2
Берегите тишину – пользуйтесь глушителем.
Закрытие съезда французского комсомола
Париж, 23 марта.
8-й съезд французского комсомола закрылся. Центральным моментом последнего дня было появление в зале делегации социалистической организации молодежи департамента Буш-дю-Рон. Съезд приветствовал делегацию стоя, встретив ее возгласами: «Да здравствует единство». Глава делегации Герини в своем обращении к съезду заявил, что ничто больше не может оправдать отсутствия единства между организациями коммунистической и социалистической молодежи.
Съезд послал приветствие вождю германской компартии Тельману.
С приветствием съезд обратился также и к выдающимся французским писателям Ромэн Роллану и Андре Жиду.
По предложению генерального секретаря французского комсомола Раймона Гюйо, съезд принял текст обращения к организациям республиканской молодежи левого толка по вопросу об единстве.
Закрывая съезд, Гюйо еще раз остановился на вопросе о слиянии союза социалистической молодежи с комсомолом, подчеркнув необходимость и возможность немедленного слияния.
…К сидящим в кафезинье подошёл ещё один человек в белом полотняном костюме и с элегантной тросточкой в левой руке. Он кончиком трости по-хозяйски придвинул стул и уселся, закинув ногу на ногу. Боев неодобрительно покосился на молодого человека и негромко высказал:
– Амиче Муссолини, вам бы стоило вести себя несколько поскромнее. Не стоит привлекать к себе излишнее внимание.
Бруно Муссолини – а это был он собственной персоной – самодовольно улыбнулся:
– Стоит ли переживать, компаньеро? Чем богаче я буду смотреться, тем меньше шансов, что мной заинтересуются местные ликторы! – с этими словами он поднял руку, на которой сверкнули несколько бесценных перстней с крупными камнями. – Кто из здешних легавых посмеет лезть к тому, у кого на руках – целое состояние?
– Бруно, дружище, а ты уверен, что нацепить на себя перстень Сфорца из музея Ватикана – стоящая идея? – ехидно поинтересовался Сашка. – Тоже мне, граф Монте-Кристо. И вот еще перстень Борджиа – тоже как-то не того…
– Зато в нем яда – на весь Рио хватит! – с довольной улыбкой отпарировал Муссолини-младший.
– Бруно, если ты забыл, то я напомню: мы сюда приехали не отравить весь Рио-де-Жанейро, а вытащить из беды своих ребят.
– А вдруг придется кого-нибудь травить? – не сдавался Бруно, преданно глядя на своего друга. – Вот надо тебе, Алессандро, кого-нибудь отравить, а яда у тебя нет. И тут-то как раз перстень Борджиа и пригодится.
– Бруно, если мне понадобится кого-то травить, я зайду в ближайшую аптеку и сделаю такой яд, до которого обоим Борджиа – как отсюда до Аляски. Ползком, на карачках и жопой вперед. Хватит не то что на весь Рио, а на всю Бразилию.
– Научишь? – тут же спросил отпрыск первого секретаря Итальянской народной коммунистической партии. – Научи, а? А я тебе за это помогу самолет поприличнее раздобыть. И летать на нем научу, идёт?
Боев с удивлением взирал на эту пару. Двое мальчишек… ну, то есть не совсем мальчишек… или совсем не мальчишек… Лёд и пламя, причём в весьма опасном сочетании.
– Ладно, хорош трепаться, – закончил Белов. – Бруно, ты связь нашел?
– Да. Вот… – молодой Муссолини протянул небольшой грязноватый сверток и пояснил: – Это то, что я нашел в условленном месте.
– Слежки не было?
– Обижаешь. И меня еще Перруджио страховал…
– Давай посмотрим… – Белов протянул руку. – Гони свой стилет.
Бруно ловко повернул рукоять своей тросточки, и в его руке сверкнуло узкое хищное лезвие. В Италии было модно обучать фехтованию старой итальянской школы с использованием плоской шпаги и стилета, и молодой Муссолини заслуженно считался одним из лучших учеников…
Сашка взял тонкий стилет, взрезал сверток и достал несколько листков. Затем вынул из кармана блокнот, карандашик в серебре и принялся записывать расшифровку, шевеля губами.
– Юначе, все спросить тебя хочу: ты откуда бразильский знаешь? – спросил Боев.
– А… – махнул рукой Александр, не отрываясь от шифровки. – Как-то довелось несколько раз в Анголе работать и разок – в Мозамбике…
Бруно, которого не посвящали в истинную историю приемного сына Сталина, прислушался, но остался спокойным. Он уже привык, что его друг – человек совершенно необыкновенный, так что одной необыкновенностью больше, одной меньше – разница неощутима. Христо же, услышав ответ, задумался.
– Ангола? – протянул он, наконец. – Это в Африке? Португальцы?
– Себастьян Перейра, компаньон великого Альвица! – засмеялся Бруно.
Он очень любил книгу «Пятнадцатилетний капитан» и в детстве часто мечтал попасть в Анголу, воображая себя Диком Сэндом. С тех самых пор он и увлекся парусным спортом, а еще – боксом и фехтованием, чтобы при случае преподать подлым работорговцам достойный урок. И теперь выясняется, что его лучший друг, на которого он так старается походить, уже побывал в стране его мечты! «Ну ничего: я еще всем покажу! – подумал Бруно. – Обгоню и перегоню Алессандро! Клянусь Мадонной и великим Лениным!»
Впрочем, переживал он напрасно – Бруно Муссолини был действительно отличным автогонщиком и гениальным пилотом[10]. Именно поэтому Сашка и согласился на включение молодого итальянца в их группу.
Белов закончил расшифровку, затем аккуратно сжег в пепельнице исходный и расшифрованный тексты и поднял руку:
– Так, слушаем внимательно. Христо, берёшь Павла, и едете на пляж Жакума, к озеру. Готовьте лодку. Теперь ты, Бруно. Раскочегаривай свою самобеглую коляску. Проверь топливо – нам его понадобится много. Ждешь меня у форта Рейс-Магус, напротив главных ворот. Движок не выключаешь – возможно, что стартовать будем с места, рывком. Не хотелось бы, конечно, но… И дай знать Вернеру: вариант отсечки два. Ты меня начинаешь ждать в девятнадцать двадцать по местному. Если меня не будет до двадцати тридцати – забираешь Герлада и едешь на пляж. Я буду добираться сам. Сигнал для Вернера – красный платок на лице. Вопросы?
– Алессандро, а у меня нет красного платка, – огорченно сказал Бруно. – Да и вообще: к моему костюму красное не идет…
– Нет – купи. Цвет не обсуждается. Еще вопросы?
– Если у нас будет контакт с полицией? – спросил Христо Боев.
– Пока нас нет – улыбаетесь, откупаетесь, договариваетесь. Если мы появились – жестко сбрасываете контакт. Свидетели не нужны. Еще что-то?
– Нет. Никак нет.
– Расходимся.
…Белов шагал по Наталу с видом «золотого мальчика», пресыщенного всеми наслаждениями этой жизни. Но при этом он внимательно, хотя и незаметно оглядывал все вокруг, четко фиксируя всех людей, могущих представлять собой потенциальную угрозу, и места, откуда эта угроза может исходить. Впрочем, пешком Сашка шел недолго: мимо то и дело проезжали извозчики, с надеждой поглядывавшие на потенциального седока. В четвертую по счету пролетку Александр и заскочил прямо на ходу, поерзал на лакированном деревянном сиденье и лениво бросил:
– Негра-Рибейра[11], и поживее!
Извозчик дернул вожжи, резко останавливая пролетку, и повернулся к седоку:
– Извините, сеньор… КУДА?!!
– Н-е-г-р-а-Р-и-б-е-й-р-а, – тщательно артикулируя, терпеливо повторил Сашка. – Понятно?
Жоакин Маранья потряс головой, всё ещё не веря, что не ослышался. Явно богатый юноша собирается поехать туда, где даже полицейские ходят только группами?! Да он там и пяти минут не проживет! Ну, может, его и не убьют, но уж поколотят за милую душу. Да еще и ограбят…
– Сеньор… – Маранья попытался придать своему голосу максимум убедительности, – Сеньор. Не надо бы вам туда ехать. Это – очень плохой район, молодой господин. Очень-очень!
Юноша усмехнулся и коротко бросил:
– Я в курсе. Двигай.
Жоакин обреченно вздохнул и сделал последнюю попытку отговорить странного пассажира от самоубийства. Он твердо заявил:
– Два мильрейса. И деньги – вперед.
Завысив цену раз в пять, он надеялся, что юноша передумает. Правда, он-то может и сойти, но поездка в Негра-Рибейра может и для извозчика закончиться… ну, скажем так, не слишком хорошо.
Парень кивнул, достал портмоне и вытащил из него монету в две тысячи реалов. Расплатившись, он откинулся на спинку сиденья и застыл, точно изваяние. Извозчик покорно подхлестнул лошадь вожжами, и пролетка покатила вперед.
Сашка сидел в пролетке, тщательно запоминая дорогу. Кто знает, как придется уходить? Негра-Рибейра здесь была аналогом Хитровки из книги Гиляровского, так что коммунисты, конечно, выбрали хорошее место в качестве убежища, но случиться может всякое.
За себя Александр не боялся: вероятность встретить на воровской окраине специалиста его уровня не просто мала, а исчезающее мала. Но когда он будет выводить оттуда двоих лидеров бразильской компартии – вот тут придется быть начеку.
Пролетка привезла его на узкую грязноватую улочку, на которой стояли не дома, а какие-то невообразимые хибары из картона, фанеры, гофрированного железа и пальмовых листьев.
– Вот, – сообщил извозчик, оборачиваясь.
– Где? – поинтересовался Сашка.
– Что «где»? – опешил извозчик.
– А что «вот»?
Водитель кобылы некоторое время осмысливал услышанное, но так и не сумел, а потому на всякий случай повторил:
– Вот, – и пояснил: – Негра-Рибейра.
– Замечательно, – кивнул Сашка. – Мне нужна руа ду Бом Жесус[12]. Вези. Четвертый дом от мелочной лавки.
Слов «мелочная лавка» Белов на португальском по прошлой жизни не знал – не было такого чуда в Анголе, которая сразу из первобытнообщинного строя попробовала сигануть в социализм. Но в записке написали именно так, и Александр просто запомнил непонятные слова наизусть. Однако сейчас он понял, что не сможет проконтролировать, правильно ли везет его этот напуганный водитель кобылы. Отсчитать четвертый дом не сложно, но вот от чего надо начинать отсчет?
Впрочем, извозчик не производил впечатления человека, который мог рискнуть обмануть сурового и богатого седока. Поэтому Сашка сохранял спокойствие, лишь еще более внимательно запоминал дорогу.
Маленькая лавочка приютилась в хибарке лишь немного более прочной, чем окружающие ее домишки. Четвертой от нее стояла безумная халупа, сляпанная на живую нитку из старых ящиков и каких-то жердей. Белов остановил пролетку и коротко приказал:
– Жди здесь. Будем возвращаться. Плачу пять мильрейсов.
С этими словами он подошел к тому, что в этом жилище имело наглость именоваться дверью, и постучал, как указывали: два стука, один и снова два.
Дверь отворилась на удивление беззвучно, чего никак нельзя было ожидать ни от нее, ни от хижины, чей вход она прикрывала.
– Энтрар эм[13], – сказали негромко из темноты.
Сашка вошел. Внутри хижины царил полумрак. На больших ящиках, игравших здесь роль табуреток, лавок или иных каких сидений, возле грубо сколоченного самодельного стола сидели четверо. Половина помещения, отгороженная старой холщовой занавеской, играла, должно быть, роль спальни. Александр бросил на нее быстрый внимательный взгляд, и один из сидевших встал и отдернул занавес. Взору Сашки открылся грубый широкий топчан, застеленный каким-то тряпьем.
Одного из людей за столом Белов узнал по фотографии и вскинул вверх сжатый кулак:
– Ола, камарада Престес![14] Моя фамилия – Сталин.
– Сын товарища Сталина?! – вскинулся Престес, внимательно вглядываясь в лицо вошедшего. – Святая мадонна-заступница, но этого не может быть!
– Хорошо, считайте меня призраком, – усмехнулся Александр. – Кто ваш товарищ?
Молодой худощавый парень наклонил голову и представился:
– Амаду, – он застенчиво улыбнулся и добавил: – А зовут – Жоржи.
Сашка так и впился в него глазами. «Автор “Генералов песчаных карьеров”, “Лавки чудес”, “Какао” стоит передо мной во плоти?! Охренеть!» Это было сильнее его, и он, улыбнувшись парню, негромко пропел:
Минья жангада вай саир пру маар
Воу трабальяр
Меу бень керер
Си деуш кизер кванд’ эу волтар ду маар
Ум пейше бом
Э воу тразер
Меуш компаньеруш тамбень ван волтар
Йа деуш ду сеу вамуз аградесер[15]
Теперь настала очередь Амаду в изумлении уставиться на русского. Он бодро отстучал ритм песни, а потом спросил:
– Что это за песня? Я никогда не слышал ее.
– Знаете, вот – «Генералы песчаных карьеров»…
– Простите, какие генералы?!
Амаду был потрясен. Он совсем недавно начал писать новый роман, даже название ему придумал – «Капитаны песка». А вот это…
Но Александру было некогда вдаваться в литературные детали. Он кивнул головой и приказал:
– За мной! Спокойно выходим и – в пролетку.
Но спокойно выйти не получилось. Возле пролетки стояли четверо полицейских, а еще один уже забрался внутрь и с суровым видом о чем-то расспрашивал извозчика. Престес было сделал шаг назад, но Александр снова бросил: «За мной». Не сбиваясь со спокойного шага, он выдернул из-под пиджака «вальтер». Один за другим ударили пять негромких выстрелов, последовавших так быстро, что казались очередью из пулемета.
Жоакин Маранья охнул и крупно вздрогнул. Сидевший рядом с ним на козлах жандарм стал заваливаться лицом вперед. Остальные полицейские попадали там, где стояли. А к нему уверенно шагал его седок, на ходу убирая небольшой пистолет с блестящим никелированным стволом. Следом за ним шел… Боже Иисусе! Это же сам Престес, командир непобедимой колонны, человек, за чью голову назначена награда в сорок пять конто де рейс[16]! Вот только во всей Бразилии не найдется ни одного рыбака, ни одного рабочего, и ни одного крестьянина, который польстился бы на эту награду! Кстати, извозчиков таких вы тоже не найдете, хоть все штаты обшарьте!
Жоакин спихнул с козел полицейского и распахнул дверцу:
– Добро пожаловать, сеньор Престес. Не волнуйтесь, домчим в один миг…
Белов устроил обоих бразильцев в глубине пролетки, помог кучеру поднять брезентовый верх, скрывший коммунистов от посторонних глаз, и они покатили на встречу с Муссолини. По дороге они увидели пару полицейских «фордов», которые неслись куда-то, но явно не на его выстрелы. Впрочем, если их кто-то и услышал, то, пожалуй, не обратил на них внимания: это Негра-Рибейра, а тут все может быть. Могут и зарезать, могут и застрелить…
…Бруно Муссолини не утерпел и подъехал к знаменитому старинному форту минут на десять раньше условленного срока. Алессандро велел ему подобрать скоростной автомобиль, который наверняка ушел бы от бразильских полицейских «фордов», но он уж никак не ожидал увидеть это серебристое великолепие – «Дюзенберг» модель SJ. Более скоростного авто на американском континенте не существовало – ну, разве что кто-то приобрел соотечественника Бруно – «Альфа-Ромео», да и то разница в скоростях вряд ли составит больше пяти-шести километров.
Правда, «Дюзенберг» стоил, по выражению молодого Сталина, «как самолёт», и за эту покупку он сперва изрядно выбранил молодого Муссолини – корректно, но жёстко. Зато потом, когда успокоился, согласился с тем, что к такому автомобилю не всякий фараон рискнет даже приблизиться, не то что остановить. Да и кузов – большой и вместительный – Алессандро понравился: он легко упрятал в него парочку пулеметов и три пистолета-пулемета. Да и деньги в нем тоже можно было хранить: в салон был встроен самый настоящий сейф! Небольшой, но без динамита не взломаешь…
Бруно погладил приборную доску из дорогого эбенового дерева и лишний раз восхитился этой могучей машиной. Красавец, ах какой красавец! Вот бы прихватить его домой… хотя из этого ничего не выйдет. У них и так будут проблемы с вытаскиванием здешних коммунистов, а тут еще и это двухтонное чудовище. Он даже не рискнет обратиться к Алессандро с такой просьбой. Хотя… Ха, мадонна! Кажется, способ все же есть! Надо только сообщить товарищам из итальянского посольства, чтобы забрали машину, а уж там… Клянусь великим Лениным, наверняка получится!..
Пролётка вылетела на площадь перед старинным фортом в девятнадцать сорок одну. Лихо остановилась возле блестящего хромом «Дюзенберга», и оттуда прямо в автомобиль высадились трое. Последний на мгновение задержался в пролетке и протянул кучеру две бумажки в пять мильрейсов:
– Вот, возьмите. И послушайте доброго совета: не болтайте о том, что сегодня видели.
Извозчик гордо отвел от себя руку с деньгами:
– Благодарю, молодой сеньор, но мне не надо денег. Жоакин Маранья не берет денег за доброе дело.
Но юноша силком ткнул ему деньги:
– Спасибо, Жоакин, но вам еще надо семью кормить. Берите-берите, вам они пригодятся.
– Спасибо, молодой сеньор…
Автомобиль рванул с места, пробуксовав покрышками по брусчатке, и серебристой молнией помчал в сторону озера Жакума. Несколько полицейских постов, мимо которых пронесся этот четырехсотсильный зверь, только языками поцокали: «какая хорошая машина! Какие, наверное, счастливые эти богачи, которые могут купить себе такое чудо…»
На озере их ждали. Небольшая яхта, легко покачиваясь на низенькой волне, проскользила по водной глади и ошвартовалась у домика-понтона. Престеса и Амаду разместили в маленьких комнатках, еще в одной обосновались Герлад и двое местных коммунистов-боевиков.
– Старшим – товарищ Боев, – не терпящим прекословия тоном распорядился Белов. – Христо, связь по радио через немецкое посольство. Частоты и расписание связи: утром – прежнее, вечером – в восемнадцать ноль-ноль. В случае тревоги – сигнал «Метель»…
…Дворец Триадентиса[17] охраняли, как и всегда, гвардейские «Драгуны независимости», сверкающие на солнце своими медными шлемами и белоснежными мундирами. Президент, а точнее сказать – диктатор Бразилии Жетулиу Варгас, которого еще именовали «Отцом бедных», вышел из дворца и двинулся к своему автомобилю. Он собирался сегодня отправиться в столицу штата Парана Куритибу. Там было необходимо встретиться с местными профсоюзными лидерами – представители большой польской общины в Бразилии опять выказали недовольство новыми требованиями текстильщиков, а местная еврейская община – чуть ли не самая большая в Южной Америке! – поддержала своих исторических врагов. Кроме того, в Куритибе мутили воду эмигранты-итальянцы, которые по примеру своего чокнутого лидера Муссолини ни с того ни с сего вдруг ударились в марксизм.
Варгас собирался лететь в сопровождении своей супруги Дарси, у которой оказались какие-то дела в паранском отделении «Легиона милосердия»[18]. Но на самом деле никаких неотложных дел у сеньоры Варгас не имелось. Просто она узнала, что супруга начальника охраны ее мужа Айме Лопец де Сотто Майор, на которую Жетулиу вот уже шесть лет бросает масленые взгляды, два дня назад отбыла к своим родителям как раз в Парану! А ведь уже все во дворце Катет[19] шепчутся, что Луис Симое Лопец получил это место именно благодаря заслугам своей молодой жены. Которые особенно явно проявляются в горизонтальном положении.
Первая леди Бразилии ожидала мужа в автомобиле, который должен был доставить президентскую чету на аэродром. Вот Жетулиу вышел из дворца правительства, вот уже спешит его свита, вот он подошел к монументу Триадентиса и, как обычно, коснулся цоколя рукой на удачу…
Винтовочный выстрел громом прокатился над улицей Примьеро ду Марко, и прямо возле ноги Жетулиу Варагаса фонтанчиком брызнул удар пули, и вверх с визгом взлетела асфальтовая крошка. Тут же со всех сторон к президенту-диктатору кинулись охранники, секретари и прочая обслуга. Вся эта толпа повалила Жетулиу Варгаса на раскаленный асфальт и устроила настоящую куча-малу, яростно сражаясь друг с другом за право прикрыть горячо любимого повелителя своим верноподданническим телом. И над всем этим безобразием повис заполошный, уходящий в ультразвук визг первой леди, до которой только через пару секунд дошло, ЧЕМУ она сейчас стала свидетелем.
Через два часа в Палашу ду Катет, который гудел точно растревоженный пчелиный улей, Луис Лопец докладывал президенту:
– Выделенные полицейские силы прочесали все дома, из которых, предположительно, мог быть произведен выстрел. Но результат… – тут начальник охраны запнулся и покаянно замолчал.
– Никакого? – иронично приподняв левую бровь, поинтересовался Варгас. – Совсем?
– Были предварительно допрошены все, кто мог стать свидетелем этого подлого покушения, но… – зачастил было Лопец, но вдруг, резко сбавив тон, закончил: – Выявлены четыре дома, в которых появлялись какие-то неизвестные люди, однако обыск не дал результатов, могущих дать уверенность… то есть вот… не дал и… а если это не дает…
– Лопец, а какие-нибудь другие слова, кроме «дать», вы помните? Ну, хотя бы «взять», например.
– Ваше превосходительство, поймите: полиция делает все возможное… Ваша охрана приведена в боевую готовность…
– Это может обеспечить защиту от следующего покушения?
– Теперь мы создадим вокруг вас, ваше превосходительство, зону полного контроля, так что…
– Так что я не смогу общаться с людьми иначе, как по телефону?
– Но соображения безопасности… – жалобно пролепетал Лопец.
В этот момент кабинет взорвался надрывным звоном телефона. Начальник столичной полиции доложил, что президентский самолет оказался заминирован, а эксперты изучили извлеченную из асфальта пулю крупного калибра:
– Обнаружена одна особенность, ваше превосходительство! На брикете взрывчатке и на пуле обнаружены буквы.
– Какие?
– Ola!
«Вот как? – мрачно подумал Варгас. – Однако какой оригинальный “привет”…»
…В сорока милях от бразильского побережья покачивался на океанской зыби тяжелый крейсер «Гориция». Из-за абсолютного, мертвого штиля находиться на корабле было удивительно некомфортно: душно, влажно и жарко. Вахтенные, обливаясь потом, напряженно всматривались в пустоту водной глади, но что в пустоте можно разглядеть? Ничего.
Рядом с «Горицией» на плавучих якорях стоял крейсер «Спартак», который вплоть до самого последнего времени носил название «Больцано». С него тоже внимательно оглядывали пустой горизонт. С тем же успехом…
Флаги висели тряпками, матросы бегали значительно медленнее, чем этого требует военно-морской флот, офицеры очумело смотрели в море, давясь сигаретным дымом, и все пытались расстегнуть легкие тропические форменки. Начинался третий день муторного ожидания. Причем цель этого стояния на месте, по-видимому, известна только командирам кораблей. Если, конечно, она и им известна.
И вдруг все как-то сразу изменилось. Моряки оживились, на фалах взвились флажные сигналы, а на «Гориции» совершенно неожиданно начали готовить к старту гидросамолет. Не обычный корректировщик, а новенькую летающую лодку «Савойя-Маркетти» SM.80.
Причиной этого переполоха стало появившееся на горизонте суденышко. Оно медленно приближалось, отчаянно шлепая винтом и напряженно пыхтя изношенным дизелем. Самолет уже давно был готов, уже подвахтенные скопились на палубах, ожидая какого-то невероятного зрелища, а старичок все еще никак не мог дойти до могучих красавцев – гордости военного флота Народной Социалистической Италии.
«Надо было адмиральский катер спустить, – разочарованно подумал командир “Гориции”. – Как бы наш “инфант” не нажаловался батюшке…»
В отличие от всех остальных в небольшой эскадре, капитан первого ранга Ленацци знал, что на борт к ним прибывает Бруно Муссолини. Именно для него и привезена новейшая летающая лодка, именно для него приготовлены каюты на крейсере, и именно для каких-то его ОЧЕНЬ ВАЖНЫХ дел сюда торопится трансатлантический лайнер «Рома».
Но вот наконец старенький рыболовный баркас дополз до борта «Гориции». С него на борт действительно поднялся сын первого секретаря народной компартии, но… Бруно Муссолини откозырял Ленацци, передал ему запечатанный конверт, а затем быстро спустился в летающую лодку. Застреляли моторы, лодка побежала, вздымая каскады бриллиантовых брызг, затем прыгнула на зыби раз, другой и, взмыв в воздух, унеслась в тропическое небо. И снова на маленькой эскадре потянулось долгое, непонятное ожидание…
Приводнение SM.80 на озере Жакума никого особенно не удивило. Ну, разве что конструкция самолета незнакома – так и в этом нет ничего особенно удивительного. Мало ли какие капризы у богачей!
Летающая лодка спустилась, подняв тучу брызг, и словно катер-глиссер побежала к стоявшему на якорях вдалеке от пляжей домику-понтону. Пришвартовалась, летчик вылез на крыло, и из домика ему начали передавать канистры с бензином. Самолет заправлялся около часа, а затем из домика на SM.80 загрузились двое. Летчик помахал рукой тем, кто, наверное, оставался на понтоне, хотя они и ухитрились никому не показаться на глаза, затем скинул тонкий швартовый тросик и умчался туда, откуда и появился.
К вечеру к «Гориции» подошла все та же летающая лодка. С нее на крейсер поднялись лидер Бразильской коммунистической партии Луис Карлос Престес и сопровождавший его начинающий прогрессивный писатель Жоржи Амаду. А Бруно Муссолини перебрался на ожидавший его баркас. Тот снова запыхтел, закашлял, зачихал и потянул в сторону невидимой за горизонтом Бразилии. Эскадра же опять погрузилась в странное сонное ожидание неизвестности…
В ночь после покушения Палашу ду Катет не спал. По коридорам бродили какие-то неприятные личности в штатском, гулко бухали сапогами «Драгуны независимости», занимающие посты или сменяющиеся с оных, затравленно метались лакеи и прислужники. Привидениями скользили врачи, пытавшиеся прекратить затянувшуюся истерику первой леди, торопились курьеры, повара и кухонная обслуга в темпе катастрофы готовили национальные блюда – у господина президента на нервной почве проснулся бешеный, достойный ягуара, аппетит, и он ужинал вот уже четвертый раз. Потерянно шагали генералы, которых подозревали в попытке свергнуть президента, а за ними тенями крались агенты тайной полиции – словом, во дворце был натуральный пожар в борделе во время наводнения. Поэтому никто особенно не удивился, когда президенту сообщили, что с ним желают встретиться посол Народной Социалистической Италии и сопровождающие его лица.
– Какого черта ему надо? – поинтересовался Варгас, в сотый раз разглядывая свой ботинок. На ранте подошвы был виден четкий след от пули, лишь чудом не поразившей его самого. – Почему он хочет видеть меня, а не министра иностранных дел?
– Простите, ваше превосходительство, но он не объяснил. Из посольства сообщили, что посол настаивает на немедленной встрече.
– Настаивает? Отказать! – резко бросил Варгас. – Вот только коммунистов мне сегодня и не хватает! Решили доделать то, что начали днем?!
С этими словами он махнул рукой, отпуская секретаря, и снова принялся разглядывать свой ботинок.
Успокаиваться дворец начал лишь к утру. Сам президент изволил отбыть спать в полпятого пополуночи в самом скверном настроении. Не помогали ни успокоительные, ни отменный ром, ни старый коньяк. Варгас даже решил провести эту ночь с опостылевшей Дарси, но она так и не отошла от своей истерики. Оставалось только крепко выругаться, помянуть недобрым словом всех нервных дур, завалиться в кровать и мечтать о том, чтобы сон пришел как можно скорее…
– Сеньор Варгас?
– А?!!
Президент Бразилии сел на постели, дико озираясь по сторонам. На пуфике возле зеркала сидел человек в надвинутой на самые глаза широкополой шляпе. Он поднял руку и слегка коснулся пальцами своего головного убора:
– Я пришел поговорить с вами.
– А?!!
– Сеньор Варгас, прекратите орать. Во-первых, это неприлично, а во-вторых, придется заткнуть вам рот. Что, согласитесь, не способствует нормальному диалогу…
Жетулиу Варгас сглотнул, открыл было рот, но тут же снова его закрыл. Перспектива получить в рот кляп его решительно не устраивала.
– Речь идет о тех, кого после ноябрьских событий ищут вся ваша полиция и подобные службы. Многим из них уже вынесены приговоры, совершенно несправедливые, замечу. Сообщаю вам, что Коминтерн против подобной активности властей Федеральной Республики Бразилия.
Варгас снова сглотнул и попытался что-то сказать, но голос так и не появился.
– Поэтому Коминтерн в моём лице делает вам следующее предложение: вы завтра же издаете президентский указ об амнистии всех участников этих событий и прекращаете все преследования коммунистической партии в целом и ее членов по отдельности. Вам понятно?
Президент сумел выдавить слабое мычание, в котором, однако, можно было уловить нотки согласия.
– Вот и замечательно, – человек встал и поднял с туалетного столика ботинок, оцарапанный пулей. Повертел в руках, поднес к глазам и отчетливо хмыкнул: – Вижу, вас впечатлило мое «здравствуйте». Прошу вас – не заставляйте меня отправлять вам мое «прощайте».
Он не торопясь двинулся к двери спальни, затем вдруг резко обернулся:
– Послезавтра, – тут он поднял к лицу руку с часами и поправился: – То есть уже завтра в здешний порт прибудет эскадра Народной Италии вместе с лайнером «Рома». Мы заберем с собой несколько человек… – он снова отчетливо хмыкнул. – Латиноамериканская секция Коминтерна, знаете ли. Да вы не волнуйтесь: мы потом всех вернем. А вы уж позаботьтесь, чтобы нам не мешали. Заранее благодарен.
Он снова коснулся пальцами шляпы и вышел. И только тогда Варгас понял, что пижама и постель под ним промокли и весьма характерно и неприятно пахнут…
Хью Синклер, адмирал флота Его величества, был не просто кадровым офицером, а офицером уже в десятом или одиннадцатом поколении, что, конечно, давало ему определённые преференции в среде аристократов, но налагало и множество ограничений. Например, он не мог сейчас, двигаясь к офису, ругаться в голос, а мог лишь «держать лицо», хотя ему до чёртиков хотелось именно ругаться. Грязно и долго, словно боцман, у которого половина команды нажралась как свиньи, а вторая половина просто не взошла на борт.
Доклад, который он получил ещё ночью с правительственным курьером, позволял адмиралу подготовиться к заседанию Тайного Совета, но ничего толкового в голову не приходило. Здание Британской империи рушилось, словно из него разом вынули все гвозди.
Индия пылала нефтяной цистерной, сжирая людей и ресурсы, Судан после победоносной Итальянской войны бурлит словно котёл, Пенджаб уже фактически отвалился, и даже Австралия вдруг начала топорщить перья! И везде, буквально везде нужны английские штыки! Но нет столько людей в старой доброй Англии, чтобы заткнуть все дыры огромных колониальных владений, а верные Британии туземные полки почти все израсходованы.
Синклер поднялся по широкой лестнице и, кивнув секретарю, прошёл в кабинет, где его уже ждали свежая пресса и чашка горячего чая.
Питер Дженкинс, молодой, но подающий надежды служащий, закончивший недавно Оксфорд, уже стоял, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, с толстой папкой в руках.
– Что там у вас, Питер?
– Ничего срочного, сэр. Но просится на приём сэр Адер. Уже три раза интересовался.
– Зови, – адмирал, уже успевший снять пальто и котелок, сделал первый за этот день глоток.
– Сэр? – полковник Адер, занимавшийся в ведомстве Синклера особо сложными делами, был насквозь гражданским лицом, но тем не менее носил высокое звание вполне по праву, так как на его счету было немало успешных специальных операций по всей земле, и подчинённые уважительно называли полковника «Крокодил» за острые зубы и крепкие челюсти, никогда не выпускавшие добычу.
– Проходите, Роберт, – адмирал сделал широкий жест и исподлобья остро взглянул на подчинённого. – Чувствую, у вас есть чем озадачить старика.
– Да, сэр, – полковник коротко кивнул. – Вчера передали с утренней диппочтой. – Он положил на стол перед адмиралом толстую папку и открыл её в самом конце. – Я позволил себе сначала запросить мнение специалистов и, лишь получив их отчёт, решил идти к вам.
– Что это за страх божий? – Синклер смотрел на тщательно разглаженный рисунок чудовища, сделанный карандашом на небольшом листке, видимо, вырванном из блокнота.
– Наш человек случайно пересёкся с Маугли. Так, сэр, мы обозначили…
– Я помню, что так мы называем этого сталинского выкормыша, – зло бросил Синклер и вопросительно посмотрел на полковника в ожидании пояснений.
– Это было нарисовано им во время полёта на дирижабле «Дерулюфт» рейса Москва – Женева. Потом, к сожалению, агент потерял его, но вот эти два наброска сумел вытащить из мусорной корзины.
– Бред сумасшедшего, – губы адмирала сомкнулись в тонкую линию.
– А вот доктор Кеттел, молодой, но весьма уважаемый специалист в области психологии и психиатрии, утверждает, что рисунок сделан безусловно в твёрдом уме и здравой памяти, так как имеет очень высокую степень детализации, не свойственную рисункам психически больных. Кроме того, у меня есть заключения нескольких биологов из Королевского общества, и они также утверждают, что нарисованное существо безусловно может существовать. И Альфред Адлер, тоже психолог и психоаналитик, обратил наше внимание на два момента. Первое – это трубки, идущие по всему телу и к голове, что косвенно указывает на искусственно созданное существо, а второе – вот на это, – тонкий карандаш упёрся в вытянутую голову чудовища.
– Что там? – адмирал потянулся за лупой и склонился над рисунком. – Звезда?
– Да, сэр. Полагаю, что есть вероятность существования подобного создания как минимум в одном экземпляре, и оно используется красными в военных целях.
Адмирал отложил лупу и откинулся на спинку кресла. Он знал кое-что ещё, чего не знал Адер, и поэтому узор в его голове вырисовывался куда чётче. Он встал, подошёл к стенному сейфу и, нащёлкав код, распахнул тяжёлую створку.
– А что вы скажете на это?
На стол перед полковником плюхнулась тоненькая пачка фотокопий рисунка, где был явно изображён летательный аппарат. Но какой! Крестообразные крылья, тонкий вытянутый нос и явно пушечное вооружение на концах крыльев.
– Вот уже год итальянские, германские и русские авиаинженеры работают в условиях высочайшей секретности. Это всё, что нам удалось получить, и не спрашивайте, как. Фактически чудом.
– Вы полагаете, что они делают вот это? – полковник поднял фотографию.
– Я ничего не полагаю, – отрезал Синклер. – Я просто спрашиваю вас. Кстати, можете подшить к делу.
– Признаюсь, сэр, в голове у меня версии одна причудливее другой, – Адер покачал головой.
– Ну, например? – Синклер усмехнулся.
– Они как-то получили портал в будущее и таскают оттуда знания?
– Возможно, – адмирал поощрительно улыбнулся.
– Или этот Белов-Маугли – сам из будущего?
– Вот это вряд ли, – Синклер покачал головой. – Мальчишка. Конечно, вышколен и подготовлен на зависть, но не учёный и не исследователь. Простой головорез, каких мы тоже можем готовить сотнями, если озаботимся этим вопросом. А для того, чтобы загрузить три десятка авиационных инженеров, нужно что-то более весомое, чем наброски и рисунки. Общие схемы, принципы работы, да даже принципы управления. Между телегой и автомобилем – пропасть, а между этими летательными аппаратами и тем, что мы строим сейчас, пропасть в три раза глубже, если там вообще есть дно у этой ямы.
На рейде Рио-де-Жанейро стояли два новейших тяжелых крейсера. Расцвеченные флагами, они совсем не походили на совершенные машины убийства. Своими темными стройными силуэтами, опоясанными разноцветьем сигналов, корабли напоминали стройных темнокожих девчонок из школы самбы «Deixa Falar»[20] – совсем не страшными, а веселыми и задорными. А над причалом нависал высокий борт – «Рома».
Огромный, точно айсберг, величественный, словно дворец, и прекрасный, как гордый лебедь, лайнер, который притянули к берегу похожие на невесомые паутинки швартовы, был украшен еще лучше. Над трапом была сооружена дощатая арка, увитая кумачом и украшенная флагами всех трех социалистических государств, а за компанию – флагами народных Монголии и Тувы. Три огромных портрета: Сталин во френче, Тельман в угловатой фуражке и Муссолини в красной рубашке – скрывали надстройки. Все три лидера улыбались добрыми отеческими улыбками, а над ними между труб стояло уже вовсе гигантское полотно – идущий в распахнутом пальто с красным бантом на лацкане улыбающийся всем Ленин.
По бокам арки были растянуты транспаранты – громадные белые буквы на алых полотнищах: «Привет юным бразильцам от детей Союза ССР!» «Юные друзья! Добро пожаловать в Народную Италию!» «Пионеры СССР, ГСФСР и НСИР – братья пионеров Бразилии!».
Над лайнером постоянно гремела музыка. Детские хоры пели красивые, мелодичные, но неизвестные, непонятные песни. Немногие немецкие и итальянские эмигранты, оказавшиеся в порту, пробовали переводить, но получалось хотя и смешно, но все равно непонятно.
Возле входной арки стояло около двух десятков моряков в парадной форме. Розовощекие здоровяки чередовались с какими-то жилистыми парнями, чем-то неуловимо похожими на мастеров капоэйры. Правда, все они улыбаются и приветливо машут руками, но один из полицейских – умудренный службой ветеран, случайно перехватил острый взгляд одного такого «жилистого» и мгновенно покрылся холодным потом, несмотря на жару. Очень уж характерным был этот взгляд. Даже не убийцы – палача…
А «Отца бедных» критиковали, «Отцом бедных» восхищались. Кто-то протестовал против амнистии коммунистов, кто-то восхищался дальновидностью попытки возобновления союза с партией, победившей в России, Германии и Италии. Спорили все и везде: в аристократических клубах и нищих лавчонках, в баснословно дорогих ресторанах и забегаловках, где за двадцать рейсов вам нальют рюмку самогона, спорили на широких площадях и узеньких грязных переулках. Нищие рыбаки и преуспевающие адвокаты, поденные рабочие и солидные латифундисты, разносчики и генералы. И каждый доказывал свою версию покушения на президента Варгаса, каждый называл разных заказчиков, в число которых попали и ненавистные гринго, и старая аристократия, и индейцы Амазонки, и каучуковые плантаторы, и даже – один Иисус ведает, почему! – эмигранты с никому не известной Украины. Но почему-то никто не считал виновными ни команданте Престеса – его, верно, уже и в стране-то нет, ни немцев из посольства, хотя они и раздавали винтовки во время ноябрьского мятежа.
– …Простите, сеньор Жуньес, но вы недооцениваете этих красных нибелунгов. Вспомните, как они разобрались с Гитлером? Если бы они покушались на Варгаса, он вознесся бы на небеса вместе со всем правительством. А возможно – и с половиной Рио в придачу.
– Пожалуй, что вы и правы, сеньор Хименец, это действительно больше соответствовало бы их правилам ведения политической борьбы…
– …А я тебе точно говорю, Жоакиньо: немцы в одного стрелять не станут. В ноябре они помогали Престесу и его людям, так чтоб им было не стрельнуть Варгаса уже тогда? Нет, если бы это немцы – они б из пулеметов весь дворец разнесли. Или самолет бы послали – бомбы бросить. Так с чего б им теперь начинать?
– Ух ты! Похоже на правду, Маффеу. Вот не зря ж тебя самым умным считают…
Такие или почти такие разговоры шли два дня подряд, когда громом среди ясного неба грянуло известие о приходе в Рио итальянских крейсеров. А когда выяснилось, что вместе с ними пришел целый громадный лайнер, на котором собираются увезти за океан в Италию, Германию и Россию ребятишек из семей коммунистов, да и просто – из бедняков, разговоры о покушении тут же и утихли: появилась новая тема…
– …И разве можно позволить детским неокрепшим умам отправляться в страну безбожников? Кто вернется оттуда?! Еретики?! Коммунистические диверсанты?!
– Может, они и безбожники, но у них лечат бесплатно, учат бесплатно и сыты все. Если ребята устроят у нас такие же диверсии, я и моя семья будем не против!
– …Разумеется, это – весьма коварный шаг со стороны большевиков. Сейчас они покажут детям все лучшие стороны своего строя, благоразумно умолчав о худших. И оттуда вернутся пропагандисты – хорошо подготовленные и истово верующие в свою правоту.
– Ну-ну. Не всё так плохо, сеньор, не всё. Как бы там ни было, у большевиков очень много проблем, причем таких, которые просто бросаются в глаза. Ну, к примеру – карточная система, нехватка жилья, поражение в правах некоторых слоев общества. И до окончательного решения еще очень далеко. Так что дети вольно или невольно увидят и прочувствуют их. И пропаганда, скорее всего, не будет иметь столь серьезного эффекта, которого вы так опасаетесь.
А в порту уже собиралась толпа. Вечером лайнер «Рома» еще раз удивил бразильцев: в порту устроили бесплатный показ кинофильмов. Между двух портовых кранов натянули огромное полотнище марли, размерами едва-едва уступавшее футбольному полю, а потом…
С лайнера ударил ослепительно-белый конус света, и на марле словно на экране появилось изображение. Сперва показали парады в Москве и Риме, демонстрацию в Берлине, бескрайние поля в России и какие-то заводы в Германии и Италии. После долго выступали Сталин, Тельман и Муссолини, а с борта лайнера через мегафон выкрикивали перевод. И кульминацией стал художественный фильм «Москва смеется»[21].
К этому моменту в порту уже было не протолкнуться: докеры, рыбаки, матросы с других судов. А кроме того – таможенники, полицейские, шлюхи, бродяги, даже воры и огромное число тех, кто просто пришел в порт поглазеть на удивительных коммунистов. Шныряли вездесущие мальчишки, хихикали жеманные девчонки, строившие глазки морякам возле арки, переминались с ноги на ногу смущенные парни… И в этот момент им всем открылась веселая сказка.
Песни были непонятны, но мелодичны и легко запоминались. А уж смешные похождения героев Утесова и Орловой сразу завладели вниманием зрителей. Из порта неслись громовые раскаты такого хохота, что, казалось, от него обрушится статуя Христа Искупителя и засыплет обломками город. Если тот раньше не рухнет сам от этого веселого и радостного смеха…
На следующий день в порт прибыла первая партия ребятишек, отправляющихся за океан. А вместе с ними – с полсотни крепких юношей и девушек лет четырнадцати-шестнадцати и десятка два взрослых. Это вроде как было неправильно – речь ведь шла только о детях, так что наперерез неподходящим пассажирам дружно ринулись таможенники, пограничники и полицейские. Им навстречу шагнуло человек десять моряков из числа дежуривших возле кумачовой арки. Толпа коротко вскипела, подалась вперед, предвкушая побоище, но…
Драки не было. Да и быть не могло: столкновение с советскими закончилось, практически не начавшись. Штук пять особо ретивых полицейских, решивших замахнуться своими дубинками на моряков и их гостей, вдруг ощутили, что лежат на причале, перед глазами у них отплясывают самбу небесные звездочки, а весь организм разрывает дикая, нечеловеческая боль. От такой боли хотелось кричать, выть, орать благим матом, но обнаружилось, что у каждого голос куда-то исчез. У единственного пограничника, попробовавшего угрожающе поднять винтовку со штыком, оружие моментально изъяли, разрядили, отомкнули штык, вынули затвор и вернули назад все по отдельности. А стоявший рядом румянощекий здоровяк укоризненно погрозил пальцем таможеннику, лапнувшему было кобуру, и пророкотал утробным басом:
– Не шали!
Жилистый матрос в отутюженной форменке, с чистыми погонами, но повадками офицера, вдруг произнес, слегка коверкая слова:
– Все это согласовано с вашим президентом. Можете запросить. А пока отойдите во избежание…
Никому не захотелось уточнять, чего именно они избегнут, а потому все власть предержащие дружно отступили шагов на десять. Им оставалось только наблюдать, как двое юношей встречали детей у трапа. Вскоре к ним присоединилась миловидная белокурая девушка.
Кто-то из полицейских не нашел ничего лучше, как спросить у дежурных моряков, указывая на молодых людей:
– Юнги? Буфетчица?
В ответ моряк захохотал, а потом совершенно спокойно ответил на плохом, но вполне понятном португальском:
– Бери выше, дружок.
– О! Неужели эти юнцы – гардемарины?
– Еще выше.
– Неужели офицеры? – поразился полицейский. – Не молоды они для офицерских чинов?
– В самый раз, – гордо заметил еще один моряк, подошедший к своему коллеге. – Это – дети руководителей наших стран. Сыновья товарищей Сталина и Муссолини и дочь товарища Тельмана!
– А-а?! – только и смог выдавить из себя полицейский.
– Ага, – расплылся в ухмылке матрос. – Вот так-то, фараон, дивись, какие в нормальных странах порядки!..
…В каюту старшего помощника осторожно постучался Василий Сталин:
– Немец, к тебе можно?
В ответ – тишина. Красный постучал чуть сильнее:
– Немец, ты просил…
– Заходи, – голос спокойный, но какой-то мертвый.
Василий вошел и уперся взглядом в Сашку, сидящего на койке. Рука Немца лежит возле подушки, и сводный брат точно знает: там лежит «вальтер» на боевом взводе. Это правильно – Надмит всегда повторяет: «Самый сильный враг воина – неготовность. Воин Маг-Цзал должен быть всегда готов ко всему».
Сашка вопросительно посмотрел на Василия, и тот сразу доложил:
– Была попытка местных силовиков помешать погрузке.
– И?
– Два отделения алабинцев пресекли попытку. С нашей стороны потерь нет, с их – человек пять «трёхсотых».
Немец молча кивнул. В принципе, Василий и не ожидал от сводного брата ничего другого: Бруно говорил, что Сашка последние три дня вообще не спал. Некогда было. А они с Ирмой в это время просто летели в дирижабле. Черт, а Ирма – классная девчонка. Куда там этой Гальской…
– Иди, Красный, – спокойный жест. – Иди, а то Ирма скучать будет…
Вот черт! А Немец всегда будто мысли читает. Зараза!
– Ладно, Сань. Я пошел, а ты поспи еще…
– В случае чего – буди.
На пороге Василий обернулся: Сашка спокойно спал. Черты его лица заострились, и стали какими-то хищными, жестокими. Но дыхание было ровным и спокойным. Немец спит, и как всегда – без сновидений…
Василий осторожно закрыл дверь и поспешил наверх: скоро должна прибыть новая группа маленьких бразильчиков. Надо встретить: Сашка зря не попросит…