Глава 4
Когда вернулись с дачи, в первый раз поняла, что такое музыка.
Жил у нас тогда дядя Серго Казанский, который с мамой и отцом был в ссылке. Мама говорила о нём, как о большом музыканте, музыку которого исполняют в концертах, но что сгубил свой талант «зеленым змием».
Интересно, где прячется этот «зеленый змий»? Лазила под тахтами в его поисках.
Однажды с дядей Серго остались дома один на один. На дворе было жарко, двери гостиной, столовой, передней и детской открыты.
Дядя Серго тихо играл на рояле.
Прислушалась. Как странно он играет! Вот капли… одна… другая. Ручей побежал. Слышно, как плещется.
Дядя Серго был виден. Наклонившись над роялем быстро перебирал пальцами. Звуки становилась всё громче.
Сорвавшись с места, на цыпочках стремительно пробежала столовую, гостиную, остановилась у окна. Оглянулась на дядю Серго. Не рассердится ли?
Посмотрел на меня, улыбнулся.
В музыке шумели деревья, отдалённый гром. Я бегала и размахивала руками.
Нет, это были не руки – крылья. Не было сил остановиться!
Вечером дядя Серго сказал отцу.
– Уж очень она у вас впечатлительная. Надо к ней осторожней подходить.
– Нет, – ответил Саша-джан, – её надо закалять. Впереди жизнь. Должна быть стойкой.
Закалять? Как закалять? Это интересно!
…Вечерние кипарисы неподвижные как чёрные свечи вершинами доставали небо. Неподвижны как чёрные свечи. На Давидовой горе загорелась дорожка фуникулера.
На балконе весело. Дядя Котэ подарил маме бурдючок молодого вина.
– Самый лучший сорт маджари, – говорит, прищелкивая пальцами. – Пах! Пах! Танцует!
Отец разливает вино по бутылкам, угощает всех. Маджари пенится. Нас с Лялькой тоже угощают. Лялька залпом выпивает вино из маленького бокальчика и просит ещё.
– Что ты! Генацвале! Разве можно так? Много выпьешь – плясать захочешь. Голове хорошо, а ноги не ходят, – треплет её волосы дядя Котэ.
– Налей в графин, – просит мама, – поставим в столовую – пусть, кто хочет, понемногу пьёт.
Вино в графине под горящим электричеством кажется ещё прекрасней. Бродим с Лялькой вокруг стола. Не можем наглядеться. Вино: то розовое, то желтое, то светло-зеленое.
– Чай пить! – кричит нянька. – Самовар готов.
…Как хорошо! В саду пахнет свежеполитой землёй. В темных кустах сверкают белые головки ночных красавиц. Беседка осыпана красными розами. Лампа отбрасывает на стены беседки замысловатые тени. На клеёнке – горшки с мацони, головка кобийского сыра, блюдо с кресс-салатом и тархуном, корзина с гроздьями черного и белого винограда. Лялька садится рядом со мной, крепко держит за руку. Ей и интересно и страшно.
Дядя Котэ разливает в стакан вино, поглаживает черные усы. Поднимается. Просит слово для тоста.
– Пусть наша дружба будет всегда такой прекрасной, как наши горы! Каждый из нас таким твердым, как наши скалы! Жизнь, бурлящей как горные реки, сметающие лишнее с земли.
Все вскакиваем с мест, чокаются.
– Ты, дорогой Котэ, настоящий философ! Молодость твоя нескончаема! Запевает любимую песню:
«Смело, братья! Ветром полный
Парус мой направил я:
Полетит по скользким волнам
Быстрокрылая ладья!» —
Лицо отца становится строгим и даже далёким.
«Облака бегут над морем.
Крепнет ветер, зыбь черней.
Будет буря: мы поспорим
И помужествуем мы с ней».
Люблю слушать, как поёт грустное. «Соловьем залетным юность пролетела. – Вот и вспомнили… заключает дядя Серго.
– Расскажи, о своей поездке, – обращается дядя Котэ к отцу. Ты ведь объехал весь Борчалинский уезд.
Отец пишет исследовательскую книгу Борчалинского уезда, поясняет мама. Месяцами пропадает там. Я так люблю, когда читают вслух из его записок.
– Это не сказки, дочка, это жизнь. Вынимает портсигар, открывает его. А ну-ка, сбегай в кабинет, там у меня на столе коробка с папиросами. Принеси её.
– Сейчас, – вскакивает первой Соня.
– Нет, подожди, – говорит он и кладет руку мне на плечо. – Лучше ты принеси.
Мне страшно идти одной в дом, но стыдно признаться. Смотрю с сомнением. Он как бы не замечает моего взгляда.
– Иди! Иди! – настаивает. – Ты ведь не боишься?
– Ну, конечно нет, – решительно бегу к калитке, выходящей на двор. Теперь уже меня не видно из беседки, и я сразу останавливаюсь. К горлу подкатывается ком и мешает дышать. В доме темно. От него тянет таким холодом.
– Иди! Иди! – доносится издали голос отца.
Подбегаю к лестнице балкона, оглядываюсь.
Впереди – сплошная тьма. Но назад вернуться уже не могу.
На цыпочках поднимаюсь по лестнице на балкон. Вместо окон тёмные провалы. Зашуршало на кухне. От страха присела на корточки. Вслушиваюсь. Подошла к двери столовой.
Скрипнула половица. Почему, когда все дома – половицы не трещат, по углам никто не прячется?!
«Ты у меня храбрая», – вспоминаю слова отца. Бросаюсь в темноту.
Самое страшное в кабинете. Там совсем темно.
Подбегаю к письменному столу, пальцами нащупываю коробку с папиросами… Отдышалась.
Подхожу к беседке. Отец смотрит на меня и улыбается.
– Спасибо, дочка! – говорит он и сажает рядом с собой.
– Закалка номер один? – смеется дядя Серго и чокается с отцом.
– Спать! Спать! – кричит нянька и тащит Ляльку домой.
Она упирается, плачет. Прижимаюсь просительно к отцу. Он позволяет посидеть ещё немного.
Часто не понимаю, о чём говорят взрослые.
Витя в первый раз долго, почти как взрослый возбужденно говорил.
Как он неожиданно вырос. Голос как у взрослого мужчины. Хотя у него ещё нет бороды и усов. Каждое утро бреется, не скрываясь курит папиросы.
– Да не только в России неспокойно, – говорит мама. Даже у нас. Я говорю о Баку, Батуми. А что в деревнях?
У меня слипаются глаза. Засыпаю, и просыпаюсь. И только чувствую во сне, как он берёт меня на руки.
Лялька поднимает голову от подушки. Лицо у нее красное, глаза маленькие. Она покачивает головой и вдруг тоненьким жалобным голоском, растягивая слова, запевает песню, которую недавно слышали в деревне:
«Голова ль ты, моя удалая,
Долго ль буду тебя я носить?»
С ужасом смотрю на неё Уж не сошла с ума!
– Лялька! Лялька! Что с тобой? – испуганно кричу, хватаю за руки.
Она вырывается и продолжает.
«Эх, судьба ты моя лиходейка,
Мне не долго осталося жить».
Мама испуганно вбегает в комнату и наклоняется над Лялькой.
– Господи! Боже мой! Нянька, да как же ты не досмотрела? В открытую дверь в столовую мне виден стол, графин и недопитый стакан с вином.
Мама хватает Ляльку и мчится на балкон.
– Нашатырного спирта! Скорей! – кричит она.
– Не надо волноваться, Катя-джан, – уговаривает маму дядя Котэ. – Девочка немного выпила – все пройдёт. Вино кровь зажигает.
На балконе становится тише. Лялька успокаивается. Решаю: «Буду каждый день пить вино, чтобы кровь зажглась».
Плохо спала. Во сне вспыхивали пожары…