Вы здесь

Детские сердечки. *** (Иван Кольцо, 2016)

Часть первая

«Закат»

Глава 1

Еще одна душная и липкая летняя ночь. Добропорядочные граждане пытаются увидеть десятый сон, лежа под липкими простынями. Но я не добропорядочный.

Проклятый десятком бесов, мечусь по залитому холодным электрическим светом городу и общаюсь с дефективными подобиями человеков, которые, по иронии судьбы, имеют все права полноценных граждан. Про обязанности же эти индивиды, не помнят, если вообще о них знают. Вот и сейчас…

– Руки убери! – верещит субтильный субъект, которого Вася, мой напарник, пытается по-хорошему выдавить к гардеробу задолбавшего уже кафе-рюмкобола с гордым наименованием «Палеолит». – Не трогай меня!

– Уважаемый, – Вася спокоен и обходителен, – я вас не трогаю, а прошу проследовать к выходу. Я вас за руки хватал? Не хватал! Я вас толкал? Не толкал!

– Ты сейчас меня толкаешь!

– Нет, уважаемый, я продвигаюсь к выходу, а из-за того, что вы у меня находитесь на пути, вас приходится отодвигать тыльной стороной ладони и предплечьем. Исключительно, чтобы на вас не наступить и не причинить вам физическую боль и моральные страдания.

– Руки убрал, я сказал! – гражданин, после употребленного, хорошего языка явно не понимает, и продолжает провоцировать конфликт, отталкивая Васины лапищи.

– Да что вы творите?! – подключается «женщина» гражданина, пытаясь прорваться через меня к любимому. – Ты чего у меня на пути встал?! А ну пошел прочь! – она пытается безуспешно меня обойти. Обойти не получается, пытается оттолкнуть. Но сказывается разница в весе, и я остаюсь на месте, как впрочем, и она. – Ты же урод! Ты же неудачник! Какой нормальный в охране работать будет?! Лузер и импотент! Ни одна баба тебе не даст! Пусти, скотина! Я сейчас позвоню, и ты завтра же здесь работать не будешь! Тебя уволят, слышишь?! Ты уволен!

– Вы, это… – включается товарищ субъекта, предусмотрительно расположившись чуть подальше за «женщиной», – оставьте пацана, он больше не будет. Мля буду!

– А ты сам-то кто такой? – отвечаю я, пресекая очередную попытку особи женского пола, пробиться к своему самцу.

– Я? Я – Колян, – произносит товарищ, сбитый с толку.

– Поздравляю. Но кто ты такой, чтобы верить твоему слову? Нам проще твоего друга отсюда удалить, чем пятый раз сюда на вызов ехать.

– Оставьте под мою ответственность! – товарищ бил себя в пьяную грудь. – Если Димон накосячит, меня вместе с ним выгоните, слова не скажу!

– Парень, я тебя не знаю, и чего стоит твоё слово тоже, – устало повторяю, раз, наверное, в пятнадцатый за сегодня. – Так что, иди обратно за столик отдыхать, и не мешай.

– Не указывай мне! – товарищ начинает ерепениться. – Я сам знаю, что делать!

– Слышь, – обращаюсь я к местному охраннику, лопоухому пареньку в синей рубашке с бейджиком на нагрудном кармане, который жмется в стороне. Ему лет двадцать, видно, устроился сюда сразу после армейки, или студент. И каким авторитетом он может пользоваться у подвыпивших посетителей этой рюмочной? Правильно – никаким. Его попросту шлют на три буквы и продолжают куролесить. Ну а он вынужден «отжимать кнопку», а по вызову, как умалишённые, несемся мы и разруливаем ситуацию. Почему мы, а не милиция, вернее, полиция, которую в любом случае вызывают? Всё просто – мы дешевле. Вневедомственная охрана берет в месяц тысяч двадцать пять, мы восемь тысяч, а директор «Палеолита» умеет считать деньги, и плевать он хотел на все наши геморрои, ведь происходящее после оплаты наших услуг не его проблемы. И ладно бы, получай мы деньги на руки… Всё достается директору и по совместительству хозяину ЧОПа, а нам перепадают сущие копейки. Впрочем, меня занесло… – Чего стоишь как истукан, уведи господина обратно в зал, чтобы не мешался.

– Ага, – кивает паренёк и совершает самую распространённую ошибку новичка – хватает подвыпившего субъекта за запястье и пытается его оттащить. Субъект естественно руку вырвал и дернулся на молодого, отчего неожиданно схлопотал от него локтем в челюсть. Резвый парнишка оказывается, далеко пойдёт…

– Да, ты, ж, твою мать! – ревет Вася обреченно, и, взяв на удушающий оппонента, которого только что мирно выталкивал, и который сейчас подорвался на помощь другу, вздергивает вверх его так, чтобы ноги свободно болтались над полом, и через десять секунд опускает на натоптанный кафель бесчувственное тело.

Мне, как всегда, достается самое сложное – пьяная дамочка. Бить нельзя, и она это знает, отчего дерьма из неё прёт с избытком. Алкозависимая валькирия пытается вцепиться в глаза накладными когтями, а лицо её, и так не блещущее красотой, обезображивается праведным гневом на мою скромную персону. Но разряд табельного электрошокера творит чудеса и моментально приводит её в чувство…

В итоге, через полминуты, три распластанных тела оказываются на грязном, замызганном полу рюмочной.

– Млять, как они задрали, – выдыхает напарник. – Ну почему просто не уйти, когда вежливо просят? Нет, блин, нужно показать, кто тут главный! Идиоты! Да? Да?! – он склоняется над своим противником, и со всего размаху залепляет звонкую пощёчину. – Сволочи, вот так бы взял, и свернул им всем шеи. Да?! – новый шлепок, после которого потерявший сознание приходит в себя.

Я же павшие тела просто вытаскиваю за ноги на улицу, успевая порадоваться, что женский пол сейчас чаще ходит в джинсах, и не приходится смотреть на возможное непотребство.

Только вытягиваю на крыльцо прифигевшую и обписавшуюся мадам, как там же, таща за шкирку её благоверного, появляется Василий. Отправив пинком свой груз наружу, он отходит ко мне. Стоим, с интересом наблюдая за действиями поверженной троицы.

Первым с грязного асфальта поднимается «друг семьи». Пошатываясь, он фокусирет на нас взгляд, и, грозя кулаком, вопит:

– Вам писец! Сейчас я позвоню по телефону, и сюда подъедут двадцать машин. Вас отымеют и высушат, твари!

– Звони, – меланхолично отвечает напарник.

– Вы что, уроды, делаете? – подает голос женщина, кое-как вставшая на четвереньки. – Да я щас ментов вызову, вас же закроют на десятку, не меньше!

– Ага, – я сплевываю. – И расстреляют, без права переписки.

– Чо ржоте, козлы!? Писец вам, я сказал, – а вот окончательно очухивается и придушеный. – Вы же меня чуть не убили, я заяву писать буду. Вызывайте ментов!

– Тебе надо, ты и вызывай, – вынимаю пачку сигарет из кармана и, вытянув одну из них, подкуриваю от китайской одноразовой зажигалки. – Только ты сначала определись, либо как четкий пацан по понятиям братву вызвать, либо как последний баклан ментам заяву строчить. Выбор за тобой.

– Пацаны не отвечают, – товарищ тщетно уже кого-то пытался вызвонить по мобильному телефону. – Спят, кажись. Надо ментов вызывать, чтобы этих гандонов закрыли. А то чо они по беспределу?!

– Ребят, – говорю я, затянувшись. – Подумайте хорошенько, а стоит ли их вызывать, ведь от этого зависит ваша жизнь.

– Козлы безрогие! Вы как на меня руку поднять осмелились! – Женщина уже на ногах и машет на нас сумочкой, однако подходить, видимо боится. Впрочем, опасаются приближаться и её кавалеры – Да вас за это на зоне опустят! Настоящими петухами сделают, запомните мои слова! – и, обернувшись к своему суженному, добавляет. – Зай, вызывай мусоров, я не я буду, если их в камере не отымеют!

– Ну и что вы им скажите? – вновь спокойно и без эмоций произносит Вася. – На вас, дамочка следов нет, у молодого человека вашего тоже следов нет, лишь вон у того, – он кивает на отошедшего чуть в сторону товарища, получившего от местного охранника. – Возможно выйдет легкий синячок на подбородке, да и то все подтвердят, что он сам споткнулся, и об стену стукнулся. Так что в пролёте вы, как та самая муха.

– Зай, я сказала, что засажу их, значит засажу! Всеки мне!

– Чо?

– Всеки мне, чтоб синяк на пол лица был! Мусорам скажем, что это они, и уж тогда твари точно не отмажуться!

– Ну, раз ты так просишь… – и гражданин без тени сомнения бьет по лицу своей дамы сердца кулаком. Женщина падает как подкошенная, но через пару секунд снова стоит на ногах.

– Всё! – радостно верещит она. – Манда к вам пришла волосатая! Вас точно закроют.

– А теперь девушка посмотрите вот сюда, – я тыкаю пальцем под потолок навеса над крыльцом рыголовки. – Вас снимает скрытая камера, и на записи отчетливо будет видно, как вас собственный парень лупцует. Так что, идите по домам, по добру-поздорову.

– Мы вас найдем!

– Обязательно найдете, а пока идите домой отсыпаться!

– Мы точно найдем, и писец вам!

– Обязательно, и непременно. А пока до свидания. Не скажу, что знакомство было приятным.

– Сволочи. Твари. Козлы, – под такие эпитеты в наш адрес эта троица, шатаясь, бредет прочь от злачного «Палеолита».

– Слышь, молодой, – Вася оборачивается к местному охраннику, весь разговор простоявшему в дверях, – можешь в зал вернуться. И пожалуйста, по пустякам кнопку не отжимай. А то психанем, и постреляем тут всех нахрен. Зря, что ли нам пистолеты выдали? Ну давай, не прощаемся…

Киваю пареньку, и, затушив сигарету, двигаю вслед за напарником к стоящей неподалеку служебной машины – вазовской Гранты, выкрашенной в идиотские цвета нашей охранной канторы. Василий без разговоров плюхается на штурманское место, а я занимаю уже привычное место водителя. Крутить баранку мне нравится, а по ночному городу и подавно, нет того трафика и суеты, что царит днем, всё более чинно и спокойно. Свет уличных фонарей, бездонное звездное небо, и вечно одинокая луна – что еще нужно?

Машина завелась с полтычка, пристегнув ремень, выруливаю с прикафешной стоянки, и, открыв окно на двери по максимуму, давлю газ до упора, отправляя наш болид к точке постоянного ожидания, где мы должны находиться, когда нет вызовов…


– Чего разогнался? Чай не на пожар, – флегматично заметил напарник.

– Да так свежий ветер лицо приятно обдувает. Попробуй. Тебе понравиться.

– Нафиг. Так и заболеть не долго, – ответил Вася, но окно открыл. – Пять часов смены осталось, скоро ночь пролетит, а там трое суток отдыха.

– Кому отдых, а кому еще два дня горбатиться, – кисло заметил я.

– Завязывал бы ты со своими пластиковыми окнами. Всех денег не заработаешь, а здоровье, оно такое – хрен угробленное восстановишь.

– Не, сутки отосплюсь, и два дня нормально отпашу, не переживай.

– Да на тебе же лица нет, – напарник укоризненно поглядел на меня, – ты за год осунулся весь, килограмм на пятнадцать похудел, не меньше.

– Ты же знаешь – мне деньги нужны, – отмахнулся я.

– Знаю, знаю, в Дашке всё дело. Ты хоть до неё дозвонился?

– Нет, два месяца уже от Ленки добиться не могу. Она то в спецшколе, то в летнем лагере, то на экскурсию недельную уехала.

– И чего думаешь?

– А ничего не думаю. Через две недели отпуск, все документы готовы, сяду на самолёт, и к дочери.

– Хорошее дело…

Зашипела автомобильная радиостанция:

– Беркут Центру, Беркут Центру.

– Беркут на связи, – ответил в снятую тангетку Вася.

– Сработка в третьем «Калейдоскопе».

– Приняли, выезжаем, – тангетка вернулась на место, а ко мне была обращена ритуальная фраза. – Гони, детка!

– Гоню! – ответил я, круто выкручивая руль в резком повороте. Пять минут с момента вызова пошло. Нужно было укладываться.

Перекрестки мелькали один за другим, длинные, узкие и плохо освещённые улочки пролетали мимо. Наша Гранта выпорхнула к продуктовому магазину «Калейдоскоп», встав как вкопанная перед входом.

На первый взгляд всё цело, но инструкция требует того, чтобы все окна на предмет повреждений были осмотрены, поэтому мы с напарником, выбравшись из автомобиля и вооружившись тяжелыми фонарями-дубинками, начали обходить фасад по кругу. Все окна целы, двери дебаркадера и запасного выхода закрыты. Ложный вызов. Неприятно, но такое периодически случается. Сейчас нужно доложить на базу, что всё хорошо и выдвигаться к точке ожидания, в надежде, что до утра будет спокойно, и мы хотя бы немного за сегодня поспим.

Только вернулись к автомобилю, как из-за угла ближайшего здания в нашу сторону вышел невысокий, но крепкий мужичок, лысый, как колено, но с мохнатой щеточкой усов под носом.

– Палыч! Опять проверка! – вырвалось у Василия, когда он заметил лысого.

– Молодцы, за три двадцать успели. Но только почему вы каски не надели? Непорядок…

– Палыч, ты сам-то пробовал их носить? – заметил я. – Через час шея отекает, ни вздохнуть, ни перднуть.

– Положено по инструкции, значит должны исполнять. Хорошо, что хоть бронежилеты снять не додумались, как Соколы с Орлами. С них за это двадцать процентов премии вычтется, а вам за каски всего лишь пять минусом пойдет.

– Палыч, будь человеком! – взмолился Василий. – Бес попутал, шлемы с головы слетели, когда мы из машины вылезали. Вон они на заднем сидении как упали, так и лежат.

– Ты мне сказки не рассказывай, чай не маленький уже.

– Вы бы лучше, – заговариваю я, – в «Палеолит» кого посерьезней ставили. Задолбали сопляков туда пихать. Они ни бе, ни ме, ни кукареку, только кнопку по любым пустякам жать горазды.

– А кто туда за такие деньги пойдет работать? Вот ты, Виктор, за семьдесят рублей в час туда работать пойдешь?

– Нет, конечно.

– Вот и я о том же.

– Может тогда вообще от него отказаться, геморрой же.

– Вам за этот геморрой и платят, так что не скулите, чай не бабы, – Палыч выложил на капот раскрытую тетрадку. – Расписывайтесь, давайте, в проверке, и дуйте дежурить дальше.

Расписавшись в журнале проверок, мы холодно распрощались с нашим непосредственным начальником, заместителем директора родного ЧОПа.

– Вот ведь Орлы с Соколами гады, могли и предупредить, – возмутился Вася, когда мы вновь оказались в машине.

– Дык, кажись, звонили, – я вытянул свой мобильник, старую и верную Нокию 3310. – У нас как раз веселье с пьяными дегенератами было, а у меня на беззвучном режиме. Три раза набирали.

– Могли и мне позвонить, – напарник даже и не думал прекращать обижаться на коллег.

– Могли, – соглашаюсь я. И только я собрался засунуть телефон в карман форменной штанины, как он завибрировал в руке. На экране высветился дикий номер из мешанины цифр. Звонили из-за границы. – Да!

– Витя, это ты? – донесся голос пьяной Лены, человека, которого после развода я меньше бы всего желал услышать.

– Я. Что случилось? Что с Дашей?

– Похоронили Дашу. Вчера похоронили…


Глава 2

Не прошли и сутки, как я стоял в холе аэропорта города Осло и глядел на доску с расписаниями автобусов и электричек, призванных доставить прилетевших пассажиров до самой столицы Норвегии. За плечами остался десятичасовой автопробег до столицы и трехчасовой перелёт.

Деньги были собраны, документы для выезда оформлены, оставалось лишь заказать билеты на самолёт и попрощаться с любимой Родиной. Сложнее было с работой…

После сдачи смены в восемь утра я тут же написал заявление о переносе отпуска и подал его на визирование Палычу. Тот мельком глянул на бумагу, разорвал её на кусочки и так же меланхолично продолжил что-то записывать в толстом амбарном журнале.

– Палыч, а ты не прифигел? Мне отпуск нужен! Сегодня!

– А кто работать будет? – поднял он свои водянистые глаза. – Папа Карло?

– Палыч, не зли. Ты же знаешь, что у меня ребенка похоронили.

– Ну, так ведь уже похоронили, спешить-то некуда, – вновь принялся он за писанину. – Неделей раньше, неделей позже – какая раз… – но договорить я ему не дал, с размаху залепив по лысому виску кулаком. Начальник отлетел к стене и удачно приложился затылком.

– Вить, ты чего? – испуганно взвизгнула Светка, чоповский бухгалтер, деливший кабинет с замами директора.

– Ты еще скажи что-нибудь под руку, – рявкнул я в ответ и тяжелой походкой вышел на улицу. Там немного успокоившись и перекурив, я обдумал дальнейшие планы.

Мне повезло, Палыч заяву в полицию катать не стал, ограничившись выговором и лишением премии. Директор сам его обозвал идиотом, когда узнал причину произошедшего. И распорядился не переносить очередной, а оформить двухнедельный без содержания, позволив не появляться на работе целых шесть недель.

Напарник, с которым я занимался установкой пластиковых окон, от известия об уезде, тоже оказался не в восторге. Мрачно переварив перспективу горбатиться одному, он сухо пожелал удачи и бросил трубку. И только после этого, я оказался по настоящему свободным, чтобы без хвостов мчаться к бывшей жене, не уберегшей мою дочь.


Осло встретил тяжелыми свинцовыми тучами, казалось, что давят не облака, а бетонная плита. Ко всему прочему, добавлялся мелкий, но настойчивый дождь, от которого моментально промокла куртка. Кутаясь в капюшон, я дождался автобус, расплатился за проезд фиолетовой стокроновой купюрой и устроился у окна, в которое бессмысленно и пялился всю дорогу.

Дождь размывал всё сущее, окружающее меня. Он впитывал свет, игриво одаривая отблесками на стекле, струился и тёк, завлекая душу в глубокие воды Ахерона. Огни проезжающих автомобилей, яркие вывески магазинов, броские пятна уличных фонарей – всё сливалось и смешивалось в каплях серого и темного дождя, и даже сгущающиеся сумерки воспринимались, как выпитый им до дна день.

Вновь этот холодный электрический свет… Ветер врывался в складки одежды, но я уверенно шел от остановки в сторону нужной улицы. Я бывал здесь в прошлом году, и этого достаточно. Даже с закрытыми глазами я сумею добраться до дома, где жила моя дочь…

Дочь. Моя маленькая Дашенька, волею судьбы увезенная на другой конец Земли. Да, твоя мама нашла себе иностранного мужа, такое случается, но я не нашел себе другую дочь. И не найду.

Позади осталась одна улица, вторая, и я, пройдя несколько переулков и тупиков, наконец, оказался там, где нужно. Чуть в горку вдоль мощенного булыжником тротуара тянутся пять частных домов, как будто сжатых весельчаком троллем в один. Там где кончался первый, тут же начинался другой, и не важна разница ни в цвете и архитектуре. Желтый дом плавно перетекал в синий, тот, в свою очередь, в зеленый, ну а уже тот в красный. Именно последний мне и нужен.

Всю дорогу я гнал от себя эти мысли, думал о чем угодно, но только не об этом. И вот, стоя на пороге перед массивной деревянной дверью, я понял, что боюсь. Боюсь узнать – как она умерла. До дрожи в зубах боюсь.


Глава 3

Дверь долго не открывали, а звонок к моему удивлению не работал, поэтому пришлось длительное время просто долбить кулаком. И не зря. Через долгие двадцать минут вход внутрь дома был открыт.

Какая-то помятая Лена, в грязном синем халате на голое тело, непонимающе глядела на меня сквозь растрепанные черные волосы.

– Вы кто? – спросила она заплетающимся языком.

– Ты что, сдурела?

– А, Витька, заходи! – неожиданно весело заявила она, пропуская в дом. – Какими судьбами?

– Рехнулась? Сама вчера звонила, что Даша умерла, и ты её похоронила.

– Ах да, – бывшая жена как-то сразу сникла, уставившись бесцветным взглядом в одну точку.

Некогда первейшая красавица района, с годами она поблекла. Сеточка морщин стала покрывать её прекрасное лицо, сейчас заметно опухшее и осунувшиеся под грузом проблем. Тело страдало чрезмерной худобой, что для Лены было не характерно, а с её комплекцией и грудью четвертого размера, и вовсе казалось невозможны. По крайней мере, я так считал до сегодняшнего дня. Да и сама грудь под халатом обвисла, и это у человека, который даже родную дочь ей кормить не захотел, лишь бы не потерять красивые упругие формы. Такие метаморфозы не происходят за несколько дней.

– Так ты зачем пришел? – вновь начала она.

– Что с Дашей? Не тяни душу!

– С Дашей? Даша умерла… – Лена, не глядя, уселась на полку для обуви возле входной двери, на которой в беспорядке валялась непарные ботинки и кроссовки. – А ты не знал?

– Ты совсем из ума выжила? – но бывшая жена меня не слышала. Обхватив голову руками, она начала поскуливать.

– Мою девочку убили, убили… – и вдруг резко подскочив, она гневно выкрикнула, целясь ногтями мне в лицо. – А где был ты? Почему ты её не спас? Это ты во всем виноват! Это ты её убил!

Тело сработало на автомате. Резкий удар правым локтем в подбородок, и легкое, словно пушинка, тело отлетело к дальней стене, и сползло, оформившись в жалкий, пускающий сопли и слюни, стонущий комок.

Я смотрел на неё, и не верил в то, что произошло. Моя богиня, с которой сдувал пылинки, которую добивался не один год, превратилось в какое-то убогое существо. Я не смел поднять руку, даже когда она загуляла, наставляя мне ветвистые рога. Хотелось задушить, растерзать, застрелить, но тогда я сдержался и даже пальцем не тронул. Не смог. Как можно ударить её, мать твоего ребенка?

И вот сейчас я попытался прислушаться к себе. И ничего не услышал – ни скрипа раскаянья, ни грамма сожаления. На полу всхлипывал абсолютно чужой человек, на которого мне было глубоко плевать. И это осознание испугало меня. Метаморфозы настигли не только Лену…

От грустных размышлений отвлек шум спускающегося по лестнице человека. Я ожидал увидеть Олафа, нового мужа моей бывшей, и уже начал продумать оправдания, чтобы он сразу же не вызвал полицию. Но вместо норвега по лестнице спустился здоровенный, под два метра ростом, полуголый негр.

Увидев нас, чернокожий начал что-то быстро говорить на своем тарабарском наречии, при этом, не забывая размахивать руками.

– Это что за обезьяна?

Не получив ответа, я легонько пнул Лену ногой и повторил вопрос. Заметив мой жест, негр разъярился не на шутку, и уже переходя на крик, двинулся на меня.

Пытаясь схватить мою шею, он получил удар головой по носу, а после выхватил кулаком в «солнышко», «двоечку» по печени, и опрокидывающий локтем в подбородок.

Меня никто не сдерживал, да и сам я себя отпустил. Во мне плескалось океаны злобы на себя, на Ленку, на весь этот чертов мир, и, конечно же, на этого иссиня-черного человека. Оказавшись на поверженным противнике, я бил и бил его в лицо, превращавшееся в кровавое месиво. И лишь когда негр потерял сознание, я остановился.

Тяжело дыша, я сполз с него и упал на пол рядом со всё еще стонущей Леной. Пару минут пролежал без движения, закрыв глаза, и пытаясь абстрагироваться от произошедшего. Но тщетно. Реальность не отпускала.

Собравшись с духом, я поднялся на ноги, вытер окровавленные руки о спортивные штаны негра, и, ухватив бывшую жену за волосы, потащил её в сторону ванной комнаты, благо её расположение помнилось еще с предыдущего визита.

Душевая кабина была совмещена с небольшой акриловой ванной. Туда я Лену и засунул. Из держателя была извлечена душевая лейка, а маховик «Cold» выкручен на максимум. Упругие струи ледяной воды ударили по обмякшему телу, приводя его в сознание.

Лена вяло пыталась укрыться от воды руками, прячась за грязную ткань халата. Пусть. Халат намокнет и будет холодить еще сильнее, так что в себя она придёт по любому. Хотя…

Я наклонился и задрал левый рукав. Так и есть – «дорожка» заядлого героинщика. Десятки точек, образующих непроходящий синяк-гематому, прошлись по локтевому сгибу. Теперь всё более-менее ясно.

– Дорогая, и давно ты на наркоту подсела? – спросил я, направив струи на лицо.

– Тебе то что? Пошел на хрен, придурок!

– Ты давай, не уходи от ответа. Давно торчишь?

– Я сказала – пошел на хрен!

Так наш диалог продолжался минут десять, пока к нам не завалился перемазанный кровью негр. Ругаясь и хлюпая окровавленным носом, он размахивал небольшим короткоствольным револьвером, то и дело, пытаясь ткнуть им меня в живот.

– Ирдис, вали этого козла! – вдруг заверещала за спиной, почему-то по-русски Лена. – Нахрен он тут нужен!

Новоявленный Ирдис скорее всего, по интонациям понял, что от него хотят, поэтому зловеще, насколько позволило разбитое лицо, ухмыльнувшись, он ткнул ствол мне в грудь и попытался нажать на спусковой крючок.

Револьвер он держал в правой руке, а это значит, что бить по ней нужно левой, уводя от линии огня по наиболее легкому для самой руки маршруту, то есть вовнутрь. Одновременно с ударом, я с небольшим отшагом совершил скрут, за доли секунды оказавшись вне зоны поражения. Опоздавший выстрел не произвел того эффекта, которого от него ожидал негр. Он, еще ничего не осознав, получил удар коленом по детородному органу и согнулся. Его затылок принял посыл сплетенных в замок рук, а лицо врезалось в когда-то белоснежную раковину, расколов её на три неравные части. Нокаут был полным.

Подхватив висевшие тут же полотенца, я начал связывать противника, не забыв прибрать револьвер в карман мокрой куртки. Несколько минут, и негритёнок был схомутан по рукам и ногам, и на всякий случай получил большой кусок тряпки в качестве кляпа.

– Ну что, дорогая, пошли, что ли, поговорим о делах наших скорбных?


Глава 4

– Где Олаф? – в который раз поинтересовался я у Лены

– Нету, – наконец ответила она, выйдя из ступора. – К другой ушел, кобель.

– Ну, если пользоваться твоей терминологией, то сама ты, получается, сучка. Вспомни, как сама на стороне гуляла? – ответом послужил лишь испепеляющий взгляд.

Мы ехали в густых предрассветных сумерках в сторону выезда из Осло. Дождь, не перестававший лить всю ночь, сделал дорогу одной сплошной лужей, по которой, понуро разбрызгивая грязь, двигался редкий поток машин. Дворники сметали тяжелые капли с лобового стекла, сопровождая свою работу едва уловимым монотонным скрежетом, от которого у меня после бессонной ночи слипались глаза. Дело хоть как-то спасал разговор, который в общем-то, не особо и клеился

Вчера, осознав бесполезность общения с бывшей супругой, я, на всякий случай, связав ей руки пояском от халата, оттащил в спальню, где большая кровать еще хранила следы непотребства. Плюхнув мокрое тело на смятые простыни, я уселся рядом и попытался обдумать сложившееся положение. Но в голову лезли лишь тяжкие, одна мрачнее другой, мысли.

Что произошло? Как такое вообще могло получиться? Ответа не было…

Чтобы как-то себя занять, я проверил вещи негра. Самые плохие предположения подтвердились практически сразу – в карманах джинсов нашлись целлофановые пакетики с героином, которые объемом соответствовали двум использованным шприцам на туалетном столике.

С этой дрянью я в свое время очень часто пересекался, когда работал пэпээсником. В те годы наш городок просто захлестнула волна наркоты. Практически у каждого взятого карманника, разбойника и вора руки были в синих дорожках от игл. Вот и сейчас, я как будто окунулся в прошлое.

Ирдис, без сомнения, был барыгой. Возможно, даже тем, кто и подсадил Ленку на эту дрянь. И с такой фигней я сталкивался – эти твари пользуют за дозу молодых, пока не потерявших человеческий вид наркоманок, еще сильнее подсаживая их на иглу.

Трепать Лену для ответов было бесполезно, почти сразу после душа она вырубилась. Я тоже попытался заснуть. Но сна не было.

Утром ждало неприятное открытие. Ночью умер Ирдис. Видимо, нос забили сопли или кровь, а кляп не дал дышать ртом, задушив негра. Поэтому, барыга особо не возражал, когда я забрал ключи от автомобиля, бумажник с двумя тысячами крон и неплохой складной нож.

Лена новость о смерти любвника восприняла спокойно. Умывшись на кухне, она не красясь, что раньше было просто невозможно, накинула мятую одежду, и, отхлебнув из початой бутылки дешевого виски, молча уселась в Ирдисову Вольво…

– Почему ушел Олаф? – вновь повторил я вопрос.

– Потому что скотина! Все вы мужики скоты, – огрызнулась бывшая супруга.

– Ты дуру-то из себя не строй. Как будто я не знаю, как он тебя любил. Похлеще меня, – я грустно усмехнулся. – Я даже иногда думал, что ты ему любовное зелье подмешиваешь.

– Любил, да сплыл, – уставилась Лена в окно. – Прошла любовь, когда он узнал, что я бесплодна.

– Да ладно! С чего бы это?

– А с того! Из-за тебя идиота!

– А я-то тут причем?

– Я же из-за тебя на аборты бегала.

– Чего?!

– Того! Беременела я от тебя, сволочи, и в поликлинику бежала! – зло высказала она, исподлобья глядя на меня.

– Но зачем?

– А что, нищету плодить надо было? Ты ж нищим ментом был. Все другие хотя бы пьяных обирали, бабок на вокзалах крышевали? А ты?

– А я был честным. Не за этим я на службу шел.

– «Не затем я на службу шел», – передразнила она меня. – А мне что нужно было делать? Я молодая баба, а носила обноски, которые еще в школе себе покупала.

– Так, а нахера тогда за меня замуж выходила!?

– Думала, ты мужик, а ты так, лишь подобием мужика оказался. Обеспечить семью не мо…

Я не сдержался и залепил раскрытой ладонью ей по губам.

– Думай перед тем, как что-то сказать.

– Вот, лишний раз доказал, что сволочь ты! Скотина! На женщину руку поднял! Ох… -

Верхняя губа лопнула, окрасив Ленин рот кровью.

– Ты еще не поняла? Я не буду терпеть твои выходки как раньше. Мозготрахательные упражнения уже не проходят.

– Да поше… – третий шлепок.

– Не перебивай. Говорить начнешь, когда тебе слово дадут. Всё поняла?

– Да, – угрюмо заявила она.

– Вот и славно, – улыбнулся я в ответ. – А теперь продолжим. Олаф ушел, когда узнал, что ты бесплодна?

– Да. Сказал, что ему нужны дети, и не чужие ублюдки, а свои.

– Давно это было?

– Месяцев десять назад.

– А потом?

– А потом я застукала его с его же секретаршей. Как в плохом анекдоте, блин!

– И?

– Ну и на развод подала, – Лена впервые за сегодня мстительно улыбнулось. – Этот козёл сам во всем виноват был. Он меня перед свадьбой брачный контракт подписать заставил, по которому тому супругу, кто будет пойман на измене, достанется всего лишь десять процентов от имущества. Под меня яму готовил, а сам в неё попал.

– Поздравляю. Но с Дашей-то что произошло?

– Забрали Дашу. Местные ювенальные службы. Какая-то скотина доложила, что я её по попе за непослушание шлепала.

– Почему мне не позвонила?

– А что бы я тебе сказала? Что я нашу дочь просрала?!– Лена вновь отвернулась к окну. – Надеялась, что её по ошибке забрали, и я всё верну на место. Дурак ты, Витька… И я дурра.

– Не получилось?

– Нет. Местный суд послал, а Дашу определил в новую семью.

– И? Ты даже не виделась с ней?

– Практически нет. Суд разрешил видеться с ней лишь два часа в месяц, и то под контролем чиновников.

– И тогда ты подсела на наркоту?

– Нет. Сначала я начала пить. Вначале по чуть-чуть, а потом за вечер выпивала литр вискаря минимум.

– Дальше.

– Дальше? Траву попробовала. Ну и в одном из кумаров согласилась ширнуться по полной.

– Ирдис предложил?

– Нет, Зак. Но Ирдис из той же компании.

– И ты всё еще надеялась, бухая и пуская баян по вене, вернуть дочь?

– Ни на что я уже не надеялась.

– Почему мне не позвонила?

– Не хотела!

– Захотела, когда дочь уже погибла? – и тишина в ответ. – Как это произошло?

– Я точно не знаю. Меня ведь даже на похороны не пригласили. Я только потом узнала, когда на очередную встречу собралась.

– Но что-то ты знаешь?

– Полиция считает, что она повесилась в бельевом шкафу. Обычное дело, как мне сказали. В Норвегии дети часто суицидятся…

– Бред! Как она могла себя убить?

– Так мне сказали.

– Тут что-то не так…

За разговором мы давно уже выбрались из города, и ехали по местным проселочным дорогам, которым у нас позавидуют и некоторые федеральные трасы. Лена указывала на нужные повороты на развилках и через полчаса езды мы въехали на просторный погост, зажатый между двух высоких скал.

Деревянная одноэтажная церковка с высоким шпилем встретила небольшой парковкой у её главного входа. За церковью, даже скорее часовней, начиналось зеленое, поросшее газонной травой кладбище.

Лена молча вышла из машины, и я следуя за ней, отправился по узкой каменной тропинке, петляющей меж массивными каменными надгробиями.

Дождь немного стих, лишь неприятной моросью впиваясь в лицо и одежду. Два десятка шагов, и одежда была уже насквозь мокрая. Я, поглубже натянув капюшон, молча шёл за тяжело бредущей Леной.

– Вот, – указала она на простой деревянный белый крест, на котором не было никакой таблички. Лишь толстым черным маркером по центру было выведено – «72».

– Трава уже выросла, – почему-то произнес я, упав перед крестом на колени.

– Месяц прошел, – сказала она отрешенно. – Естественно трава вырасти успела.

Но я уже не слышал. Слезы залили глаза, а сам я был в том солнечном лете, когда мы с моей маленькой девочкой гуляли по окрестным полянкам…


Глава 5

Дождь прекратился ближе к обеду. Но тяжелые свинцовые тучи всё так же висели над блёклым миром. Окружающие краски потухли, и ярко-красные цвета, так любимые местными норвежцами, казались темно-бордовыми. Люди уныло брели по своим делам. Такие же потухшие, как и всё вокруг.

Норвежское лето – череда холодных, дождливых и пасмурных дней, изредка озаряемых теплыми светлыми моментами. Как здесь живут люди, я не понимал, с ума от всей этой унылости можно сойти за полгода-год. Вероятно, поэтому самой востребованной профессией здесь и считаются психотерапевты, лечащие тонкие и нежные души толерантных европейцев. Хотя…

Черт, да что я вообще знаю об этих европейцах? Всю жизнь прожил в России, и об остальном мире судил по черно-белому телевизору, где каждое воскресение по первому каналу Сенкевич в «Клубе Путешественников» открывал волшебное окно в «другой мир», казавшийся тогда изумительным и немножечко ненастоящим. Всё там было необычным – другие люди, чистые улицы, пригожие дома. Красивый хороший капитализм, одним словом.

Я помню перестройку, когда нашим народом ожидалось «вот-вот и заживем как в загранице». Помню, как к приезжим иностранцам все заглядывали в рот, и всем было плевать, что приезжали чумазые румыны, мало чем отличающиеся от наших молдаван, разве что одеты чуть получше.

Ну а потом началось…

Чемодан-Вокзал-Россия.

Родители не отпускали меня играть на улицу, заставляя весь день после школы сидеть дома. Но и в кишинёвской школе веселья хватало – драки с местными представителями титульной нации были практически каждый день. Однажды не повезло, и о мою голову разбили две бутылки из-под молдавского вина. Вино было хорошее, а порезы от розочки еще лучше. Родители всё бросили и отвезли меня к тётке, работающей завотделением в городской больнице Бендер. В больнице я и провел последующие полгода и отлично запомнил «марш мира» румын-европейцев.

Отца ранило. Мать, рискуя, нас неходящих на разбитом «четыреста двенадцатом» вывезла по простреливаемому всеми мосту через Днестр. До сих пор помню, как шальные пули били стекла над головой, и как раненый отец закрывал меня от осколков. До сего дня после тех событий я к европейцам испытываю нечто вроде предубежденности. Нифига они не светочи цивилизации.

Вот и сейчас, я сидел в машине, припаркованной на тихой улочке одного из норвежских поселков, а моё сознание всё еще не могло осознать случившегося. Мою дочь отобрали потому что, на взгляд местных чиновников, моя бывшая жена оказалась плохой матерью.

А вот это бред!

Какая бы Лена не была расчетливой тварью и гулящей кошкой, но дочь нашу она любила безумно. Она неделями корпела над книжками по детской психологии, подбирала ей развивающие игры и занятия, водила за ручку на детские кружки и мероприятия. Не могла же она так быстро измениться. Хотя…

Я знаю о случившемся только из её слов, а это далеко не показатель. Могла она на наркоту раньше подсесть? Могла. Вон какие тут депрессивные погоды. Мог после этого от неё новый муж уйти? Мог, вполне. Ну а тут уже сам бог велел и ребенка у такой мамаши отобрать. Реально? В том то и дело, что реально.

Сама Елена, для своей же безопасности связанная буксировочным тросом, сейчас лежала в багажнике. У неё началась ломка, и до поступления новой дозы героина в кровь, она стала очень опасна. Особенно для меня. Особенно сейчас.

Пользуясь глухой тонировкой задних боковых стекол, я расположился сразу за местом водителя. Теперь мне видно всё, меня же не видел никто.

Вольво, почившего Ирдиса, была припаркована на стоянке возле небольшого продуктового магазинчика, и не должна была вызвать излишний интерес к себе. Мало ли кто приехал в этот небольшой городишко? Или поселок? Не знаю как даже и назвать данный населенный пункт, тут жителей под тысячу, не больше.

Объектом моего наблюдения стал темно-синий двухэтажный дом в двухстах метрах от стоянки, располагающийся как раз в тупике улицы. Именно сюда привезли отобранную Дашу. Именно тут она и погибла.

Вглядываясь в купленный в случайной туристическо-сувенирной лавке китайский бинокль, я пытался задушить бушевавшие в душе сомнения. Стоит или нет? Если стоит, то, как потом с этим жить?

На раздумья у меня был весь день. Серое небо постепенно становилось еще мрачнее, разродившись к вечеру новым дождем. Тугие струи били в окна машины, пряча от окружающего пространства. Вода защищала меня от мира или мир от меня – кто знает?

И вот на часах маленькая стрелка указала на цифру десять. Пора.

Выдохнув, я проверил патроны в барабане револьвера, сунул в куртку, и, натянув на глаза красную бейсболку, выбрался из машины.

Ледяная вода тут же, несмотря на козырек кепки, ударила в лицо, холодные струи потекли за шиворот. Было неприятно, но я шел к выбранной цели. Сто пятьдесят метров. Сто. Семьдесят. Тридцать. А вот и белая дверь с красным глазочком звонка…

«Дзын-инь»

Дверь мне открыла улыбающаяся худосочная блондинка, ростом чуть ниже меня. Лицо её, выражало доброжелательность, но было в нём что-то животное, лошадиное…

Она что-то спросила, и даже не успела испугаться, когда локоть врезался ей в челюсть. Рухнув на пол, она серьезно приложилась затылком, моментально потеряв сознание.

Захлопнув за собой дверь, я покрепче сжал рукоятку револьвера, вытащив его из кармана. В этот момент, на шум, из гостиной выглянул лысый полноватый мужичок в квадратных очках. Я видел, как его глаза округлились, а когда моё оружие направилось в его сторону, он, взвизгнув, бросился прочь.

Догнать удалось только на кухне. Суетясь, он попытался вытащить разделочный нож из деревянного держателя, но трясущимися руками сделать это не успел. Я подхватил его локтевым сгибом сзади за шею, и, приподняв, оттащил подальше от ножей. Когда мы вернулись в гостиную, мужик был уже без сознания. Пластиковые стяжки, найденные в автомобиле, пошли в дело, ноги и руки мужика были надежно зафиксированы, после чего этой же участи подверглись конечности и лежащей у входа женщины.

Затягивая последнюю стяжку, я заметил испуганные детские личики, выглядывающие через лестницу на втором этаже.

– Не бойтесь меня, – сказал я по-русски, так как других языков толком и не знал. – Я ничего вам не сделаю. Я папа Даши.

– Даша? – донесся в ответ детский голосок. – Даша?

– Да, Даша. Дарья. Я её папа. Настоящий. Из России.

– Даша? – на лестнице, сжимая белого медвежонка, появилась русоволосая девчушка лет четырех. – Ти папа Даши? – чуть шепеляво, ответила она тоже по-русски. – А её нет. Она уехаля. Далеко уехаля.

– Я знаю, – грустно ответил я, стараясь улыбаться. – Как тебя зовут, красавица?

– Вика, – ответила девочка.

– А кто там? – я указал пальцем на второй этаж.

– А там Аксиль, Боня и Фати. Но они боятся, трусишки.

– Молодцы, чужих нужно боятся. Но только я ведь не чужой. Я хороший. Скажи им, – малышка что-то пролепетала в пол голоса, и на лестнице появилось еще трое мальцов, старшему из которых, от силы, было лет семь. – Откуда вы здесь?

– А нас всех забрали от нащих плохих родителей и привезли сюда, к дяде Асьмунду и тёте Урсюле.

– Разве у вас были плохие родители?

– Да, – уверено кивнула девочка. – Они зажимали нащи личности и нарущали нащи права, – повторила она, видимо не один раз сказанную ей формулировку.

– А дядя Асмунд и тётя Урсула вас тут не обижают?

– Обижают, – девчушка даже топнула.

– Как?

– Они показивают свои писи и просят их трогать. А я не хочу! За это они меня в чулане запирают. А там страшно, там тролли живут!

– А остальные трогают?

– Они да, – девочка кивнула на остальных. – Они же трусишки. Боятся чулана и тролля. А ты знаешь, какой стращный тролль? Очень стращный!

– А Дашу тоже заставляли?

– Ага.

– И тоже засовывали её к троллям?

– Да. Только она смелая была, не боялась их. Они там её даже били до крови, а она терпела.

– До крови?

– Да, у неё даже кровь из писи шла после троллей. Вот какие они стращные!

От этих слов в голове у меня начало мутиться. Глаза начал застилать кровавый туман. Но заметив испуг на детских лицах, я взял себя в руки.

– Вы меня не бойтесь, – повторил я еще раз. – Меня Даша прислала за вами. Она вас в гости зовёт, к себе домой. У нас там большой дом и даже пони есть. Вы любите пони?

– Я люблю, а они – не знаю.

– А ты спроси. И скажи заодно, что вас ждут море сладостей, мороженного и тортов.

– Ура! Мороженое! – девочка даже вскинула победоносно руки вверх. – Нам можно одеваться?

– Да, одевайтесь. Я тётю Урсссулю связал, чтобы она нам не мешала. А то она не хотела вам этого мороженого давать.

– Тётя Урсюла злая, – сообщила на последок девочка. – Очень плохая тётя.

И натужно улыбаясь, я проводил радостных детей взглядом, после чего подхватил лежащую у ног женщину с лошадиным лицом и потащил к пузатому мужу.


Глава 6

По телевизору гнали какую-то муру. Толпа идиотов, под веселые завывания диктора, радостно прыгала в лужу и, как свиньи, барахталась там. Впрочем, мне было всё равно.

Виски глушил интерес к происходящему, на секунды позволяя забыть произошедшее. Пятый стакан был уже наполовину пуст, я грел в руке его ржавый наполнитель, перед тем как осушить одним глотком. Мерзость страшная, но водки в этом чертом забытом баре не оказалось. Пиво не могло заглушить ту боль, что горела внутри, поэтому выбор пал на обычный виски, со вкусом дрянного самогона.

Бар сам по себе не очень большой, но относительно чистый, с десятком небольших столиков. И с высокой барной стойкой, за которой я и расположился, тупо глядя в небольшой цветной телевизор, притороченный к стене хитроумным кронштейном.

Я пялился в мерцающий экран, но мысли мои были далеко.

Вчерашний вечер. Четверо ангелочков были заперты у себя в комнате. Я сказал им, что куда-либо ехать уже поздно, и что как только рассветёт, мы отправимся в путь. Но только повернулся ключ в замочной скважине, отгородив их от этого сумрачного мира, я медленно спустился по обитой зеленым ковролином лестнице и уселся на кресло, напротив связанных приёмных родителей.

Сколько прошло времени, прежде чем я решился, даже не знаю. Может час, может два. Наконец, присев к мычащим и стонущим «родителям», я из нагрудного кармана достал фотографию Даши.

– Глядите, твари! – прошипел я, даже и не думая о том, что меня не понимают. – Это Даша, моя дочь. Вы, паскуды, её убили, ведь так?

Нужно было видеть их глаза, когда они поняли, кто я. Они прекрасно осознали, что я пришел не за их деньгами, драгоценностями и машиной. Я пришел за ними.

И всё же, ошибиться не хотелось. Натянув тонкие медицинские перчатки, я устроил импровизированный блиц-обыск. Деньги и ценные вещи бросал на диван, а всё более-менее заслуживающее внимания – укладывал на журнальный столик. Например, туда легла стопка журналов с порнографией, взятых с верхней полки одного из шкафов. С детской порнографией.

Ухватившись за это, как за соломинку, я влез в ноутбук, стоявший неподалеку от большого плазменного телевизора. Пятнадцать минут блужданий в нём, и я нашел что искал. Детское порно. Мальчики, девочки, там были все, главное, что не старше десяти-двенадцати лет.

Это стало последним камнем на моих внутренних весах. Сопротивляющихся и дергающихся педофилов я оттащил в ванную комнату на первом этаже. Толстяк был подцеплён за руки на держателе для душа, над самым сливом акриловой ванны, жена же пристроилась у его ног.

Нет смысла описывать, что я с ними сделал, хотя эта картина до сих пор довольно ярко стоит у меня перед глазами. Как плоскогубцы ломали пальцы, как зубочистки загонялись под ногти, как… Неважно! Главное я был спокоен и сдержан. У меня была цель, чтобы эти сволочи умерли не сразу. И они мучились.

Это был мой осознанный выбор. Но как с этим выбором жить дальше – я не представлял.

Еще утром, припарковавшись у сельского магазинчика, я точно не знал, что буду делать, увидев виновников смерти дочери. И скорей всего, после казни я бы вскрыл себе вены или застрелился. Даши нет, смысла в жизни тоже. И для чего цепляться за этот безумный, грязный и жестокий мир? Ради еще не заработанных денег? Ради женщин? Ради великой лживой цели, которой нет? Три раза «ХА!»

Но теперь на втором этаже ждали завтрашнего чуда четыре маленьких ангелочка. И я не мог их обмануть.

Где-то в полчетвертого утра, я подогнал Вольво к дому и вызволил из багажника связанную Ленку, затащив в дом. Не развязывая буксировочный трос на женских руках, я вкатил ей в вену инсулиновым шприцом пару кубиков вскипячённого на ложке героина, прихваченного у Ирдиса. Глаза бывшей сразу помутнели, а тело расслабилось до состояния студня. Ближайшие часа четыре ей будет явно не до меня, а если приход будет мощным – то и все шесть.

А в полпятого, вернув Лену на место, я отправился за малышами. Сонные недовольные личики мгновенно поменялись, стоило напомнить про пони и мороженое. Детишки оделись быстро и без моей помощи, и в шесть утра мы выехали из этого проклятого всеми богами посёлка.

Утреннее солнце, высунув краешек из-за гор, следило за нами, обещая хорошую погоду. И не обмануло. Весь день небо было чистым, лишь изредка появлялись небольшие, но пушистые, словно овечки, облака.

Мы побывали в зоопарке, на каруселях, в парке аттракционов, не пропускали ни одного торговца сладкой ватой или сувенирами. Смех, радость, детские счастливые визги сопровождали меня.

На меня смотрели как на диковинку. Мужик в окружении четверых маленьких человечков, непрерывно ползающих по нему. То на шею заберутся, то на руки…

Но вот наступил вечер. Тяжелые свинцовые тучи вновь затянули небосклон, выжав из себя мелкие капли дождя. Малыши вповалку уснули на заднем сидении, а я бесцельно колесил по сумрачным улицам Осло.

Но вот в окне мелькнул неоновый огонёк бара, и я, плюнув на всё, отправился внутрь. Оставалось еще тысяч пять крон, найденных в доме педофилов. Почему бы их не пропить?

Так я и оказался тут, похлебывая виски и тупо пялясь в телевизор.

Идиотская передача про группу имбецилов в луже грязи закончилась, следом пустили выпуск новостей. Дикторша, обладающая явными арабскими чертами лица, начала что-то быстро говорить, и неожиданно справа от неё всплыла картинка с фотографией дома, который я покинул утром.

Напрягшись, я незаметно оглядел посетителей бара. Но до телевизора никому не было особого дела. Компания из трех зачуханного вида норвежцев сидела в одном из углов и потягивала пиво из больших стеклянных кружек. Еще парочка мужиков флегматично общались за столиком, не обращая на окружающий мир хоть какое-то внимание. Бармен был увлечен решением сканворда, и лишь один невысокий рыженький мужичек с плешью и очках, сидевший на другом конце барной стойки от меня, внимательно глядел в голубой экран.

И тут вместо дома всплыли две фотографии. Моё изображение они, похоже, взяли из таможенного архива, ибо именно эта фотография была у меня в загранпаспорте. А вот фотографию Лены, где она в подвенечном платье, полицаи определено взяли с туалетного столика в спальне. А что это значит? Верно. Труп Идриса они не могли прозевать.

Пора избавляться и от Вольво, ибо сейчас поиск угнанной машины лишь дело техники.

Но сперва нужно выбраться из бара и не привлечь внимания. Но как назло, плешивый внимательно уставился на меня. Не отрывая взгляда, он отодвинул недопитый стакан виски, и поднялся со стула. Я нащупал ребристую рукоять револьвера, и будто в замедленной съемке следил за его приближением.

И что дальше? Застрелить его? Застрелить любого, кто дернется, вырваться наружу, сесть в автомобиль и умчаться? А смысл? Дальше что? Всё равно будет погоня, и погоня настигнет в любом случае – незнакомая страна, незнакомый город… Да и за что убивать очкарика? Плохого он пока ничего не сделал.

Я скосил взгляд, все остальные даже и внимания не обратили на сюжет, и продолжали, как ни в чём не бывало, свои дела. И только внимание очкарика, уже приблизившегося вплотную, не даёт мне незаметно раствориться в темноте улиц.

– Пойдём, – вдруг неожиданно сказал он по-русски.

– Куда? – опешил я.

– На улицу. Пойдём, – только сейчас я уловил еле различимый акцент.

Не дожидаясь моей реакции, мужичок развернулся и вышел. Я постарался не отстать.

Под тусклым фонарем на крыльце бара, он вытянул пачку сигарет и закурил. Предложил и мне. Я отказываться не стал.

– Дети где? – спросил он, когда не меньше половины сигареты превратились в пепел.

– В машине, – я кивнул на Вольво. – Весь день катались по зоопаркам и аттракционам. Вымотались.

– Это хорошо, – он кивнул. – Жена где? Утопил?

– Не жена она мне, не жена, – повторил я фразу из одного старого мультфильма.

– Не важно. Где она?

– В машине. В багажнике, чтобы не мешалась, – сказал я, не особо задумываясь о последствиях, неожиданно открывшись перед незнакомцем. Захотелось выговориться, вывалить перед чужим человеком всё, что накопилось…

– Значит так, детей сейчас пересадим ко мне в машину, так будет безопасней, твою-то уже ищут. А моя БМВ вне подозрений всяко, – он затушил сигарету о кирпичную стену, бросив бычок под ноги. – С женой решай сам – надо брать с собой или нет.

– Брать куда?

– Туда, где помогут.


Глава 7

– Ты что хотел с детьми сделать?

– Не знаю даже, – я замялся. – Когда пришел к ним, то и не думал об этом. Была только мысль рвать и метать этих тварей.

– И ты рвал, и метал? – очкастый незнакомец саркастически улыбнулся, плавно объезжая большие лужи.

– Рвал и метал, – ответил я потухшим голосом, уставившись в окно на смазанные пятна света, проплывающие по мокрому асфальту. – Они часа по два каждый промучился, перед тем как к Сатане на приём попасть.

– А сам-то чего тогда не застрелился? Вон в кармане оружие просвечивает. Обычно так все и поступают в твоём случае.

– И давно ты о нём знаешь? О моём случае?

– Достаточно, чтобы оценить степень твоей опасности.

– И как, опасен?

– Очень, – неожиданно серьезно ответил плешивый. – Желание пристрелить меня в баре, по лицу мог прочитать каждый. Даже хорошо, что здесь никому нет никакого дела до других.

– Даже как?

– Именно так. Ты от темы не уходи. Почему не стал стреляться? Ведь были такие мысли?

– Были, – признался я. – Смысла в жизни больше нет, зачем она мне тогда?

– Смысл в жизнь мы вкладываем сами, ища оправдание своим поступкам, – философски заметил очкарик. – Ты за что зацепился?

– Вот за них, – я мотнул головой назад, где на широком сидении спало четверо детишек. – А точнее за неё, за Вику, вон ту с белым медвежонком. Не мог я их там оставить, чтобы они увидели, что я натворил.

– И ты повел их в зоопарк?

– И не только. Аттракционы всякие, кафешки там. Устроил им «Праздник» с большой буквы. Всё равно мне оставалось недолго, а их заберут в интернат.

– Тут нет интернатов, – ответил плешивый через минуту молчания. – Точнее есть. Ты как раз в одном из них побывал.

– В смысле?

– В прямом. Это был отстойник для детей, перед тем как их передадут в полноценные приёмные семьи. Очень хороший бизнес.

– Не может быть! Они же педофилы! Я же пачку порно журналов у них прямо на полках нашел, не говоря уже о порнухе на компьютере. Кто их к детям вообще подпустил?

– Ты еще не понял? – незнакомец печально посмотрел мне в глаза. – Педофилия в Норвегии – норма. Норвежцы вообще люди очень странные. Я бы даже сказал, что это не совсем люди.

– Не может быть! – вновь повторил я.

– Может, – очкарик приоткрыл окно и вставил в зубы сигарету, не забыв предложить маленький белый цилиндрик и мне. – Это очень странное место. Инцест на законодательном уровне запретили только в семьдесят восьмом году, а до этого жениться на сестре или дочери было обычным делом. А месяца полтора назад местный министр по борьбе с детьми Инга-Тварь заявила о том, что это, оказывается социальная традиция норвежского общества, и что трахаться с родителями и братьями-сестрами нужно учить детей с первого класса[1]. Тьфу, сволочи! – он яростно сплюнул в узкую щель окна. – Но всему свое время, ты еще о многом узнаешь.

– О чем?

– Потерпи, мы уже практически приехали.

Он не соврал. Не прошло и пяти минут, как автомобиль нырнул в неприметную подворотню, и остановился у ворот какого-то большого склада-ангара. Стоило только просигналить, как металлические секции со скрежетом стали подниматься вверх, пропуская нас внутрь. В гараже, в тусклом свете лампочки угадывались силуэты еще трех автомобилей.

– Отлично, Жанна уже здесь, – успокоившимся голосом отметил плешивый, – Осталось дождаться только Люка и Дика.

– Кого?

Но ответа не последовало.

Из темноты к нам выплыла полная, я бы даже сказал толстая, лет тридцати-сорока женщина. Её лицо я разглядеть толком и не успел, но ярко-рыжие, определенно крашенные, волосы говорили, что хозяйка их довольно бойкая особа.

– Где ты их нашёл? – проигнорировав приветствие и не обращая на меня никакого внимания, обратилась она к очкарику по-русски.

– У него. Все спали, и даже не проснулись, когда перекладывали их в мою машину.

– А душегубца зачем притащил? – женщина впервые поглядела на меня, и во взгляде чувствовалась неприязнь.

– А куда его еще девать? Пропадёт.

– Так и пускай пропадает. Нам-то что? А если по его следам за нами придут? Ты об этом подумал?

– Подумал. Но его полезность для нас выше всего.

Тут через открытые ворота лизнуло пятно яркого света, а скрип тормозов не оставлял сомнений в том, что к нам прибыли еще гости. Я выглянул наружу и обнаружил вставший в метре от меня полицейский автомобиль и выбирающегося из него копа в кожаной куртке. Мысль «Подстава!» промелькнула у меня в голове, руки сами выхватили из кармана револьвер, но удар по затылку обрушил все планы. Как подкошенный, я свалился на грязный бетонный пол, а до моего уха за секунду до потери сознания донеслось: «Ты что, даже оружие у него не забрал? Ну ты и идиот!»


Глава 8

– А ты резкий парень, – плешивый протянул мокрую тряпку, которую я тут же приложил к большой пульсирующей шишке на затылке. – Только хотел предупредить тебя, чтобы не дергался, а ты уже револьвер достал. Хорошо, Жанна глупостей наделать не дала.

– Тяжелая рука… у Жанны, – протянул я, морщась при ощупывании опухоли.

– Не жалуюсь, – рыжая толстуха стояла метрах в пяти от меня, усаженного на деревянную лавку в какой-то плохо освещенной комнате. – Только дернись, вообще прибью.

– Она не шутит, – без тени улыбки подтвердил плешивый. – Жанна в России была чемпионкой по метанию ядра, и у неё, как у вас говорится – поставлен удар.

– Что, уже доставалось? – ехидно заметил я, но очкарик сделал вид, что не расслышал.

– Твоё оружие мы пока у себя подержим, ты, надеюсь, не против? А то мало ли…

– Что за мент? – кивнул я на сидящего в сторонке на табурете полицейского, мнущего в руках большой фонарь-дубинку.

– Это Люк, наш человек. Он не будет тебя арестовывать.

– По-русски понимает?

– Не мноогоо, – не отрывая взгляда от фонаря, сообщил коп. Я только сейчас более-менее его разглядел. Широкий торс, крепкие, накаченные руки, и индифферентное, безразличное ко всему происходящему вокруг, белобрысое лицо. – У мееня жеена былаа из России. Из Кииеваа.

– Это Украина, – машинально поправил я.

– Россиия, – не отступал Люк.

– Хрен с тобой, Россия, так Россия. Со мной-то что будешь делать?

– Сеейчас Дик приеедет и решиим.

– Кто такой Дик?

– Он скоро будет, – вновь взял разговор в свои руки плешивый.

– Тебя хоть как зовут, гордый сын польского народа?

– Что, так заметно, что я поляк? – делано изумился очкарик.

– Акцент у тебя специфический, трудно спутать, – кисло улыбнулся я.

– Янек, можешь звать меня так или просто Яном.

– Как из «Четырех танкистов и собаки»?

– Да, именно так.

– Ну а меня можете звать…

– Мы знаем, кто ты такой! – зло перебила меня Жанна. Моё присутствие её явно нервировало. – Убийца, душегуб и урод!

Не успела она придумать, чем еще меня оскорбить, как в темном окне мелькнул свет фар подъезжающего автомобиля. И через пару минут к нам вошел, смахивая воду с дорогой кожаной куртки, невысокий, но крепкий лысый субъект. Мельком взглянув на меня, он поинтересовался у Янека на чистом английском языке о детях. По крайней мере, слово «babies» я узнал. Очкарик что-то быстро заговорил. Иногда в разговор вмешивалась толстуха.

Беседа, похожая на перепалку, длилась не долго, через десяток фраз Жанна выхватила мобильный телефон и начала куда-то названивать. Несколько коротких звонков и она, как сержант, доложила командиру о выполненной работе. Было забавно наблюдать за этой субординацией.

– Сейчас Вику увезут, – на русском обратился Ян. – Хочешь попрощаться?

– Куда увезут?

– К родителям. Настоящим. Заказ давно оплачен, и сегодня до рассвета её нужно вывезти из Норвегии.

– Как?

– А это не твоего ума дело! – не смогла смолчать бывшая метательница ядра.

– Жанна, не начинай! Лучше подготовь машину, – перебил её Янек, и рыжая бестия, фыркая, вышла из комнаты прочь. Когда её могучее тело скрылось за дверным проёмом, поляк махнул рукой. – Пойдём.

Мы вышли в полутемный гараж, где на заднем сидении БМВ, спали умаявшиеся за день дети. Я с грустью смотрел на эти счастливые в сонном беспамятстве мордашки, и представлял лицо моей девочки, которое уже никогда я в этом мире не увижу. Мои кулаки мгновенно сжались, вновь захотелось крушить и рвать всё, что попадется в руки.

Выдохнув, я попытался успокоиться, глядя на детишек. Но тут по лицу Фати прошла волна, с него моментально сошла улыбка. Девочка начала вертеться, вскрикивая от ужаса, увиденного во сне. И как по команде кричать начали все. Несколько секунд и крик превратился в плач. Что-то бормоча, дети переживали ужасный кошмар.

Я взял Вику, которая лежала с краю, и прижал к груди. Девочка, открыв глаза, улыбнулась, и, прошептав: «Дядя Витя», уткнулась в меня, тут же успокоившись. Успокоился и я.

Неожиданно рядом оказалась Жанна. Нырнув на заднее сидение «бехи», она запела удивительно мелодичным голосом колыбельную, одновременно поглаживая малышей по головкам, каждым движением принося им покой и умиротворение. Не прошло и двух минут, как в автомобиле раздавалось дружное сопение.

– Дай мне её, – прошептала толстуха, выбравшись наружу. – Нас уже ждут.

– Кто?

– Это не моя тайна, – на удивление миролюбиво ответила Жанна, принимая на руки девочку. – Если Ричард решит тебя во всё посвятить, то ты и так всё узнаешь.

– Не задерживайся, – обратился к ней Ян. – До утра надо будет придумать, где укрыть детей.

– А по Акселю, разве еще не решили?

– Нет. Родители пока деньги на него собирают, у них по плану время до послезавтра было.

– Значит надо торопить. После выходки этого, – Жанна кивнула на меня, – рядом с малышами находиться опасно.

– Какие деньги, какой выкуп? Вы о чем вообще?

– Сейчас всё поймешь. Пойдем к Дику.

После отъезда рыжей бестии вместе с Викой на Рендж Ровере, мы вернулись в полутёмную комнату, изображающую здесь офис, где тихо между собой переговаривались лысый тип и коп. Увидев нас, они замолчали, а лысый указал рукой на скамейку, на которой я до этого и сидел.

– Янек, я не понял, вы что, детей продаёте? – проигнорировав жест «босса» я остался стоять в дверях.

– Нет, конечно. Мы детей возвращаем родителям. Настоящим родителям.

– Предварительно собрав с них лишнюю сотню шекелей?

– А как иначе? – искренне удивился поляк. – Чтобы ребенка вернуть, его, для начала, надо из приёмной семьи украсть. А это уголовное преступление. Плюс ребенка нужно из страны вывезти, а это не так легко. Родители просто оплачивают нашу работу, наше время и наш риск, вот и всё.

– Ну вы и барыги, на чужом горе наживаетесь, – я сплюнул под ноги, продемонстрировав всё презрение, на которое был способен.

– Кто наживается? Мы? – Ян впервые за эту ночь потерял самообладание. – Мы все, как и ты лишились своих детей, своих близких. И ты еще смеешь упрекать за то, что мы помогаем остальным?! Не охренел ли ты?

– За деньги? Естественно, помогаете. Чего бы за баксы не помочь?

– Заткнись, – прошипел Янек. – Еще раз так скажешь, и я за себя не отвечаю.

– Что скажу? Что вы алчные твари, делающие бизнес на детях?

Что произошло, я даже и понять не успел. Вот рыжий, плешивый поляк стоял в метре от меня, и вот я уже лежу на грязном полу, а он, оседлав меня, бьет по лицу. Бьет четко, резко, методично. Спасло меня только то, что полицейский, вместе с лысым типом, вмешались, и оттащили взбешённого очкарика.

– Ты нааверноее не праавильноо пооняал, – сказал Люк, помогая мне подняться. – Сядь, мы сеейчас тебее всё объяасниим. Держии.

Я принял из его рук платок и проложил к разбитому носу, усевшись всё же на указанную скамейку.

– Чтоо, не ожидаал такооого от Йаанна? Маало кто ожидаает, – нагло ухмылялся полицейский, глядя на меня, останавливающего кровь, пока Дик, чуть вдалеке экспрессивно что-то внушал Янеку.

– Ян, – громко сказал я. – Ты хотел мне о чем-то рассказать? Я тебя слушаю.

Поляк молча подошел и встал напротив. Было видно, что он так и не успокоился.

– Это Норвегия. А что ты знаешь о Норвегии? – начал он издалека.

– Викинги. Фьорды. Лосось. Нансен еще, который собак своих жрал.

– Норвегия – это дыра на карте мира. По крайней мере, была дырой до конца Второй Мировой Войны. Городов как таковых не было, население веками жило на хуторах. Хутора были изолированы друг от друга до такой степени, что в жены было проще брать сестер или дочерей, чем идти свататься на другой хутор.

– Ну, ты мне об этом еще в машине говорил.

– Так вот, когда в середине двадцатого века норвежцы нашли нефть и газ, они из нищих крестьян в один миг стали богатейшими людьми в Европе. Но повадки свои не поменяли, а наоборот, стали их пестовать.

– В смысле?

– Гомосексуализм, зоофилия, педофилия, женская эмансипация, доходящая до идиотизма.

Рядом возник Ричард с пивом в руках. Одну бутылку он предложил Янеку, а одну мне. Ян, отхлебнув несколько раз, успокоился окончательно и продолжил.

– Но это привело к печальному итогу – резко упала рождаемость. Хотя чего удивляться, если в детских садах здесь детям читают сказки, как принц влюбился в принца, а принцесса любит другую принцессу, – поляк снова отхлебнул.

– Ты шутишь? Что за бред? Зачем этому учить детей?

– Потому что у власти здесь – уроды. Лисбаккен, бывший министр по делам детей, открыто заявлял, что он гомик, и хочет, чтобы все дети были такими же, как он[2].

– Не может быть…

– Может-может. Это Норвегия, тут и не такое случается. Самое страшное, что демографические проблемы страны правительство решает через эмигрантов. Точнее через натурализацию детей эмигрантов. Желательно, белых.

– В смысле…

– Да. Ты все правильно понял. Создана специальная служба Берневарн, которая отбирает детей у плохих родителей. Отбирает без всяких решений судов и документов, просто по анонимному звонку или заявлению случайного прохожего. Никакой бюрократии, ведь у различных отделений Берневарн имеется план по изъятию и ведется соревнование, кто больше детей изымет. Поэтому причиной лишения родительских прав служит любая мелочь, например то, что ты слишком сильно любишь своего ребенка, или заставляешь его делать домашнее задание.

– Я слышал про такое, но не всё же так плохо?

– Всё еще хуже. Правительство вкладывает в сектор «защиты детей» почти треть бюджета, а это огромные деньги. Крутятся миллиарды евро. Целая структура из частных детских садов и школ, исправительных воспитательных центров, поликлиник, психиатрических лечебниц и просто приемных родителей, которым за содержание ребенка платят приличные деньги. А за содержание детей-инвалидов – платят еще больше, поэтому часто малышей калечат, чтобы заработать. Ну и про традиционную здесь педофилию не забывай. Как говорят в США – ничего личного, просто бизнес, – Ян залпом допил, наконец, пиво, и потухшим взглядом смотрел куда-то чуть выше меня. – Это бизнес настолько прибылен, что его на корню скупил один лондонский инвестиционный фонд, структурное подразделение Bank of America.

– Охренеть…

– Теперь понимаешь, что идти против системы тут очень опасно? Когда крутятся такие деньги – всех несогласных попросту перемалывает. Поэтому мы и вынуждены брать с родителей аванс, для организации похищения детей.

– А зачем вы этим вообще занялись?

– Зачем? – поляк на секунду задумался. – Понимаешь, не ты один понёс утрату. Да, мы знаем о тебе практически всё, что известно полиции, спасибо Люку. Тебе повезло, что ты влез в ту семью, за которой мы уже давно наблюдали. Заказ на Вику поступил месяц назад, и мы тщательно прорабатывали план. А тут появился ты и спутал все карты. Потеряв дочь, ты решился на убийство, мы же пошли другим путём.

– Почему?

– А что изменит убийство рядовых винтиков? Ты убил этих, но их еще сотни тысяч. Всех не убьешь.

– Значит, надо метить в верхушку.

– Ты про Брейвика слышал? – усмехнулся Ян.

– А он тут причём? Он же против исламских эмигрантов выступал?

– Больше верь газетам и телевизору. Если он был против эмигрантов, то почему не убил ни одного из них?

– Не знаю, – честно ответил я. – Этой темой вообще не интересовался. У меня своих проблем в то время хватало.

Ричард вновь выдал нам с Янеком по пиву и устроился рядом с поляком.

– Брейвика в четыре года изъяли из родной семьи, и в четыре же года первый раз изнасиловали. По различным оценкам, до совершеннолетия, он подвергался насилию больше сотни раз.

– А причем тут расстрел какого-то молодежного лагеря?

– При том, что он убивал членов Рабочей партии Норвегии, стоящей у руля государства уже не одно десятилетие, а Берневар любимое детище этой партии. И что?

– В смысле? – я открыл новую бутылку.

– Ты про это знал, до общения с нами?

– Нет.

– Вот именно. Реальные его мотивы завуалировали под месть эмигрантам, а насущные проблемы замолчали. И всё идет по-прежнему.

– И что делать?

– Что и мы – спасать детей и возвращать их родителям. Потому что своих нам уже не спасти. Мы опоздали, – Ян грустно поглядел на свои руки. – Вон Люк, женился на девушке из Киева. Её Галина звали. Любил. Носил на руках. Она родила троих замечательных детишек. И жили бы они и дальше счастливо, но кто-то из соседей донёс, что она на детей прикрикивает. Пришли соцслужбы, попытались забрать детей, пока Люк был на работе. Но Галина силой выставила их из дома, погрузила детей в автомобиль и попыталась уехать куда подальше. За ней организовали погоню. И в результате, она не справилась с управлением и вылетела с дороги прямо в один из фьордов. Никто не выжил.

Сам Люк сидел в этот момент, чернее тучи, молча слушая поляка.

– Или вот Ричард, – Ян кивнул на лысого соседа. – Пятнадцать лет назад перебрался сюда с шестилетней дочерью. Жена за год до этого умерла от рака, и они попытались поменять обстановку, чтобы легче перенести утрату. Здесь в одной из закусочных какой-то урод полез девочке под юбку прямо на глазах у отца. Ричард сорвался и забил педофила до смерти, в результате загремев в местную тюрьму на двенадцать лет. Пока сидел, дочь пошла по рукам. В тринадцать покончила с собой. Не смогла вынести всего, что с ней произошло.

Янек только сейчас откупорил новую бутылку, приложился, задумчиво глядя на меня.

– Теперь ты понимаешь, что каждый из нас испытал ровно то же, что и ты. Мы отлично понимаем тебя. И поверь, я всё бы отдал, чтобы лично выпустить кишки тому, кто сделал из моего сына инвалида, сломав ему позвоночник ради лишних пары тысяч евро в месяц.


Часть вторая

«Сумерки»

Глава 9

Два месяца пролетели незаметно.

И дело было не в безумной череде событий, заставляющих отвлечься от бытия, нет. Дело было в алкоголе.

Моё существование напоминало проспиртованный сон. Проснувшись, я пил всё, что попадалось под руку, и чем меня снабжали. Если попадалось пиво – пил пиво, если виски – то виски, а если в моих руках оказывался местный самогон, то в дело шел и он.

Надо отдать должное Янеку и компании, в те дни они от меня не отвернулись, и всячески потакали. Хотя я уверен, что кое-кто, не будем тыкать пальцем в эту полноватую рыжеволосую женщину, был бы рад, если бы я наложил на себя руки. А ведь попытки такие я предпринимал. Пару раз глотал целую пачку снотворного, но в результате, проблевавшись, лишь дрых несколько суток. В пьяном угаре попытался вскрыть вены, располосовав левое запястье. Сколько вокруг было крови – жуть, но спасли. Ричард услышал, что я, до этого буянящий у себя в комнате, затих, и пошел проведать беспокойного подопечного.

Смерть не шла. И тогда пришло осознание, что погибнуть как собака – это не моя судьба. Проведение хранит для чего-то другого.

Одним ужасным осеним хмурым утром, я с трудом поднялся с топчана, и впервые попытался понять, где я в нахожусь, а самое главное – зачем.

Голова раскалывалась, во рту словно стадо парнокопытных енотов нагадило, мысли путались… Я понял, что всё. Хватит.

У изголовья ложа стояла недопитая бутылка пива, по вкусу напоминающее ослиную мочу. Обычное утро с него и начиналось. Но сегодня я вылил пиво в унитаз, благо вход в совмещенный санузел имелся и из моей комнатушки.

После уничтожения «врага», я решил умыться, но отшатнулся от зеркала над раковиной. Оттуда на меня взирал обросший, опухший, грязный бомж. Глаза помутнели и стали водянисто-безжизненными, а взгляд равнодушным и пустым.

Сбросив на кафельный пол вонючие тряпки, я забрался под душ. Упругие струи били по грязному телу, и я старался соскрести с себя всю накопишуюся мерзость. И только спустя полчаса отмокания показалось, что это более-менее удалось.

Растеревшись большим махровым полотенцем, я попытался найти в ванной бритву. Два рыжих одноразовых станка обнаружились в стаканчике для зубных щеток, которой я уже два месяца и не пользовался. Правда, не нашлось пены для бритья, но это не было проблемой, мыло прекрасно пенилось.

Я начал соскабливать всё, что за это время выросло на черепе. Раньше, чтобы обриться наголо требовалось пятьдесят три секунды ровно, но сегодня помучаться пришлось минут десять, не меньше.

Наконец, когда я снова стал похож на человека, встал новый вопрос – где найти чистую одежду, которая комнате отсутствовала как класс. При всей распущенности местных нравов ходить голышом по дому не хотелось.

От безысходности, перемотав чресла полотенцем, я выбрался наружу. Прохладно, но терпимо. Небольшой коридорчик вывел к деревянной лестнице, по которой я и спустился на первый этаж.

Кухня нашлась сразу. Холодильник, возвышающийся белым монстром, раскрыл своё нутро, обрадовав практически пустыми полками. Нашлось лишь два яйца, кусок сыра и немного зелени. Холостяцкий набор.

Уже через пять минут со сковородки на мою тарелку упала прелестного вида глазунья, за поеданием которой меня и застал, подъехавший Янек.

Заметив меня, уплетающего яичницу, он сел по другую сторону стола.

– Проснулся?

– Угу, – промычал я набитым ртом.

– Вот и хорошо. Завтра же пристроим тебя к делу. Ты, главное, больше не срывайся.


Глава 10

Дело оказалось непыльным. Всё что от меня требовалось – это сидеть в небольшой кофейне в центре Осло, прихлебывать ароматный кофе, заедая чизкейком, и пялиться, между делом, в окно.

В окне-то и было самое интересное. Оно выходило на узенькую улочку, где помимо плотно разбросанных магазинчиков и кафешек, на вторых и третьих этажах домов располагались квартиры. В одной из них проживала отнятая более года назад маленькая девочка, родители которой уже передали аванс за её возвращение. Мне нужно было изображать писателя, и с задумчивым видом записывать наблюдения за передвижениями новых приемных родителей девочки. Ричард их вёл по городу, но чтобы лишний раз не светиться, за домом следил я.

Мне показали личные дела целей, с фотографиями и основными сведениями, вытянутыми Люком из базы данных. Краткий инструктаж провел Янек, пока вез из Убежища. Напоследок, он пожал мне руку, и прошептал:

– Не подведи.

– Не дождешься, – усмехнулся я и, выбравшись, хлопнул дверью.

Кафешка была относительно невелика, но очень уютна. Мягкие кресла за деревянными круглыми столиками так и звали к себе. Я не стал противиться, и развалившись за одним из них, приступил к заданию.

Опознания моей скромной персоны я не боялся. Тревожные репортажи с показом моей угрюмой рожи прошли несколько месяцев назад, и как я знал из разговоров с Жанной и Яном, местные не особо отличаются способностью к запоминанию. Их мало что интересует, кроме них самих и их интересов, которые, чаще всего, очень узки. Да и к тому же, по официальным данным, я покончил с собой, бросившись в море в одном из фьордов.

Данную версию с охоткой подтвердила бывшая жена. За две небольших дозы героина она рассказала полицейским душераздирающую историю о том, как я метеором ворвался в её жизнь, и, не дав опомниться, запихнул в багажник украденного Вольво. Как она прострадала там больше суток, а потом якобы прослушала от меня исповедь и прощание, перед тем как я отправился заканчивать счеты с жизнью.

Бред полнейший. Лично я, как бывший милиционер, пусть даже простой пэпээсник, сразу же заподозрил бы тут неладное. Но норвежцы историю схавали. Да и к тому же пропал я с местных радаров, что только подтверждало версию о самоубийстве.

И в результате, месяц назад уголовное дело о жестоком убийстве семейной четы в одном из пригородов Осло закрыли. К всеобщему облегчению…

Кстати, Люк отличился перед начальством, «случайно» обнаружив Ирдисовскую Вольво с «подарком» у того бара, где судьба меня свела с Янеком. Нашему товарищу-полицейскому даже выписали благодарность, или что там у норвежцев выписывают.

Ян, ко всему прочему, подсуетился у себя на родине, и неделю назад к нему приехал приятель с «гостинцем». В непримечательной оберточной бумаге лежал польский паспорт. Простая бордовая, как на паспорте России, обложка, на которой красовалась польская курица с надписью на латинице «Ржечьпосполита Полска». Самое интересное ждало внутри – с заламинированной страницы взирала моя же собственная физиономия. Правда фамилия была другой, а местом рождения указан Киев.

– Паспорт настоящий, – заверил Янек, – никто подкопаться не сможет. Ты, главное, запомни, что ты украинец, получивший польское гражданство лет пять назад. Это объяснит, почему ты не знаешь толком ни английского, ни немецкого. Ваши особой тягой к языкам не отличаются, а многие вопросы снимутся.

– Так я на Украине-то и не был ни разу, кроме босоногого детства.

– Не важно, тут и не знают где это и чем от России отличается. Теперь ты Виктор Сухоренко. Соответствуй.

Пришлось соответствовать.

Но проблем не возникало.

Официант (скорей всего, даже хозяин) молча приносил очередную чашку кофе, вежливо улыбался, ставя очередной десерт, и так же молча удалялся, не выказывая никаких признаков беспокойства. Других посетителей я интересовал от слова никак. Вот собственно и всё.

Единственной опасностью было встретить Лену. Но, думаю, она по таким заведениям ходить перестала, окончательно упав на дно. Что ж, каждый сам кузнец своего счастья, как говорила моя мама. Мне стало на бывшую жену абсолютно начхать, словно и не было совместно прожитых лет.

Я тщательно фиксировал во сколько и куда выходили объекты. Если они шли к магазину на это же улочке, я это записывал. Но если они скрывались из поля зрения, уходя от дома, то я вызывал Яна по выданной недорогой мобиле-раскладушке, где в телефонной книге под цифрами 1, 2, 3, 4 скрывались члены коллектива, и в дело вступал следующий участник слежки.

Просидеть так пришлось шесть дней. Каждое утро я приходил минут через двадцать после открытия, усаживался, доставал большую толстую тетрадь, заказывал что-нибудь вкусненькое и начинал изображать творца, а точнее творческую личность.

На второй день официант пробубнил по-английски:

– You're a writer?

– Райтер, райтер, – ответил я. – Джоан Ролинг, Гарри Поттер, – добавил я для солидности, ткнув себя пальцем в грудь. Помню, где-то слышал про то, что Мама Гарика творила свою бессмертную прозу в кафешках и забегаловках, используя вместо нормальной бумаги обычные салфетки. Вот пускай меня принимают за такого же гения. – Ай лив ин зе стрит! – махнул я рукой, добивая кафешника акцентом до конца.

Официант покивал, и принес в подарок небольшое заварное пирожное. И более лишних вопросов не задавал.

С погодой не ладилось с самого начала. В первый день накрапывал дождик, ну а к четвертому пошел полноценный снег. Серые свинцовые облака рожали из себя всё больше и больше осадков, а солнца не было видно совсем. Холод, слякоть, серость – вот типичное описание обычных норвежских октябрьских будней. Как тут справляются местные – ума не приложу…

Впрочем, подобные мысли витали у меня уже не один месяц.

В понедельник, на седьмой день, была запланирована сама акция.

Я всё так же занял свой практически именной столик, разложил пару тетрадей и пишущий инструмент и начал имитировать бурную деятельность. Чего-чего, а служба в милиции и работа охранником этому тайному искусству обучили прекрасно.

Сегодня задача была не только в наблюдении за объектом, но и в контроле всей видимой части улицы. В особенности, нужно было отслеживать полицаев, которые в кои то веки могли появиться.

В одиннадцать – одиннадцать тридцать объект номер два – приёмная мать, по обыкновению посещала булочную через дорогу от дома. Детей, по этому же обыкновению, она брала с собой – трое карапузов до семи лет дружно шагали за ней. Там они задерживались минут на пять-десять, а потом все вместе шли в соседнюю лавку, торгующими фруктами и овощами. Сквозь стеклянную витрину было отлично видно с каким тщанием женщина выбирает продукты, и отчаянно торгуется. Именно в эти минута внимание её ослабевает максимально. Этим мы и хотели воспользоваться.

Ровно в полдвенадцатого объект номер два показался на улице. Я еще раз внимательно огляделся, но полицейских не заметил. Когда замыкающий ребенок скрылся за дверью булочника, я набрал цифру «три».

– Привет, а у нас дождь, – произнес я. Собеседник отключился, не проронив ни звука.

Через минуту в лавку зашли двое мужчин – Янек и Ричард. Их задача была встретить объект уже там, и еще больше её отвлечь, после чего выманить нужного ребенка в неизвестном направлении. Неизвестном для меня, полную информацию мне разглашать пока всё еще боялись.

Через семь с половиной минут вслед за подельниками в лавку подтянулась и цель.

Почти две минуты тяжелейшего ожидания, и вот в приоткрывшуюся дверь вышел Янек, держа за руку маленькую, лет четырех, девочку в цветастом пуховичке. Тут же подъезжает неприметная грязно-серая малолитражка. Ян впихнул в нее начавшую сопротивляться девчушку и через миг ничего не указывало на совершившийся киднепинг.

Еще через пять минут вышел Ричард и, отрешенно глядя на окружающих, прошел рядом с моим окном, буквально в метре.

Как только он скрылся из виду, начался сам спектакль. Возмущенная «мать» выскочила на улицу, беспокойно озираясь, и начала звонить куда-то по сотовому телефону.

Через пять минут подъехал полицейский автомобиль, из которого выбрались две женщины в форме, но в странных головных уборах. Я не верил глазам – на головах у полицейских черные хиджабы с клетчатой шахматной каймой по краям. Они что, совсем рехнулись?!

Пока я прихожу в себя, представительницы толерантного закона успели взять объяснения с лавочника и булочника, и мелким шагом направились в кофейню. Быстро переговорив с официанто-хозяином, они деловито подошли ко мне. Но разговора не получилось, норвежского я не знал, а их английский был настолько плох, что я вообще узнал его только с третьего раза, когда меня просили предъявить Айди.

Продемонстрировав им паспорт, я вызвал некое оживление у женщин. Эмоционально переговорив по рации, они жестами указали мне на мое же кресло и попросили не покидать его. Да я собственно и не собирался, по плану требовалось просидеть еще час-два.

Через полчаса в кофейню вошел рыженький, тщедушный мужичок, тоже в форме, и с большой кожаной папкой.

– Йозаф Комар, – представился он на очень плохом русском. – Полиция Осло. Ду ю спик инглиш?

– Йес, ай ду. Только плохо, – честно признался я. – А в чем собственно дело? Эти дочери Аллаха ничего толком не объяснили, потребовали от меня остаться тут.

– Плохо, – с ужасным польским акцентом ответил полисмен. – Что вы тут делаете?

– Пишу книгу. Я писатель.

– Прямо здесь?

– Да. А что такого? Вот Джоан Ролинг своего Поттера тоже в кофейнях писала, – воспользовался я единственным знанием о современных европейских писателях. – Вы лучше поясните, что произошло?

– Украли ребенка, – поляк что-то записывал в блокнот, вынутый из папки. – Разрешите ваши документы? – взяв мой новый паспорт в руки, он внимательно его пролистал и поинтересовался. – Ваша цель пребывания в Норвегии?

– Туризм. Специально приехал роман дописать, чтобы не мешал никто. Как вы, например, – однако Йозеф даже бровью не повел.

– Когда намереваетесь покинуть это страну?

– Завтра-послезавтра. Пока еще не решил, а что?

– Вы ничего не видели, что происходило у дверей фруктового магазина минут сорок назад? Она как раз напротив вас.

– Что-то подозрительное? – изобразил я задумчивость. – Да вроде всё как обычно. Я ничего и не понял, пока ваши коллеги не приехали.

Так, ни о чем, мы проговорили еще минут двадцать, и лишь через час после его ухода, я выполз на продуваемую всеми ветрами улицу.

Колкий снег бил в лицо, когда я медленно и размерено шагал по брусчатке до перекрестка. После поворота ветер стал бить в ухо, но всё равно было несколько легче.

Через три квартала, за очередным углом меня уже поджидал БМВ Янека.

– Ну что? Удачно? – спросил я, усаживаясь на «штурманское» место.

– Более чем, – усмехнулся Ян. – Ребенок уже за пределами Норвегии и к утру будет у своих родителей в Дании.

– Дай то бог, – прошептал я. – Хоть кому-то в этой жизни должно повезти.


Глава 11

Я ерзал на неудобном пластиковом стуле. Нет, минут десять на нем восседать вполне комфортно, но проблема в том, что под моим седалищем он уже пару часов.

Вместе с товарищами мы сидели в большой комнате, в том самом складе, куда несколько месяцев назад меня, испуганного и пьяного, притащил Янек. Это помещение использовалось для редких тайных встреч и брифингов, когда некоторые члены коллектива просто физически не могли вырваться из столицы Норвегии.

Вообще, как я понял, по всей стране существовал с десяток «берлог», где в случае проблем можно залечь на дно. Именно в одном из них я и провёл свои «синие» дни.

Складывалось ощущение, что вся эта деятельность приносит неплохие деньги – содержать столько недвижимости дело не дешёвое. Но при этом, живых денег я особо не видел. Так, периодически выдавали некоторые суммы на мелкие расходы, не более. Янек и Ричард уверяли, что организация находится на самообеспечении, и огромные суммы уходят на взятки и откаты, да к тому же большую сеть агентуры необходимо было поддерживать. Оказалось, что помимо нас, активных членов, существуют много сочувствующих, помогающих по мере сил.

Не верить им у меня оснований не было.

Смущало другое. Зачем я им? У них всё отлично отлажено, и прекрасно работало без меня. Люк добывает информацию. Ричард планирует. Янек и Жанна организуют наблюдение, прикрытие и осуществляют сам план. В схему я вписывался как пятая ножка к столу – вроде и не мешает, но и без неё можно обойтись.

А значит, они задумали нечто новое, то, с чем боятся сами не справиться. А может быть, не хотят пачкаться. Меня пригрели после жестокого убийства. Они знают, что грань, тормозившая обычных людей, мной пройдена. Значит – им нужна попросту «торпеда».

Самое интересное, что меня это устраивало. Я пытался прислушаться к себе, но внутреннего противоречия не ощутил. Мне, по большому счету, было всё равно. Делай что делаешь, и будь что будет, как говорили древние.

Сейчас у небольшой металлической белой доски в углу, где были маркером выведены имена и фамилии под чёрно-белыми фотографиями, прижатыми магнитами, стоял Янек и проговаривал еще раз все известные ему факты.

– Борислав Крогуч, сорока трех лет, приемными детьми занимается на профессиональной основе уже более десяти лет. Другие источники дохода не зафиксированы. – Ян говорил по памяти, хотя я знал, что в распахнутом блокноте на столе все эти данные скрупулёзно записаны. – Одновременно у него под надзором находятся от семи до пятнадцати детей. Наша проблема усложняется тем, что один раз мы уже выкрадывали у него ребенка. После того случая отмечено усиление его внимания за всеми мелочами, а особенно, за детскими передвижениями. Без присмотра дети теперь не остаются никогда.

Я оглядел присутствующих. Ричард сидел, оперившись рукой о стол и положив на кулак щеку, мутными глазами глядел куда-то в стену. Люк сидел на таком же, как у меня, пластиковом стуле в углу и, погрузившись в себя, играл массивной зажигалкой Zippo. Единственным человеком, кто хотя бы внешне выказывал хоть какое-то участие – была Жанна. Вечно недовольная, она сидела за столом, насупившись, однако внимая каждому слову Янека.

Было видно, что подобное они прослушивали уже не один десяток раз. Хотя возможно – даже и сотню.

– У кого какие мысли? – спросил Ян, после небольшой паузы по окончанию доклада. – Вот ты, Виктор.

– Этот Борислав мне не нравится. Слащавый он какой-то. Напомаженный. Одним словом – румын.

– Он не румын, – Ян подхватил блокнот и начал быстро его пролистывать. – Он болгарин.

– А какая разница? – всё же до конца шутки выдержать каменное лицо не получилось, и я залился смехом.

– Чего это он? – Янек с непонимающим видом спросил у Жанны.

– Да телевизор он пересмотрел, – угрюмо зыркнула толстуха. – Есть в России такое кино…

– Культовое кино, – перебил я.

– Культовое кино, – спокойно добавила Жанна, – Называется «Брат». Настоящая инструкция по применению вот таких же придурков, как он, – и её толстый подбородок кивнул на меня. – Две части даже сняли.

– А чегой-то я придурок? – деланно возмутился я. – Кино хорошее. Реально культовое для российского зрителя.

– А о чем оно? Я никаких «Братьев» не смотрел, – вмешался в разговор, до этого индифферентный Люк.

– Ну, это криминальная драма. Там паренек после войны возвращается к себе в село, – видя непонимание нерусской публики, сразу же даю пояснение – в деревню, где мать отправляет его в Большой Город, к старшему брату.

– Зачем?

– В девяностых в русском селе была полная безнадега и декаданс. Работы нет, а если и есть, то низкооплачиваемая. Выходов немного – один из них садиться на синьку.

– Садиться на что? – ребята явно не понимали мой сленг.

– Ну, синячить. То есть, чрезмерно пить. Злоупотреблять алкоголем, – наконец нашел я подходящее сравнение. – А злоупотребление алкоголем до добра еще никого не доводило.

– Согласен, – кивнул Люк. – Я по работе на такое насмотрелся, что пьяные делают. Как у вас говорят – волосы шевелиться начинают.

– Ну вот. В деревне и провинциальных маленьких городах перспектив для молодежи нет, вот они или спивались почем зря, или в большие города за длинным рублем подавались.

– Значит, мать хотела главного героя устроить в жизни? – вернул разговор к обсуждению фильма Ян.

– Ну да, чтобы брат пристроил младшего к делу. Проблема оказалось в том, что старший брат за это время стал наёмным убийцей.

– И?

– Старший брат обманом и втягивает младшего в свои дела, спихивая на него полученные заказы. Параллельно младший заводит связи где-то на уровне социального дна, что его впоследствии и спасает. В общем – интересное кино, поглядите на досуге, – резюмировал я.

– Да нечего там глядеть, – вмешалась Жанна. – Фильм про потерявшего берега отморозка, убивающего всех налево и направо. Как в том нью-йоркском клубе – он убивает в подсобке всех, кто попадается на глаза.

– В нью-йоркском? – удивился Ян. – Я думал, кино российское.

– Во второй части у героя убивают боевого товарища. Поиск убийц приводит в Америку, куда герой отправляется вместе со старшим братом-киллером, – пояснил я. – К слову – не в нью-йоркском клубе, а в чикагском.

– Ну в чикагском, какая разница? – фыркнула Жанна. – Факт того, что герой отморозок – это не отменяет.

– Как скажешь. Лично у меня другое мнение.

– Я заметила, – прошипела толстуха и с обидой отвернулась в сторону.

– Хорошо, я обязательно погляжу данные фильмы, – Янек поправил очки. – А пока давайте повторим сказанное мной ранее…


Глава 12

Ночь прошла тяжело.

Вечером заметно подморозило, и я залез под большое теплое одеяло, о чем впоследствии пожалел. В довершении всего, Ричард выкрутил вентиль газового котла на максимум, отчего в доме открылся маленький филиал Сахары.

Душно. Жарко. Липко.

Я искрутился, пытаясь уснуть, но безуспешно – в голову лезла всякая дрянь. Ни к месту я вспоминал Лену. Нет, не ту наркоманку, которая сейчас доживает, если уже не дожила свой век в местных пасмурных фьордах. Я вспомнил ту Лену, на которой женился. Красивая, умная, смешливая девушка. Мы гуляли ночи напролёт. Именно гуляли. Я, она и бескрайнее звездное небо.

И куда всё подевалось?

Естественно, пришли и воспоминания о Даше, как этот маленький живой комочек впервые попал ко мне на руки. Единственная мысль пульсировала в голове в тот момент: «Какая же она маленькая!». А потом она погибла. И всё…

Эти мысли я от себя обычно гнал. Из-за этого и набирался алкоголем в те пьяные месяцы. Ну а сегодня уйти на встречу к Бахусу было не выходом. Я твердо знал – нужно решить для себя всё окончательно и бесповоротно. «Сомнения ведут лишь в ад», не помню, у кого слышал эту мудрость. А может быть, я только что сам её придумал, не знаю. Неважно…

Что меня тут держит?

Погибшего ребенка не вернешь, а месть осуществлена. Мне чуть больше тридцати, я здоровый, крепкий мужик, неужели не найду себе женщину, и не смогу зачать еще детей? Многие начинали жизнь с чистого листа, будучи куда старше. Есть польский паспорт, с ним я могу устроиться в любой стране Евросоюза, хоть в Голландии, хоть в Чехии, да хоть в той же Румынии. Но я всё еще тут. Почему?

Ответ пришел под утро.

Я не хочу. Я не хочу уезжать. Я не хочу начинать нормальную жизнь. Я вообще уже ничего не хочу. Ничего абсолютно.

Я совершил ужасный поступок. Совершил, полностью осознавая, что творю. И с этим осознанием мне необходимо дальше жить. А как с этим жить? Как ласкать женщину и помнить, как другую женщину ты пускал на ремни кухонным ножом, как ты отрубал ей пальцы, сломанные плоскогубцами, и прижигал раскаленной сковородкой? Забыть? Хрена с два забудешь!

Откровенно говоря – меня устраивает всё, что твориться вокруг. Плыву по течению и не заморачиваюсь. Да, мы, по сути, вне закона. Плевать. Так даже интереснее.

Ну а заснул я только в пятом часу утра. Только глаза закрыл – и запищал будильник. Шесть ноль-ноль на циферблате. Пора.

Через пятнадцать минут я уже сидел за столом на кухне. Ричард готовил завтрак – сосиски с омлетом.

Поблагодарив его за поставленную под мой нос порцию (я с удивлением обнаружил, что понимаю его английский всё лучше и лучше), принялся за еду. Когда я приканчивал кружку крепкого кофе, к дому подъехал автомобиль, а через минуту на кухню, вошли Жанна и Янек.

Я давно подозревал их в сожительстве, но открыто не спрашивал. Да и они на эту тему не распространялись, а раз так, то дело это не моё. Захотят – поделятся, не захотят – так тому и быть.

– Готовы? – спросила Жанна, плюхнувшись на стул, даже не сняв пуховик.

– Вполне, – ответил я, допив последние капли кофе.

– Значит, по плану, – мгновенно оседлал свою тему Ян, – мы втроем, Виктор, Жанна и я, проводим, а Ричард на прикрытии. Ничего не поменялось?

– Да вроде нет, – пожал я плечами.

– Ну и хорошо, выдвигаемся.

Выехали на двух автомобилях – маленьком электромобильчике Нисан и большом джипе Фольксваген с немецкими номерами. На первом, как ни странно, мы втроём, а на втором – Ричард.

– Знаешь, – заговорил Янек, когда мы отъехали от «базы», – я вчера посмотрел оба фильма про которые мы говорили недавно.

– «Брат», что ли?

– Да, «Брат» и «Брат 2». Они оставили у меня очень странное впечатление.

– Почему?

– Там очень неоднозначный герой, – Ян даже наморщил лоб, пытаясь подобрать слова. – Вот смотри, в фильмах у Тарантино или Гая Ричи, кстати, знаешь их?

– Наслышан.

– Так вот, у них фильмы тоже про бандитов и преступников. Порой, даже очень обаятельных преступников. Но! – Ян выделил это, – Там, на протяжении всех фильмов, ты не забываешь, что смотришь на мерзавцев и тварей. Да, иногда принципиальных и в некоторых аспектах хороших, но тварей.

– Ну а в «Брате»?

– А в «Брате» не так. Главный герой преподнесен как хороший парень. Хороший парень, творящий ужасные вещи.

– В смысле?

– Он убивает, не особо задумываясь, тех, на кого покажет старший брат. Ему достаточно объяснить, что этим он делает хорошее дело. И он до конца уверен, что убивая очередного человека, порой случайного, он остается положительным героем. У него нет в голове преграды, которая останавливает и заставляет задуматься. Он не думает, он просто нажимает спуск и, даже если гибнет невиновный, этот Данила об этом больше никогда не переживает, как будто и не было ничего. Он не может решить проблемы другим способом, кроме как оружием. Он глубоко ущербен.

– Даже так?

– А как иначе? Этот Данила ко всему прочему не может устроить свою личную жизнь. Женщина – водительница трамвая, с ним только изменяла мужу, развлекалась, но не поехала, всё бросив, когда он попросил. Тусовщица была с ним только из-за денег, ну а про проститутку в Америке вообще молчу. Если бы он её смертельно не подставил под проблемы с сутенёром – она с ним рядом ни за что не была бы.

– А певица?

– Певица с ним просто играла. Он игрушка, не более.

– И что ты всем этим хочешь сказать?

– Он одинокий, психологически нездоровый человек. У него даже нормальных друзей нет, есть лишь боевые товарищи, с кем он воевал, то есть, те с кем он должен был волею судьбы выжить. Друзьями их сделала война. Всё, – Янек перевел дух. – И ты хочешь сказать, что это культовый фильм у вас? Это ваш национальный герой?

– Видимо да, – ответил я, подумав. – Это наш герой, разбирающийся с несправедливостью и ищущий правду жизни теми способами и методами, что ему доступны – через грязь, кровь и боль. Он не особо задумывается над своими действиями, потому что свято уверен в себе, и от того не подвержен сомнению уже ступив на свой путь.

– Прямо как ты? – Ян внимательно поглядел мне в глаза.

– Я? Я не такой, – я отмахнулся. – Сомнения мне не чужды. Каждую ночь мысли одолевают мою большую голову.

– Ну а для чего же еще нужны герои? – философски заметил поляк. – Герои нужны, чтобы к ним стремиться!

На этом разговор и иссяк. Дальше ехали, погрузившись в свои сомнения и мысли. А, между тем, город Осло просыпался.

Солнца опять было не видно за толстым одеялом из серых облаков. Сумерки наступающего дня пробивались через свинцовое небо и мелкий снег, ниспадающий вместе с ветром на промерзлую землю.

К моему великому изумлению, мы проехали мимо работающего фонтана. Нет, фонтаны я видел и в своем родном городе, но то, что они способны работать при минус пятнадцати – даже и представить не мог. Впрочем, чем бы, дитя не тешилось – лишь бы в депрессию не впадало.

Наша задача была проста – перехватить детей в одной из местных школ во время большой перемены. Как мне объяснила Жанна, первые классы тут напоминают наш детский сад. У детей нет полноценных предметов – они просто вместе с воспитателями учат каждую букву алфавита в отдельности. Единственно, что занятиям на улице уделяется больше, чем в России времени, даже зимой. На это и был расчет.

Мы добрались до места как раз к тому времени, когда детей привозили в школу. Оставалось минут двадцать, чтобы еще раз оглядеться. Ричард должен был несколько раз объехать район и припарковаться так, чтобы, в случае чего, перекрыть путь полицейским, если те всё же появятся. Ян и Жанна, изображая (а может и не изображая) влюбленную парочку, праздно шатались по улице. Ну а мне досталась роль водителя.

В своих шоферских навыках я был уверен, не зря сидел за рулем в охранном экипаже. Я почти никогда не опаздывал на вызов, выжимая из автомобиля всё, что можно и нельзя. А уйти от погони тут, даже на электромобиле – дело пяти минут. По крайней мере, я себя в этом уверил.

Просто так сидеть в салоне было скучно, и к еще одному великому изумлению я обнаружил в бардачке набор отверток. Как я знал из рассказав Люка и Яна – дело это небывалое, свои машины тут чинят исключительно в специализированных автомастерских. Подобрав среднюю крестовую, я тут же прикрутил расшатавшийся противосолнечный козырек. И плевать, что машина эта, скорее всего, в угоне, хотя я точно этого и не знал, но у меня проснулось желание что-то делать.

Подошедшего к машине человека, я не заметил. Раздался стук по стеклу водительской двери и в окно ко мне заглянул улыбающийся черноусый мужик. Он размахивал руками и что-то говорил. Что именно – я не разобрал. Стекло и непогода надежно глушили слова. Пришлось открывать окно. Оказалось, что зря. В меня ткнулся ствол пистолета.

Я рванул вперед, так, чтобы оружие оказалось между ухом и плечом, зафиксированный сверху левой рукой. Правая же рука в резком выпаде уходит в сторону мужика. И только я потом сообразил, что в руке зажата отвертка, которая вошла в горло по самую рукоять. Глаза нападавшего от удивления округлились, но спусковой крючок на пистолете он выжать успел. Громкий выстрел оглушил меня, одарив, по сути, полноценной контузией.

Выдернув зачем-то окровавленную отвертку, я уронил её под ноги, оттолкнул обмякшее тело и завел Нисан.

Что?! Как?! Куда?!

Мой мозг не мог ответить. В глазах темнело, а к горлу подкатывался ком тошноты. Я помнил лишь одно, что я тут не один. И у товарищей могут быть проблемы. О том, что это был за человек, я в тот момент и не задумывался.

Вырулив на дорогу, я помчался по до перекрестка, за которым скрылись Ян и Жанна. Вырулив налево, я практически наткнулся на них. Безмятежно, они делали вид, что разглядывают картины в витрине небольшого магазинчика.

– ЯН! – крикнул я, возможно даже более громко, чем было нужно, так как на меня оглянулись вообще все пешеходы на том тротуаре.

Но не успел товарищ ответить, как его и Жанну словно тряпичных кукол отбросило на ту самую витрину. Выстрела я не слышал, но без него явно не обошлось. Я быстро огляделся, пытаясь сфокусировать внимание, и успел заметить мужчину, спешно прячущего обрез двустволки под пальто. Он зло оглянулся, во взгляде читалась нескрываемая ненависть.

Как у меня в руках оказался трофейный пистолет, я не понял. Еще секунду назад он впивался в спину, прижатый к креслу…

Несколько выстрелов и фигура неприятеля медленно осела на припорошенную снегом брусчатку. Расстреляв весь магазин, я попал от силы раза три, все остальное ушло в молоко, в стену дома.

Выпав из Нисана, я с трудом встал на ноги и подошел к друзьям. То, что Жанна мертва было понятно сразу – люди не способны жить с огромным куском стекла в горле. Янеку повезло больше. От осколков витрины он почти не пострадал, но картечь разворотила ему поясницу.

– Жанна… Жанна… Моя Жанночка, ответь, – шептал он, силясь подняться. – Жанна… С тобой всё в порядке?

Я молча подхватил его и попытался поднять. Безуспешно. Пришлось за руки тащить поляка к автомобилю, оставляя кровавый след.

– Куда? А Жанна? – не унимался раненный. – Как же моя Жанночка?

– Жанна всё… – прохрипел я. – Ей уже не поможешь.

– Как же так? – Ян заплакал. Слезы по его лицу полились беззвучно. Я с трудом запихнул его на заднее сидение тихо, почти беззвучно, работающего двигателем Нисана и, устроившись на водительском месте, выжал педаль акселератора в пол, а он всё повторял. – Как же так, Жанна? Как же так?

Когда через несколько минут Ян замолчал, я не сразу сообразил, в чем дело. И только увидев остекленевшие глаза, с какой-то детской обидой, уставившееся в потолок, понял, что Янека больше нет.

Но по крайней мере, сейчас он был рядом со своей Жанночкой…


Глава 13

– Давай подойдем к окну, раз свет включать нельзя.

– Да, нельзя включать свет. Мало ли кто мимо поедет…

– Только, дядя, смотри, я сварщик не настоящий, я маску на стройке нашел.

– Чего? – на меня уставились округлившиеся глаза Ричарда.

– Чего-чего, – кисло усмехнулся я в ответ. – Хреновый из меня медик. Ни разу никого не зашивал.

– Не переживай, я вытерплю.

– Может, для анестезии виски дерябнешь?

– Что? – к моему великому изумлению, оказалось, что Ричард вполне сносно говорил по-русски, правда, смысла некоторых слов не понимал. Почему он ранее этого не показывал, я не понял. Наверняка у него были основания, например – вдруг я о чем проболтаюсь, думая, что он меня не понимает.

– Говорю – хоть водки выпей, чтоб больно не было.

– Это да, это можно, – Дик распахнул дверцу навесного кухонного шкафчика и вынул полупустую бутылку виски. Не глядя, он плеснул половину чайной кружки огненной жидкости и залпом выпил. – Fuck! – произнес он осипшим голосом.

– Силен! – похвалил я. – А теперь терпи.

Я раздавил ложкой на столе таблетку, которую вручил Дик, вроде бы какой-то сильный антибиотик. После, присев на стул, медленно отодрал окровавленные тряпки от раны англичанина. Длинный, но неглубокий ножевой порез на спине. Ричарда подловили, когда он в ожидании сигнала вышел за стаканчиком кофе в местный Старбакс. От удара ножом он почти увернулся, но клинок всё же зацепил.

Получившийся порошок я высыпал в рану и взялся за простую швейную иголку с грубой черной ниткой, стерилизованных в том же виски, которое чуть ранее выступило анестетиком.

Шить по живому мне еще не доводилось. Иголка очень туго шла, поэтому пришлось взяться за предложенные Диком плоскогубцы. С ними пошло легче, но только для меня, Ричард матерился на своём наречии и, навалившись на стол, грыз кулак, чтобы не закричать.

– А откуда ты русский язык знаешь? – спросил я, чтобы отвлечь пациента.

– На службе выучил, – скрепя зубами ответил он.

– На какой? – иголка с натягом вышла из края раны и потянула нить через мясо.

– На службе Её Величества.

– Армия? Спецслужбы?

– Всё вместе…

– САС? – выдал я единственное что знал, об английском спецназе.

– Почти…

– Ну не хочешь, не говорю. Пущай потом сюрприз будет, – усмехнувшись, я сделал последний стежок и завязал несколько узелков. – Ну всё, почти как новый.

– Спасибо, теперь приложи эту тряпку, – он подал сложенный в несколько слоев бинт, пропитанный какой-то медицинской жидкостью, – и примотай её.

– Про первую помощь там же узнал?

– Да…

Я закончил бинтовать, и взглянул на англичанина. Сильный человек. Я, наверное, не смог, вот так, на своих ногах отстоять всю эту экзекуцию, а этот, хоть и морщится, но в обморок не падает.

– Что будем с Янеком делать? – спросил я, когда Ричард залпом выпил еще одну кружку с виски. – Не оставлять же его в машине?

– А почему бы и нет? Сейчас холодно, с телом за ближайший месяц ничего не случиться, оно в машине как в морге пролежать сможет, – Дик взглянул на меня. – А потом мы им займемся. Сейчас опасно, можно попасться после переполоха в городе.

– И что ты предлагаешь? Закидать машину снегом, чтобы никто на сугроб внимания не обращал?

– Да, – англичанин аккуратно и медленно присел на деревянный стул. – Сейчас мы тут закончим, и ты пойдешь его прикапывать.

– А Люк? Когда он приедет?

– Не сегодня. Я написал ему СМС, чтобы он с работы до послезавтра, ни в коем случае, не высовывался. Лишние случайные подозрения ни нам, ни ему не нужны.

– И что будем делать? – я плеснул остатки из бутылки к себе в кружку и сделал небольшой глоток.

– Подготовим вендетту.

– Чего?

– Месть, – медленно ответил Дик, подбирая каждое слово. – Надо отомстить за наших друзей.

– Кому? Ты знаешь кто это всё устроил?

– Тут без вариантов. Это Момчил нас сдал.

– Кто это?

– Дальний родственник Борислава, ну того, у которого мы должны были сегодня забрать ребенка. Наркоман и шваль. Задолжал кучу денег всем вокруг, из-за этого плотно сидят на крючке у многих. Именно через него я получал всю информацию по Крогучу, где, что куда… Только он знал о деле!

– Ты хочешь сказать, что вся эта бойня была затеяна, чтобы мы не выкрали ребенка для настоящих родителей?

– Ты еще не понял? Это очень хороший, сверхдоходный бизнес, приносящий миллионы евро в год. Менее доходен, чем оружие и наркотики, но зато абсолютно легален. И многие готовы этот бизнес охранять. Даже такими методами. К тому же, Крогуч лишь один, не самый внушительный представитель из румыно-болгарского синдиката, занятого этим делом. Понимаешь?

– И что сейчас?

– Надо их как следует проучить,– и пристально взглянув в мои глаза, добавил. – Испачкаться в крови не боишься?

– Нет, – я понял, к чему он клонит.

– Пойдем за мной.

Ричард с кряхтением поднялся на ноги, и захромал к лестнице на второй этаж. Поднявшись на один пролет, он остановился и указал на вязаный коврик, украшавший эту небольшую площадку.

– Убери.

Я повиновался. Под ковриком оказались толстые и широкие паркетные доски. Дик показал мне где их удобнее подковырнуть. Под ними оказалась черная спортивная сумка.

– Бери и пошли.

Сумка оказалась тяжелой, в ней явно находилось нечто металлическое. И я не ошибся. Как только она очутилась на кухонном столе, Ричард расстегнул молнию и начал выкладывать на деревянную столешницу оружие.

– Сегодня ночью мы всех изрядно удивим, – Дик хищно ухмыльнулся. – Очень удивим.

– Вот этим? – заметил я скептически, взяв в руки небольшого размера вороненый револьвер со стволом сантиметров в пять и скрытым за горбатой планкой курком.

– И им в том числе, – кивну англичанин. – Это Ruger LCR под пистолетный девятимиллиметровый патрон. Если к нему присоединить вот эту штуку, – Дик выудил из сумки небольшую трубу глушителя, – то можно оставить в замешательстве всех. На месте операции не останется ни одной гильзы.

– Всё так… – я всё еще скептически разглядывал оружие, откинув барабан. – Но пять патронов, не маловато ли?

– Нормально. Огневой налет нам устраивать ни к чему. Как средство подавления мы возьмем вот это, – передо мной на стол легли два короткоствольных пистолета-пулемёта без прикладов, напоминающие немецкие МП-5. – Но это на крайний случай. А так к револьверам идут еще мунклипы, – Дик продемонстрировал мне простенький револьверный скорозарядник из листового метала. Трех штук на человека нам хватит с головой.

– Значит, сегодня ночью?

– Сегодня ночью, – кивнул Ричард. – А теперь пока светло, закопай автомобиль снегом. А потом иди сюда, покажу куда жать, чтобы бабахнуло. Да и над планом помещения подумать будет нужно.


Глава 14

Три часа после полуночи.

На удивление чистое, морозное, сверкающее миллиардами звезд, небо, на котором явственно выделился серп нарождающейся луны. Именно такой ночью на промысел вышел черт из «Вечеров на хуторе близь Диканьки» Гоголя. Дивная, замечательная ночь. Ночь, в которую прольется кровь…

Мы были на месте. Здесь, в большом трехэтажном доме, что возвышался через дорогу, и проживал клан Крогучей. В узких окнах не было видно ни отблеска света, лишь на первом этаже через тюль штор просвечивал телевизор.

Мы подошли к парадной двери. Несколько деревянных ступенек, припорошенных снегом, на которых, видимо для сигнализации, были беспорядочно разбросаны пустые консервные банки. Нас явно ждали.

Почему мы не пошли через черный вход?

Элементарно. Именно там, зная расклады, лично я бы и устроил засаду. Да и Ричард поступил бы точно так же. Ну а что мешает болгарам просчитать все варианты? Они же не тупицы. Не стоит недооценивать противника. Никогда.

Да к тому же у Дика имелись в заначке ключи, переданные ранее Момчилой за несколько доз героина. Это, в принципе, и решило дело.

Склонившись над замком, Ричард аккуратно, стараясь не скрипеть, отпер дверь. Чуть приоткрыв её вовнутрь, он указал на едва заметную в темноте нитку, натянутую как раз на уровне колена.

– Откроешь дверь, и на пол упадут пустые банки или горшки, – шепотом сообщил англичанин. – Неплохая сигнализация. Сделана с умом. Почти…

Вынув из-за пазухи револьвер с прикрученным глушителем, он протиснулся в неширокую щель, внимательно переступая тревожную нить. Я последовал за ним. Пуховик с шелестом протерся о косяк.

Более не говоря ни слова, Ричард прикрыл дверь, и жестом приказал двигаться за ним.

Маленькая прихожая-коридорчик, ничем не отливающаяся от тех, что я уже видел в Норвегии. Дверной проем слева ведет в просторную гостиную, где, отбрасывая голубые отблески, работал телевизор. Если же пойти направо, то можно попасть в большую столовую, с длинным обеденным столом на двадцать мест, который сразу показывает, что жителей в этом доме немало.

Спасибо коврам под ногами – наши ботинки не стучат и не скрипят принесенным с улицы снегом. Мы бесшумно проникли в гостиную, где на большом диване перед телевизором, с помповым ружьем на коленях, спал лысеющий чернявый тип.

Дик показал мне взять его на прицел, а сам продолжил обследование первого этажа. Пока его не было, спящий несколько раз всхрапнул, даже не догадываясь, какая участь ждет его через несколько минут.

Неожиданно, где-то в глубине, раздаются три приглушенных писка-хлопка и шлепок чего-то тяжелого о пол. Спящий вздрогнул, начал приподниматься, я выстрелил. Голова его дернулась, обдав экран телевизора кровавыми ошмётками, а тело тут же обмякло.

– Убил? – рядом со мной из неоткуда возник Дик. – Жаль. Я хотел допросить, если кто еще в доме.

– Он проснулся, мне ничего другого не оставалось, – как-то по-детски начал оправдываться я.

– Аларм не поднялся, значит, не страшно, – отмахнулся англичанин

– Что там? – я кивнул в сторону коридорчика.

– Двое болгар сидели у черного входа. И даже не спали, – подмигнул англичанин, и, откинув в сторону барабан револьвера, вынул пустые гильзы, заменяя их новыми патронами. – Дальше?

Но на подходе к лестнице, обитой ковролином, нас ждал сюрприз. Спускалась двое. Восемь приглушенных хлопков, и противник мешками картошки сваливается к нашим ногам, уставившись остекленевшими глазами в потолок.

Быстрая перезарядка, и мы готовы подниматься.

Шаг. Второй…

Наверху скрипнула дверь. Падение людей с лестницы кого-то разбудило, и этот кто-то вышел проверить, что за шум. Послышался голос, вопрос на непонятном языке, и вот на ступеньки со второго этажа ступил пузатый и волосатый, как обезьяна, невысокий крепыш, в семейных трусах в горошек. Увидев нас, он начал раскрывать рот для крика.

Пуля, звонко проломившая ему череп, крик оборвать не успела.

– Bastard, – прошипел Дик, в несколько прыжков оказавшийся рядом с упавшим. – Blow me, Borislav!

Я понял, что это и был глава болгарского клана Крогучей, которого много раз видел на подготовленных Янеком фотографиях. Ричард в упор выстрелил болгарину в голову и, повернувшись ко мне, заорал во весь голос:

– Go! Go! Go!

Время как будто поставили на ускоренную перемотку – после криков старшего Крогуча, всё завертелось с утроенной скоростью. Мы, страхуя друг друга, выбивали ногами двери, зачищали пространство от возможных врагов. Один спящий седой усач, при виде нас схватился за пистолет под подушкой. Выстрел, и он расслабленным кулем упал куда-то за тахту. Несколько комнат, где вжавшись от страха в кровати, на нас испугано глядели еще не до конца проснувшиеся дети.

– Вы нас не бойтесь, – ласково говорил Ричард на норвежском и английском. – Мы тут немного пошумим, но вас не обидим. Сидите тихо, и никуда не выходите. Хорошо?

В конце коридорчика располагалась спальня хозяина, где на большой и теплой кровати, обхватив колени руками, сидела жена Борислава. Кажется, Даяна.

Она мелко дрожала всем телом и таращила глаза, беззвучно что-то шепча. Хлопок. Женщина упала, забрызгав кровью подушку и светло-розовую стену спальни.

– Зачем?!

– Она замешана не меньше Борислава! – пояснил Ричард, перезаряжаясь. – Думаешь, при чьем участии тут калечили детей, чтобы получать побольше пособий? Она полноценный соучастник, со всеми вытекающими. Не раскисай, третий этаж остался.

Но на третьем этаже ждала засада. Сразу напротив лестницы на полу залег один из болгар, с ружьем. Стоило нам показаться на ступеньках, как осыпь дроби буквально процарапала по нашим черепам.

– Ты гранат не захватил? – спросил я, после того как кубарем скатился по ступеням на предыдущий этаж.

– Хотел, но не взял, – чопорно ответил англичанин. – Но они не нужны. Ты фильм «Пятый элемент» смотрел?

– Ну вроде… – еще не понял я к чему клонит Дик.

– Тогда вынимай игрушку и делай как я.

Расстегнув молнию своего пуховика, он вынул на свет укороченную версию немецкого пистолета-пулемёта МП-5 с рукояткой спереди, до этого болтавшуюся на ремне под правой подмышкой. Отстегнув рожок, он вытащил из нагрудного кармана другой, обмотанный желтой изолентой, и вставил в приёмник.

– Эти бронебойные, – усмехнулся Дик. – Перекрытия пробьет без разговоров. Хорошо, они деревянные…

И, не прекращая ухмыляться, он выпустил весь магазин в потолок, в то место, где предположительно залег противник.

Расстреляв магазин, англичанин перезарядил оружие и махнул рукой.

В двух метрах от самой верхней ступени, в луже крови, скуля и сжавшись в позу эмбриона, лежал полуголый человек. Обрез двустволки, выроненный им, валялся рядом. Больше на третьем этаже никого не было.

– Давай дальше, у нас не так много времени, – кривясь от боли, сказал Ричард. Его порез не давал о себе забыть. – Ищем деньги, собираем оружие, берем детей и уходим.

– Всех детей?

– Всех, – кивнул англичанин своей лысой головой. – За двоих я уже предоплату получил. Еще за троих можно будет выручить сколько-то.

– А с остальными?

– С остальными? Если получится связаться с родителями, то передадим бесплатно.

– А если не получится?

– Значит, вернем Барневарн. С собой мы их взять не сможем, при всём желании, – отмахнулся Ричард, – лучше трупы с видного места убери, чтобы дети их не видели. Нечего им на покойников глядеть. Жизнь длинная, успеют еще.


Часть третья

«Ночь»

Глава 15

Ничем не примечательная пивная. Десять столиков из крепких лакированных досок. На потемневшей от времени красной кирпичной кладке черно-белые фотографии Хельсинки, а возможно и Санкт-Петербурга, неспециалисту и не понять. Свет был приглушен, над столами мрак рассекала лампа с конусообразным металлическим абажуром, качающимся на длинном проводе.

А может это была и не пивная, а полноценный кабак? Неважно. Важно, что здесь разливают неплохое пшеничное пиво и подают питательные и съедобные закуски. Ричард знал в них толк, да и я не отставал.

За две недели в столице Финляндии, мы успели побывать практически во всех злачных местах, и сегодняшняя пивная – разминка для продолжения забега.

Деньги были, желание нажраться тоже, так зачем себя сдерживать?

Всё же англичане в теме выпивона могут дать фору многим русским. Пьют они отчаянно, как будто в последний раз в жизни им представилась такая замечательная возможность. Наследие это легендарных английских морских волков, не менее легендарных монахов туков или нормандских рыцарей – не знаю, но факт остаётся фактом – перепить их очень сложно.

Ричард не был исключением. За сегодняшний вечер он прикончил четыре литра пива, и останавливаться не собирался. Мне пока хватило двух, да и поводов спешить потерять рассудок не было

– Ну и зачем это всё? – спросил я, когда очередная кружка пенного напитка была выставлена на стол блеклой, словно рыба, официанткой.

– Что это? – не понял товарищ. – Пиво? Ты же знаешь, я только разминаюсь перед настоящей пьянкой.

– Я не про синьку, – мы с англичанином неплохо притерлись, и он уже понимал мой сленг. – Я про вообще. Зачем нам всё это?

– Не понял, – Дик мотнул лысой головой. – Попробуй повторить еще, но медленнее и подробнее.

– Помнишь тот вечер в ангаре, когда вы только-только нашли меня?

– Ну…

– Помнишь, что сказал мне тогда Янек про убийство тех приемных родителей?

– Что ликвидация рядовых винтиков этой сложной системы не изменит ничего.

– Именно! У тебя отличная память!

– Ты давай, с похвальбой не переборщи! Говори, к чему клонишь, – стальные глаза уставились на меня.

– Ну а с болгарами как получилось? Рядовые ли они винтики или не очень?

– Рядовые, ничем от твоих, по сути, не отличались. Паразиты, сидящие на детских шеях и пьющие детскую кровь.

– Ну вот! – я оприходовал, наконец, пиво и отодвинул кружку подальше. – А результат нашей акции какой? Мы прячемся подальше от Осло, не отсвечиваем и ждем, когда шухер, поднятый нами же, успокоится. Но что поменялось в принципе?

– Ничего, – печально констатировал англичанин.

– Именно. Ничего не поменялось. Отбирать детей у родителей и передавать их в приемные семьи всё так же выгодно, как и за день до гибели Янека с Жанной, – взяв с общей тарелки хрустящую гренку, я обмакнул её в сырный соус и отправил в рот. – А теперь скажи, за что они погибли?

Конец ознакомительного фрагмента.