места в Библиотеке Конгресса до законов, нужных рыболовецким, текстильным, кораблестроительным и другим компаниям штата[45]. Требовались также расширение сети общественного транспорта и реконструкция Бостонского порта.

Законы, над которыми работал Джон, касались в основном делового сообщества Массачусетса и рабочих. Входя в Комитет по труду и социальному обеспечению, он занимался страховой защитой рыболовных судов; контролем за ценами на сырую шерсть; выделением 10 000 000 долларов на ремонт и конверсию военной базы Пьер и другими вопросами, связанными с доходностью бизнеса и созданием новых рабочих мест.

Вскоре он предоставил солидный отчет о своих делах. А в мае 1953 года начал личный «крестовый поход» во имя интересов промышленников и наемных работников Новой Англии. Он заявил с трибуны Сената, что, хотя регион процветает, «это процветание находится под угрозой, с которой надо разобраться». Он говорил два часа. В этом первом большом выступлении в Верхней палате он представлял не только свой штат, а всю Новую Англию[46]. Причем предлагал бороться с угрозами, которых большинство его коллег не видели. Среди них (и ей он посвятил свою вторую большую речь) были слишком слабые гарантии минимальной заработной платы.

Третью речь он посвятил темам национального масштаба – свободе конкуренции, экономии госсредств, расширению торговли и сохранению уровня производства.

Так он вошел в круг ветеранов палаты. Расширил свою политическую базу, выступив в роли лидера ряда штатов. А главное – обозначил подход, который будет отличать его как президента (хоть и не всегда): решать вопросы до того, как они станут проблемами.

4

Но проблема была у самого Кеннеди. Состояла она в том, что рамки штата и даже группы штатов были ему узки. Он претендовал на более высокий статус и масштабную роль. Комитет по международным делам – один из самых престижных в Сенате: вот где он видел приложение силам. Но чтобы достигнуть этого уровня, предстояло одолеть несколько ступеней.

Первая: компромисс в отношении сенатора антикоммуниста и антилиберала Джо Маккарти[47]. Джек выступал за финансирование его расследований и за Закон о контроле за подрывной деятельностью, ибо, как многие либералы, да и американцы вообще, боялся коммунизма. Да, Россия далеко, но свои, местные «комми» – здесь, рядом. И служат Кремлю, помогая распространить его влияние на весь мир. Это и есть «красная угроза». И ее нужно пресечь. Проблема в том, что, атакуя «красных», Джо нападает и на либералов. И вот, чтобы отвести удар от себя, сенаторы Хэмфри, Фулбрайт и Леман предлагают запретить Компартию и сделать работу Маккарти ненужной. Но тот в ответ лишь смеялся, рассказывая, как в детстве ловил скунсов: «Скунса невозможно запретить. Так и с «комми» не покончить, не извозившись в дерьме. Ну а потом – со всеми этими чистоплюями-Леманами…»

Но и они знали: этот фанатик и его массовая поддержка среди людей, напуганных атомной мощью Советов, угрожают демократии. Сегодня они скандируют Better Dead, then Red! или Kill a Commy for Your Mommy![48] – а завтра примутся за них. И плевать им будет на закон.

И впрямь, «отморозок Джо» презирал всякие там нормы и правила. И тут ошибся – покусился на святая святых – на армию. Отлов «комми» в Голливуде и профессуре еще терпели, но армия!.. И после скандальных слушаний «Маккарти против Армии США» либералы решили: параноика надо «валить». И обвинили его в «стремлении расколоть Сенат и общество», в «посягательстве на гражданские свободы» и «нанесении ущерба престижу США». Газеты полнились карикатурами: мракобес, крича: «Горим, горим!», лезет тушить факел статуи свободы. Кампания достигла такого размаха, что Джо вынесли официальное порицание, это означало отказ в доверии. Вспомнили и о давней подделке наградного листа, и о запойном пьянстве.

Джек хотел остаться в стороне от этой борьбы. Ведь Маккарти был другом его отца. Но чтобы избежать изоляции в своей фракции, он решил голосовать за порицание, хоть и с иной формулой: «За покушение на честь и достоинство Сената». Но слова уже не имели большого значения. Шел бой, где нужны были смелость и стойкость.

В нем победят либералы. Их верность демократическим принципам перевесит истерические крики об избавлении США от «красных» и их пособников. 2 декабря 1954 года Маккарти получит взыскание. «За» проголосуют 67 сенаторов. И лишь 22 – «против».

И как же голосовал Кеннеди? А никак. Он следил за баталией издали – с больничной койки. Хотя боль в спине была так сильна, что он едва мог читать газеты и слушать радио.

Незадолго до дебатов о Маккарти Джек покинул столицу и лег в больницу. Дали о себе знать давняя футбольная травма, боевое ранение и операция, оказавшаяся не такой уж успешной.

Врачи настаивали: нужно новое хирургическое вмешательство.

И вот он в Манхэттенском госпитале специальной хирургии – ему вставляют в спину стальную пластину. Еще месяц он лежит пластом и видит только самых близких. Нередки случаи забытья. Состояние остается тяжелым. Приходит декабрь. Маккарти объявляют порицание, а в протоколе пишут: «Сенатор Джон Кеннеди отсутствует по болезни».

А болезнь все тяжелее. Врачи предлагают увезти его из снежного Нью-Йорка в теплую Флориду. И вот на Рождество, укутанный и бледный, летит он в Палм-Бич. Но улучшения нет.

Назначена новая операция. Пластину удаляют, многочасовая работа хирургов и тревога семьи. Успех. Он идет на поправку. 25 февраля Джон, тихо ступая, выходит из больницы. Лечение длится полгода и требует не меньшего мужества, чем битва в Сенате.

Джек ненавидел зависимость от врачей и близких. Он привык быть хозяином положения. Хотел чувствовать себя во всем победителем. Не желал мириться со своей болезнью.

Друзья шутили: природа обеспечила тебе отдых от вечной гонки за утехами и успехами.

Враги дразнили: Кеннеди на краю могилы – рак в последней стадии. Да, что вы?! Он умирает от туберкулеза! Да нет – от болезни Эдисона, крайнего ослабления иммунитета. Господа, очень тяжелый случай. Сможет ли сенатор исполнять свои обязанности?

Чтобы противостоять сплетням, отец издавал бюллетени о его здоровье. Но помогало это плохо. Как и интервью – писаки ухмылялись: признается он, как же!..

Болеть в Америке – это не только большой расход, но и удар по престижу. Там не верят, что больной политик имеет право на свой пост. Да, кресло-каталку простили Рузвельту. Но супергероям прощают почти все, а простым сенаторам – нет. Соперники легко превращают их простуду в чахотку. Порез пальца – в ампутацию руки. Мигрень – в рак мозга. Так было и с Джеком. Но что делать? От болей в спине спасал только новокаин, от болезни Эдисона – инъекции кортизона.

Но говорить о процедурах публике опасно. Публика любит, когда все просто и ясно. И потому Кеннеди публикует заключение врачей: «…сенатор обладает исключительной физической стойкостью и иммунитетом выше среднего уровня. Его редкая энергия при минимальном отпуске… говорит о прекрасной физической форме и замечательной жизнеспособности».

Ну и, добавим от себя, редкой выдержке.

Именно выдержку, силу, острый ум и верность принципам, прежде всего, ценил Кеннеди в людях. И именно их воспел в новой книге, написанной в больнице. «Образцы отваги»[49] – так называлась эта книга, где Джек в тексте, как в медали, отчеканил профили тех, кого считал героями. Но что такое героизм в политике? Да не что иное, как способность, будучи многим обязанным своим, оказавшись в меньшинстве, выступить против них. Вопреки общественному мнению, следуя убеждениям, а не корысти, принять опасное решение.

5

Не любую книгу переводят на язык телугу. Эту перевели. Плюс на много других.

В Штатах издательство Harper & Brothers[50] издало ее на английском в 1956-м.

Она почти сразу на месяцы возглавила чарты бестселлеров. Ее расхвалили и расхватали. Cristian Science Monitor писала: «Человек независимых взглядов создал тонкий, умный, замечательный текст. Кеннеди поднял на мачте прекрасный стяг. Пусть же он реет там впредь».

Правды ради следует сказать, что написал ее Кеннеди не в одиночку. Из Библиотеки Конгресса ему слали коробки журналов и книг. Тэд Соренсен[51] работал с черновиками. Кандидатуры героев обсуждали профессора Юл Дэвис из Джорджтаунского университета и Джеймс Лэндис из Гарварда. Давал советы публицист Артур Крок (это он предложил включить в текст Роберта Тафта за то, что тот выступил против Нюрнбергского трибунала). Кеннеди, хоть и был антифашистом и врагом деспотии, не спорил. Он увидел в его поступке признак храбрости.

А открывал книгу президент США Джон Адамс[52] – противник федеративного устройства, что смело шел наперекор федералистскому большинству. Дэниэл Уэбстер[53] – конгрессмен, сенатор и госсекретарь – шел вторым. Почему? Да потому что перед лицом своей партии, готовой к войне до конца, отстаивал мир между Севером и Югом. Далее следовал Эдмунд Росс[54], сенатор, отказавшийся вопреки своей партии голосовать за импичмент президента Эндрю Джонсона[55], понимая, что подписывает приговор своей политической карьере. Про Боба Тафта мы знаем. Следом за ним стоит Джордж Норрис[56], что по идейным мотивам поддержал Эла Смита[57] в штате, где для политика не было худшей характеристики, чем принадлежность к католической церкви. Либерал Норрис уравновешивал в книге консерватора Тафта.

Итак, Джек рассказал о судьбах политиков, которых считал образцами храбрости. Предисловие написал профессор Колумбийского университета Аллан Невинс, указав, что история, политика и мораль объединены в книге «подлинным государственным служением».

Заметила книгу и вдова президента Рузвельта, имевшая вес в Демократической партии:

Достопочтенному Джону Ф. Кеннеди

Мой дорогой мальчик, я говорю это лишь для Вашего блага… Полная несчастий жизнь научила меня: когда множество раз бьют по одной щеке, подставлять другую.

Миссис Элеонора Рузвельт[58].

Записка стала знаком: ты замечен. А это было важно. Притом госпожа Рузвельт делилась мнением о книге и с близкими, и с советниками.

Получили «Образцы» и Пулитцеровскую премию[59]. Так талант Кеннеди был признан интеллектуальным истеблишментом. Больше того, столь авторитетная премия говорила и о признании в качестве мыслителя. Он передал деньги в «Фонд негритянских колледжей», как и свои гонорары и жалованье сенатора, которое всегда жертвовал на благотворительные проекты.

Возможно, среди героев книги незримо присутствует и еще один образ – профиль самого Джека? И хотя в тот период он еще ни разу не шел наперекор большинству и общественному мнению, тем не менее, как мы знаем, уже не раз бросал вызов судьбе.

Впрочем, у него был, что называется, крепкий тыл. Его семья. И его любовь.

Блистательная Жаклин.

1

Ее крестили за три дня до Рождества 1929 года в храме Святого Игнация на Парк-авеню в Нью-Йорке. И нарекли Жаклин Ли. Ее родители Джон Верну Бувье III и Джанет Ли, желая умаслить своего самого богатого родственника – деда по материнской линии, – надели на малышку его крестильную рубашечку. Говорят, крошка выглядела в ней просто потрясающе!

Все звали ее Джеки. А ее отца – голубоглазого мужчину редкого обаяния, имевшего огромный успех у дам – Черный Джо (за загар) и Черный Шейх (за число поклонниц, сравнимое с гаремом султана). У мамы прозвища не было, но была безупречная фигура, изящество и шарм. Нельзя сказать, что по части увлечений и приключений она не уступала мужу. Уступала. Но не слишком. Впрочем, его это не беспокоило. Он считал, что, пока у них есть деньги, заработанные им на бирже, положение в обществе, коттедж в Ист-Хэмптоне, лошади и собаки, а также дочурка Джеки, можно жить-поживать, наслаждаясь красой мира и его удовольствиями. Он был гедонист.

Джеки холили и лелеяли. Мама и папа души в ней не чаяли. С ранних лет она привыкла к вниманию. В том числе – прессы. Ее первая фотосессия прошла во второй день рождения. Репортеры светской хроники запечатлели деточку с ее шотландским терьером Хучи.

Джон и Джанет устраивали яркие вечеринки в местом яхт-клубе, где, несмотря на сухой закон, спиртное лилось рекой. Проводили и турниры по бейсболу: Джанет была капитаном дамской сборной, а джентльмены играли за команду «Звезды Уолл-стрита».

В семье любили спорт, хотя не так сильно и не те виды, что Кеннеди. Бувье предпочитали лошадей. Мама Жаклин участвовала в скачках, в конной выставке в Мэдисон-сквер-Гарден и редко возвращалась без приза. Была и у Джеки любимая лошадка по кличке Балерина. Ее впервые посадили в седло в два года и сфотографировали. С тех пор с каждым новым годом, а то и месяцем фото Жаклин верхом появлялись в светской хронике. «Эта юная амазонка, – писали газеты, – самая шикарная наездница на Лонг-Айленде. Перед сложными прыжками ее лицо столь же сосредоточено, как у чемпионки по теннису перед решающим сетом, но если прыжок удался, ее улыбка освещает мир на мили вокруг». Слетев с лошади, она сразу садилась обратно в седло.

3 марта 1933 года в семье появилась дочка Каролин (так ее назвали в честь бабушки, чтоб порадовать богатого деда). Все звали ее Ли, а дома за сестрами закрепились прозвища Джек и Пек. Пек (от слова Пекин) – за Ли. Из-за широко поставленных карих глаз.

Девочек связывали любопытные отношения. «Я ощущала и ревность, и привязанность. И хотя привязанность перевешивала, мы постоянно ссорились и дрались. Как-то мне досталось крокетным молотком – я была жутко вредной младшей сестрой», – вспоминает Ли.

Такие отношения (но без молотков) они сохранят на всю жизнь. Коктейль «Нежная привязанность с капризным соперничеством» – так, пожалуй, можно назвать их вернее всего. И в том, и в другом, похоже, больше преуспела Жаклин.

Отец обожал обеих. Но Джеки – особенно. Ли ревновала: «Мне особенно нравилось, когда мы оставались вдвоем с папой», – писала она.

2

Но их семейный небосвод лишь казался безоблачным. Взаимное терпение родителей истощилось. Джанет надоели романы мужа и его финансовые неурядицы. В 1936 году она потребовала пробного развода сроком на полгода. «Шейх» покинул их квартиру, поселившись в отеле близ бара «Поло», где, по слухам, встречался с влюбленными в него дамами.

Минуло полгода. Черный Джо и Джанет попытались оживить брак и отправились в любимый коттедж. Но вскоре разошлись окончательно. Это ранило Жаклин. Тем более что ей, обожавшей отца, родственники матери твердили: «Он ужасный человек! Ужасный-ужасный-ужасный!» «Ну какой же он ужасный, – мучилась девочка, – если он так любит меня?»

Конец ознакомительного фрагмента.