Глава седьмая
Четвертый этаж комплекса апартаментов «Изумрудная арка» почти ничем не отличался от третьего. Грязные масляные лампы давали тусклый свет, которого не хватало, чтобы осветить помещение должным образом. Джекаби подошел к квартире номер 412 и громко постучал в дверь.
– Что именно мы ищем? – шепотом спросила я у начальника, пока мы ждали на пороге.
За дверью раздались шаркающие шаги.
– Не знаю, – ответил Джекаби, – но очень хочу это выяснить. А вы?
Дверь открыл мужчина среднего возраста, одетый в нижнюю рубаху, брюки со стрелками и с подтяжками. В руках он держал влажное полотенце, на подбородке виднелись островки крема для бритья.
– Да? – сказал он.
Джекаби с ног до головы осмотрел хозяина квартиры.
– Простите. Мы ошиблись дверью, – объявил он. – Вы явно просто человек.
Не говоря более ни слова, он оставил озадаченного хозяина в одиночестве.
Когда Джекаби отрывисто постучал в квартиру 411, дверь открыла женщина. На ней было простое белое платье, аккуратно застегнутое до самой шеи, а ее рыжие волосы были уложены в тугой пучок.
– Здравствуйте. В чем дело? Я уже сказала, что ничего не видела, – немного раздраженно произнесла она с явным ирландским акцентом.
– Просто женщина, – заключил Джекаби после очередного беглого осмотра. – Бесполезна. Прошу прощения.
Он развернулся на каблуках и подошел к квартире номер 410.
Женщина, которой такое обращение пришлось не по вкусу, вышла в коридор.
– И что вы хотите этим сказать? – спросила она.
Я постаралась слиться со стеной, когда она подлетела к детективу. Чарли вдруг проникся живым интересом к носкам своих блестящих туфель.
– Просто женщина? – повторила ирландка. – Нет в этом ничего простого! Довольно я нагляделась на таких, как вы. Все только и рассуждают о слабом поле. Сам тощий, как щепка, а туда же. Может, проверим, кто из нас слабее?
– Я просто хотел сказать, что сейчас от вас никакого толка, – бросил Джекаби, даже не оборачиваясь.
Чарли покачал головой.
– Я образованная женщина, сиделка и медсестра! – взвилась хозяйка квартиры. – Да как вы смеете…
Джекаби наконец повернулся.
– Мадам, уверяю вас, я лишь хотел сказать, что в вас нет ничего особенного.
Я закрыла лицо ладонью.
Женщина густо покраснела. Джекаби улыбнулся ей – уверена, ему казалось, что это лишь любезная улыбка после вполне логичного объяснения. Похоже, он намеревался забыть об инциденте, списав его на недопонимание. Однако он, очевидно, не был готов получить увесистый удар в лицо.
Это была не символическая женская пощечина – удар был так силен, что детектив развернулся, отлетел к стене и сполз по ней на пол.
Женщина гневно уставилась на него.
– Ничего особенного?! Просто женщина? Я Мона О’Коннор из славного рода О’Конноров, который берет начало от королей и королев Ирландии! Да во мне столько силы, что никчемному созданию вроде вас со мной уж точно не потягаться. Что вы на это скажете?
Джекаби, пошатнувшись, сел. Осторожно пошевелив челюстью, он взглянул на свою противницу. В его серых глазах, подобно тучам перед грозой, забегали мысли.
– О’Коннор, говорите?
– Верно. Вам еще и ирландцы не по душе? – Мисс О’Коннор стиснула зубы и строго посмотрела на Джекаби, ожидая, осмелится ли он сознаться в своих предрассудках.
Но детектив поднялся на ноги, отряхнул пальто – содержимое карманов при этом зазвенело, возвращаясь на место, – и закинул шарф за плечо.
– Приятно познакомиться, мисс О’Коннор. Полагаю, у вас есть сожительница?
Гнев Моны поубавился. Она взглянула на нас с Чарли, увидела на наших лицах такое же недоумение и снова посмотрела на детектива. Он ответил ей невинной, любопытной улыбкой. Левая сторона его лица покраснела, на щеке проступили очертания четырех изящных пальцев. Он повел себя ровно так, как не подобает мужчине, которому только что дали пощечину.
– Может, с вами живет престарелая родственница? – предположил он как ни в чем не бывало, – или подруга семьи? Рискну предположить, вы помните ее с детства.
Мона побледнела.
– Она уже в возрасте, но нельзя сказать, сколько точно ей лет, – продолжил Джекаби. – Сколько вы себя помните, она всегда была рядом, но в воспоминаниях она кажется вам такой же старой, как и сейчас.
Мона стала белее мела.
– Но как вы… – начала она.
– Меня зовут Джекаби, и я с удовольствием познакомлюсь с ней, если вы, конечно, не возражаете, – заявил он.
Брови Моны сдвинулись, но ее решимость явно пошатнулась.
– Я… обещала матушке, что позабочусь о ней.
– Даю вам слово, я не причиню ей вреда.
– У нее как раз… очередной приступ. Я… послушайте, я прошу прощения за это, э-э-э, недоразумение, но думаю, вам лучше прийти в другой раз.
– Мисс О’Коннор, я уверен, что на карту поставлены жизни людей, так что сейчас для нашей встречи самое время. Обещаю, я сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить ее страдания. Позволите нам войти?
Мисс О’Коннор, воинственность которой как ветром сдуло, подошла к своей открытой нараспашку двери. С секунду помедлив в нерешительности, она в конце концов отступила в сторону и жестом пригласила нас войти.
Квартира была спланирована точно так же, как и две другие, но казалась при этом чище и просторнее. Сквозь белые занавески в комнату струился мягкий свет. Обеденный стол был накрыт простой коричневой скатертью. На ней лежали кружевные салфетки, стояла ваза со свежими цветами, а рядом – белый фарфоровый тазик и кувшин. Маленький, но мягкий диван был покрыт толстым вязаным пледом. В углу было деревянное кресло-качалка. Комната казалась уютной, хотя внизу в такой же обстановке развернулась жуткая сцена.
– Присаживайтесь, – сказала Мона, и я с благодарностью приняла ее приглашение. Утонув в диванных подушках, я почувствовала, что холодные утренние прогулки не пройдут для моих ног незаметно.
Офицер Кейн вежливо поблагодарил хозяйку, но остался стоять у двери. В светлой комнате я впервые смогла его хорошенько разглядеть. Он был действительно довольно молод для детектива и даже для младшего детектива. Хотя держался с достоинством и был весь внимание, его темные брови выдавали легкую неуверенность. Время от времени он расправлял плечи, словно пытался справиться с желанием скрыться из вида. Чарли Кейн встретился со мной взглядом и тут же отвел глаза. Я поспешно повернулась к Джекаби и хозяйке квартиры.
Мисс О’Коннор тихо подошла к двери в спальню. Джекаби последовал за ней, на ходу снимая вязаную шапку. Я подалась вперед, пытаясь заглянуть внутрь. В комнате едва хватало места для двух кроватей и одной тумбочки между ними, на которой лежали потрепанная книга и серебряный гребень. Одна кровать была пуста и заправлена как в больнице. На другой лежала женщина с длинными белыми волосами, одетая в светлую ночную рубашку. Она откинулась на подушки и чуть раскачивалась из стороны в сторону. Больше я ничего не увидела: Мона и Джекаби вошли в комнату и встали прямо перед ней.
– У нас гость, – сказала Мона, – мистер… Джекаби, верно? Это миссис Морриган.
– Миссис Морриган, конечно же, – тихо сказал Джекаби и опустился на колени возле старушки. – Здравствуйте, миссис Морриган. Для меня честь встретиться с вами. Вы меня слышите?
Я подвинулась на диване, чтобы разглядеть старушку рядом с Джекаби. Она была худая, со светлой кожей и серебристо-белыми волосами. Но мое внимание привлекло выражение ее лица: седые брови печально изогнулись, а тонкие поджатые губы дрожали, когда она глубоко вздыхала. Затем старушка запрокинула голову и открыла рот в беззвучном плаче. От жалости к несчастной страдалице у меня сжалось сердце.
Ее челюсть дрогнула, она выдохнула, и я услышала всепоглощающую тишину. Старушка снова медленно вдохнула, и будто все ее тело излилось новым криком, но с ее изящных губ не сорвалось ни малейшего звука.
У меня по спине пробежал холодок. Помимо очевидной странности этого зрелища было в беззвучных рыданиях женщины и что-то более тревожное. Меня захлестнула волна печали и ужаса. Неужели Джекаби так и жил? Неужели он за каждой дверью встречал лишь смерть, отчаяние и безумие?
– Порой с ней такое случается, – объяснила Мона почти шепотом. – Так было всегда. Она не может контролировать эти приступы. Это похоже на судороги… Но ни в одной из своих медицинских книг я ни о чем подобном не читала. Дома приступы не повторялись неделями, даже месяцами. Здесь ей должно было стать лучше, но мы и недели не прожили в этой квартире, как… Так плохо ей еще не было. Она страдает со вчерашнего дня.
– Со вчерашнего дня? – переспросил Джекаби.
– Да, приступ начался вчера рано утром и не прекращался всю ночь.
Миссис Морриган содрогнулась, когда воздух снова покинул ее легкие. На мгновение она открыла глаза и посмотрела на Джекаби. Она протянула ему свою слабую руку, и он осторожно взял ее в свою. Это был, пожалуй, его самый человечный поступок на моей памяти. Затем глаза старушки снова закрылись и начался новый цикл беззвучных рыданий.
Джекаби наклонился и прошептал что-то на ухо несчастной. Мона встревоженно смотрела на него. Миссис Морриган снова открыла глаза и угрюмо кивнула детективу. Она продолжила беззвучно кричать, но ее тело немного расслабилось на подушках. Джекаби аккуратно положил ее руку на кровать и поднялся на ноги.
– Спасибо, – сказал он и вышел в гостиную.
Мона последовала за ним и бесшумно закрыла за собой дверь. Детектив откинул со лба свои темные непокорные локоны и снова натянул шапку.
– Что вы ей сказали? – спросила Мона.
Джекаби помедлил с ответом.
– Ничего особенного. Мисс О’Коннор, спасибо, что уделили нам время. Боюсь, сейчас я не могу помочь миссис Морриган, но, если вас это утешит, к вечеру приступ прекратится.
– К вечеру? – повторила Мона. – Вы в этом так уверены?
Переступив порог квартиры, Джекаби обернулся. Я поднялась с дивана и вслед за ним выскользнула в коридор.
– Да, я вполне уверен. Позаботьтесь о своей пациентке, мисс О’Коннор. Хорошего вам дня.
Мы успели выйти на лестницу, когда она закрыла за нами дверь. Я и Чарли тотчас набросились на Джекаби с расспросами. Что он сказал? Что это за приступы? Откуда ему знать, что к вечеру приступ пройдет?
– Это не приступ. Она причитает и перестанет сегодня, потому что к завтрашнему утру мистер Хендерсон уже умрет. – Голос Джекаби был бесстрастен: в нем слышался разве что скромный намек на интерес, который был сродни интересу ботаника к редкой орхидее. – Миссис Морриган – банши.
Слово висело в воздухе, пока мы спускались по ступеням.
– Причитает? – спросил Чарли.
– Она банши? – выпалила я. – Эта старушка? Она и есть наш убийца?
– Наш убийца? – Джекаби остановился на площадке и повернулся ко мне лицом. Я замерла. – Ради всего святого, как вы пришли к такому заключению?
– Вы ведь сами так сказали. Квартиру жертвы посетил не человек. Какая-то древняя сущность. А банши… Это ведь их крики убивают? Разве они не… убивают криком?
Мои слова будто скользнули в густую тень, смущенные соседством со мной. Когда Джекаби взглянул на меня, в его глазах не было злобы, но читалось сожаление. Так смотрят на глупого щенка, который свалился с кровати, гоняясь за собственным хвостом.
– Значит, она не наш убийца?
– Нет, – отрезал Джекаби.
– Что ж, хорошо, – пробормотала я.
– Причитания, – сказал Джекаби, поворачиваясь к Чарли, – это способ оплакивания покойников.
Он пошел вниз по лестнице, продолжая объяснения.
– По традиции женщины-плакальщицы плачут по покойнику на ирландских похоронах.
Говорят, у нескольких семей плакальщицами выступали феи. Эти феи происходили из потустороннего мира и назывались «женщинами с другой стороны», что по-ирландски звучит как «бан-ши». Они были преданны тем семьям, которые выбирали, и исполняли самые печальные песни, когда умирал любой из представителей рода, даже если смерть настигала его далеко от дома и вести о трагедии не успевали долететь до его близких. Как вы, должно быть, уже догадались, семейство мисс О’Коннор было из тех привилегированных родов, которым прислуживали банши.
Джекаби резко остановился, чтобы осмотреть истертое дерево ступеней. Чарли шел по пятам за детективом, а потому ему пришлось схватиться за перила, чтобы не налететь на склонившуюся перед ним фигуру. Столь же быстро поднявшись, Джекаби пошел дальше. Он что-то искал на ступеньках, но по ним изо дня в день ходили все жильцы этого здания, и я сомневалась, что ему удастся обнаружить хоть сколько-нибудь важные улики.
– На чем я остановился? – спросил детектив.
– На банши, – подсказал ему Чарли. – Они оплакивали членов семьи дома, даже если те умирали далеко.
– Точно. Так вот, звук плача банши стал знамением смерти. Приверженные своему делу, с годами банши становились все более чуткими. Они стали предвидеть смерть при ее приближении. Вместо того чтобы причитать для оставшихся родственников покойного, банши начали петь свои ужасные песни самому обреченному. Они по-прежнему тесно связаны со своими семьями, но их сила возросла и распространилась на всех, кто находится рядом. Любой несчастный, дни которого сочтены, может услышать зловещий плач, особенно если он обречен на насильственную и безвременную смерть. Несчастные путники, слышавшие этот плач, понимали, что смерть уже не за горами, поэтому их стали опасаться и презирать, хотя раньше уважали и любили за оказываемые услуги похоронного плача. Однако сами банши не представляют опасности, им просто приходится выражать людскую боль и печаль.
Я вспомнила лицо миссис Морриган и вдруг устыдилась своего поспешного обвинения. Я обрадовалась, что Джекаби проявил к ней нежность, и поняла, что он дал ей то немногое, что мог дать: свою благодарность.
– К счастью, мы с вами не слышим плач банши, – продолжил он. – Он предназначен не нам. Хендерсон слышит его, поскольку банши плачет по нему – и по нему одному. Полагаю, в преддверии своей безвременной кончины его слышала и наша жертва из триста первой квартиры. Миссис Морриган не успела даже сделать передышку между причитаниями.
Мы повернули на последний пролет, и лестницу залил яркий свет, струящийся из фойе.
– Как нам ему помочь? – вдруг спросил Чарли. – Если к мистеру Хендерсону идет убийца, не можем же мы просто ждать, когда негодяй сделает свое дело! Может, его перевезти в безопасное место? Приставить к его двери часовых?
Джекаби вышел в фойе. Полуденное солнце стояло высоко в небе. Облака накрыли занесенный снегом мир, белизна которого слепила глаза.
– Если так вам будет легче, можете попытаться. Но толку от этого не будет. Если он слышит плач банши, судьба мистера Хендерсона уже решена.