Глава 14
Мы пересекли Периферик – парижский аналог кольцевой автострады вокруг Вашингтона, где город из европейской помойки превращается в огромный живой музей. Ровные ряды деревьев, роскошные здания в прекрасном состоянии, изысканные решетки. Мы выехали на рю де Фландр и устремились в просвет между Северным и Восточным вокзалами. Здесь водитель поменял стиль вождения и начал быстро крутить руль, стараясь использовать любые свободные места на дороге, и сворачивал в крошечные переулки, пока мы не подъехали к зеленой двери на узкой улице чуть в стороне от рю Монсини, примерно посередине между задней частью Лувра и фронтоном Гранд-Опера. На зеленой двери я увидел маленькую медную дощечку с надписью «Pension Pelletier». Pension — скромный отель, нечто среднее между меблированными комнатами и мотелем с завтраком. Вполне доступно для бюджета полицейского департамента.
– Вас ждут, месье, – сказал водитель.
– Благодарю, – ответил я, распахнул дверцу и выбрался на тротуар.
Воздух был ни теплым, ни холодным. Автомобиль уехал. Я не стал сразу стучать в зеленую дверь и вернулся из переулка на рю Монсини. Напротив я заметил другой переулок, пересекающий улицу под острым углом, что привело к образованию дополнительного треугольного участка тротуара, и, как и во многих других похожих местах Парижа, его занимало кафе со столиками и стульями, стоящими под зонтиками. Как и всегда в такое раннее время, была занята только треть столиков; большинство посетителей читали газеты, рядом стояли пустые чашки и тарелки, усыпанные крошками от рогаликов. Я занял один из свободных столиков, и через минуту ко мне подошел пожилой официант в белой рубашке, черной бабочке и длинном белом переднике. Я заказал завтрак – большой кофейник в качестве основного блюда и croque madame, иными словами, тост с ветчиной, сыром и яйцом сверху, а также два pains au chocolat – прямоугольные рогалики с начинкой из горького шоколада. Суровый долг – но кто-то должен его исполнить.
Через два столика сидел какой-то парень и читал внутреннюю часть утренней газеты, предоставив мне изучать первую страницу. Я сразу увидел, что паника из-за покушения прекратилась, как и предсказывала Кейси Найс.
Завтра это будет вчерашней новостью.
Полиция произвела арест, преступник задержан, вопрос решен, мир может расслабиться. Я находился слишком далеко, чтобы прочитать мелкий шрифт, но не сомневался, что речь пойдет об одиноком фанатике с непроизносимым североафриканским именем, любителем и психом, никаких связей, так что больше никому тревожиться не нужно.
И у нас появится время для спокойной работы.
Я съел завтрак и пил кофе, наблюдая за входом в переулок. Периодически налетали порывы ветра, ткань на зонтике над моей головой начинала яростно хлопать, но потом все успокаивалось. Мимо проходили люди; они направлялись на работу, выходили из магазинов с хлебом в руках, прогуливали крошечных собачек, доставляли почту. Официант забрал мои тарелки и принес новую порцию кофе. Наконец появился еще один черный «Ситроен» и остановился возле зеленой двери. Пассажир на заднем сиденье немного помедлил – несомненно, ему говорили: «Вас ждут, месье», – потом выбрался на тротуар и остановился. Мужчина среднего роста, лет пятидесяти, свежевыбритый, короткие волосы цвета соли с перцем тщательно причесаны, клетчатое кашне, коричневое непромокаемое пальто от «Барберри», из-под которого выглядывали ноги в серых шерстяных брюках – наверное, от костюма с Сэвил-роу[6] – и английских туфлях цвета конских каштанов, начищенные до ослепительного блеска.
Из чего следовало, что это русский, решил я. Ни один британский оперативник не станет так одеваться, если только он не снимается в фильме про Джеймса Бонда. В новой Москве появилось много роскошных магазинов готового платья. Аппаратчики были в восторге. Черный «Ситроен» развернулся и уехал. Мгновение мужчина смотрел на зеленую дверь, потом, в точности повторив мои действия, повернулся и зашагал в сторону кафе, внимательно разглядывая клиентов. Его взгляд перемещался от одного посетителя к другому, делая быструю и точную оценку. Он сразу подошел ко мне и заговорил по-английски:
– Вы американец?
Кивнув, я сказал:
– Я полагал, что британец прибудет раньше.
– Нет, потому что я вылетел посреди проклятой ночи. – Он протянул руку. – Евгений Хенкин. Рад встрече с вами, сэр. Вы можете называть меня Юджин. Что и будет прямым переводом. Или Джин, если вам так больше нравится.
Я пожал его руку.
– Джек Ричер.
Он сел слева от меня.
– И что вы сумели понять из всего этого дерьма?
У него была хорошая дикция и нейтральный акцент. Не британский и не американский. Нечто универсальное. И он говорил очень свободно.
– Я полагаю, что либо у вас, либо у меня, либо у британцев возникла серьезная проблема.
– Вы из ЦРУ?
Я покачал головой:
– Нет, я бывший военный полицейский. Однажды я арестовал одного из стрелков. Вы из ФСБ или из СВР?
– СВР, – сказал он, что значило Sluzhba Vneshney Razvedki. Как ЦРУ, или DGSE[7], или МИ-6 в Великобритании. – Но на самом деле мы всё еще КГБ. Старое вино, новые бутылки.
– Вы знакомы с Дацевым?
– Можно сказать и так.
– Насколько хорошо вы его знаете?
– Я был его куратором.
– Он работал на КГБ? Мне сказали, что он служил в армии. Советской, потом российской.
– Ну, технически – да. Возможно, там ему платили. В тех редких случаях, когда такое случалось. Но парню, который настолько хорошо стреляет, лучше работать на кого-то другого.
– И что делать?
– Убивать тех, на кого мы указывали.
– Но в последние годы он перестал на вас работать?
– Вы следите за европейским футболом? – спросил Хенкин.
– Немного, – ответил я.
– Лучшим игрокам достаются самые выгодные предложения. Они месят грязь в маленькой деревушке, а на следующей неделе получают миллионы в Барселоне, Мадриде, Лондоне или Манчестере.
– Дацев получил выгодное предложение?
– Он утверждал, что у него их полно. Он разозлился на меня, когда я не смог предложить ему таких же денег. А потом исчез. И теперь мы расхлебываем эти проблемы.
– Насколько он хорош?
– Он великолепен.
– Он любит использовать патроны пятидесятого калибра?
– Всякому овощу свое время. На такой дистанции – конечно.
Я промолчал.
– Но я не думаю, что это он, – сказал Хенкин.
– Почему?
– Он бы не согласился на проверку. Ему нечего доказывать.
– И кто же это, по-вашему мнению?
– Думаю, ваш парень. Ему есть что доказывать. Он пятнадцать лет просидел в тюрьме.
Я услышал, как звонит сотовый телефон, и стал ждать, когда Хенкин вытащит его из кармана и ответит, но он этого не сделал, и я понял, что звонит телефон, который мне дала Скаранджелло, лежащий в кармане у меня.
– Вы один? – сказала она.
– Нет, – ответил я.
– Нас может слышать кто-то еще?
– Вероятно, три разных правительства.
– Только не этот телефон, – сказала она. – Тут можете не беспокоиться.
– Что я могу для вас сделать?
– Со мной только что связался О’Дей. Готовы хроматографические тесты фрагментов, которые вы привезли из Арканзаса.
– И?..
– Это другие пули. Не бронебойные. Однако сопоставимого класса. Их специально обработали для достижения более высокой точности.
– Американское производство?
– К сожалению.
– Каждая стоит шесть долларов. О’Дей отследил деньги?
– Этим занимается ФБР. Но новость хорошая? В целом?
– Могло быть хуже, – сказал я, заканчивая разговор и убирая телефон в карман.
– Что делают американцы по шесть долларов за штуку? – спросил Хенкин.
– Похоже на начало анекдота, – сказал я.
– И какова его развязка?
Я не ответил – к нам подошел тот же пожилой официант, и Хенкин заказал кофе и белые булочки с маслом и абрикосовым джемом. Он свободно говорил по-французски, но по акценту я не смог уловить, где он учился. После того как официант ушел, Хенкин снова повернулся ко мне.
– Как поживает генерал О’Дей?
– Вы его знаете? – сказал я.
– Я знаю о нем. Мы все о нем знаем. Более того, мы его изу-чали. В буквальном смысле, в классе. Он был примером для подражания в КГБ.
– Я не удивлен. У него всё в порядке. Он не меняется.
– Я рад, что он вернулся. Уверен, что и вы рады.
– А разве он уходил?
Хенкин скорчил гримасу, которая не означала ни да, ни нет.
– Мы пришли к выводу, что его карьера на излете. Периоды сравнительной стабильности плохо отражаются на таком старом солдате. А подобные вещи напоминают людям о нем. Всегда есть что-то хорошее в плохом.
Следующий черный «Ситроен» преодолел хаос пешеходов и свернул в переулок. Водитель впереди, пассажир сзади. Он остановился возле зеленой двери и немного помедлил.
Вас ждут, месье.
Из машины вышел коренастый мужчина лет сорока или сорока пяти, загорелый, с короткими светлыми волосами и грубоватым квадратным лицом. Он был одет в синие джинсы, свитер и короткую штормовку, на ногах коричневые замшевые ботинки; возможно, такие носят английские военные в пустыне. Машина уехала, он бросил взгляд на зеленую дверь, повернулся, посмотрел по сторонам, потом пересек улицу и сразу направился к нам.
– Ричер и Хенкин, верно?
– Вы хорошо информированы, – сказал Хенкин, – если вам известны наши имена.
– Мы стараемся изо всех сил, – сказал британец.
Мне он показался уроженцем Уэльса – говорил немного нараспев.
– Беннетт, – сказал вновь прибывший и протянул руку. – Рад знакомству. Не стану называть свое имя. Вы не сможете его произнести.
– И как оно звучит? – спросил я.
Он издал гортанный звук, словно шахтер с серьезным легочным заболеванием.
– Хорошо, будем называть вас Беннетт. Вы из МИ-6?
– Если вам так больше нравится. Во всяком случае, именно они оплатили мой билет. Однако сейчас все стремительно меняется.
– Вы знаете вашего парня – Карсона?
– Мы много раз встречались.
– Где?
– Здесь и там. Я же говорил, все сейчас стремительно меняется.
– Вы думаете, это он?
– Пожалуй, нет.
– Почему?
– Потому что француз жив. Я полагаю, что это ваш стрелок.
Беннетт сел справа от меня, лицом к Хенкину, который устроился слева. Официант принес заказ Хенкина, и Беннетт попросил то же самое. Я заказал еще кофе. Официант выглядел счастливым. Счет рос. Я рассчитывал, что либо у Хенкина, либо у Беннетта была местная валюта – меня ею не снабдили.
Хенкин посмотрел на Беннетта и спросил:
– Вы знаете о месте встрече «Большой восьмерки»?
Тот кивнул.
– По обычным стандартам оно вполне безопасно. Однако если Котт на свободе, то ситуация меняется.
– Возможно, это не Котт, – заговорил я. – Нам нельзя отбрасывать другие варианты. Предвзятое мнение может привести к роковым последствиям.
– Я настолько открыт любым идеям, что мой мозг может вывалиться наружу. Но я считаю, что это не Карсон. Возможно, Дацев.
– Тогда это не было проверкой и мы попусту тратим время на теоретические рассуждения. Дацев не согласился бы на проверку. Он слишком заносчив. Если стрелял Дацев, это было попыткой убрать француза, которая завершилась неудачей из-за стекла, но и в этом случае мы напрасно тратим время, потому что след остыл несколько дней назад.
Вернулся официант с кофе и рогаликами, а передо мной он поставил третий кофейник. В это время в переулок свернул микроавтобус, окрашенный в цвета полицейского департамента, и остановился возле зеленой двери. Из него вышел один полицейский в синей форме и кепи, постучал в дверь и стал ждать. Через минуту дверь открыла женщина в домашнем платье, и между ними завязался короткий диалог.
– Я за тремя парнями, – вероятно, сказал он.
– Они еще не приехали, – вероятно, ответила женщина.
Полицейский шагнул назад и огляделся по сторонам. Потом сдвинул кепи вперед, почесал в затылке и недоуменно покрутил головой; только после этого его взгляд остановился на нашей компании. В его глазах появилось задумчивое выражение, он поблагодарил женщину и направился к нам. Я заметил, что на ходу он принял решение сделать вид, что сразу все понял, рискнуть и предположить, что мы – это те, за кем он приехал.
– Сначала нам нужно заехать в полицейский участок, – сказал он, остановившись около нашего столика.
Он говорил по-французски с парижским акцентом, эквивалентным бруклинскому старого Нью-Йорка или кокни в Лондоне, но в его речи не было очарования; казалось, на его плечах лежит вся тяжесть мировой несправедливости.
– Он сказал, что нам сначала нужно заехать в полицейский участок, – перевел Беннетт.
– Я понял, – отозвался Хенкин.
Я промолчал.
В результате за всех заплатил русский, вытащив пачку новеньких евро – возможно, они даже были настоящими. Мы все встали, потянулись, стряхнули крошки с одежды и последовали за полицейским к микроавтобусу. Солнце поднималось по утреннему небу, голубому, как яйцо ласточки, и я даже ощутил его тепло, но тут налетел порыв ветра, словно кто-то положил холодную руку мне на плечо. Полы дорогого пальто Хенкина захлопали вокруг его коленей, потом ветер стих, и снова стало тепло, пока мы не свернули в тень переулка.
Мы сели в микроавтобус – сначала Беннетт, затем Хенкин, за ним я, и на сердце у меня в тот момент было легко, как если б мы собирались в бар, или клуб, или в какое-то другое место, где нас ждали роскошные женщины.