Держи меня крепче
На приеме у врача поражало, с каким спокойствием он говорил о вещах, которые рушат жизнь. Снимок на плоской лампе и темные пятна на светлом фоне мочевого пузыря. И вопрос «А какой прогноз?» – потонул во фразе врача:
– Странно, что у вас еще нет болей. Здесь все поражено, кругом метастазы…
Это очень хорошая клиника. Картины на стенах. Мягкие ковры. Все доброжелательно, продуманно и дорого. Рекомендовал ее друг Вадим, передавая блестящую визитку. Сказал:
– Сделают все быстро, конфиденциально. Полное обследование, полный прогноз. Назначения, подберут клинику: конечно, если у тебя проблема.
Было жжение, и Андрей подумал, что простатит. Ну еще приступы слабости. Марианна Сергеевна, главврач. Анализы, снимки. Ну вот прошел день, и попросили приехать…
Огромный черный джип медленно выехал из ворот больницы и пристроился в крайний ряд Московского проспекта. Сначала медленно, потом быстрей, быстрей. В середине потока и над потоком. Удовольствие от вождения. Днем машин не очень много, а такие машины вызывают уважение и восхищение, ну я уже не говорю о зависти. И многие, не все, конечно, начинают размышлять, каким путем достаются такие машины. И какими на этом пути становятся владельцы этих машин.
А тому, кто в этой машине, что с того. Вот Андрей. Вся его жизнь – игра. С какого-то момента появилась такая легкость. Так получалось не всю жизнь. Кто умней – тот сильней. И физическая сила побеждена умом и хитростью. От яркого солнца и легкого вождения слегка кружилась голова. И кожа на спине слегка потягивала от загара.
«Что делать с тем, что сказал доктор? С этим придется считаться, – думал он. – Оно победит меня, оно закроет меня. И видимо, довольно скоро. Нужно все упорядочить, взвесить все шансы, я так понимаю, довольно скоро». Так размышлял Андрей. Но какой-то холод внутри. И легкое чувство интереса. Как будто перед поездкой в какую-то новую неведомую страну. Таиланд, Индия, Китай, Европа, Америка – все объездил. Теперь туда. И естественно, никакого страха. Интерес.
Но это потом, а сейчас… На Богатырском все с фундаментом завалят. Надо туда.
На объекте кричал безбожно, мат летел. Даже не мог вспомнить, когда в последний раз был такой скандал. Таджики разбежались по вагончикам, не понимая, что происходит. Фактически перезаливать фундамент. На хрена Николаича уволил? А эти уроды с дипломами… А Николаич вообще с техникумом.
– К опалубке и стопам вопросы есть?
– Нет, но все просядет.
– В карту грунта смотрели?
– Это не ко мне.
Постоит, грунт в руке помусолит. И все, а эти…
…Это даже не ошибки управления. Иногда законы психологии не действуют на людей.
«Сейчас два жилых комплекса в работе и коттеджный поселок. Кто это будет заканчивать? Бред какой-то», – думал Андрей этим вечером.
Что двигает людей успешных, какие качества? Загадка. Вот Андрей не имел каких-то особых талантов, он закончил строительный институт. Имел спокойный характер, был легкий и обаятельный в общении, но был принципиальным в важных моментах. Он умел играть в шахматы. Не в шахматы на клетчатой доске, нет, а в шахматы, где фигуры – это люди. Прекрасно понимал, что люди – это такой же капитал, как станки, оборудование, участки. Двухходовки, трехходовки, затяжные комбинации, импровизации с непредсказуемым концом, быстрые шахматы в затяжных стрессовых ситуациях. Лет с двадцати ему приходилось управлять большим коллективом людей. Особенно это стало заметно, когда приходилось руководить коллективом свыше сорока человек.
Управление большим коллективом. Это была его фишка. Вести человека, открыть в нем качества, необходимые для работы. Потом уволить, устроить в параллельную контору, где его на пару месяцев кинут по зарплате. А потом вернуть к себе и поставить главным инженером на комплекс. Так, чтоб он там год дневал и ночевал. И был благодарен за каждую копейку и за то, что снова поверил. Все это в интересах дела. Ну и конечно, чувство вины. Это конек. Чувство вины – это фактически деньги. Их остается только во что-то обналичить.
Вечером заехал в любимый ресторан. Андрей уже полгода был один. И в будни, и в поездках. С Леной они расстались три года назад. Раньше они бывали с ней здесь. Больше никого не было. Ну, может, пару раз, и то надо вспомнить. Просто не ожидал от новых отношений ничего нового. Безумство страсти, а потом пошлые воспоминания. Нет, довольно. Вообще, он пытался войти в спокойный режим. Был один в нескольких зарубежных поездках. Бродил по улочкам в Испании, размышлял, купался. Старый знакомый предложил пользоваться его домом на берегу. И он позвонил, напомнил. «Да без проблем, тебя встретят в аэропорту Барселоны». Его встретил «Бентли» со значком «инвалид за рулем», который был припаркован прямо у выхода. Это вызвало усмешку. И очередное размышление на тему: дали бы нам, русским, весь этот мир в управление, что бы мы из него сделали? Прекрасно провел время. Читал, загорал, ел жареное мясо. Без всяких гостей и вечеринок. И выпивая, засыпал на лежаке у бассейна, любуясь чужими звездами в незнакомом небе. Отчеты просматривал по интернету. Ну, со всякими созвонами это занимало времени не больше часа в день.
Так вот, до Лены у него было три жены. От первой был сын Максим. Мать его уехала в Германию, а он жил с ее матерью, его бабушкой, на Фонтанке. В том доме, где снимали фильм «Зимняя вишня». Ему было 16 лет. Он отчаянно занимался футболом. Мечтал играть в «Зените». Иногда они виделись, он помогал ему материально. Да, надо будет съездить к нему. Когда созванивались, он говорил: «Папа, я скучал», – хотя пацану уже 16 лет. Недавно давал ему деньги на мебель, бабка попросила заказать шкаф, так он перезванивал, говорит: «Я заключил с ними контракт». Смешной, мечтает, чтобы с ним кто-то контракт заключил.
Фирма работала как часы. Вся эта история началась давно. Это классика дикого капитализма. И его историю можно было описывать в учебниках.
Сразу после армии устроился на работу. На него обратили внимание, когда он грамотно распределил подряды. Потом с малых магазинчиков и расселений они сразу перекинулись на оформление помещений под казино. Семен Аркадьевич отправил Андрея в командировку, в Лас-Вегас! Это в то время! Времени у него было предостаточно. Бродил, зарисовывал планы, записывал наблюдения, как люди заходят в помещение, на что обращают внимание, сколько времени проводят у игровых автоматов. Как часто выпивают. В общем, привез полный отчет, как это все там устроено. И контора выиграла тендер. Ну, тендер – это с натяжкой. Просто смогли удивить своими познаниями об устройстве казино нужных людей. И началось. С девочками, путешествиями, кучей объектов, деньгами. Семен Аркадьевич был хитрющим евреем, он думал, что все под контролем. Каждое утро к его подъезду подъезжали две черные машины. Никто не знал, в какую он сядет и куда поедет. Параллельно велось с десяток объектов. Но когда дело дошло до него, просто, недолго думая, взорвали обе машины с водителями и Аркадьевичем, который открыл дверь одной из них. Когда Андрей, приехали к его подъезду. Все было оцеплено, работала милиция. Ему запомнилась нога Аркадьевича, она лежала поодаль от тела. Просто оторванная от тела нога лежала в стороне. Начищенный ботинок блестел на солнце. Брючина задралась, и были видны высокий носок и черные блестящие волосы на белой коже. Все это произвело на него сокрушительное впечатление. Как же так? Ведь мы строители. Мы строим новые дома, перестраиваем старые. Делаем интерьеры. И вот нога, далеко откинутая от тела. Это такие минуты в жизни, когда вот ты пьяный и трезвый, а это ты трезвый и становишься еще трезвее, как будто тебе открывается еще что-то. Непонятное до этого. Переводят на другой уровень мышления.
Потом было полгода затишья. А потом снова стрельба. Поздно вечером Андрею позвонил новый шеф и попросил приехать со всеми документами на улицу Казанскую. Андрей спешно собрался и приехал в центр, к Казанскому собору. Долго ждал. Набирал шефа из автомата.
А на следующий день узнал, что нового шефа убили. Убили на улице Казанской, которая на «Новочеркасской», рядом с Шаумяна. Ему выстрелили сначала в живот, потом что-то у них заклинило, они вышли, дошли до своей машины, перезарядились. А он каким-то чудом, теряя сознание, успел позвонить жене Лане, нажимая кнопки, заляпанные красной жижей. Сказал ей, что любит ее, дочку, летом они вместе поедут на море.
– Она уже большая, будем заплывать далеко-далеко.
– Нет, она еще маленькая, она может испугаться.
– Ну ладно, тогда не будем. Будем плавать у берега. Ложитесь без меня. Я буду поздно.
«Просил поцеловать ее перед сном. Я даже ничего не заподозрила. Он говорил спокойно, я уже дремала».
А потом они вернулись и всадили всю обойму ему в голову. Его хоронили в закрытом гробу.
Вот так, такое было время. Есть такие виды бизнеса: добыча золота, обработка гранита, строительство, – которые очень рентабельны. В них есть за что бороться. Есть за что убивать. Потому что это касается даже не тебя, а твоих детей и внуков. Вся страна тогда была брошена: бери и владей.
И Андрей остался с документами, доверенностями на руках. И опять началось. На полгода притих, сделал всего один объект. А бизнес-центр заморозил. А ближе к двухтысячным, когда порядка стало больше, развернулся вовсю. Нашел инвестора, достроил начатый бизнес-центр, и пошло-поехало.
Все разгадано. Но только что тобой движет, непонятно. Можешь не ходить на работу, но встаешь и идешь. И проводишь, как раньше, планерки в прокуренных бытовках, и поднимаешься на недостроенные этажи.
Хорошо помнил тот момент, когда можно было ничего не делать. Все было в управлении. Покупка чего-то вызывала отвращение. Уже была одна квартира, вторая, и заканчивали загородный дом. Но мама отказывалась переезжать в большую квартиру. Самым любимым человеком была мама. Она всю жизнь на него положила. Он ей в тот день позвонил, сказал: «Запиши название лекарства». – «Да-да, сейчас запишу, ручка на кухне». А потом грохот и тишина. Он все кричал в трубку: «Мама, мама!» А потом бежал, как сумасшедший, по ступенькам и не мог попасть ключом в замок. Так и нашел ее лежащей на полу, в коридоре.
Отца он никогда не видел. Мать его очень любила. Он уехал на север и не вернулся. Просто позвонил, сказал, что назад не вернется, да, еще сказал: «Извини». Мать рассказывала, что написала ему большое письмо со множеством вопросов, но ответа не было. И она осталась с маленьким Андреем на руках. И она полностью посвятила себя Андрею. Она его встречала, и провожала, и отправляла на секцию, и копили ему на велосипед, снова встречала. А когда пошла на работу, приезжала тетя Надя, чтобы следить за Андрюшей. А потом армия, поступление в институт, гульба. Работа. Но мама всегда была. Требовала аккуратности во всем. Жили они бедно, жили в коммуналке на Васильевском, на линиях. Но в домашних заданиях все делалось сначала на черновик, потом на чистовик. Брюки, галстук, воротнички – все должно быть выглажено. Вещи были старые, штопанные, но отутюженные. Наталия Игоревна – первая учительница. Мама ее обо всем расспрашивала, как, что, тянул ли руку. Как читал стих? Уверенно? Это вызывало у него чувство особенного, пристального внимания к себе. Был такой случай. В пятом классе уже другая учительница повела класс к ледоколу «Красин». Дети ужасно устали, пешком с линий добирались, и когда дошли, выяснилось, что косая линия перекрыта бетонным забором. Ну не вести же их обратно. Между домами и забором был проход. И учительница повела их вдоль этого бетонного забора. Все шли парами, держась за руки. Где-то на середине пути Андрей остановился и наклонился, чтобы застегнуть сандалик. И в следующую секунду бетонная плита забора захрустела и рухнула, подняв столб пыли и разделив строй ребят пополам. Все на мгновение замерли в оцепенении. Сбежались строители, больше всех кричал прораб. Выяснилось, что это пьяный крановщик сдавал задом и ударил плиту. После экскурсии учительница взяла с ребят слово, что они не расскажут об этом происшествии дома. Но Андрей не сдержался и маме вечером рассказал об этом, а она лишь отмахнулась: «Не придумывай».
И еще каждое лето они снимали дачу в Вырице, не дом, времянку. До реки Оредеж можно было спуститься пешком по настроению. Мама говорила, что еще его пеленки на этом спуске полоскала. В память впечатался вокзал Вырицы, сами эти буквы на песочного цвета фасаде и ожидание перемен. Замирание, новые запахи в доме, прошлогодние прикопанные под яблоней секреты: патрон, кусок свинца, модель машинки. И эти виды: река, лес, тропинка. Друзья, сверстники, изменившиеся за целый год. И дочка хозяйки Света, Андрей возил ее на своем велосипеде. Она запрыгивала на раму и держалась за руль, а он гнал что было сил с горки на горку, потом выскакивал к реке, вдоль нее и дальше через лесок. А Света визжала изо всех сил. Андрей прижимался к ней с каждым годом все крепче и крепче, взрослей. Ее развевающиеся волосы облепливали лицо, носом он прижимался к ее уху и ловил какой-то другой запах, какой-то будущий и дикий. А она на каждой кочке всхлипывала и кричала:
– Держи меня крепче!
А в один год, один из последних дачных с мамой, она не приехала. Дом был продан другим людям, но они все равно сдали времянку. А потом и вообще все переменилось.
Еще с Андреем Андреевичем надо увидеться. Познакомились, когда обоим было далеко за тридцать. По поводу разрешений в строительном комитете. Зашли в туалет, стояли рядом у писсуаров. А он ему говорит:
– К Слюсареву?
– Да, по поводу Савушкина.
– Такая мразь! Ничего он вам без денег не подпишет! Я ему уже второй раз заношу, чувствую, не последний.
– То есть еще помучает, поиздевается?
– Еще как! Только за это еще и платить нужно.
Разворачиваются, а этот Слюсарев из кабинки прямо на них выходит. То есть он был в туалетной кабинке, за их спинами и слышал разговор. Ничего не сказал, руки вымыл, зыркнул и вышел. А они так и стояли молча. Потом рассмеялись. Ну и пошли, ясно, что дело их теперь в этом комитете гиблое. Андрей Андреич приучил Андрея к охоте. Сначала просто брал с собой, потом подарил хорошее ружье. Потом серьезно стал относиться – мужчина должен охотиться. Так Андрей своей тогдашней жене говорил, когда она ныла, собирая его в очередное путешествие. Стали вдвоем выезжать в хорошие места. Даже в Африку ездили.
И вот был у них такой случай. Отправились они на Дальний Восток, по большому блату, в глухую тайгу, на медведя. Высадили их на сопке. Сказали, что на этой же сопке в это же время заберут через два дня. Разбили они лагерь у подножия. Но не везло: постреляли много разного мелкого зверя, но медведя не было. Видели следы, один раз даже нагнали почти. Ну, значит, не судьба. Стали выдвигаться к обозначенной сопке, поднялись. Но вертолет кружил от них километрах в пяти, спускался, зависал. Потом резко развернулся и улетел. Кричи, стреляй – бесполезно. Как выяснилось потом, пилот, который их привез, запил, от него жена ушла. А где их искать, сменщику не смог толком объяснить. В общем, вот такой экстремальный туризм. Для миллионеров. До ближайшей дороги двести километров. Немного патронов, три банки тушенки и пакет крупы. Шли по компасу, первые дни бодрости духа не теряли. Но на третьи сутки, когда продукты закончились, появились сомнения крепкие.
«Дойдем ли? По одному не дойдем».
Так-то понизу шли в небольшой разброс. Перекликались всё:
– Андрей!
– Андрей!
– Андрей!
– Андрей!
Последний день почти не разговаривали. Палатку на ночь не ставили, сил не было, кутались в нее. Утром проснулись опухшие, комарами закусанные. Голодуха, жрать охота. Табака нет.
Андрей говорит:
– Давай подымемся, осмотримся.
– Давай. Сил мало, давай кто-то один поднимется, всего-то делов осмотреться. Что вдвоем силы тратить?
Андрей и говорит:
– Давай на эту еще вдвоем, а дальше, если доведется, по одному уже подниматься будем.
Так она, сопка, к вершине на две расходиться стала. И там уступ такой скальный. От этой стены ничего опять хорошего не было видно. Лес до горизонта. Да сопки, но как-то вроде поменьше, вразброс.
– Я на ту, отдышись.
А вторая вершина метрах в трехстах. Ну, Андрей Андреевич туда и пошел быстрым шагом. Машет: ничего нет. Вниз стал спускаться.
«Да, вляпались», – подумал Андрей. Чуть в сторону глаза отвел, морщась. Может, не в ту сторону идем, должна уже быть дорога. И уже в следующую секунду видит, как Андрей Андреевич летит с горы с невероятной силой, а за ним медведь. Невероятных размеров, просто громадный, черного цвета. Андрей Андреевич бежит, рюкзак за спиной бултыхается. Ружье за лямку, оно-то в воздухе, то о землю бьется, по земле волочится. И главное, не кричит. Что не кричит-то? Так это всего секунды три, как происходит. Наверное, от страха. Вот четвертая секунда пошла. Главное, чтобы не заклинило. Вскинул ружье, спокойно. Медведь передней лапой подсек бегущего впереди человека, и тот, перевернувшись через голову, кубарем полетел вниз. Раз выстрел! Два выстрел! Три! Перезарядить. Еще четыре секунды, пятая пошла. Раз выстрел! Два выстрел! Три! Эти уже с ходу в движении. Лапа, бок, бок! Только хлопки от пуль. И эта черная громада тоже кубарем несется вниз. Сердце колотится невероятно. Адреналин хлещет. Вся эта история заняла секунд тридцать-сорок. Невероятно! Бежал он вниз по склону чуть боком. Медведь остановился чуть раньше, а Андрей Андреевич внизу на камнях. Приклад ружья разбит, острие древесины торчит. Андрей перевернулся, живой! Руку, согнутую в локте, прижимает к груди.
– Цел?
– Цел.
Ружье сломано, фляжка раздавлена, и самое страшное, компас всмятку. Поднялись к медведю. Андрей даже в книгах такого не видел. Чудо природы. Поохотились. Жалко, фотоаппарата не было – сняться. Но при всей усталости и бедственности своего положения не могли они его так оставить. Еле-еле отрезали ему голову в качестве трофея. Распороли рюкзак, уложили туда голову, перетянули веревкой и тащили за собой.
К вечеру, уже в темноте, вышли на дорогу. Фонари сели. В темноте на карачках ощупывали асфальт. Андрей прижался к нему щекой, это было спасение. Четыре дня выходили. Только через шесть часов вдали показалась пара фар.
А голова медведя теперь висела у Андрея Андреевича в кабинете, над диваном. Они под ней чай пили или что покрепче, когда встречались у него.
Зашли далеко в лес. Перекликались.
– Э-эй!
– Эй!
– Э-эй!
– Эй!
Какой-то голос дальше. Какой-то ближе. Моховиков было много. Полное лукошко. Иногда сквозь рябь деревьев виделся кто-то из грибников. И было не так страшно в этом сумрачном лесу. И вдруг в десятке метров от себя он увидел маму. Она наклонилась, и была видна только ее сгорбленная спина. И тут Андрей внутренне почувствовал, что он давно уже не маленький мальчик. А мама давно умерла.
– Мама, мама! – закричал он.
Она поднялась во весь рост и повернулась в его сторону. Ее лицо было черного цвета. А глаза в следующую секунду – белые с поволокой. Только белки.
Он как спал, так и поднялся в кровати. Весь в холодном, липком поту.
Эта сцена часто используется в голливудских фильмах.
Часто дыша, Андрей нащупал тапки и в полной темноте по долгому коридору побрел в ванную.
«Как так, такие кошмары мне никогда не снились. Но ведь я и не болел так никогда», – подумал он. Черный фактурный кафель, холодный свет. И отражение в глубоком зеркале. Чем больше он приближал лицо к прозрачной глади, тем ясней были видны пятна и нарывы под кожей. Они были холодного, смертельного бледного цвета. На работу уже ходить нельзя.
И уже на следующий день, утром, Андрей засобирался на работу. Но потом вспомнил, что не надо на работу. Сделал несколько звонков. Голова кружится, и лицо побрить уже невозможно. А в нем играла такая веселость, тупо, как раньше, – терять нечего. Поехал, и поехал быстро, на Смоленское кладбище. Не с центрального входа, а со стороны улицы Беринга. И еще раз это приподнятое настроение перед дальним путешествием и понимание, что в той, дальней стране ты останешься надолго. Но это там, а тут… деревья переходят в кресты и могильные камни. И все перемешано, смерти начала века и трагедии сегодняшних дней. Андрей абсолютно не соприкасался с религией, ну, кроме детства, пожалуй. Мама ходила в церковь и крестила его. С бабой Лидой. Но после он всего несколько раз за жизнь сказал «Господи, спаси». И то впроброс и мимоходом. Был, конечно, в церкви на крещении или венчании у друзей, но чтобы верить… И в какой-нибудь день церковного праздника, значение которых он, конечно же, не знал. Когда он, проезжая мимо, видел длинную очередь людей к какому-то храму, скажем, на освящение воды или праздничную службу, с уважением относился к их чувствам, он думал: «Бедные, одурманенные люди. Это самый великий обман в истории. Что должно двигать человеком, чтобы встать в пять утра и пойти в церковь освящать воду?» А он проезжал мимо этой очереди в этот ранний час. У него все время звонил телефон, и разные люди просили что-то продать или предлагали купить. И он уже подсчитывал, сколько он заработал до полудня. А они все смиренно стояли. За этой водой. Которой будут опрыскивать дом. Которую будут пить и произносить молитвы. Это удивительно. Смерть, она и есть смерть. Видел он ее не так много. Но с абсолютным пониманием того, что происходило.
Служба только закончилась, люди выходили на улицу. Опять поворачивались к храму, опять крестились и кланялись. Андрей поднялся по ступеням, двигаясь против толпы, слегка поклонился и, не крестясь, вошел в храм. Свет преломлялся в полукруглых потолках. Падал на росписи стен, иконы. Казалось, свечи, воткнутые в песок подставок, рождают миражи икон. Стоял батюшка, вокруг него стояли люди, что-то его спрашивали, а он отвечал. Андрей сел на подоконник, прислонился плечом к откосу и просто без рассуждений стал смотреть на красоту убранства и красоту людей. Долго он так сидел.
И прямо напротив него, рядом с ним, к иконе подошла молодая девушка, еврейка. В полупрозрачном платке. Поставила свечку. И медленно и как-то отчетливо крестилась. И шепотом произносила молитвы. Она, подняв огромные черные глаза, с такой любовью смотрела на образ Богородицы. Она уже просто что-то ей рассказывала, за что-то благодарила. Потом целовала ей руку, снова крестилась и снова благодарила. Смотрела ей прямо в глаза. А Андрей думал: «Что должно произойти с человеком? Что, она знала Богородицу лично? Что она ей такого сделала? В каком деле помогла?» Глаза этой девушки были полны слез и любви. Странно, у евреев ведь свои боги или вера, как это сказать. В чем же смысл религии, в чем смысл Бога? И если это все им устроено, то в чем задумка? Андрей первый раз в жизни перекрестился.
На протяжении последних двух недель он часто и подробно вспоминал свою жизнь. Маму, детство, армию, институт. Пытался думать и дальше: зачем, за что. Но это все прерывали боли. Тянущие, режущие, колющие. Они, как бандиты, будили среди ночи и пытали до утра. Непонятно было только, за что. Утром или ближе к обеду делали укол, какая-то передышка. И еще пара бессмысленных дней.
На следующий день надо было ехать к хирургу Виктору Сергеевичу подписывать бумаги. Андрей все продумал еще накануне. В больницу его не клали, предлагали, но не клали. Сказать все сразу или написать ему письмо? Ну, в общем, все подписали, и Андрей передал врачу конверт с письмом. Пожал руку и ушел.
Содержание письма было в следующем:
«Уважаемый Виктор Сергеевич, если во время операции вы увидите, что шансов выжить и вести полноценную жизнь после нее у меня нет, прошу вас прервать мои страдания (надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю). Все свои имущественные дела я уладил заранее. Ниже привожу номер счета в банке (название банка), все, что там – это для вас. Заранее благодарен.
Андрей Верховцев».
Вот такое письмо. Сумма там была указана огромная.
Пока спускался по ступенькам, тянуло в ногу. А когда сел в машину, хоть кричи. Что-то прорастает в тебя, там, внизу. Андрей сидел, вытянув руки, сжимая руль, ожидая окончания приступа. Но он не заканчивался. «Я не смогу его перетерпеть… Я смогу его перетерпеть! Я смогу его перетерпеть!» – сквозь сжатые зубы произносил он, сжимая в вытянутых руках руль автомобиля, как будто уже ехал на огромной скорости. Пот стекал по лицу. Насквозь мокрая рубашка прилипла к телу.
«Да, да. Все я правильно сделал. Эти три дня Эля проколет уколы почаще. Проваляюсь в забытьи. А там и конец. Наркоз. Надо просто достойно выдержать эти три дня. Еще несколько раз будет так тяжело, но ничего».
«Крузер» выкатил на набережную. И покатил в свою сторону.
«Да, да, – думал Андрей. – Да. Все правильно, да».
И почему-то все мысли о работе, которые были далеко, стали еще дальше. После приступа наступило облегчение и успокоение, какое-то блаженство. Рубашка, насквозь мокрая, прилипла к коже сиденья. Он просто ехал, ни о чем не думая, желая быстрее добраться до дома. «Нет, поеду на Петроградку. Да, туда, на ту квартиру». Он перестроился в другой ряд и стал думать, где далее можно развернуться. И вот уже Нева блестит слева. Машин было немного, поток двигался быстро. «Крузер» шел на приличной скорости. Вдруг прямо под него выскочил какой-то старый «Фольксваген», он пытался уклониться от сигналящего грузовика. Андрей попытался принять вправо, но получилось, что наехал на «Фольксваген». Завалился набок, и его потащило. Он не был пристегнут. Лобовое стекло треснуло от удара. Тело выкинуло наружу. Со страшной силой ударился об столб. Удар пришелся на спину. Раздался хруст. Тело изменило траекторию и, проскользив по асфальту метров двадцать, вылетело на траву. Со стороны это выглядело, как будто какая-то неведомая сила швырнула человеческое тело, как тряпичную игрушку, над землей об столб, она ударилась об него и полетела дальше.
Лицо, проскользившее по асфальту, местами осталось без кожи, но голова в последний раз, но четко работала.
Странно, полщеки нет, а не больно. Андрей попытался пошевелить рукой: нет движения. Андрей чувствовал вкус травы на губах, все пытался пошевелить рукой или ногой. Но ничего не получалось. «Видимо, переломан позвоночник», – подумал он. Когда был удар внутри себя, он почувствовал хруст. Это все, конец.
«Как же странно, тела не чувствую, а слезу в уголке глаза чувствую. Чуден свет! Неужели конец?»
Яркий двор, залитый солнечным светом. Гроздья желтого винограда над столом. Тетя Лена сидит правее. Заходит соседка Лялечка и начинает что-то живо рассказывать, размахивая руками. Тетя Лена начинает смеяться, наклоняясь всем телом назад-вперед, прикрывая рот раскрытой ладонью. Звуков он не слышит. «Это мы в Анапе прямо перед самой школой». Мама выходит из кухни, неся перед собой супницу. Она в ситцевом платье. Она молодая и красивая. Волосы ее темные. Собраны наверху в пучок. А намокшие от пота завитки на шее прилипли. Мама улыбается. Она ставит супницу на стол и тоже начинает смеяться. И тоже прикрывает рот ладонью. Потом берет тарелку и наливает в нее половником золотистый бульон, в котором переваливаются желтые галушки, ставит тарелку передо мной, треплет за волосы и говорит:
– Ешь, Андрюша, ешь.
И продолжает смеяться.
Неужели это последнее, что я увижу в жизни… Неужели это все?